Текст книги "Китаб аль-Иттихад, или В поисках пентаграммы"

Автор книги: Андрей Добрынин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Виктор забылся, когда уже светало. Когда он очнулся, взгляд его упал на хронометр, висевший на стене. Тот показывал четыре часа пополудни. Виктор зевнул, почесал грудь и огляделся. Радом с ним в теплых волнах белья виднелись белое плечико и темные кудряшки сладко посапывавшей Лулу. На двух других диванах нежились Зизи и Мими. Офицеров в каюте не было. Виктор вылез из–под одеяла, натянул брюки и закурил сигару. Услышав звук зажигаемой спички, Мими открыла один глаз. «Капитан разбудил меня в такую рань, – улыбаясь, сказала она голосом, хриплым спросонья. – Ушел, когда пробило семь склянок». «Железный человек!» – промолвил Виктор с уважением. При звуках разговора завозились под одеялами Зизи и Лулу. В этот момент раздался стук в дверь. «Да–да, войдите!» – мгновенно стряхнув сон, вскричали хором все три дамы, обрадованные приходом кавалеров. Капитан и его помощник вошли в каюту и со старомодной учтивостью приветствовали гостей. Под глазами у капитана Фернандо после бессонной ночи залегли тени, и рука, протянувшаяся за сигарой, слегка дрожала. Маркиз же был совершенно свеж: форма сидела на нем, как всегда, изящно и ловко, пробор остался безукоризненным, серые глаза – живыми и веселыми. Его гладко выбритые щеки и девственно белая сорочка источали запах хорошего одеколона. Офицеры присели на диваны, чтобы наградить своих дам утренним поцелуем, и к ним из ворохов белья протянулись лилейно–белые ручки, затем появились слегка заспанные смеющиеся личики и послышалось звонкое чмоканье, сопровождаемое нежным смешком. Затем капитан с помощником удалились, пообещав скоро вернуться, и вместо них в каюту вошли четыре стюарда, которые быстро и бесшумно убрали остатки вчерашней трапезы и сервировали стол для утреннего кофе. Виктор удобно расположился в кресле, попыхивая сигарой, прихлебывая кофе и взглядом знатока следя за туалетом дам. Вскоре он ощутил прилив аппетита и съел тарелку яичницы с голландской ветчиной. Затем он принялся за гренки с маслом, запивая их кофе. Дамы поначалу жеманились и капризничали, но понемногу смолкли и, проявляя завидный аппетит, уничтожили все, что стояло на столе. Явившийся стюард проворно убрал постели. В это время пол каюты слегка задрожал от работы мощных машин где–то далеко внизу, в стальном чреве броненосца. Громада корабля пришла в движение. Вежливо постучавшись, в каюту вошел маркиз и объявил, что корабль идет в бухту Сан – Карлос, где офицеры устроят для гостей пикник. По словам маркиза, берега бухты отличались необыкновенной красотой и были в то же время совершенно безлюдны. «Прекрасно!» – вскричал Виктор. «Маркиз, душка!» – запищали обрадованные дамы, начавшие уже слегка скучать. Пока броненосец двигался к бухте Сан – Карлос, дамы стояли на юте под зонтами, которые держали стюарды–негры, и созерцали видневшиеся в отдалении берега, в то время как Виктор развлекал их кишиневскими анекдотами. На траверзе бухты броненосец застопорил машины, и вельбот с шестью гребцами повез всю вчерашнюю компанию к берегу, где над полосой ослепительно белого песка возвышались купы сосновых деревьев. Когда Виктор, офицеры и дамы высадились на берег, – причем всех трех повизгивавших дам, боявшихся замочить туфельки, без видимого усилия перенес на сушу маркиз, – матросы оставили на песке у кромки прибоя корзины с вином, фруктами и холодной дичью и отправились на вельботе назад к броненосцу. «Какая прелесть!» – озираясь, воскликнул Виктор. Там, куда не достигали волны, песок был устлан плотным ковром опавших сосновых игл, и в нагретом воздухе стоял густой горьковатый запах хвои. Причудливо искривленные стволы сосен воскрешали в памяти сюжеты китайской живописи. Предвечернее солнце придавало предметам особый терракотовый оттенок. «Аттика», – мечтательно произнес маркиз. Ноздри его раздувались, впивая запахи моря и хвои. После шампанского и легкой закуски наступил черед купания в море. Предложение Виктора купаться обнаженными было встречено негодованием дам, которое, однако, удалось вскоре развеять. Сделал это маркиз, непринужденно заметив: «Почему бы и нет?» – и тут же сбросив с себя всю одежду. Обнажился мощный торс, крепкие бедра и внушительных размеров мужское естество – фигура не Антиноя, а Геракла. Маркиз спокойно направился к воде – такой же походкой, какой пересекал салоны европейских столиц. Капитан Фернандо и Виктор последовали его примеру, а затем и дамы с жеманным хихиканьем освободились от одежды и предстали в костюме Евы, способном ввести в грех даже самого аббата Куллэ. После купания походка дам, выходивших из воды, приобрела особую томную плавность – прелестницы знали без слов, что наступал черед чувственных наслаждений. «Аттика», – восторженно вздохнул маркиз, глядя на них, поправлявших кудри на фоне прибоя. «Мне кажется, нам пора чуть–чуть пошалить», – промолвил Виктор и, грозно покачивая своей мужской твердью, устремился к дамам. Раскинувшаяся на песке Лулу зажмурилась и притворилась дремлющей, чтобы без ущерба для своей стыдливости принять ласки Виктора. Так она лежала некоторое время, пока не услышала рядом протяжный страстный стон. Приоткрыв глаза, она увидела, что Виктор обладает Зизи, которая встала на четвереньки и томно изогнулась, как влюбленная львица. Лулу не успела ни рассердиться, ни даже осмыслить эту сцену, потому что в следующий миг усы капитана Фернандо коснулись ее бедра. Поодаль маркиз, горделиво выпрямившись, горящим взором обводил все изгибы стройного тела Мими, а та, раскинувшись на песке, дерзко глядела ему прямо в глаза и шаловливо облизывала губы острым алым язычком. Далее скромность заставляет нас опустить покровы над этой сценой. Скажем лишь, что если бы на берегу оказался сторонний наблюдатель, он вспомнил бы одновременно картины Лоррена и Русселя, эклоги поэтов александрийской школы и нескромные стилизации художников эпохи модерна.

После описанного дня развлечения с Виктором стали поглощать весь досуг двух бравых капитанов. Ежедневно с берега на борт доставлялись катером несметные количества яств и напитков, а также женщины, которых друзья предпочитали часто менять, дабы сохранить чувства в первоначальной свежести. Припасов и женщин требовалось значительно больше, чем раньше, так как, по предложению Виктора, в забавах стали принимать участие все члены команды, обладавшие достаточной долей воображения и вкуса, чтобы не только прочувствовать прелесть услад, но и придать им дополнительную остроту и новизну. Между прочими в веселое общество вовлекался носивший очки комендор Вадим Цимбал, отпрыск семьи русских эмигрантов из Одессы, знавший бесчисленное множество романсов, баллад и редондилий, как народных, так и принадлежавших Кеведо, Лопе де Веге, Камоэнсу; кочегар Порфирио, огромный негр, поражавший невероятными размерами своей мужской плоти и своей неутомимостью в любви; боцман Паблито, толстопузый весельчак, удивительно напоминавший Силена, когда друзьям удавалось его подпоить. В то же время флотская служба на броненосце шла своим чередом, и дисциплина оставалась нерушимой. С тактом, присущим истинным аристократам, маркизу удавалось разграничивать во взаимоотношениях с подчиненными область забав и область долга.

Однажды вечером, когда маркиз и Виктор вдвоем сидели в шезлонгах у борта и любовались закатом, маркиз излил Виктору душу. «Я склоняюсь к тому, чтобы нарушить присягу, – начал он без предисловий. – Меня тошнит от всех правительств в моей стране. Они сплошь состоят из торжествующих хамов, дорвавшихся до власти. Мы, кастильские аристократы, принесли порядок в эту страну, когда ее терзали враждующие шайки конкистадоров и индейские восстания. Возможно, то был жестокий порядок, но именно он ввел Перу в число цивилизованных наций. Скажу вам больше: я уверен в том, что разумен лишь аристократический принцип правления, который ориентируется не на невежественное большинство, а на то меньшинство, врожденные свойства которого дают ему право властвовать. Впрочем, я готов мириться и с демократией, потому что аристократы выделятся и при ней, но нет ничего омерзительнее олигархии, когда правят грубые, неотесанные, наглые выскочки, а именно таков политический уклад моей Родины». «Да, да, да! – поспешил согласиться Виктор, которого разговоры о политике утомляли чрезвычайно быстро. – Местные правители – полные деграданты. Но что же вы намерены делать?» «Революцию, – просто ответил маркиз. – Если ее можно предпринимать на каких–то территориях суши, вот в Тукумане, например, то почему не объявить суверенной территорией наш броненосец? Это ведь тоже клочок суши среди океана. Пусть это будет единственное в мире государство, где основным занятием граждан является создание куртуазной действительности, – для того, чтобы поэт воспел ее в своих стихах. А охранять этот маленький мир будет аристократия, а не какая–то безродная грязная военщина с ее разбойничьим деспотизмом». «Прекрасный план! Я с вами, – не раздумывая, согласился Виктор, но тут же какая–то мысль омрачила его ясное чело. – Но как же мы будем получать… э – э… все необходимое?» «У меня, у капитана Гусмана, у других офицеров есть средства, и я позабочусь перевести их в безопасное место. Но большую часть я рассчитываю получать, разумеется, путем реквизиций. Другие государства поступают точно так же, но они грабят друг друга лишь для того, чтобы поплотнее набить животы черни и дать еще больше безвкусной роскоши грубым лавочникам, стоящим у власти. Мы же если и будем применять насилие, то лишь для поддержания жизни того мира, законом которого является прекрасное». «Золотые слова», – произнес Виктор, но без прежнего энтузиазма. Его утонченной натуре претил всякий намек на насилие. Даже Пете Коке и Лентяю не удалось втянуть Виктора в прямое исполнение террористических актов – он так и остался лишь на подсобных ролях. Поэтому планы маркиза внушали ему немалые сомнения. Однако и бросить друзей, сказав «нет», было для него немыслимо. В конце концов Виктор постарался забыть об этом разговоре и жить сегодняшним днем, что ему, как всегда, успешно удалось.

Безоблачное блаженство продолжалось недолго. Маркиз получил радиограмму из штаба флота, в которой ему предписывалось прекратить визит в Тукуман в связи со стабилизацией положения в республике и срочно прибыть в порт Кальяо. Маркиз запретил подтверждать получение радиограммы. В тот день он устроил для гостей охоту на акул с вельботов в открытом море. Когда переполненная впечатлениями компания вернулась на корабль, ее ждал пышный ужин, сервированный прямо на палубе, чтобы любоваться закатом. В тот вечер был дан фейерверк. Красавице–певичке из заезжего итальянского театра маркиз даже разрешил произвести выстрел боевым снарядом из шестидюймового бортового орудия. Заряжали орудие, разумеется, матросы, а примадонна только дернула за вытяжной шнур, расширив глаза от страха и открыв по совету маркиза свой прелестный ротик, дабы не оглохнуть. В качестве гонорара за столь весомую услугу маркиз выговорил у нее обещание всю ночь исполнять в его каюте любовные романсы на стихи Виктора Пеленягрэ. Когда маркиз восседал во главе стола и слушал, улыбаясь, очередной рассказ Виктора, из радиорубки ему принесли новую радиограмму. В ней содержалось требование немедленно подтвердить получение предыдущего приказа. «Это становится утомительным», – вздохнул маркиз. «Подтвердите, что радиограмма получена, и ни слова больше», – приказал он радисту. Однако через пять минут радист вернулся с новым посланием, предписывавшим точно назвать час отплытия из Пуэрто – Кастильо. Уголок рта маркиза нервно дернулся, но из–за стола он встал с любезной улыбкой и, извинившись перед компанией, направился в радиорубку. Отправленная им в штаб флота радиограмма гласила: «У аппарата командир корабля маркиз де Вальдуэрна. Я объявляю броненосец «Пичинча» вышедшим из состава морских сил республики Перу, а также объявляю его суверенной территорией. Всякие попытки посягнуть на суверенитет судна будут пресекаться вооруженной силой. Дано 1 декабря …. года в 00 часов 42 минуты. Капитан 1‑го ранга маркиз де Вальдуэрна». «Что происходит на судне? Где командир? Что за дурацкие шутки?» – радировал штаб. Вышедший из себя маркиз ответил непечатным ругательством за своей подписью и прервал связь. Наутро он рассказал Виктору об этом разговоре за чашкой кофе, вселив беспокойство в нежную душу поэта. Затем маркиз отправил в порт катер, который повез в редакцию местной газеты и во все имевшиеся в городе консульства заявление, аналогичное тому, которое накануне ушло в штаб флота. Теперь предстояло ждать ответных действий со стороны правительства, которое, разумеется, не могло смириться с утратой одного из лучших своих кораблей. Еще несколько дней забав – и броненосец снялся с якоря. Ускорению отплытия способствовало то обстоятельство, что на суше Виктора уже преследовали ревизоры, которых привело из столицы прекращение поступления таможенных доходов. Таким образом, суверенный корабль остался без средств. Выйдя в океан, «Пичинча» взял курс на Таити, где в порту Папеэте капитан намеревался пополнить запасы топлива, воды и продовольствия. Однако весть о мятежном броненосце уже разнеслась по Океании, и когда маркиз потребовал от властей Папеэте выделить ему все необходимое, он получил дерзкий отказ и совет подвергнуться интернированию до прихода перуанского флота. «Вот как, – сказал маркиз спокойно. – Что ж, посмотрим. Капитан Гусман! Главный калибр к бою». «Есть, сеньор», – отозвался капитан Фернандо и принялся отдавать команды в переговорное устройство. Носовая орудийная башня стала поворачиваться к берегу. Стволы двенадцатидюймовых орудий медленно поднялись и застыли, словно слепые чудовища, напряженно нюхающие воздух. Послышался лязг подъемников, поднимающих огромные снаряды из погребов. Капитан Фернандо выслушал то, что передали ему с дальномера, и затем продиктовал комендорам трубку и прицел. «Готово, сеньор», – сообщил он затем маркизу. «Радируйте на берег последнее предупреждение», – приказал тот. Беспроволочный телеграф принес с берега ответ, полный возмутительной дерзости. «Залп», – скомандовал маркиз. Корпус корабля содрогнулся. Ужасающий грохот прокатился над морской гладью, стволы орудий выдохнули огромный сноп огня и серо–зеленых пороховых газов. С вибрирующим воем снаряды, каждый размером с добрую свинью, унеслись к видневшимся на берегу как бы ступенчатым постройкам Папеэте. В соответствии с намерениями маркиза снаряды накрыли центральные кварталы города, его деловую часть, чтобы избежать лишних жертв среди мирного населения. Возможность жертв среди буржуа, которых маркиз ненавидел, не слишком его беспокоила. Один из снарядов взорвался на центральной площади Папеэте, подняв огромный столб земли и камней. Вместо памятника первому губернатору островов, фонтана, нескольких лотков, экипажей и десятка гуляющих осталась, когда осела пыль, лишь воронка величиной с пятиэтажный дом. Второй снаряд пробил крышу и все перекрытия в здании губернаторского дворца и взорвался в погребе. Все здание как бы вздулось и огромным дымным шаром, разваливаясь в воздухе, поднялось высоко над землей, а затем осыпалось наземь бесформенной грудой обломков. Третий снаряд угодил в колокольню лютеранской церкви. Та закачалась, как игрушечная, и рухнула набок, загромоздив улицу горой битого кирпича, из которой торчала рука звонаря со скрюченными пальцами – беднягу послали на колокольню ударить в набат. Вскоре маркиз получил радиограмму, в которой изъявлялось согласие на все его требования. «Пичинча» дал для острастки еще два залпа, а затем на нем стали готовиться к загрузке угля и закачке пресной воды в резервуары. Виктор, не переносивший шума, которым вечно сопровождались военные действия, поднялся из кают–компании и вынул вату из ушей. «Ну как, переговоры прошли благополучно?» – жизнерадостно осведомился он. «Разумеется. У нас нашлись сильные аргументы», – ответил маркиз. «А нельзя ли там, на берегу, заказать еще девочек? – спросил Виктор. – Эти таитянки хорошенькие такие! Когда–то еще выпадет случай здесь побывать». «Это мысль», – отвечал маркиз и отдал распоряжение денщику, который тут же направился в радиорубку. Доставленные на борт заплаканные таитянки полагали, что их встретят свирепые морские разбойники, но неожиданно увидели блестящих кавалеров, которые с поклонами, поддерживая золотокожих толстушек под локотки, повели их вниз по лестницам в кают–компанию, где принялись угощать шампанским. На палубе расположиться было невозможно, так как над кораблем висела туча пыли от загружаемого угля. Вечер и ночь прошли в самых изысканных забавах. Виктор заснул, забыв о времени, но утром его разбудила прощальным поцелуем его подруга–островитянка. Ее слезы обожгли Виктору щеку. «Куда ты, любимая?» – сонно прохрипел Виктор. «Нам пора на берег. Капитан сказал, что корабль уходит». В этот миг в каюту вошел маркиз. «Почему мы уходим? Побудем еще немного!» – жалобно обратился к нему Виктор. «Нельзя, – сурово ответил маркиз. – Мы и так потеряли массу времени. Перуанский флот наверняка преследует нас. Я отвечаю за вашу жизнь и должен избежать встречи с ним». «Да, тогда конечно», – согласился Виктор и добавил, обращаясь к таитянке: «Вот видишь, маленькая, мы должны расстаться». Теперь таитянки плакали уже из–за того, что не хотели покидать судно, но маркиз был неумолим. «Нас ждут серьезные испытания. Мы не можем подвергать опасности жизни этих невинных созданий», – заявил он. «А что, намечается сражение?» – осторожно осведомился Виктор. «Разумеется, если они нас догонят. Сдаваться я не собираюсь». «Тогда надо спешить, – сказал Виктор. – Я устал от этой пальбы, от этого шума…» «Слушаюсь», – шутливо козырнул маркиз и вышел вслед за таитянками, которых легонько подталкивали стюарды, сопровождая толчки дежурными словами утешения.

Броненосец совершил еще ряд подобных визитов в различные порты Океании. Реквизиции теперь проходили без осложнений, так как весть о решительности, с которой «Пичинча» открывал огонь, разнеслась повсюду. Передвижения суверенного броненосца были на первый взгляд лишены логики и потому непредсказуемы, но именно в этой непредсказуемости и крылась логика капитана. Попадавшиеся суда освобождались от излишних, по мнению маркиза, запасов продовольствия, воды и топлива. Зачастую на «Пичинчу» переходили и женщины, причем насилие к ним не применялось – их интриговала сама возможность подвергнуться похищению со стороны таких благородных разбойников. Затем их оставляли в попутных портах или пересаживали на встречные суда. При этом было пролито немало слез, но филистерская привязчивость не входила в число добродетелей Виктора и его друзей. А тучи над головами инсургентов тем временем уже сгущались. По их пятам шла перуанская эскадра, подкрепленная кораблями ряда сопредельных стран, правительства которых решили участвовать в подавлении мятежа, дабы избежать повторения прецедента в собственном флоте. Между тем машины броненосца нуждались в серьезном ремонте, для чего требовался оборудованный док. Маркиз решил идти на риск. Однажды ночью броненосец с погашенными огнями вошел в порт Нумеа. Капитан Фернандо неоднократно бывал здесь раньше и хорошо знал фарватер. Отряды матросов с винтовками погрузились на шлюпки и отправились на берег добывать все необходимое для ремонта. Наутро начались работы, в которых маркиз принимал личное участие, облачившись в матросскую робу. Через двое суток, не прерывая работы ни днем, ни ночью, команда завершила ремонт. Броненосец развел пары и двинулся в океан. Вдруг маркиз, стоявший на мостике, прошептал: «Поздно!» – и опустил бинокль. Капитан Фернандо тревожно взглянул на него и в свой черед поднес бинокль к глазам, всматриваясь в безоблачную даль. «Черт возьми!» – выругался он. По всей линии горизонта, густея на глазах, вырастали дымки. «Боевая тревога! Все по местам!» – гаркнул маркиз в переговорное устройство. Сигнальные звонки понеслись по помещениям корабля. «Будем прорываться на запад», – отрывисто сказал маркиз. «Полный вперед», – передал он в машинное отделение. Броненосец «Пичинча» новейшей английской постройки мог достигать скорости хода в 25 узлов. Маркиз надеялся ошеломить атакой крупные корабли противника и оторваться от них за счет хода, а преследование более мелких судов отразить огнем. Тем временем в бинокль стали отчетливо видны силуэты вражеских судов. «Броненосец «Аякучо», однотипный нашему… Броненосец «Сан – Мартин», устаревший, но вооружен сильно… Тяжелый крейсер «Хенераль Сукре»… Тяжелый крейсер «Майпу»… Три легких крейсера класса «Тупак Амару»… Миноносцы класса «Либертадор», один, два, три, четыре…» Далее капитан Фернандо сбился со счета.

План боя окончательно созрел в голове маркиза. «Капитан Гусман! – произнес он сухо. – Весь огонь сосредоточить на «Аякучо», кроме малых калибров. Сближаемся с ним на расстояние кабельтова. Маневрируем так, чтобы он закрыл нас от минной атаки. Комендорам малых калибров вести огонь преимущественно по миноносцам и легким крейсерам. Лейтенант Маркес, проверьте готовность лазарета – сегодня будет много раненых». «Есть», – ответили офицеры. Лейтенант вышел, а капитан Фернандо принялся отдавать команды в рубку переговорного устройства. Внезапно от силуэта «Аякучо» отделилось небольшое серое облачко, ветер донес гулкий звук залпа, и туг же левее курса «Пичинчи» с грохотом одновременно выросли три огромных водяных столпа. Некоторое время они, казалось, стояли неподвижно, бледно–зеленые над синей гладью океана, насквозь пронизанные светом. Затем они с величественным шумом обрушились в родную стихию. Тут же докатился новый гул, и три таких же столпа выросли прямо по курсу. «Это «Сан – Мартин»«, – промолвил капитан Фернандо. В кают–компании Виктор застонал, уминая пальцами вату в ушах и доставая из шкафчика бутылку коньяка. «На других не обращать внимания, весь огонь только по «Аякучо». Беглый огонь!» – приказал маркиз. Громада мчащегося вперед броненосца содрогнулась от почти одновременного залпа шести колоссальных орудий главного калибра – трех в носовой башне и трех – в центральной. С этого мгновения грохот стрельбы стал непрерывным. Снаряды вражеской флотилии ложились все ближе к корпусу «Пичинчи», окатывая его фонтанами сверкающей воды. По мере сближения с противником в дело вступили и орудия меньших калибров. «Накрытие!» – вдруг радостно воскликнул капитан Фернандо. Над «Аякучо» в течение какой–нибудь минуты взметнулись один за другим два огромных черных облака разрывов. Они не рассеялись, и в дыму вскоре сверкнули языки пламени. «”Аякучо» горит!» – в восторге вскричал капитан Фернандо. «Еще накрытие», – усмехнулся маркиз. Мачта «Аякучо» накренилась и затем рухнула набок, в клубящийся дым. Вражеский броненосец выкатился из строя и стал отходить вправо от курса «Пичинчи». «Лейтенант Маркес, мою благодарность комендорам», – бросил маркиз лейтенанту, уже вернувшемуся из лазарета. «Есть», – откликнулся тот. Когда он выходил из рубки, вдруг совсем близко раздался мощный взрыв. Какая–то липкая масса хлестнула маркиза по лицу. Протерев глаза платком, он обнаружил, что вся внутренность помещения забрызгана кровью и мозгом, а кое–где к стенкам прилипли клочья форменного сукна. Дверь сорвало с петель, и в дверном проеме неловко застряло тело несчастного Маркеса, у которого осколком начисто снесло голову. Еще один снаряд разорвался в рулевой рубке, и броненосец тут же изменил курс и стал стремительно описывать циркуляцию. «Капитан Гусман! – рявкнул маркиз. – Быстро в рулевую рубку, разберитесь, что там с управлением. Здесь я справляюсь сам». «Есть, сеньор», – и капитан Фернандо бросился туда, где грохот залпов сливался с грохотом разрывов и мимо открытого дверного проема пролетали клочья дыма. «Здесь все убиты, сеньор, – раздался его голос через минуту в трубке переговорного устройства. – Беру управление на себя. Прошу прислать людей вынести трупы, они загромождают помещение». Маркиз отдал соответствующее распоряжение и продолжал командовать, в то время как двое вестовых понесли вниз тело несчастного Маркеса, а двое других принялись смывать со стен его кровь и мозг. Мимо проплыл, весь в дыму, колоссальный корпус «Аякучо». Броня его борта там и сям была исклевана попаданиями, надстройки снесены или скрыты в клубах дыма, вспышек выстрелов было почти не видно. Артиллерия правого борта продолжала беспощадно поливать его огнем, тогда как орудия левого борта и башенные маркиз перенацелил на «Сан – Мартин», «Майпу» и «Хенераль Сукре». Эти корабли слегка отстали от «Аякучо» и потому находились впереди. Через минуту черный дымовой гриб на носу «Хенераль Сукре» указал на попадание в орудийную башню. Башню заклинило, основная ударная мощь крейсера вышла из строя. Не сбавляя хода, «Пичинча» надвигался на тихоходный «Сан – Мартин», за счет скорости сбивая прицел его артиллеристам. «Кажется, прорвались», – утирая со лба пот, прошептал маркиз. Но грозные орудия устаревшего броненосца все же сказали свое слово. Два двенадцатидюймовых снаряда одновременно пронизали содрогнувшийся корпус «Пичинчи». Первый прошил борт в носовой части, второй взорвался в матросском кубрике, превратив в кровавое месиво десятка два раненых, не поместившихся в лазарете. Через пробоину вода хлынула внутрь корабля, заполняя носовые отсеки. Броненосец стал рыскать на курсе и потерял ход. И тут же со всех сторон, как акулы, к нему стали приближаться неприятельские миноносцы и легкие крейсера, намереваясь минной атакой добить раненого гиганта. «Внимание к миноносцам! Отражение минной атаки! Инженер–капитан Роа, команду с пластырем заделать пробоину! Когда подведете пластырь, сразу начинайте откачку воды», – хладнокровно распоряжался маркиз. Он увидел в бинокль, как двенадцатидюймовый снаряд оторвал нос у одного из миноносцев и судно, почти не сбавляя хода, тут же в облаках пара ушло в морскую пучину, только на мгновение мелькнули в воздухе бешено вращающиеся винты. Несколько снарядов из тяжелых восьмидюймовых орудий «Пичинчи» почти одновременно угодили в борт другого миноносца. Тот остановился и стал быстро оседать. Было видно, как по палубе мечутся люди, сметаемые разрывами мелкокалиберных снарядов. Через несколько минут волны сравнялись с палубой, затем в воду стремительно ушли мачты, и все было кончено, лишь болтались на волнах обломки шлюпок, какие–то бочки и головы людей. Внезапно среди водяных гор, вздыбленных разрывами, прямо по курсу вырос хищный силуэт легкого крейсера. Крейсер тут же выпустил мины из носовых аппаратов, затем резко отвернул и повторил атаку из бортовых. В следующий миг снаряд, выпущенный из тяжелого орудия, разорвал его пополам. В воздух взлетели обломки, нос и корма вздыбились, как раненые кони, и стремительно погрузились в воду, словно намереваясь встретиться в глубине. Однако маркиз уже не следил за этим отрадным зрелищем. Словно сросшись со своим кораблем, он всем телом ощутил попадания мин – в носовую часть, в борт и в корму. «Пичинча» вздрогнул и окончательно потерял ход. Затем он стал заваливаться на левый борт, куда угодили мины. «Застопорить машины! Шлюпки на воду! Свистать всех наверх!» – крикнул маркиз, очнувшись от минутного оцепенения. Он вынул из кобуры револьвер, чтобы обуздать возможную панику, и по лесенке стал проворно спускаться на палубу. Вдруг совсем рядом грохнул разрыв, и словно тупой палец ткнул маркиза под лопатку. Слабость пронизала все его тело, он отпустил перильца лесенки и, теряя сознание, полетел в пустоту.

Маркиза привела в чувство дергающая боль в спине. Открыв глаза, он обнаружил, что лежит на дне шлюпки. Над ним на фоне безоблачного неба возвышалась фигура Виктора Пеленягрэ, неутомимо работающего веслами. Подумав о судьбе своего любимого корабля, маркиз застонал. По его щеке, впервые за много лет не выбритой, пролегла блестящая полоска слезы. «Битый час гребу, и ничего нету. Удивительная местность», – пожаловался Виктор, почувствовав, что маркиз очнулся. Вдруг на корме кто–то засвистел в ритме гребли песню тореадора из «Кармен». Повернув голову, маркиз увидел, что у руля вельбота сидит Вадим Цимбал. Маркиз в душе порадовался тому обстоятельству, что в одной шлюпке с ним оказались именно те два человека, которые были ему наиболее симпатичны из всей команды.

Из рассказа Цимбала маркиз уяснил себе развитие событий после своего ранения. «Пичинча» продержался на воде до захода солнца, и большая часть команды, спасавшейся на шлюпках, была взята в плен подошедшими вражескими кораблями. Вельботу маркиза удалось ускользнуть под прикрытием наступившей темноты. Пленные матросы с «Пичинчи» уверяли, будто сами видели гибель их командира от прямого попадания снаряда, поэтому маркиза и не искали. Вадим Цимбал сел на весла и греб несколько дней в западном направлении, в то время как Виктор Пеленягрэ лечил смертельную рану маркиза, используя свои качества экстрасенса. Он устремлял на рану неподвижный взор и что–то неразборчиво бормотал. Сначала из раны вышел осколок, словно плоть сама вытолкнула его наружу. Затем начался процесс заживления, и через трое суток, когда маркиз очнулся, на спине у него остался только свежий розовый шрам, который порой слегка побаливал. «Сударь, я ваш должник», – сказал маркиз с чувством. «Пустяки! – воскликнул Виктор. – Это я у вас в долгу, ведь вы потеряли свой корабль». При упоминании о корабле по лицу маркиза вновь пробежала тень. «Жестокие мужланы!» – прошептал он. «Время обедать», – подал голос Вадим Цимбал. «Кстати, как же вы питались все это время?» – полюбопытствовал маркиз. «Сейчас увидите, сеньор», – отвечал Цимбал. Он вынул из кармана губную гармонику и заиграл на ней знаменитый романс Виктора Пеленягрэ «В далеком Бискайском заливе», а Виктор громко запел. Через некоторое время в прозрачной голубоватой толще воды показались темные спинки рыб, поднимающихся из глубины. Вскоре рыбы сплошной массой окружили шлюпку и поплыли рядом с ней, незаметно шевеля плавниками. Виктор, не прекращая пения, вылавливал их одну за другой и резким ударом кулака по голове прерывал их безотрадное существование. Наловив достаточно, он выбрал одну из рыб, показавшуюся ему наиболее аппетитной, и принялся с хрустом объедать у нее спинку, став в этот миг очень похожим на бобра. «Эти рыбы такие сочные, – заметил Виктор с набитым ртом. – Превосходно утоляют жажду, после них совсем не хочется пить. Пока вы были без сознания, к нам подплывала китиха, по–моему, она предлагала нам подоить ее, чтобы мы напились молока. Мы отказались». Маркиз уже ничему не удивлялся и с аппетитом принялся поедать рыбу, обнаружив, что это непривычное кушанье чрезвычайно вкусно. «В сущности, плыть по морю в шлюпке довольно недурно, но уж очень однообразно», – сказал Виктор. «Ничего, скоро приплывем», – сказал Вадим, садясь за весла.