Текст книги "Зомби"

Автор книги: Андрей Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Глава 12

На звонки сто шестьдесят пятая квартира уже минут пятнадцать не отвечала (а раньше-то не звонили – боялись потревожить прежде времени). Из шестого корпуса «наружник» по рации докладывал ежеминутно, что свет «на всю катушку» горит во всех трех окнах квартиры и что капитан Малышев Роальд в квартире вроде бы один-одинешенек и сперва бегал по гостиной, сорвал там окончательно гардины, «делал жесты» (которые «наружник» обозначил почему-то как «провоцирующие», а потом как «имитирующие»), а потом капитан Малышев из «полей зрения» пропал, и что он делает, если делает, и что «имитирует» на кухне или в спальне, «наружнику» теперь мешали видеть плотные занавески, и он сам делал только очень эмоциональные, но неопределенные предположения: например, вдруг сообщал, что «в спальне отмечается смещение света» или что в кухне «тень якобы холодильника достает до тени горшка». Кроме того, «тень цветка обнаружила дрожь», а «тень торшера ушла вправо». Получалась зловещая картина, почти шабаш духов, теней и самостоятельно живущих и активно действующих предметов Любкиной обстановки, вроде поглощающего горшок холодильника, но, скорее, это все было плодом взбудораженного воображения «наружника», главное же – отсутствовала тень капитана или его любовницы: эти двое что-то ничего о себе не оставили «в полях зрения».

– Пошли! – решил Макагонов («Макдональдс»). – Там небось уже невесть чего он натворил. Все ж девку жалко. Хоть и тоже сволочь.

Они (Макагонов, Магницкий, Соловьев и Борис Николевич) стояли на площадке девятого этажа, то есть этажом ниже Любкиной квартиры; в лифте, никого туда из жильцов не впуская, катались еще трое; а у самой двери в сто шестьдесят пятую скучал всем незнакомый, усатый (похожий отдаленно на Сталина) тип с блуждающей страшноватой улыбкой, в кепке. Борис и Андрюша Соловьев видели, как этот тип ни с того ни с сего ударил ногой собаку-овчарку во дворе, когда шли к подъезду, хозяина же собаки, сунувшегося с протестом, ловко сшиб в сугроб, причем оба, собака и хозяин, ошеломленно промолчали, да и тип промолчал. Что-то в нем было безжалостное. Борис, например, был уверен почему-то, что тип в кепке с удовольствием и без повода пристрелит кого угодно, даже папу родного. Правда, и сам этот тип сразу вызывал какую-то брезгливую ненависть и его самого хотелось быстро уничтожить и тут же быстро и глубоко закопать. Откуда его такого прислали, Магницкий не успел узнать. Кроме усатого «в деле», точнее, сейчас в лифте катались еще трое незнакомых, очень друг на друга похожих.

– Товарищи контролируют, – кивнул в их сторону Макагонов, – на подозрении теперь наше РУВД. Отличились!

– Это какая-то омонизация или хуже, – сказал по этому же случаю Магницкий.

Теперь все (и товарищи из лифта) сошлись у двери в квартиру. Усатый «Сталин», усмехнувшись, заметил, что знающие люди по всей стране понаделали дверей, открывающихся внутрь, чтобы легче было вышибать, но трудно – сбежать из квартиры. Тут же «Сталин» кивком головы дал указание Андрюше и с ним вместе проиллюстрировал свой тезис – дверь за секунду вышибли с коротким «кряком» и веером щепок.

– Сейчас. Один момент, – сказал капитан Роальд.

Он оказался в другом конце прихожей. Сидел на полу и, кажется, чинил телефонный аппарат. На грохот и топот он как-то мало обратил внимание. Вид у него был апатичный, чуть ли не сонный.

– Это вы? Андрюша? Борька? Магницкий? – кивал он, коротко поднимая и опуская глаза, игнорируя «Сталина», Макагонова и троих из лифта, – постучали бы, я бы открыл. Правильно, хорошо, что пришли. Только припозднились. Минут бы сорок назад…

– Встать! – приказал Макагонов. – Руки за голову! – И оглянулся на усатого «Сталина». – Пройди вон туда!

«Сталин» же ничего не сказал, прошел быстро в прихожую, отодвинув Макагонова (гигант «Макдональдс» с трудом устоял, ткнувшись рукой в стену), и ударил Роальда ногой в голень. Капитан, сидевший на корточках, упал было на спину, но, охнув, вскочил. Тут же Соловьев ударил капитана по щеке и демонстративно вытер ладонь о брюки. Капитан же молча смотрел в лицо «Сталину», показывавшему пальцем в сторону гостиной.

Роальд прошел туда, постоял, наблюдая за положением «сталинского» пальца. Понял. Сел в кресло. «Сталин» поманил, усмехаясь, стоявших ближе всех Магницкого и Соловьева:

– Пусть сидит! Стоять как на часах! Как говорится – шаг влево, шаг вправо! Все расслышали? Выполнять!

Магницкий и Соловьев прошли в гостиную и встали у подлокотников, как придворные у трона. Прошел было к подножию кресла и Макагонов, но его «Сталин» забран на кухню, где уже что-то рушилось и шелестело.

– Ну он и дает! – поднял белое лицо к Магницкому капитан. – Я даже не ожидал. Такая ерунда!

– Я его не знаю, – пожал плечами Магницкий, – из прокуратуры, что ли, они. Все так поспешно вышло.

– Да я не про него. Я про того жреца. Про Маркина Илью. Вот его тетрадку только потерял я. Надо же мне было, дураку, до конца ее не дочитать. Там небось вся суть…

Один из тех, что только что катались в лифте, прошел в гостиную, приказал капитану встать, ловко охлопал ему карманы, толчком бросил обратно в кресло.

По всей квартире топали, щелкали дверцами, грохали дверями, шелестели и шаркали. Слышались, переплетаясь, незнакомые голоса, рявкал «Сталин».

Опять появился тот, из лифта:

– Где твое табельное оружие?!

– Было, наверное, у Любки в кармане. В халате. Она меня траванула и связала.

– Бедный! Эх ты, сучонок! – улыбнулся человек из лифта. – Жаль, что бывший свой! Я б тебя!..

– Ты, браток, спешишь, – сказал капитан, глядя мимо, в окно, – а ты бы не спешил, не терял лица.

– Я тебя!..

– Тихо! – окликнули из прихожей. – Не тряси языком! Работай!

– Тут не в этом дело, – сказал капитан Магницкому, – я же почти все уже понял. Крутится вот только одна деталь. Если дойдет сейчас до меня…

– А что, ты говоришь, с оружием? – вошел Борис Николаевич. – В твоей куртке нет. Может, еще куда сунул?

– Любка куда-то сунула.

– В твоей куртке вообще ничего нет. Деньги, удостоверение.

– Там еще должно быть анонимное письмо. Или я его дома оставил?

– Видать, тоже Любка куда-то сунула. Хулиганка Любка-то покойная была. Да, дорогой, настриг ты купонов на всю оставшуюся жизнь.

Борис зашел спереди, приблизился, и его круглая голова как планета, заслонила люстру.

– Алик! Что же все-таки происходит? Зачем тебе все это? Ты же… чего тебе не хватало? Я это даже не воспринимаю, честно говоря, не знаю, что тебе сказать!

– Нечего! – сказали из прихожей. – Отставить разговорчики!

Борис стоял сейчас совсем рядом. Наклонился.

– Мы знаем друг друга с училища! Уже пятнадцать лет! Как же так?!

Он навис над капитаном крышей. Шепнул Магницкому:

– От двери прикрой!

Магницкий сместился, как кулиса.

Капитан видел над собой близко черноглазое аккуратное личико. Кожа у Бориса гладкая, свежая. Кремы, что ли, употребляет?

– Как-то надо выкручиваться! Что тебе терять?! А если ты в чем-то прав… тогда… смотри сам. Упекут. Тут «вышка» светит! Чуешь хоть?

– Что-то я не пойму, – сказал Соловьев, – что тут происходит. Ты чего, Борис?

Что-то тяжелое, твердое ударило капитана по бедру. Он дернул ногой, и это «что-то» провалилось между бедром и подлокотником.

– А ты, – сказал Борис Соловьеву, выпрямляясь, – если чего не понял, выйди, проветрись!

– Я-то выйду… только я этих позову.

– У меня, Борис, во внутреннем кармане куртки.

– Нет там ничего! Я сам смотрел.

Вошел «Сталин»:

– Что здесь у вас, дружки?! Из одной, говорите, все лавки? Встать! – приказал он капитану.

Роальд встал.

В кресле остался черный, блестящий «Макаров».

– Вот он где!

От короткого, умелого удара Роальда отнесло в угол. Затылком он разбил стекло книжной полки. По шее потекло.

Рывком подняли, опять обыскали, осмотрели кресло.

– Вот ведь как утаил! В кресле прятал?!

– Я ничего не прятал.

– Еще врезать? Сейчас ты у меня будешь у стенки стоять! Так захотелось? А вы, дружки?! Чего смотришь? Делать уже нечего? Вы двое здесь! А ты давай по спальне! Я вашему полковнику, его благородию, придурку… развели бандитов! Всем все ясно?

Борис вышел, унося пистолет. «Сталин», раза два внезапно оглянувшись, вышел за ним.

– Садись по-новой, – буднично кивнул на кресло Магницкий.

– Это же, – Соловьев тряс щеками, – ты что?! Ты не видел?! Это же Борька ему подложил пушку! Бросил ему в ноги! Я же видел!

– Я не видел, – сказал Магницкий.

Капитан всмотрелся было в лицо Андрюши

Соловьева, в большое, откровенно озабоченное и глупое лицо, и перевел взгляд на взъерошенного Магницкого:

– А ты что думаешь?

Магницкий покосился, отвел взгляд, потом завел глаза под лоб и стал похож на виноватого пса.

– А ты ведь не веришь, что это я, – решил капитан.

– Пошел ты! – закричал Соловьев. – Да я б тебя, иуду, своими руками!

Магницкий же вздохнул:

– Если честно, Роальд, то все равно не верю. Только, Роальд Василич, везде твои отпечатки. Уже идентифицировали. Звонил туда я. Каварская убитая… там твои. В документах в той папке твои… Дело сгорело. Дома у тебя часть дела. А здесь – здесь – вообще!

– Но в самом первом-то случае! С Маркиным! У меня ведь алиби!

– И тот не сам умер. И ты там был. Если время рассчитать. Капустин считает, что ты мог и туда успеть. Якобы тогда ты и кинулся заметать следы.

– Стоп! – рявкнул Соловьев. – Ты, Маг, о чем с этим гадом балакаешь?!

– Понял, – кивнул Роальд и повернулся к прихожей, – а ты как, Борис?

– А я? Я погожу выводы делать. Согласен?

– Нет, – сказал капитан, – хотя понять могу. Тут, Борьк, есть одна деталь. Машенька наша кое-что усекла. Понял? Насчет моего сейфа.

В прихожей появился «Сталин». Он выглядел чем-то очень довольным.

– Разговаривать с этим гадом немного погодя будем мы, – предупредил он, – только мы обстоятельно поговорим. Кому-нибудь не ясно? Арестованному можете дать закурить, чтобы он заткнулся. Вообще-то мне что-то не ясно, стоит ли вам доверять охрану. Поняли?

– Верно, – согласился Роальд, – смертельно устал! Закурить-то? – посмотрел он на Соловьева.

– Такому дерьму? – Соловьев неохотно слазил в карман. – На, дерьмо! Единственное, за что уважаю, что ты не писаешься со страху и на коленках не ползаешь. Да и то сказать – какая тебе теперь разница? Что три мокрых дела, что теперь пять. Один хрен уж.

Он передал мятую сигарету Магницкому, а уже тот – Роальду. Тем же путем прошла зажигалка.

– Андрюш, – сказал капитан, окутавшись дымом, – нам еще работать. Представь, как я буду к тебе относиться. Придется ведь тебе уйти. Я же тебя за человека больше считать не буду. Даже за клопа.

– На такие вещи не реагирую, – сказал Соловьев.

– Во сколько ты ее убил? – появился «Сталин». – Время?!

– Ее – Любу ты имеешь в виду? Ее убили примерно минут тридцать, тридцать пять назад… Нет, уже минут сорок.

– Если я попрошу всех выйти, – спросил «Сталин», – чтобы мне поговорить с этой сучкой наедине?

Соловьев пошел было к двери.

– Я не выйду, – сказал Магницкий.

Он, не моргнув, выдержал взгляд «Сталина». Тот сплюнул и вышел в прихожую. Соловьев вернулся на свое место у кресла.

– Зря ты с ним связываешься, – сказал он Магницкому, – не тот случай. Этот парень мастер своего дела, я таких видал. Сейчас бы он тряханул малого, да все бы и вытряс. Нам меньше хлопот.

Соловьев быстро огляделся и, словно не было тут вообще никакого капитана, перегнулся через кресло и капитана к Магницкому. Вислые щеки его вздрагивали.

– А ты что? Совсем чудной? Ему-то, – Соловьев показал толстым пальцем на Роальда, – один хрен – «вышка», а ты за него бочку катишь! Чего ты, не пойму? Отпечатки не его, что ли? Папку не он поджег? Из архива не он тырил бумаги? Каварскую не он?

– Каварскую-то я зачем убил? – уныло спросил Роальд, поднимая к ним бледный свой «арийский» лик.

– Ты же дома у себя был, – грустно доложил ему Магницкий, – и мы там только что были. Каварская же это… чтобы тебя заложить, успела еще днем твоей Людмиле анонимку прислать.

– А-а, – кивнул капитан, – тогда конечно.

– Так что он, Маг, всю банду свою успел ликвиднуть, – все докладывал Соловьев Магницкому. – Сейчас Капуста нас всех трясти за него начнет… а…

Капитан опустил голову и слушал, и с минуту казалось, что его и в самом деле среди бывших своих нет, и вообще уже нигде нет.

– Где эта анонимка-то?! – сердился в прихожей Макагонов. – Уничтожил?

– Съел! – издали ответили (наверное, «Сталин»).

– А кто же настаивал на идентификации отпечатков? – спросил капитан у Магницкого.

– Маг! Не отвечай! Предупреждали!

– Да… не знаю толком, Роальд.

– Борис, – хихикнул Соловьев, – лучший друг!

– А нельзя его сюда позвать? На минуту. Где он там?

– Нечего! – сказал Соловьев. – Ты лучше скажи, как ты ухитрился кусок горелого дела себе домой притырить!

– Борис! – позвал Магницкий, обернувшись к двери в прихожую.

– Борька занят, – сумрачным, низким басом отозвался Макагонов, – перебьетесь!

Низкий, мрачный голос был у Макагонова, – чем-то он занимался в прихожей совсем непотребным.

Надо понимать, что медики еще не прибыли и тело Любки еще здесь. Можно было представить себе ее мертвую наготу и то, как сейчас через нее перешагивают. А на ручке ножа – жирные, даже, может быть, кровавые отпечатки пальцев капитана.

– А что, если ты мне сейчас разрешишь позвонить? – спросил капитан у Магницкого.

– Сейчас! – рассмеялся Соловьев. – Разбежался! Может, в колокол тебе пора звонить?! По ком звонил колокол?!

– Тогда ты сам позвони. Маше. А?

– Сейчас! – сказал Соловьев. – Уже все побежали! Может, этой, твоей Зойке позвонить, или как ее? Не успел ты ее, видать, одну ликвиднуть. Сидит сейчас у нас и все о тебе показания дает. А наглости-то у него! А? Скажи, Магницкий!

Капитан видел поверх плеча Магницкого оголенное (без гардин) окно с белой звездой от давешнего удара по стеклу. За окном висели светляки огней, просвечивало сквозь темное, неокрашенное, крюком изогнутое отражение Соловьева. Город был рядом, но очень глубоко внизу.

– Магницкий! – сказал капитан. – Сейчас Машу убьют. Позвони. Скажи всего-навсего только, чтобы она хоть к соседке ушла сейчас. И оттуда вызвала наших из РУВД или из отделения. Туда, к ней, нужно срочно наряд.

– Ух ты! Как его несет! – радовался Соловьев. – Наряд!

Магницкий ежился, топорщились вихры. Все-таки на него действовало.

Он оторвался от кресла, почесал демонстративно-глубокомысленно затылок и вдруг вышел в прихожую, прикрыв за собой дверь.

– Ах ты, подлец! Куда?! – Соловьев развел руками. – Чего?! Орать?!

Он набрал воздуха в могучую грудную клетку, при этом отодвинувшую его от спинки кресла, и рявкнул:

– Макдональдс!!

Макагонов тут же и вошел, показывая темно-серый ящичек величиной с портсигар. Сунул ящичек под нос Роальду:

– Это что?! У тебя, мол, в куртке Борька нашел!

Входя, Макагонов уронил стул, прихлопнул плечом дверцу стенного шкафа и оставил на лежащей ничком шубе серые следы.

– Эй! Магницкий звонить же пошел! Этот послал! Этот! – показывал на Роальда Соловьев.

– Это что за прибор?

Капитан покосился на ящичек. Не ответил.

– Что?! Мол, ничего не ведаю?! Этому сказать? Они там, понимаешь, все тело снимают, таскают… Чего молчишь?!

– Это жрец. Душа Ка.

– А морду не набить?!

– Давай я вот здесь нажму. Или сам нажми.

– Стоп! – вошел «Сталин». – Чего тут «нажми»? Дай! Ну?! Будешь отвечать?!

– Я и отвечаю. Это японский диктофон. Вроде получилось автоответчика. Маркин в телефонный аппарат поставил. Если сам орать не будешь, все услышишь. Динамик тут слабый. Вон пуск.

– Ну нажми, нажми. – «Сталин» сунул капитану ящичек и отступил.

(С рукой в кармане.)

Соловьев шарахнулся, влетев локтем в книжную полку.

Макагонов оглядывался на каракулевую шубу, прикидывая, вероятно, как бы, с какой стороны на нее удобнее хлопнуться, если в руках у Роальда оказался бы вовсе не диктофон.

А в ящичке в этот момент зашелестело.

– Сейчас, сейчас, – кивал капитан, – я сам из-за этого целый день бегал. Устал я. Наплевать. От вас устал, осточертели вы мне, болваны…

– Вы? Роальд Васильевич? – спросил из ящичка сдавленный голосок.

– Выключи! – приказал «Сталин» и поставил диктофон на стол. – А этого теперь выведи! И дверь прикрой. Мы тут сами послушаем.

– Это запись голосов, – успокоился Макагонов, – пошел!

Он вытолкнул капитана в прихожую и прикрыл дверь.

– Вы слышите меня? – продолжал ящичек. – Прекрасно! Я ждал вашего звонка. Да-да, вы правильно поняли. Это говорит Илья Михайлович Маркин. И я же лежу на тахте перед вами…

– Все понятно, – сказал Соловьев.

«Сталин» поднял на него глаза:

– Что тебе понятно?

– А переговоры, – кивнул на ящичек Соловьев, – это этот говорит, которого на Каширском валу убили. Маркин. Он говорит этому. Тот…

– Ну и что?

– Ну вот. А это он этому перед смертью говорит. А этот его и записал.

– Это смертельно опасно для вас, – предупредил ящичек, – вы поняли?.. Прекрасно! Приезжайте! Пообщаемся подробнее. Жду.

Ящичек стих. Пошелестел и стих. Дальше… молчание.

– Вот, – сказал Соловьев, – а в этот момент этот этого и шпокнул.

– Кто кого? А к чему он сейчас сказал: «Вы дочитали мое письмо?»

– Этот этого. Вот его. Маркина. А что?

– Мертвого-то? У вас все в РУВД такие? Такие, как ты?

– А что? Все правильно! Этот того записал, и порядок! И все. А что?

– Пленка кончилась? – спросил «Сталин». – Позови твоего капитана, сейчас разберемся… Но вот ты сам лучше помолчи до ночи. У меня нервы на пределе, между прочим!

Соловьев пожал круглыми плечами и пошел к двери в прихожую.

Когда он распахнул ее (одновременно распахнув рот), стало видно, что в прихожей пребывает один Магницкий.

Магницкий сидел на полу, держась за голову.

– Позови… – начал было Соловьев, но осекся. Сделал три шага и заглянул за угол. На кухне шла возня, там все топали и бубнили.

– А этот? – спросил Соловьев, – ты его в сортир, что ли? Ты чего?! Ты что?!

«Сталин» прыгнул в прихожую, уронив застрявшего было в дверях Макагонова. Макагонов упал со стуком.

– Где?!

Магницкий мотал головой молча, и его пришлось оттаскивать от входной двери – мешал ее открыть.

– Он меня… ударил! Ушел! Меня чем-то по голове.

«Сталин» выпрыгнул на лестничную площадку. Лифт уже был где-то на первом этаже.

– Ушел! – сказал «Сталин». – Это точно, что ушел!

Снаружи ведь никого не оставили.

А тот «наружник», что до сих пор сидел в соседнем доме, вероятно, все любовался окнами квартиры: голый труп на кухне, копошение и драки в гостиной, тени на занавесках – кино!

А вот тени человека без шапки и куртки, того человека, что только что выскочил из подъезда, тот наружник никак не мог увидеть.

Оглушенный же Магницкий не мог ничего толком объяснить, повторяя с разными интонациями слова «ушел» и «ударил» и показывая то себе на голову, то на окно, хотя ясно было, что в первом случае он угадывает, а во втором ошибается…

Может быть, Магницкий и не ошибался, может быть, он не хотел объяснить, как было дело. Дело было не совсем так. Дело в том, что капитан Роальд не бил его по голове, вообще его не бил, он просто сразу же быстро вышел в незапертую дверь на лестничную площадку и пропал, а те трое, что возились сейчас на кухне, ни в тот момент, ни сейчас ничего не услышали (очарованные, надо понимать, Любкиной мертвой красой), не обратили внимания. Магницкий же, выждав с минуту, сел на пол и взял себя руками за голову. Ничего другого он не успел придумать.

– А этот где?! Дружок его чернявый?! Вместе драпанули?!

– Борис? Нет. Его наш Капустин, мол, вызвал. Этот минут пятнадцать как ушел.

Глава 13

Капитан слышал, что Магницкий звонит Маше, но не был уверен, что тот все сказал как надо, не был уверен, что Маша поверила в сказанное, не был уверен, что Маша сделает так, как ей было сказано.

Капитан был без шапки, без куртки, без денег. Правда, в свитере. Мог сойти за любителя ночного бега.

Оглядываясь на выход из подъезда, он чуть не сшиб длиннополого с овчаркой. Длиннополый оказался девицей.

– Деньги есть?! – спросил капитан.

Овчарка, прижав уши, полезла в сугроб, девица же, отступая, высунула из рукава пальто черное дуло. Но у капитана было острое зрение.

– Дай сюда! – он отобрал у девицы игрушечный, но очень похожий пистолет и тут, совершенно случайно, по-воровски косясь, заметил возле угла дома знакомую фигуру – сутулого, в кепке гражданина, засунувшего большие пальцы рук в карманы штанов и, словно крылышками, шевелившего-трепетавшего остальными пальцами.

– Привет! – сказал капитан, – быстро давай на Советскую!

– Можно, – пожал плечами Бейзе. Его лицо, омываемое тенями, то уплощалось, то выбухало неожиданными буграми и складками и проваливалось тенями. Глаза сверкали.

– А что там? – Бейзе кивнул в сторону подъезда.

– Шуруют. Еще один покойник.

Но было видно, что Бейзе что-то’ нехорошее про капитана уже слышал и колеблется. Наконец полез в кабину:

– Что-то ты без убора. Как все равно со спичечной фабрики.

– Гони! Очень прошу! Борис выходил?

– Этот-то? Был. Ко мне не подбегал, драпанул на проспект. Хотя я весь вот он-то, ведь на виду.

Подъезд наконец скрылся за углом. Еще секунд десять, и все они останутся далеко позади и уже ничему не помешают. Хотя Соловьев сообразит, подонок, куда я мог поехать. Но… не успеют.

– А что они насчет тебя трепались? Мол, на спичечной у нас! Роальд Василич! Кто бы мог думать! И те де. Чтой-то на нашей спичечной все сами себя, я чую, хотят перехитрить. То, мол, все они поехали на Каширский вал покойника ловить, то всей кучей – тебя! Он, мол, сам всех покойников уделал. Кого они дурят-то?

– Тактический ход. Глупость. Очень знать захотелось всем, понимаешь ли, Бейзе, кто живой, кто мертвый и кто кого убивает. Поэтому, поскольку я сейчас один все знаю, прошу гнать на любой свет под мою ответственность.

– На тот свет под твою ответственность?.. И только ты один все понял? За всю фабрику работаешь? Ну, голова!

– Пока только я понял.

– А я?

– А ты после меня. Если я сейчас из того дома живой выйду, я тебе первому все доложу.

– Спасибо, начальник! Все, глянь, борьба, борьба! Тайны! Тайны!.. Ты, считай, с одиннадцати утра еще не присел, гляжу? Кому хорошо, так – покойникам! Самые спокойные люди!..

Двенадцатый час. Огней мало, они толпами несутся навстречу, или в жерле проспекта стягиваются в ком, чтобы тут же струями разбежаться вокруг, а на повороте нерешительно топчется фонарь, отскакивая своевременно в сторону, и змеей скользит мокрый тротуар, вдруг окружает и тут же рвется на части, застилаемый на миг будками, углами, скомканным, как грязная простыня, сугробом; а слева – относительно неподвижный, ибо вибрирует синхронно с автомобилем, – Бейзе, – курносый крупный нос, уныло надломленный козырек кепки.

Готово. Вон тот.

– Адрес я знал, – расстегнул для чего-то ворот капитан, – но не бывал никогда. Даже не думал здесь бывать.

– Спичечная фабрика!

Подкатился двор, весь лоснящийся в огненных лужах.

– Давай к четвертому подъезду. По идее – там. Если кто из наших подъедет, то ты не сразу… Впрочем, как хочешь.

– Не говорить, что ли, куда ты пошел?

– Да. По возможности.

– Нету возможности. С вами насмеешься и наплачешься. Хотя, может, и не скажу. Чую, праведный ты. Да и в какие ты нумера, не знаю.

Капитан выпрыгнул у четвертого подъезда.

Да. Среди номеров мелькнул восемьдесят четвертый. Судя по номеру, с которого начинался счет квартир в подъезде, восемьдесят четвертый – на четвертом этаже.

Капитан стал бесшумно (чуть посвистывали на поворотах подошвы) подниматься на четвертый. Свет горел не на всех площадках. Капитан всплывал из сумерек пролета, как из колодца, отбрасывал на ступени тень, то вниз, то вверх, изломанную, гармоникой складывающуюся, трижды уперевшуюся в синий квадрат окна над голым коленом мусоропровода.

Куда же могла, скорее всего, сбежать Маша после звонка Магницкого? Если сбежала. Скорее всего – в номера восемьдесят первый – восемьдесят третий. А вот здесь, на третьем этаже, – семьдесят седьмой…

Одинаковые двери, одинаково неподвижным, желтоватым светом встречающие «глазки» в дверях.

Почему хочется начать с восьмидесятой? Да. Как-то Маша жаловалась, что залила горячей водой квартиру соседки, и та учинила иск. Хотя вроде бы поладили миром. А восьмидесятая как раз под Машиной. Может быть, такие вещи сближают? Во всяком случае, с жильцами восьмидесятой Машенька как минимум близко знакома.

За дверью тишина. Никаких лишних теней не свешивается и с площадки четвертого этажа.

Надо спешить.

Капитан надавил на кнопку. В глазке мигнуло. Капитан отступил на шаг – пусть посмотрит.

– Что надо? – Довольно громко спрошено.

Капитан прижал губы к щели:

– Если у вас кто есть посторонний, то скажите, что пришел Роальд Василич.

Его шепот вполне могли услышать на площадке четвертого этажа. Что за молчаливый дом такой? Ни свадьбы, ни поминок, ни интереса к телеэстрадным развлечениям.

В «глазке» мелькало. Снова неподвижный, грязно-желтый зрачок.

Да пусть тогда хоть милицию вызывают! Или все-таки идти на четвертый этаж? Или… Наконец-то! Хоть здесь повезло!

Мелькает в «глазке».

Смотри, смотри на меня! Вот он я! Капитан Роальд! Стань же Машенькой!

Звякнуло. Дверь приоткрылась.

– Входите!

Маша! Незнакомка. Какая-то бабка, чем-то вроде половника вооруженная. Еще б ты веник взяла!

– Я это, я! Значит, успела?! Поняла?! А как там?!

Маша подняла глаза к потолку. Дверь уже тихо и надежно прикрыли.

– Ходит, – сказала Маша, – мы все слышали. Ходит. Он пришел прямо тут же почти! Я только в чем была сюда спустилась, и на нашей площадке лифт открылся. Он дверь мою за минуту открыл. Но сначала звонил… раза два. Что делать?

– По квартирам он искать тебя не будет, засветится. Он там давно разобрался, что ты только что ушла…

– Я свет даже не погасила!

– Да. И верхняя одежда на месте. Он так и думает, что ты у соседей. Ждет. Чай пьет.

– Что делать?

– Нашим звонить мне нельзя, по-моему… Сам не знаю.

– Давайте я позвоню, – вызвалась соседка.

– Не в этом дело. Наши возьмутся за меня прежде всего, а он, – капитан кивнул на потолок, – вообще много чего может успеть. Но эти самые «наши», я думаю, и сами сейчас сообразят, где меня искать. Магницкий-то при всех звонил. Соловьев знает, что он тебе звонил.

– Что же делать?

Вопрос звучал рефреном. Эх ты, Машенька… покойница! Минута тебя спасла, даже не полная минута, а секунды. Правда, конечно, потом бы все всплыло… может быть. Или, и так могло быть, осталось бы преть в какой-нибудь папке до явления нового пытливого капитана. И кто знает, не оказалось ли бы у того, далекого от нас, за двадцатилетним сроком просвечивающего капитана, своих спутников-убийц из следующего поколения, так-то сказать!

Капитан Роальд отыскал глазами старуху. В руках у той был вовсе не половник. Кухонный секач для рубки мяса. Никелированный, с ребристой, пластиком обтянутой рукоятью.

– Дадите? Напрокат?

– A-а… он острый.

– Хорошо! Куплю, хотите? Деньги только отдам потом. Сегодня.

– Вы хотите пойти туда? – спросила Маша.

– Я очень хочу хоть раз застать его врасплох!

– Страшно! А ты… а вы уверены, что это…

– Я знаю, кто это! Я только не уверен, что и это… и мое появление здесь… Я должен пойти! Не может он настолько все предвидеть! Я иду!

– А я?

– Жди наших! Никуда не выходи! Что бы ни случилось, Маша! А вы не пускайте ее! Я не знаю, что потом будет, но хоть вы будете свидетелями. И никому не открывайте!

Капитан забрал у старухи секач и пошел к двери.

– Но, Роальд Василич! Хоть какой-нибудь сигнал, что-нибудь! Как же страшно будет ждать!

– Нет! Проклятый зомби!

– А кто это, кто?! – спрашивала соседка, и капитану вдруг показалось, что ей, наверное, «идет» эта маска ужаса – опущенные углы бровей, вытаращенные глаза и рот в форме буквы «О» (он временами уголком души удивлялся своей способности на высоте экстремальных событий неуместно фиксировать мелочи, детали)…

– Тихо! – сказала разоруженная старуха и подняла палец (вероятно, она была опытным спецом-слухачом). – Ходит! Пошел!

Все притихли в незаконченных позах.

Потянулась цепочка довольно ясных и четких, неторопливых шагов по потолку.

– Даже тапочки не надел, – шепнула соседка, сохраняя «древнегреческий ужас» на лице. На нее замахали.

Цепочка шагов все бежала, словно однокомнатная квартирка Машеньки растягивалась, как резиновая, по всему четвертому этажу.

– На балкон! – шепнула Маша.

Оборвалась цепочка.

– Дверь я не заклеивала.

Старуха было рванулась к своему балкону, но «древнегречанка» перехватила:

– Мама, мама!

– Да вот же он! Вон! На балконе! Этот-то!

Капитан увидел перед собой мокрые глаза

Маши:

– Не ходи! Кто там?! Скажи, кто?!

– Жрец.

– Кто он?! Он же убьет?! Да?! Он тебя ждет?!

– Сейчас – тебя! А не дождется – не знаю! Ему нечего терять! А он вооружен и очень, очень опасен! А мне сейчас никто не поверит.

– Это он… был в той квартире?

– Был. Но говорила ты с мертвым. Голос свой записал на диктофон, подключил к телефону. Я случайно свалил там тумбочку и услышал этот голосок. Включилось!

Маша схватила капитана за руки:

– Не ходи! Мы все расскажем! Я очень прошу! Не ходи!

– Не могу сейчас рисковать! Пока мы все расскажем! Пока нас будут выслушивать! Да и не будут! Я не могу сразу охранять и тебя и дочь! Не знаю, на что он способен! И не могу ждать, пока он догадается спуститься сюда! Я его должен хоть раз застать врасплох!

– Кто это?! Я должна знать!

– Ты знаешь. Тот, кто лазил в мой сейф сегодня. Лучший друг!

– Он?!

Маша выпустила руки капитана и села:

– Не может быть!

– Не ходи за мной! Я сейчас! Я должен сделать свой ход!

Капитан бесшумно выпрыгнул на лестничную площадку.

Твердые, тихие под ногой бетонные ступени.

Опустилась, остановилась у него под ногами скудно освещенная площадка четвертого этажа. Тихо. Неподвижно. Восемьдесят четвертая квартира. «Глазок» светится.

Секач капитан переложил в правую руку, игрушечный пистолет стиснул в левой.

Боком проскользнул в незапертую дверь.

Скромная, с салфетками тут и там Машина прихожая. Всюду горит свет. На кухне – никого.

Горит свет. Неподвижно и глухо. Свет встречал сегодня капитана почти всюду и иногда был зажжен неведомой рукой.

Скрипнула балконная дверь?

Ботинки не скрипят. Половик…

Слева на стене не оказалось ничего отражающего – ни зеркала, ни застекленной полки. Выход на балкон был, конечно, справа, за углом. Мог сквозняк, мог намекнуть чуткому уху, чувствительной коже, что дверь на лестничную площадку открыта настежь. Это – ошибка, но – некогда исправлять. Ошеломить?!

Уже пройдя семенящими, неслышными шагами до угла, уже оказавшись за углом, в комнате, капитан так все и не знал, не успевал подумать, сообразить, что он сейчас сделает с диким зомби, что стоит на балконе (на балконе никто не стоял!) или идет навстречу. Он действовал слишком поспешно и не успевал думать.