Текст книги "Китаб аль-Иттихад, или В поисках пентаграммы"

Автор книги: Андрей Добрынин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

что и позволило нам благополучно уйти. Со спины слона Лентяй сбросил веревочную лестницу, и мы вскарабкались по ней в паланкин: я, маркиз, Дмитрий, Виктор и Вадим Цимбал. Было тесновато, тем более что Петя Кока время от времени давал очередь по полицейским, возникавшим в дальнем конце Роберт Клайв–роуд, и его локти от отдачи пребольно били по нашим ребрам. Однако теснота среди друзей куда лучше просторного одиночества. «Пошел, отчаливай!» – крикнул я. Прежде чем мы свернули в боковую улочку, на крыльце казино появилось несколько аляповатых фигур с ружьями. Негодяи приготовились открыть по нам огонь, однако Петя Кока был начеку. Вновь над спиной слона запорхал оранжево–голубой мотылек, вновь раздался равномерный грохот пулеметной пальбы. Пули хлестнули по брусчатке, с визгом и щелканьем высекая из нее искры. Бандиты один за другим неловко повалились на мостовую и остались лежать на ней, напоминая мешки с тряпьем, упавшие с воза старьевщика. Слон же углубился в спасительный лабиринт улочек Старого города, где нас не смогла бы найти никакая погоня.

Следуя моим указаниям, умное животное подвезло нас к знакомой стене, окружавшей сад и дом, где томилась Айше. Схватив саквояж, я прямо с спины слона перепрыгнул на стену, а оттуда соскочил в сад. Поднявшись на ноги, я опрометью бросился в дом. Слуги, возникшие на моем пути, растерянно расступились передо мной. Оттолкнув привратника, я ворвался в дом и помчался по коридорам и залам в ту угловую комнатку, где совсем недавно вкусил столько счастья. В зале, где я отбивался от наймитов хозяина, вновь царил порядок: трупы убрали, кровь замыли, мебель расставили по местам. Чтобы заметить это, мне потребовалась лишь секунда, а затем я бросился к заветной двери. Внезапно она сама раскрылась передо мной, и на пороге возникла фигура в белом. «Вам не нужно входить туда, шейх, – мрачно сказал низарит. – Ваша супруга ранена, и волнение при виде вас может убить ее». Пытаясь осмыслить его слова, я несколько минут пребывал в неподвижности. «Как ранена? Кем?» – прохрипел я. «Мы опоздали всего на минуту, и этого было достаточно, чтобы бывший хозяин Айше ударил ее кинжалом, – грустно объяснил низарит. – Мы принесли ему деньги на тот случай, если вам не удастся их выиграть, но он, как только увидел золото, схватил кинжал, ворвался в комнату Айше и ударил ее в грудь… Мужайтесь, шейх: я видел рану, она смертельна». «Так что же ты держишь меня здесь, глупец!» – взревел я и оттолк–нул его. В комнате, привалясь к стене, сидел связанный хозяин, а рядом с ним присели на корточки два низарита. На кровати, бессильно откинув головку, лежала Айше. Над нею склонился лекарь. «Пшел вон, болван», – бросил я ему, и когда он исчез, прильнул поцелуем к шейке Айше – там, где виднелось замирающее биение пульса. Ее глаза приоткрылись, и знакомая голубизна резнула мне сердце. Улыбка тронула посиневшие и запекшиеся губы Айше, когда она узнала меня. «Я знала, что ты придешь… Я должна запомнить твое лицо, прежде чем уйду в другой мир», – прошептала она. «Боже, за что?» – только и смог я вымолвить, зарываясь лицом в подушки, но моя скорбь, жгучая, как кислота, требовала выхода. Я вскочил, закружился по комнате, выхватил нож и полоснул себя по лицу, по груди, по рукам. Обливаясь кровью, я рухнул на колени у ложа Айше и прижался губами к ее бессильно свесившейся руке. «Я много грешила, но не по своей воле, – прошептала Айше. – Не плачь обо мне, ведь говорят, что тех, кого любит Аллах, он призывает к себе молодыми. Мне жаль только тебя: ты опять остаешься один, без подруги. А как бы я любила тебя!» – со стоном воскликнула Айше. Она провела рукой по моим волосам, затем ее пальчики с необычайной силой стиснули мое плечо и вдруг разжались. Ее рука вновь бессильно повисла. Я взглянул ей в лицо – она была мертва.

Сердце, ум, душа – все во мне опустело. Не выказывая никаких признаков горя, я выпрямился и некоторое время стоял неподвижно. Бог не позволил мне сразу осознать всю глубину постигшего меня несчастья, иначе оно убило бы меня. Я медленно обернулся, и мой взгляд упал на связанного хозяина Айше, сверлившего меня злобным и трусливым взглядом. Холодная ненависть и жажда мести проснулись в моей душе, милосердно позволяя мне отвлечься от горя. «Выведите его во двор», – негромко приказал я низаритам. Они поставили хозяина на ноги и поволокли в дверь. Стоявшие у двери мои друзья, потрясенные и застывшие в молчании, расступились перед ними и спустились вниз следом за мной. «Что с вами? Вы ранены?» – спросил маркиз, видя, что я весь залит кровью. «Пустяки», – отмахнулся я, в то время как слуга отирал кровь с моего лица губкой, смоченной в настое целебных трав. Во дворе оказалось еще несколько низаритов, охранявших ворота и парадный вход в дом. «Выройте яму и принесите кол», – приказал им я. «Что вы намерены делать?» – спросил маркиз. «Посадить на кол этого подлеца», – отвечал я. «Полноте, друг мой, что за варварство», – попытался урезонить меня маркиз. «Око за око, гласит закон. Негодяй покусился на жизнь, стократ ценнейшую, чем его собственная, поэтому и умереть он должен смертью гораздо худшей, чем обычная смерть», – сказал я. Маркиз в сомнении покачал головой, но я не придал значения его мнению, зная, что во многом Запад и Восток никогда не поймут друг друга. «Пройдем в покои, – предложил я. – Федаины и без нас сделают все, что нужно».

В покоях нижнего этажа мы удобно расположились на коврах, и я рассказал друзьям о тех действиях, которые, по моему мнению, должны были предшествовать нашему вторжению в страну зинджей. Первым звеном подготовки я предлагал сделать посещение Ага–хана, главы низаритов, в его отдаленном горном убежище. «Если нам не поможет Ага–хан, мы погибли, ведь отказаться от нашего предприятия мы все равно не сможем, но и успеха не добьемся, а неудача для нас равносильна гибели», – убежденно заявил я. «Мы ничего не понимаем во всех этих восточных делах, но вам мы верим. Ведите нас», – выражая общее мнение, произнес Виктор. Закончив наше краткое совещание, я вышел во двор понаблюдать за совершением казни. Хозяин уже сидел на колу. Кол низариты подобрали со знанием дела – не слишком тонкий, и не стали его смазывать, чтобы мерзавец не умер слишком быстро. Ноги убийцы судорожно вытянулись и мелко дрожали в отчаянном усилии найти опору и остановить страшную боль, неуклонно разрывавшую его утробу. Кол уже сплошь покрывали липкие блестящие потеки крови, по ногам тоже струилась кровь, привлекая полчища мух. Мухи кишели в уголках глаз казнимого, копошились на губах и в бесстыдно распяленной промежности. Отогнать их он не мог, так как руки его были связаны за спиной. «Прекрасно, – похвалил я. – Вы сделали все правильно». Еще некоторое время я пристально наблюдал за мучениями негодяя. Только глупцы утверждают, будто месть не приносит отрады. Затем я повернулся и пошел в дом. «Добей его, мурид», – бросил я на ходу ближайшему низариту. Тот потащил с плеча старинное ружье, богато изукрашенное серебром. Когда раздался выстрел, я обернулся и увидел, как голова моего врага бессильно мотнулась набок.

Похороны Айше задержали нас ненадолго. Низариты всего за одну ночь построили для нее на своем подворье мраморный мавзолей, в который поместили тело. Они же по моей просьбе помогли нам закупить все необходимое для путешествия. Когда облаченное в саван тело Айше исчезло в прохладном сумраке мавзолея, я вдруг понял, что желание быть

похороненным вместе с любимои – это вовсе не выдумка сентиментальных писак, а совершенно естественное чувство, простое продолжение той близости, которая существовала в жизни, – если, конечно, человек не ценит слишком высоко свою жалкую жизнь саму по себе. Я назначил отправление на следующее утро после похорон и, собрав в кулак все душевные силы, пошел проверить припасы. Удовлетворенный результатами проверки, я отыскал знакомый саквояж с деньгами и достал оттуда две бутылки виски, захваченные в баре казино. Одну из них я тут же открыл и основательно хлебнул из горлышка. До темноты я просидел с друзьями, беседуя о посторонних предметах и прихлебывая виски, пока, незаметно для себя, не впал в забытье. Меня отнесли в спальню, заботливо раздели и укрыли покрывалом.

Наутро похмельная одурь и суета сборов заставили меня отвлечься от свершившегося накануне. Наконец мы погрузились на слона. «Аллах да благословит вас», – крикнул я гостеприимным низаритам, и те склонились в прощальном поклоне. Громко трубя, слон вышел из ворот на улицу. «Держи на северо–запад!» – велел ему я. Слон, искушенный в мореплавании, знал все курсы и уверенно двинулся в заданном направлении. Выйдя из города, он направился вверх по течению Хугли, правого рукава Ганга. Затем наш путь прошел по правому берегу Ганга вдоль всей речной долины. Когда перед нами возникал очередной приток священной реки, слон, не замедляя хода, с берега обрушивался в воду, поднимая тучи брызг. Он двигался даже ночью, превосходно ориентируясь в темноте. Покачиваясь в паланкине, мы негромко беседовали. Друзья старались отвлечь меня от мрачных мыслей. Петя Кока и Лентяй рассказывали о зверствах молдавского режима, маркиз описывал чудачества своих титулованных родственников, рассеянных по всему земному шару; Виктор, Дмитрий и я читали стихи либо излагали захватывающие сюжеты своих романов и пьес; Вадим Цимбал наигрывал на губной гармонике бесчисленные мелодии либо пел под аккомпанемент слона, который негромко трубил наподобие саксофона. Между прочим Дмитрий наконец рассказал нам историю своего исчезновения.

Низаритский шейх не зря сомневался в том, что Дмитрия и вправду похитили. Не в силах совладать со своей страстью к игре, Быков, оказавшись в Бейруте, скоро проторил дорожку в тайные игорные притоны припортовой части города. Он был прекрасным игроком и имел от карт немалый доход, но в один прекрасный день его постоянный партнер, на честность которого он полностью полагался, стакнулся с двумя шулерами, и втроем они обыграли Дмитрия на огромную сумму. Чтобы погасить долг, Дмитрий использовал казенные деньги, данные ему в посольстве для приобретения киноаппаратуры, а также доверенную ему на хранение общую кассу бейрутского клуба журналистов. Стремясь поскорее отыграться, Дмитрий бросился в легальное казино, где играли в рулетку, хотя давным–давно дал себе слово не вверяться этой игре, основанной лишь на слепой прихоти судьбы. Развязка оказалась скорой – в тот же вечер он проигрался дочиста. Вернувшись к себе в отель, Дмитрий постарался спокойно обдумать ситуацию. Три выхода были перед ним: или позор и тюрьма, или самоубийство, или исчезновение. «Я выбрал третье, – сказал Дмитрий с достоинством. – Остальное стало уже делом техники». «И совершенно правильно, – поддержал его маркиз. – Не хватало только, чтобы из–за каких–то жалких денег такой человек, как вы, пустил себе пулю в лоб или сидел в одной камере со всяким сбродом». «Это не жалкие деньги, – возразил Дмитрий, задетый за живое. – Недостача составляла около пятисот тысяч франков». Маркиз усмехнулся: «Мой дедушка за одну осень в Париже спустил три миллиона, а тогда деньги стоили куда дороже, чем сейчас. Но дедушка и не подумал стреляться, а изменил внешность и бежал в Южную Африку. И что вы думаете? На участках, которые он застолбил, нашли золото, он вернулся в Париж, помирился с кредиторами и зажил еще роскошнее, чем раньше. Если бы его вскоре не хватил апоплексический удар в объятиях неких двух знатных дам, он, конечно, прокутил бы и эти деньги. Лишь благодаря его внезапной смерти они остались в нашем роду».

Коротая время за разговорами, мы миновали долину Ганга и двинулись вдоль строившейся англичанами железной дороги через Сахаранпур и Джалландар в направлении Лахора. В Лахоре мы пополнили запасы провизии и виски. Далее наш путь пролегал через Пешавар и Хайберский проход на Кабул, а из Кабула по старому караванному пути мы добрались до Герата. Там я не смог отказать себе в удовольствии посетить знаменитую мечеть. Кроме того, по моему совету мы осмотрели расположенные невдалеке от города великолепные дворцы Мусаллы. Из Герата также по оживленному караванному пути через Мешхед, Шахруд и Тегеран мы прибыли в Казвин. Курс прокладывал я, знакомый с географией этих мест. Я хотел добраться до Аламута, печально знаменитой крепости, издавна являвшейся оплотом низаритов и резиденцией их таинственного главы, носящего титул Ага–хана. На всем протяжении нашего пути мы постоянно видели в отдалении то появляющиеся, то вновь исчезающие группы всадников в белом. Я догадался, что это охрана, предоставленная нам благосклонными низаритами. В Казвине мы заночевали в убогом караван–сарае на окраине города. Как я ни старался, даже среди самых отпетых подонков, обитавших в окраинных лачугах, мне не удалось найти ни одного проводника: при одном слове «Аламут» каждый бледнел, лишался дара речи и норовил обратиться в бегство. Наутро мы погрузились на слона и двинулись по пыльной дороге по направлению к горам, громоздившимся на горизонте. Я надеялся выведать что–нибудь у жителей горных селений, а если говорить прямо – просто положился на удачу. Когда мы отъехали от города примерно на два фарсаха, из расщелины в скале справа от дороги не спеша выехали десятка полтора всадников, до глаз закутанных в белое, и преградили нам дорогу. Петя Кока потянулся к пулемету, но я остановил его. «Это друзья», – промолвил я. Один из всадников, видимо предводитель, отделился от отряда и подъехал вплотную к слону. Мне показалось сначала, будто его сопровождает, держась у стремени, рослая овчарка, но когда он приблизился, я с удивлением разглядел, что это не собака, а огромный волк. «Я слышал, вы ищете дорогу в Аламут», – заявил предводитель. «Вы не ошиблись, – ответил я. – Мое имя – Али Мансур, я должен говорить с Ага–ханом». «Следуйте за мной. Он ждет вас», – сказал низарит, повернул коня и поскакал вперед, а за ним и все его воины. Слон двинулся за ними. Волк замыкал кавалькаду, следуя по пятам за слоном. С широкой дороги, по которой ходили караваны, мы свернули на более узкую, но также довольно наезженную. Затем последовали еще и еще повороты, так что в конце концов я перестал их считать и доверился нашим провожатым. Дорога между тем поднималась все выше в горы. Теперь уже по правую руку от меня была отвесная базальтовая стена, по левую – пропасть, где плыли облака. Под ними, где–то в чудовищной глубине, шумела невидимая река. Когда наметанным глазом я стал все чаще замечать в скальных расселинах и нишах над дорогой сторожевые посты, я понял, что крепость близко. И действительно, за очередным поворотом дороги нашим глазам предстало величественное зрелище. Ущелье как бы раздваивалось, два его рукава охватывали то ли колоссальную скалу, то ли небольшое плато, целиком занятое строениями крепости. Дорога вначале круто спускалась на дно ущелья, по которому, по

белой каменной россыпи, бежала чистая шумная речка. Спуск был трудным, так что не только лошади, но даже слон порой пугливо припадал на задние ноги. Однако подъем оказался еще трудней. Дорога лентой обвивала гору, и два всадника вряд ли смогли бы разъехаться на ней. Поэтому слон двигался медленно и осторожно, как по бревну, опасаясь потерять равновесие и свалиться в пропасть. Когда мы поднялись наверх, то обнаружили на правом боку славного животного кровавые ссадины от трения о скалу. Наконец дорога оборвалась, и пропасть разверзлась уже не только слева от нас, но и перед нами. Пути назад не было, мы просто не смогли бы развернуться. Впереди, ярдах в двадцати, из толщи скальных пород выдавался утес, на котором стояла надвратная башня с бойницами, въездной аркой и поднятым на цепях подъемным мостом. Внезапно цепи залязгали, и мост опустился перед нами, соединив над пропастью оборвавшуюся дорогу и крепостные ворота, защищенные кованой железной решеткой. Решетка поднялась, створки ворот распахнулись, и наш маленький караван стал втягиваться в крепость. Не буду подробно излагать план этого знаменитого сооружения, в котором ни до, ни после нас не удалось побывать ни одному европейцу. Скажу лишь, что и снаружи, и изнутри Аламут, выстроенный из темного камня, производил мрачное и зловещее впечатление. Так же угрюмо выглядели и помещения крепости, целиком высеченные в материнских скальных породах. Стены Аламута стояли у самой кромки обрыва и казались его продолжением, словно и обрывы плато, и стены крепости вытесал один колоссальный топор. Ущелья, охватывавшие плато со всех сторон, то и дело заволакивались облаками, порой облака закрывали бойницы и заполняли весь внутренний двор, неся с собой сырость и недомогания. Могущество низаритов меня никогда не удивляло, но я не мог разрешить вопроса, как же такое количество огромных тесаных каменных блоков удалось поднять в поднебесную высоту. Если же их высекали на месте, то откуда взялось в заоблачных горах столько строителей, кто были эти люди, кто снабжал их инструментом и продовольствием? Казалось, Аламут и возник как зримое свидетельство ограниченности человеческого знания.

Слуги развели нас по покоям, куда более тесным и скромным, чем на низаритском подворье в Калькутте. Здесь отсутствовали драгоценная посуда и мебель, дорогие шелка и жаровни с благовониями. Однако при всей скромности и здесь царил комфорт: в покоях топились печи, создавая не жаркую, но приятную теплоту и прогоняя вредоносную сырость, подушки на ложах были мягки и заботливо взбиты, светильники заправлены благоухающим маслом, письменные принадлежности, разложенные на столах, призывали к неспешным размышлениям и благочестивым трудам. Вскоре нас отвели в баню. Там мы долго нежились в ваннах с теплой водой, взятой, по–видимому, из минеральных источников – на это указывал ее солоноватый вкус и исходивший от нее легкий запах сероводорода. Далее мы омылись пресной водой, настоянной на душистых травах, и предали свои тела в распоряжение мускулистых банщиков, сделавших нам массаж. Выйдя из этой целебной бани, я почувствовал себя необычайно бодрым, словно и не проделал за несколько дней путь в тысячу фарсахов. Вождь низаритов, видимо, ожидал такого эффекта, ибо не успел я войти в свою комнату, как ко мне явился слуга и вопросил, не угодно ли будет мне посетить Ага–хана в его покоях для беседы. «А как же, конечно, угодно! – обрадовался я при мысли, что распиравшая меня энергия найдет выход в ученых разговорах. – Проводи–ка меня, любезный». По винтовой лестнице мы спустились в подземные помещения крепости, высеченные в базальте, и долго шли затем по мрачным сводчатым коридорам, скупо освещенным масляными светильниками. Наконец, свернув в боковой ход, мы уперлись в глухую стену. Я уже решил, что мой проводник заблудился, но стоило ему что–то негромко произнести, как огромный камень, точнее, целая скала, начал бесшумно поворачиваться перед нами, открывая вход в небольшую залу со сводчатым потолком, также целиком высеченную в скальной породе. Слуга пропустил меня внутрь, а сам остался снаружи. Великолепно пригнанная каменная дверь затворилась за ним, не оставив ни щелочки. Невозможно было поверить, что в этом месте в толще базальта скрывается пустота. Залу освещали установленные в маленьких стенных нишах светильники, заправленные ароматическим маслом. На возвышении в противоположном конце залы в кресле с высокой спинкой, похожем на трон, сидел величественного вида седой старец. На нем была простая аба черного цвета, которую носят священнослужители в Иране, на ногах – столь же простые матерчатые туфли–гиве. Лишь зеленая шелковая чалма Алида указывала на его благородное происхождение, да на безымянном пальце левой руки поблескивал огромный изумруд. Запавшие щеки и совершенно седые, легкие как пух волосы и борода указывали на глубокую старость Ага–хана, однако глаза его были живыми и веселыми, а речь – четкой и звучной. Я с благоговением склонился перед этим прямым потомком Али ибн Абу Талиба, единственного праведного халифа всех мусульман. «Приветствую вас, шейх Али», – ответил на мое приветствие Ага–хан. Он легко, как юноша, поднялся с трона и в свою очередь отвесил мне глубокий поклон. «О великий Ага–хан, я не заслужил такой чести», – сказал я взволнованно. «Я склоняюсь перед творцом учения, ставшего духовным светочем для каждого низарита, – возразил Ага–хан. – Впрочем, не будем говорить о том, кому какие подобают почести: мудрец не воздаст их недостойному, а для того, на ком почиет благодать Аллаха, любые почести не слишком велики – восхваляя его, мы хвалим Творца всего сущего». Я выразил свое согласие легким поклоном. «Мне известен ваш благородный замысел, – продолжал Ага–хан. – Но учтите, что царь зинджей ничего не отдаст вам по доброй воле, бороться же с ним значит бороться со всем его царством, которым он единолично правит». «Что делать», – вздохнул я. «Вы, конечно, знаете предсказание о пентаграмме. Оно предрекает вам удачу, но лишь в том случае, если вы не сделаете неверных шагов. Тот, кто в одиночку идет на целое войско, полагаясь на благоприятные знамения, искушает Всевышнего и оказывается в убытке. А в таком деле, как ваше, не сделать ошибки очень трудно». «Я надеюсь на ваш мудрый совет, Ага–хан, и на вашу помощь», – отвечал я. «Хорошо, – кивнул Ага–хан. – Тогда ответьте мне на один неожиданный вопрос: покровителем вашего рода считается волк, не так ли?» Мне сразу вспомнилась фамильная легенда о том, как мой далекий предок по имени Савва повстречал в лесу угодившего в капкан огромного волка с двумя рыжими пятнами на лбу. Мой пращур вызволил беспомощного зверя и отпустил на волю, но прежде чем уйти, волк побратался с ним, оцарапав когтем его руку и приложив кровоточащую царапину к ране на своей лапе, побывавшей в капкане. После этого волк обещал Савве и всем его потомкам вечное покровительство со стороны всех поколений волчьего племени. Волк предрек, что из рода Саввы выйдут великие люди, известные всему миру. И в дальнейшем в нашем роду происходило немало событий, связанных с волками, и во всех случаях зверь представал не разбойником и обидчиком, а бескорыстным другом. Удивительным казалось лишь то, что Ага–хан знал о нашем семейном мифе. Я спросил его об источнике столь лестной для меня осведомленности. «Вы еще молоды, шейх, а я и сам с трудом вспоминаю, сколько мне лет, – с улыбкой отвечал старец. – Я видел столько людей, что могу по их внешности, речи и повадкам определить, к какому роду они принадлежат. Во внешности людей, породненных с волками, а значит, и в вашей, есть нечто особенное, но оно трудно выразимо словами. Проще перечислить черты характера, присущие таким людям. Следите за моими словами: я уверен, что все эти черты вы отметите в себе. Бы часто чувствуете себя чужим среди людей; вам необходимо одиночество, вам хочется скрываться; вы чрезвычайно остро переживаете все проявления человеческой глупости и злобы и оттого порой испытываете ненависть к людям, особенно к тем, кто вторгается в ваше уединение; вам достаточно недолгого общения с человеком, иногда одного взгляда на него, чтобы понять его духвную суть, поняв же ее, вы чаще всего ощущаете одно презрение; вы не можете найти себе подругу надолго, потому что с теми женщинами, к которым вас влечет, вам всегда почему–то не по себе; вы не можете отказать, если вас просят, но всегда отказываете, если у вас требуют; вы целеустремленны и мужественны и потому в крупных предприятиях всегда добиваетесь успеха; вы добры, но бываете жестоким; порой вы физически ощущаете себя волком, особенно в темноте; вы любите волков». Ага–хан произносил все это медленно, полуутвердительно–полувопросительно, давая мне время вдуматься в его слова и ответить, и всякий раз я вынужден был кивать в знак согласия. Вдруг мне показалось, что и в облике Ага–хана проступает нечто волчье: взгляд его, устремленный на меня, сделался странно пристальным и напряженным – человек так не смотрит, черты лица вытянулись вперед наподобие звериной морды, верхняя губа дрогнула, открывая ряд безупречных зубов, а седые волосы чуть приподнялись и зашевелились, как шерсть на загривке у волка. Холодок пробежал у меня по спине, я зажмурился и потряс головой, отгоняя наваждение. Когда я вновь открыл глаза, в облике Ага–хана уже не оставалось ничего необычного, зато около его кресла–трона сидел огромный волк, тот самый, что сопровождал нас по дороге к Аламуту – я узнал его по желтым пятнам на лбу. Ага–хан ласково запустил пальцы правой руки в его густую бурую шерсть. «Этот благородный зверь – предводитель всех волков в здешних краях, в том числе и в области Хузестан, куда вы держите путь. Я беседовал с ним о вашем деле, и он согласился оказать вам помощь». Волк дружелюбно глядел на меня своими живыми топазовыми глазами. «Едва я увидел вас, шейх, как сразу распознал в вас сородича, – сказал он приятным глуховатым голосом. – Я и все мои волки в вашем распоряжении. С царем зинджей, не скрою, у нас давние счеты: он ненавидит наше племя и предал многих из нас мучительной смерти. Но главное, что движет мною, – это стремление помочь вам. Мы, волки, любим своих сородичей, волею судеб вынужденных жить жизнью людей и в людском обличье – ведь им приходится так нелегко. Что же касается вас, то вы – гордость нашего племени, и каждый волк почтет за честь отдать жизнь ради вашего успеха». «Боже упаси, зачем же так мрачно, – возразил я. – Надеюсь, что до этого не дойдет, хотя помощь нам, конечно, понадобится». «Б страну зинджей мы пойдем порознь – волки не ходят по дорогам людей, – сказал волчий вождь. – Там я найду вас. Заранее скажу, что часть моих волков придет в страну зинджей под видом странствующих дервишей. Вы ведь знаете, должно быть, что многие волки легко превращаются в людей и обратно. Зато человеку трудно превратиться в волка, даже если этот человек одной крови с нами». «А почему именно в обличье дервишей?» – полюбопытствовал я. «Зинджи только их пропускают в свою страну, – вероятно, потому, что считают их безвредными. Но главное даже не в этом, а в том, что и волки, и дервиши–суфии сходны в своей способности сливаться душой с божественным духом, пронизывающим все сущее. Потому–то из всех людских обличий нам более всего подходит обличье дервиша». «А как мне называть вас, о благороднейший?» – спросил я волка. «Зовите меня Абу Сирхан», – отвечал волк. «Разумеется, я тоже дам вам своих людей, – сказал Ага–хан. – Но в открытую схватку с царем зинджей вам вступать нельзя – у него огромная армия, прекрасно вооруженная и дисциплинированная. Здесь нужен хитроумный план». «Я сознаю сложность задачи, – отвечал я. – Но чтобы все обдумать, мне нужны отдых и уединение». «Понимаю, – кивнул Ага–хан. – Однако прежде чем вы удалитесь в свои покои, не согласитесь ли вы прочесть мне свою «Касыду последнего пути»? Я уже стар, а ваши стихи прибавляют мне мужества перед неизбежным прощанием с этим миром». Я охотно согласился и прочел:

Когда–то над могилой друга воскликнул горестно поэт:

«Он умер! Караван Шахида покинул этот бренный свет».

О смерть, великий караванщик, неведомы твои пути,

Но своего коня, не дрогнув, я повернул тебе вослед.

От Хорасана до Магриба я все пустыни пересек,

Где солнце скалится, как череп, где миражи —

как смертный бред.

Но я искал не мудрость мира, не земли новые искал —

Я знал, что всюду мир безумен, принявший дьявола завет.

Я лишь одно понять стремился: зачем был ввергнут в этот мир

Тот, кто на все его соблазны с улыбкой молвил только: «Нет».

Искал не золота, не славы, – искал я тех, кто духом чист,

Отвергших заповедь Иблиса и давших верности обет.

Я был к отчаянию близок, но на меня призрел Аллах

И ввел меня в общину чистых, моим молениям в ответ.

И мы пошли своим особым, с небес начертанным путем,

Сопровождавшей верной смерти поодаль видя силуэт.

Она нам путь пересекала – и сталь крошилась, скрежеща,

И кровь, как будто выбив втулку, разбрызгивала винный цвет.

Врагов разившие без счета, изнемогли мои друзья.

Увы! К их праведным могилам теперь давно затерян след.

И я один остался ныне, и ждет на перепутье смерть,

Но я спокоен, в сердце спрятав последней храбрости секрет:

Как в детстве ничего не зная, я в новый путь отсель пойду,

Одно лишь пригодится знанье из собранных за столько лет, —

О том, что я свой долг исполнил, как время выполнило свой,

И караван Али Мансура покинул этот бренный свет.

«Благодарю вас», – негромко промолвил Ага–хан, опуская руку, которой он прикрывал глаза во время моего чтения. «Вы позволите мне удалиться?» – спросил я. «Да, конечно», —

сказал Ага–хан. По его неуловимому знаку сзади послышался легкий шум открывающейся каменной двери. Я оглянулся. На пороге, почтительно склонив голову, стоял тот низарит, что привел меня сюда. «Завтра в это же время я жду вас», – произнес Ага–хан. Повернувшись к нему, я обнаружил, что волк уже исчез из залы таким же непонятным образом, как и появился. Поблагодарив гостеприимного хозяина, я возвратился в свои покои, где был уже накрыт стол: ароматный плов, фрукты, шербет. Насытившись, я раскинулся на подушках и, глядя в потолок, украшенный арабской вязью – аятами из Корана, погрузился в размышления, покуривая кальян.

Когда на следующий день я явился к Ага–хану в приемный зал, старец сообщил мне, что Абу Сирхан уже отправился собирать своих воинов–волков, дабы вести их затем в страну зинджей. «Мои люди, которых я выделил для вас, уже готовы, – сказал Ага–хан. – Однако мудрец не пренебрегает ни одной из возможностей обеспечить победу. Поэтому я полагаю, что вам нужно отправить в Петербург вашего американского друга – маркиза. По моим сведениям, Магистр вашего Ордена получил вашу депешу из Калькутты с сообщением о том, где находится Григорьев, и теперь добивается от правительства выделения боевого корабля для десантной операции против царства зинджей. Ему потребуется командир судна – им может стать маркиз, и искусный лоцман, которого предоставлю я. Лишь объединив усилия, вы сможете победить, – так гласит предсказание». «Что ж, вероятно, это правильно», – ответил я, хотя мне очень не хотелось расставаться с маркизом. Я решил отправить вместе с ним испытанных бойцов Петю Коку и Лентяя, дабы сделать путешествие через неспокойные районы Центральной Азии хоть немного более безопасным. Трое таких людей для любых злодеев окажутся крепким орешком. Забегая вперед, скажу, что при теплом прощании на крепостном дворе я вручил маркизу весточки для своих обожаемых родителей и многочисленных друзей. Лишь один конверт разорвал я в последнюю минуту, и горный ветер тут же подхватил и унес в пропасть клочки, на одном из которых можно было прочесть начало адреса: «Астраханская губерния»… Петя Кока и Лентяй заверили Виктора на прощание: пока в Петербурге будут вестись приготовления к экспедиции, они тайком пересекут Нистру, посетят Згурицу и расскажут его родителям, односельчанам и его лучшему другу, уездному врачу–психиатру, о том, что Виктор жив, здоров и находится на пути к еще большей славе. Затем они намеревались вернуться в Петербург и принять участие в экспедиции по спасению Григорьева.