Текст книги "Цепная реакция"
Автор книги: Андрей Варламов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
– Как?! От чего?!
– А хрен знает... Подхожу вчера вечером к клетке – готов...
– Э-э... Вчера?
– Ну да... Давай стаканы, что ли...
– Момент...
– Во-от, – продолжил сосед на горьком выдохе. – Утром похоронил его, поехал по делам, а вернулся – он снова в клетке... Ты понял?
Витек, вытянувшись всем корпусом к потолку, сунул руки в карманы, прошелся по веранде, надувая щеки и раздумывая, что бы ответить. Наконец сказал:
– Так это... он живой?
– Да мертвый!
– Во как...
– Ну да...
Булькнула в стаканах водка.
Витек принес недоеденные сосиски и картошку, вспоминая глину и песок на лапах сенбернара. Мелькнуло: "Пес-спасатель, гены..."
Выпили, порассуждали о невероятных явлениях мистического толка, сопровождающих всю историю рода человеческого, после чего сосед обратился к неприятной для Витька теме: месяц назад был должен вернуть Юрию долг двести долларов.
– Подожди еще недельку, – попросил Витек, обнадеженный перспективой скорой продажи оружия. – Если хочешь – с процентами...
– А давай я пушку у тебя куплю! – предложил Юрий.
– Ну, она не две сотни стоит...
– Хорошо, триста даю... "Макар" столько тянет! А тут мелкашка левая...
– Но сделана-то как!
– Это еще проверить надо... – Юрий задумался. Затем, настороженно оглянувшись через плечо, произнес: – А... чистая волына?
– Хрен знает, – не стал врать Витек. – По случаю досталась.
– Ну? Триста! И прямо сейчас!
– Идет...
Погасив таким образом долг и заработав сотню, Витек отправился к Лехе, встретившему его довольно враждебно. Поинтересовался, есть ли какие новости из столицы.
Сквозь стиснутые зубы Леха ответил, что со своими московскими знакомыми не связывался, а если новости и поступят, то Витька, следуя логике успешного милицейского расследования, обязательно навестит участковый и обсуждать новости они станут уже в камере следственного изолятора.
Леха выглядел издерганным и больным. Чувствовалось, что его гложут самые неприятные предчувствия.
Шагая от Лехи домой по вечерней улице, Витек утверждался в мысли, что от опасного огнестрельного железа надо избавляться как можно скорее.
На следующий день, передав сенбернара на попечение соседке, он наведался в Москву. Прямо с вокзала позвонил своему бывшему боссу.
Тот выразил заинтересованную готовность к свиданию с верной тюремной шестеркой.
Отметили встречу в кафе, контролируемом бандой Чумы.
Чума – двухметровый верзила с покатыми плечами, стриженный "бобриком", – подкатил к кафе на новеньком представительском "мерседесе". Одежду его отличала изысканная небрежность: легкие белые брюки, ремень с позолоченной пряжкой, гавайская цветная рубаха с просторными рукавами, на шее – толстенная, усыпанная бриллиантами цепь.
Скромный Витек, облаченный в китайские джинсы и а-ля шелковую рубашечку с застиранным воротом, смотрел на бандита с уважительным подобострастием. Не отрывая от гостя змеиного, застывшего взора своих желтых, с едва различимыми зрачками глаз, Чума щедро потчевал Витька, накладывая ему в тарелку половники икры и сочащиеся янтарным жиром ломти севрюжьего шашлыка.
– Вот так и живем, корешок, – приговаривал он. – Работы невпроворот, но и витаминов за труды тяжкие перепадает в полном ассортименте... Чего, заскучал среди коров и овец по делу живому, по людям правильным? Понимаю...
– Да-а, ты в тузах, – отвечал Витек, захмелевшим взором уставившись на татуированную лапу собутыльника, поглаживающую складный зад наклонившейся над столиком официантки. – Конечно, заскучал... Да только куда мне, деревне, до ваших высот... Вообще мозгов...
– Научим, Витек, не дрейфь!
– Коль уродился недомерком, то и в гробу не устаканишься...
– А чего звонил? – В голосе Чумы прозвучала неприязненная нотка.
Зыркнув на удаляющуюся от стола официантку, Витек кратко доложил:
– Есть стволы.
– Так... – посерьезнел Чума. – Откуда-чего?
Витек объяснил ситуацию. Скрывать ничего не стал, зная, что утаенные факты грозят кровавыми последствиями. О проданном соседу маузере, правда, умолчал. Да и подумаешь – газовик...
– Странно-странно... – произнес Чума, усиленно морща лоб. – Сельский фрайер грабанул ментовскую... Влегкую. Как козу подоил!
– Но стволы-то у меня! – стукнул кулаком в грудь Витек. – Не сказки же сочиняю! И фуфлом не воняю... – не удержался от присовокупления рифмочки.
– Стволы-то возьмем, тебя не обидим... – в задумчивости бормотал Чума. – Вещи в нашем хозяйстве значимые... Так где эта ментовская контора распласталась? Дай координаты...
Витек сбивчиво пояснил.
– Ага... Пробьем. А баба, говоришь, его братана у ментов подвизается?
– Он так сказал.
– А фамилия?
Витек пожал плечами.
– Вот чего, – промолвил Чума, облизывая белесым языком тонкие, в мелких шрамах губы. – Ты, Витюша, пей-закусывай, после ко мне на ночлег погребем, телок тебе поставлю, проведешь ночку незабвенную... А через денек-другой тронемся к тебе в гости... Угостишь нас молочком из-под коровки... Угостишь, нет?
– Да я... – Витек растерянно поводил в воздухе заскорузлыми конечностями.
– Шу-у-чу, – протянул Чума, расплывшись в улыбке. – Не стану тебя в расход вводить...
– Это... как?
– А-а!.. – Уяснив двусмысленность своего обещания, Чума загоготал. – Не боись! И жив будешь, и бабок отсыпем!
– Может, я того... домой?.. – почувствовав себя в высшей степени неуютно, молвил Витек осипшим голосом. – Адресок дам, буду ждать... А то дела, да и вообще... Собака не кормлена...
Вместо ответа Чума взглянул на него столь грозно и пронзительно своими гадючьими зенками, что бывшая лагерная шестерка тут же жалобно поправилась:
– Ну надо, так надо... Вашей головой думать, моей кланяться...
– Вот так-то лучше, – буркнул бандит.
Из жизни Ирины Ганичевой
Жизнь в столице, поначалу представлявшаяся Ирине нескончаемой цепью новых знакомств и, соответственно, предложений разного рода работы и бизнеса, на поверку оказалась пространством с разреженной атмосферой какого-либо человеческого участия и заинтересованности к ближнему. Отчужденность друг от друга населяющих огромный город людей была едва ли не основой их бытия, а борьба за кусок хлеба насущного велась здесь с особым остервенением и безжалостностью.
Наверное, только сейчас, растворившись в безликости многомиллионных толп, Ирина поняла, что жила ранее в глубинке географической, но отнюдь не духовной. В каких-нибудь Сокольниках или в Беляево, да и около Кремля провинциалов было не меньше, чем в Сибири. Москвичей зачастую водили в столичные музеи их гости из захолустья.
В суете этой жизни для многих оставалась лишь иллюзия, что все высшее доступно и всегда успеется. А в реальности? Работа, семья, текучка, машина, конструктивные знакомства, трепотня за бутылкой. Некогда остановиться и оглянуться. Вечное подождет. Вот он, парадокс столичной жизни: все рядом, спешить нет смысла – и в итоге все течет мимо.
Однако, сетуя на бездуховность и ослепляющий меркантильный материализм основной массы москвичей, походами по музеям и театрам деловая женщина Ирина Ганичева также себя не утруждала, всерьез тяготясь лишь своей вынужденной бездеятельностью и тратой накопленных денег, не компенсируемой сколько-нибудь регулярным заработком.
А каким образом данный заработок обрести? Идти ишачить за грошовую зарплату в государственную организацию? Этих зарплат она себе уже заработала на век вперед. Устроиться на основательную должность в какой-либо коммерческий нефтяной концерн? Не хватает связей, да и едва ли ей выдержать кадровую конкуренцию. Попытаться наладить собственный бизнес? Но какой? Что у нее есть, кроме полузабытого околонаучного прошлого и сегодняшних навыков посредника, управляемого поступающими извне распоряжениями?
Однако, очутившись в вакууме собственной невостребованности, она не отчаивалась, методично завершая связанные с переездом дела: удачно продала прежнюю квартиру, перевезла на новое место жительства дорогую ее сердцу утварь, устроила детей в школу и постепенно стала налаживать и укреплять прежние шапочные знакомства с людьми из министерства, которых знала благодаря прежним командировкам.
За должниками еще оставалось двести тысяч долларов, однако дошедшая до них новость об отстранении Ирины от дел существенным и естественным образом повлияла на прежнюю готовность платить по счетам, и вероломные обещания Ганичевой относительно будущих поставок нефти обернулись, как и следовало ожидать, подобного же рода заверениями в погашении оставшейся задолженности. При этом в голосах заверяющих, уяснивших ее уловку со срочным приобретением квартиры, отчетливо слышались злорадные и мстительные нотки.
Противопоставить что-либо бесстыдству неплательщиков Ирина не могла: попытка решения дела в официальном порядке означала возникновение вполне понятного интереса к ее персоне со стороны налоговых служб, а обращение к неформальным, то бишь криминальным, адвокатам было чревато непредсказуемыми последствиями, поскольку, как она слышала, у должников имелась свирепая и давняя уголовная "крыша".
Таким образом, ведение жестких переговоров требовало весьма компетентной и могущественной силовой поддержки, осторожные поиски которой, ставшие отныне первостепенной задачей Ирины, затмили своей актуальностью поиски ее нового социального статуса. Впрочем, сумма в двести тысяч сама собой являла этот статус.
Одна из министерских дам, ставшая с недавней поры поверенной свежепомазанной москвички и с удовольствием навещавшая ее званые обильные ужины, с решением проблемы возврата долга пообещала помочь, обронив, что ее дальний родственник, недавно переживший аналогичный конфликт, сумел получить долг сполна благодаря наивлиятельнейшему в криминальных кругах лицу, способному выколотить деньги хотя бы и из самого верховного главнокомандующего.
Подобная характеристика загадочного уголовного авторитета страшила, но одновременно и обнадеживала, и потому, решив, что первый предварительный разговор ее ни к чему не обяжет, Ирина попросила подругу устроить ей встречу с всесильным вышибалой теневых капиталов.
Вышибала оказался представительным, со вкусом одетым мужчиной лет пятидесяти с небольшим; неукротимость и твердость его волевой натуры сквозили в каждом жесте и слове, вмиг заворожив Ирину, впервые, возможно, почувствовавшую себя податливо-беспомощной и потерянной; однако превосходством своего положения гость не злоупотреблял, был снисходительно насмешлив и участлив в расспросах, хотя небрежно-циничные интонации его тона сеяли в Ганичевой пугливые сомнения.
Александр Иванович, как представился респектабельный вышибала, ходить вокруг да около предложенной ему темы не стал. Заключив, что потерпевшая стоит на самой что ни на есть неуязвимой позиции, он предложил услуги в восстановлении справедливости, обозначив стоимость процесса восстановления в тридцать процентов от общей суммы. При этом заметил, что никакие "крыши" его не пугают, однако для начала реальных действий ему необходимы установочные данные на должников. В том, конечно, случае, если его персона вызывает доверие у милейшей дамы, чьи разочарование и боль, вызванные кознями подлых мерзавцев, он готов разделить, воздав обидчикам слабых сполна.
В очередной раз для Ирины наступил момент принятия кардинального решения.
Она лихорадочно соображала, как ей поступить. Раскрыть все карты? А если Александр Иванович за ее спиной договорится с "крышей" должников? Потянуть время? А что это даст? Да и не тот перед ней, чувствуется, человек, чтобы бесконечно и послушно бегать на рандеву с трусливо осторожничающими бабенками...
Она начеркала на листке название и адрес фирмы, предъявила ксерокопии долговых расписок с автографами ответственных лиц.
– Получат козлы по рогам! – уверил ее Александр Иванович, убирая бумаги в карман элегантного, в меленькую клеточку пиджака.
На следующую встречу, необходимую ему для уточнения некоторых данных, касающихся личностных характеристик руководителей недобросовестной фирмы, он приехал с влажной охапкой черно-багровых роз, огромным тортом и с пластиковой, перевязанной ажурными лентами коробочкой с коллекционным испанским вином. Вручая цветы, пояснил:
– Не люблю являться в приличный дом с пустыми руками. А тем более в дом, где обитает такой редкой красоты женщина...
Ирина зарделась.
Наслышанный об увлечении Антона каратэ, Александр Иванович подарил мальчишке настоящее японское кимоно, а Оле – тоненькую золотую цепочку с медальончиком.
Стоимость детских подарков недвусмысленно указывала на определенные симпатии Александра Ивановича к родительнице, но лепет Ирины относительно непомерной щедрости гость пресек, заявив, что дешевок и жмотов всегда презирал и дарующий прежде всего приносит радость самому себе, как, впрочем, становится богаче и тот, кто возвращает свои долги.
Тут бы вспомнить Ирине предостережение древних: "Бойтесь данайцев, дары приносящих", да не сумела проникнуться античной мудростью, для всех времен универсальной, поскольку соперница мудрости – корысть – не дремала в сердце ее ни на миг.
В этот вечер они засиделись допоздна, обсуждая проблемы текущего бытия и рассказывая друг другу о собственном прошлом.
Александр Иванович не скрывал, что многократно сидел – в основном, правда, за незаконные валютные операции, ныне, после свержения проклятого большевизма, ставшие бытовой нормой; при этом нисколько своей тюремной биографии не стеснялся и главные постулаты личностного мировоззрения сформулировал так:
– В России у каждого за спиной зона маячит, просто не каждый шею вывернуть в ту сторону желает да присмотреться, призадумавшись... Вот ты, Ира, коли уж на брудершафт выпили и толкуем как товарищи, скажи: эти двести штук что, личным ударным трудом заработаны? Нет, просто сколотилась у вас компашка с долевым участием, и кто в нее не попал, тот нефть качал и разливал за гроши, а кто попал, тот, рук не марая, сидел в белой рубашечке-блузочке да выручку пересчитывал за конечный продукт... Так ведь? Потому вывод: как ты украл – неважно, главное – не попался. Вот и весь сказ. И чего лицемерить? Чего мораль разводить? Кстати, эти, сегодняшние, – ткнул пальцем в потолок, – уже на ясном глазу заявляют: Газпром, к примеру, – мой дом, посторонние – от винта! А кто его строил и налаживал – плевать! Я хапнул и охранную ксиву в сейф положил. Вот и весь главный козырь. Прямой нагляк! И скажи чего против. Побурчали маленько сирые и заткнулись, свыклись. А что сделаешь? Кто в компашку этих хаповиков не уместился, тому одно осталось – пресмыкание... А компашка сплотилась и очень даже внимательно за всеми ключевыми позициями следить начала, чтобы постороннего на них за три версты не подпустить! Вот такая кодла образовалась... И если платит кодла налог, то как в общак, на свое же благо. А что других касаемо, то налог с них взыскивается под угрозой и тоже в общак идет... А оттуда отстежка на привилегии той же самой компашки. Замкнутый круг. А в компашке правила жесткие, рыпнешься – не только из доли выковырнут, но и посадят. У каждого рыло не то чтобы в пушку, а в бородище путаной до колен... Так что, Ира, закон в России один: или воруй грамотно, или прозябай. А кто прозябает, тот как слабенький зайчик в лесу дремучем и голодном: непременно сожран будет. – Налил в бокалы вино. – Ну а мы выпьем с тобой за свою компанию... Как думаешь насчет такого предложения?
Она лишь послушно кивнула.
Дети уже спали, когда, встав из-за стола, он подошел к ней, приподнял за локти и властно прижал свои жесткие губы к ее – податливо распахнувшимся...
Вскоре он переехал жить к ней, став полновластным хозяином в доме.
Удивительно, но она, считавшая себя самостоятельной и независимой, не оказывала ни малейшей попытки противиться его воле. Да и зачем, собственно?
Несмотря на изрядный возраст – Александру Ивановичу, оказывается, перевалило за шестьдесят, – он был неутомимым и искусным любовником, хотя порой секс с ним отличался жесткостью и чрезмерно извращенными, как ей казалось, фантазиями; однако в быту относился он к ней ровно, иногда проявляя трогательную, предупредительную нежность; много времени посвящал детям, возил их на дачи к своим друзьям, откуда те возвращались, сияя гордостью за старшего друга, почитаемого людьми известными и властительными.
Олю и Антона он задарил золотыми украшениями, модными тряпками. Вскоре Александр Иванович принес Ирине первую выплату от должников – десять тысяч долларов, сказав, что у фирмы действительно серьезные проблемы, но к концу года окончательный расчет, включающий начисленные им проценты, будет непременно произведен. От каких-либо гонораров он отказывается, ведь они одна семья, а кроме того, ему вполне достаточно собственных денег.
Ирина была счастлива. Безоглядно и упоенно. Порой ей даже казалось, что в эйфории этого счастья есть что-то настораживающе странное, но мысль о сути этой странности набегала и исчезала, как проскользнувшее под солнышком облачко...
Ей ни о чем не приходилось заботиться: за детьми следил мужчина, которому они всецело доверились и которого уже почитали за отчима; изобилие деликатесов в холодильнике было неиссякающим; порядок в доме поддерживался Олечкой, а она, Ирина, пребывала в восторженно убаюканной неге, в лучезарном, что-то тихо нашептывающем ей сне, спутанном с такой же струящейся радужными потоками, умиротворяющей сознание явью...
Транквилизаторы и наркотики, в диких количествах подмешиваемые ей в еду и питье вором Крученым, неуклонно делали свое дело: Ирина постепенно сходила с ума.
Крученый
Судьба, как не без оснований полагал Крученый, преподнесла ему внезапный и роскошный подарок: практичная и состоятельная женщина Ирина Ганичева, обладательница роскошной четырехкомнатной квартиры в спальном районе столичного юго-запада, на поверку оказалась безвольной, глупенькой курицей, тотчас же угодившей в его незамысловатые сети комплиментов, подарочков-трофеев, взятых при квартирных налетах, и обещаний выбить долг.
"Крыша" у оппонентов Ирины была крепкой, однако авторитет Крученого свое дело сделал, долг был признан, и половину его он сразу же получил, отдав некоторую толику заказчице, в скором времени должной ни малейшей нужды в каких-либо дензнаках не испытывать, ибо обильные и каждодневные дозы зелья, изготовленного корешком Чумы по кличке Аптекарь, вскоре должны были превратить хваткую, сообразительную бабенку в блаженную, непоправимо свихнувшуюся особь, навечно прописанную в палате дурдома.
Когда психперевозка увезла бессмысленно улыбающуюся и распевающую арии из опер и оперетт Ирину к ее собратьям по несчастью, Крученый, усадив за стол Антона и Ольгу, сообщил, что болезнь их матери, связанная с потерей работы и денег, с которыми смылись в неизвестные дали ее должники, эта болезнь поддается лечению крайне тяжело, а потому он, заботливый и ответственный отчим, обязанности попечителя и наставника отныне берет на себя, требуя беспрекословного подчинения всем его указаниям и пожеланиям.
Собственно, подобного рода декларация была излишней: каждое его слово дети ловили с вниманием и восторгом.
Он уже побывал с ними в компаниях воров и братков, они видели выказываемое ему подобострастие со стороны как уголовников, так и солидных властительных дядь, он, не скупясь, давал им деньги на карманные расходы, приучал к блатной разудалой жизни, к тому, что успех дается только сильному, хитрому и беспощадному, и его не просто слушали, а слышали...
Ему быстро удалось затмить и разрушить силой своего неукротимого порочного эго зыбкие устои юношеского благонамеренного устремления к элементарным нормам морали и законопочитания. И вскоре он уже не сомневался, что мальчик и девочка станут его послушными человекоорудиями, готовыми на все ради любой его прихоти.
Он являл собой громадную искривленную линзу, через которую подростки взирали на новый, внезапно открывшийся перед ними мир. Тот мир, что безраздельно принадлежал их повелителю.
Как только Ирину увезли в больницу, на всякие хождения в школу был наложен категорический запрет: нечего забивать себе голову дурацкими формулами и книжонками, он сам ответит им на все вопросы и даст любые, действительно необходимые знания.
Что же касается школы каратэ, посещаемой Антоном, то это дело стоящее и похвальное: умело сворачивать головы недругам – искусство, востребованность которого неизбежна в той красочной и увлекательной судьбе, уже уготованной им своему воспитаннику...
Подъехав вместе с Чумой ко входу в подвал, где располагалась шарашка по обучению восточным единоборствам, Крученый повторил подчиненному бандиту инструктаж, глядя на висевший у двери рекламный плакат с изображением двух бойцов со зверскими рожами, один из которых пяткой расплющивал нос другому в прыжке, которому мог бы позавидовать матерый самец кенгуру.
Раскрасневшийся пасынок, выйдя из подвала и узрев машину отчима, расплылся в довольной улыбке от подобной заботы и ощущения превосходства над сверстниками: небрежно усесться на глазах товарищей в роскошный "линкольн", дожидающийся тебя на выходе с тренировки, – это кайф!
Первым делом поехали перекусить в маленький уютный ресторанчик.
Щедро подкладывая Антону дымящуюся аппетитным парком снедь в тарелку, Крученый с озабоченностью выговаривал, что юному атлету необходимо регулярно и качественно питаться, дабы стать настоящим, сильным мужчиной.
Подыгрывая расписанному сценарию, трогательную заботу проявил и Чума, поинтересовавшись, есть ли у Антона девушка. Узнав, что парень питает симпатии к одной из одноклассниц, тем же нейтральным тоном уточнил, хороша ли девчонка в постели.
Лицо Антона вспыхнуло густым румянцем.
– Э, брат, ты чего? – искренне изумился Чума, присвистнув. – Ты ее не это?.. Или она тебе вроде как статуй какой безрукий из музея? Ее ж надо по полному графику, ударными темпами, иначе до них не доходит... Иначе она тебя как козла на поводке водить станет... Чего на меня глазами сверкаешь? Правду тебе говорю жизненную. Думаешь, ей твои вздохи и всхлипы нужны? Так это только сейчас... А завтра ей другое подавай, сама не отстанет... Не веришь?
Антон лишь смущенно пыхтел.
– Вот, кстати, и мое упущение... – задумчиво выпятил губу Крученый. Как я о главном-то не подумал?.. Ты, Антоша, кореша нашего не стесняйся и не серчай на него – он парень бесхитростный, простой... чего думает, то и режет... А вот насчет женского полу я с ним согласен – с бабами надо решительно, строго, чуть что – по рогам!.. Ну, вообще-то прежде чем уложить дамочку в постель, желательно поцеловать ей ручку, это им нравится... А дальше – рви ее, как вепрь, понял? – Прищурился испытующе. – Ну а теперь признайся, тут все свои... Ты хоть раз пробовал?..
– Н-нет, – с натугой прохрипел Антон, глядя в тарелку.
– Понял, ничего страшного, – деловито отозвался Крученый. – Любой вопрос состоит из двух частей: из загогулины кривой и конкретной точки. Загогулину мы, считай, проехали, а вот точку... – Выжидающе уставился на Чуму.
– Точку поставим! – бодро откликнулся тот. – Прямо щас отзвоню телкам, пусть две самые классные подкатят... Чтоб все парню показали, чтоб без формальностей...
– И чтобы чистые были, отвечаешь! – насупил брови Крученый.
– Ясный месяц! К тебе на хату везти?
– К нам... К нам на хату! – хлопнув мальчишку по плечу, поправил Чуму доброхот.
Шлюх из подчиненного Чуме борделя и в самом деле привезли отборных двух ладных, смазливых украинок, надлежащим образом проинструктированных "мамочкой".
Антон, которому Крученый заблаговременно дал попробовать анаши, икал, обалдело таращась на обнаженные женские прелести.
Проститутки, беспечно посмеиваясь, раздели его и уложили в постель.
Чума остался на кухне в качестве надзирающего за обстановочкой, а Крученый, прихватив бутылку вина и бокалы, прошел в комнату к Оле, присел рядом с ней на кровать.
– Какая-то, Олечка, ты сегодня квелая... – произнес, обняв воспитанницу за плечи. – Что сердце гложет, красавица, поведай.
– Что там за девчонки приехали? – испуганным шепотом отозвалась она.
– К Антоше гости, – добродушно поведал Крученый, наполняя до краев бокалы. – Парень он молодой, надо ему, понимаешь? Понимаешь, нет?! повторил с напором.
Она осторожно пожала плечами, отведя взгляд в сторону.
– Ты отвечай, когда спрашивают! – повысил он голос.
– Ну, надо так надо...
– А тебе интересно взглянуть?
– Вот еще... – фыркнула она и осеклась испуганно – прежде подобный тон со своим благодетелем позволить себе она не могла.
– Значит, отсутствует любопытство... – ледяным голосом произнес Крученый. – Зря, много теряешь. – Бесцеремонно помял ее грудь. – Подросла девка, пора бы... Ну-ка, раздевайся...
– Да вы что, дядя Саш... – В голосе ее сквозило отчаяние.
– Ладно, давай выпей стаканчик, надо тебе настроение поднять, чувствую...
– Не хочу я...
– Я тебе дам "не хочу"! – Он легонько хлопнул ее кончиками пальцев по щеке. – Ну-ка... без разговоров! Пей!
Он заставил ее выпить вина, затем, слабо сопротивляющуюся, еле ворочающую языком, раздел и, зажимая грубой сильной ладонью рот, разверзнутый в немом крике, изнасиловал. Насиловал долго, наслаждаясь покорным и хрупким девичьим телом, утробно рыча и скрипя зубами...
Проснувшись утром, Крученый хмуро оглядел неподвижно лежавшую рядом Олю и грубо рыкнул:
– Чего разлеглась? Завтрак иди готовь!
– Дядя Саша... – прошептала она. – Мы что же теперь?.. Я что, ваша жена? А мама?
– С мамой разберемся, – буркнул он. – И с тобой у нас все будет как надо. Иди-иди...
Позавтракали, внимая шуточкам-прибауточкам Чумы, потом поехали в гости к одному из воров, живших в пригороде, жарили шашлыки, пили. На следующее утро, сидя за столом, Крученый, подмигнув Чуме, обратился к подавленно молчавшим подросткам:
– Пора, ребята, заработать нам денег на хлеб насущный... И коли мы одна семья, то и бизнес у нас, выходит, семейный... Значит, так. Должен мне один фрайерок денег. Но вот тянет с долгом, тянет, паскуда... А должок... указал на заставленный яствами стол, – это то, что нам завтра есть и пить, на что тебе, Антоша, девок выписывать... В общем, так: ты, – кивнул на Олю, едешь с нами. Поднимаемся на этаж, где гнида эта таится; надеваешь, солнце мое, халатик домашний, звонишь в дверь, говоришь, я ваша соседка снизу, у вас протечка, нас заливает... Ты, – обратил взгляд на Антона, – сядешь на корточки у нее за спиной. Чума – за тобой. Я с ребятами – возле лифта... Как дверь откроется, влетаете в хату. – Усмехнулся. – Чума подтолкнет... Мы следом. Ну и все, – улыбнулся беспечно. – Дальше наши дела, как с терпилами беседы беседовать. Спускаетесь к машине и ждете. Понятно? Или трусим?
– Да я чего? Я всегда... – пробормотал Антон.
– "Я всегда"! – передразнил Крученый. – Ты, кстати, вчера на даче еще одну телку окучил, как мне тут доложили? Презервативом-то пользовался? А, раздолбай? А то еще лечить тебя... Нам тут с Ольгой заразы не надо, учти!
– Да он с головой парень! – вступился за своего подопечного Чума.
– Ну то-то... – Голос Крученого потеплел. – А то ему удовольствие, а мне потом расхлебывай... Правда, Олечка? – внимательно посмотрел на девочку, механически ему кивнувшую.
Многоопытный Чума лишь покачал в недоумении головой: вот дела, вот куролесит вор, с подскоками, вот черт натуральный...
– Ну, пора на дело. – Крученый встал. – Весло небось уже заждался. А тебе, Антоша, вот еще что скажу: ты в этой секции своей присматривай пареньков подходящих. Таких... Чтобы на красный свет перли без тормозов... Есть на примете? Вот и хорошо, в гости ребят пригласи, без подарков не останутся, меня знаешь...
Только после третьего налета на квартиры коммерсантов до Антона дошло, что история с выбиванием долгов – блеф.
– Я же вчера телевизор смотрел, видел... Та квартира, где мы были! плачущим голосом выговаривал он своему повелителю. – Я диван узнал, буфет... Все убиты...
– И чего? – невозмутимо спросил Крученый, поглядывая на окаменевшую от испуга Ольгу. – Чего еще плели?
– Что пожар был, от газа все вспыхнуло...
– Во. Правильно, от газа... – согласился Крученый. – Считай, списано. Проехали. Думаешь, интересно ментам себе на шею лишнее дело вешать? Не, у них и так дерьма невпроворот.
– Но если поймают...
– Утри сопли. Кого еще поймают? Уж если поймают, то не тебя, а меня. Ты кто? Или она? – указал на Ольгу. – Малолетки! Сказал отчим, что долги получать едем, вот и поехали. Или мусорам ломануть хочешь? Ну так это, усмехнулся тонко, – это уже измена, Антоша. И тогда выгораживать тебя не стану. Тогда ты – мой сообщник. И считай, устроился на нарах прочно, врос в них. Будешь вставать в тюряге с первыми петухами... Я тебя вроде об их мытарствах просвещал... Во-от. А уж коли запалишься ненароком, но твердо станешь мазу держать, то в любой камере коротко объявляешь: я – сын Крученого. И все. Жить будешь не хуже, чем на воле, пальцем тебя никто не тронет, на цырлах вокруг все будут выплясывать. И менты, и блатные. А дрогнешь – хана тебе, ад у тебя под копытами разверзнется, геенна смрадная... Давай в холодильник слазай, икорки черной нам с рынка прислали, покушаем... Олечка вон голодная... О сестре не думаешь совершенно! Кстати... – Полез в карман, достал изящное колечко с крупным, чистым изумрудом. – Ну-ка, миленькая моя, давай пальчик... О, как идет тебе... Откинул восхищенно голову. – Лепота! К тому пальчику колечко, угадал я!
А вскоре, лежа с Крученым в постели и привычно припав щекой к его груди, Ольга заговорщическим тоном сообщила ему, что познакомилась с молодым мужчиной, который довез ее на своем "кадиллаке" до магазина, а после предложил пообедать в кафе.
От предложения она не отказалась, а когда кавалер пригласил ее после обеда домой, то поехала с ним, навестив апартаменты столь роскошные, что ее ухоженная квартира ныне представляется ей убогим сараем.
– И сейф у него есть в стене, – говорила она доверительно. – Он код набрал, дверцу открыл, а там денег – сплошные пачки... И коробочки всякие сафьяновые... Драгоценности, наверное, дядя Саш...
– Ты чего... – спросил Крученый сквозь зубы, – легла с ним? Ну, – упер колючий взор в поджавшуюся девчонку, – отвечай!
– Ну... всего один раз...
Крученый задумчиво пожевал губами. Что же... Устраивать скандал этой сучке не стоит. Пусть... Чем быстрее пооботрется в этой жизни, чем больше изощрится, тем лучше. Все равно его будет, какими бы сторонами ни блуждала...
– Знаешь, что с тобой сделаю, если хворь какую мне принесешь? вопросил грозно.
– Да я с резинкой...
– Ну то-то! И помни: башку отрежу...
– Да вы чего, дядь Саш... Я ж не дура...
– Вообще... Как можно в машину к незнакомым мужикам запрыгивать? Вдруг насильник какой или грабитель?..
