Текст книги "Цепная реакция"
Автор книги: Андрей Варламов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Завороженная испугом, она вглядывалась в его угрожающе отвисшую челюсть, впалые щеки, короткую стрижку-кляксу жиденьких, тронутых сединой волос.
Потерянно осмотрелась. Ящики серванта выворачивал молодой плечистый парень лет восемнадцати, одетый в светлую футболку и в джинсы, из-за пояса которых выглядывала рукоять револьвера.
Из кухни донесся звон посуды – видимо, там орудовала расторопная малолетняя девица, сыгравшая роль приманки.
Приблизив к ней страшную рожу, траченный временем ублюдок, изрыгавший из слюнявой пасти смрадное дыхание, развязно спросил:
– Где деньги, тварь?
– Какие деньги? – пискнула Собцова жалобно. – Я на зарплате, муж не работает... – Тут она уяснила, что халат распахнулся, поправила одежду, судорожно подоткнув ворот под подбородок и сцепив на нем пальцы.
– В общем, слушай, коза драная, – продолжил бандит размеренным тоном. Леха нам все ваши сопли размотал. Видишь пушку? – Качнул перед носом Собцовой пистолетом. – От твоих задумок к нам пришла. Не узнаешь? Ну и не надо. А вот с деньгами Леху ты прокатила круто. Сказать, сколько сперла? Одних рублишек на пятьдесят тысяч баксов... Мы ведь все знаем, нас на мякине не проведешь... А потому, – убрал пистолет в карман, – помощь тебе звать не резон, не будет тебе никакой подмоги. Уяснила?
Людмила механически качнула головой, выражая вялое согласие.
– Не, шмоном ничего не добьемся, – обратившись к старшему бандиту, промолвил румяный переросток, с озлоблением пнув носком кроссовки распотрошенный ящик серванта с нитками и вязанием. – Придется гладить тетю утюжком... Или тетя не даст себя жадности погубить? – Он раскрыл валявшийся на тумбочке кошелек Людмилы, вытряхнул его содержимое, составленное из мелкой рублевой наличности, на ковер. Произнес вопросительно: – Остатки мусорской зарплаты?
Его старший напарник хлестнул Собцову по лицу, как плетью, костлявым веером пальцев. С яростью повторил:
– Где деньги?!
Жуть и оторопь владели Собцовой, предчувствие пыток и гибели обрывали сердце и перехватывали горло парализующей смертной тоской, озноб бил ослабшее, словно чужое тело, и так хотелось признаться, что зарыты деньги и уникальный вальтер под березкой в парке, и готова она следовать туда хоть сейчас, только пощадите ее, только заберите все... Стоп! Никогда! Ведь что же выходит? Скомкав всю свою прошлую жизнь, подобно измаранной бумажной салфетке, и отшвырнув ее вон, она сделала это напрасно? Да разве оставят ее живой эти вурдалаки в человечьем обличье? Ведь потому и без масок они сейчас, потому и Леху упомянули...
– Хватит тут рыться, все равно ничего не найдете! – заявила она с внезапной злобой и решимостью. – Деньги в надежном месте.
– И где же надежное место? – высокомерно вздернул подбородок плечистый переросток.
– Деньги – в УЭП!
– Опять в мусорской? – недоверчиво прищурился старший бандит. – Это... как?
– А так, – грубо ответила она. – В доле начальник отдела... Он нам рубли на экспертизу прислал, с ним и договор был... А вот что дебила Леху я в дело впутала – теперь каюсь...
– Значит, не будет бабок, – многозначительным тоном подытожил начинающий гангстер.
– Почему? Раз такой расклад – треть отдадим, – сказала Людмила.
– Да врешь ты, сука гнутая! – зарычал, брызгая слюной, дегенерат. – Да мы тебя ща распнем, как каракатицу, и...
– И что? – спокойно посмотрела она в его бешено округлившиеся мутные зрачки. – В кармане от этого прибавится? – Добавила примирительно: – Вы же ребята с головами, а потому думайте... Хотя – чего тут думать? Коли влипла я, то уж и влипла. Коли обещаю вам денег – то куда денусь? Мне бежать некуда. Всего сразу лишусь. Работы, квартиры, мужа. И еще: идет следствие. И вдруг исчезает эксперт. Что следствие делает? Объявляет эксперта в федеральный розыск, поскольку автоматически выдвигается версия: у эксперта не выдержали нервишки. Ну и так далее... Чего вам дальше воду лить, не дураки, сами все понимаете...
Старший бандит кивком указал юнцу на дверь, проронил:
– Посмотри, чего там на кухне нарыли...
– Крупу с кастрюлями, – не удержалась от равнодушной реплики Собцова.
– Тэк-с... – Жутковатый собеседник сокрушенно покачал своей бедовой головенкой. Произнес: – Поешь ты складно, но с бабками так будет: притаранишь все...
– Всех уже нет, – возразила Людмила.
– Это почему?
– Деньги имеют обыкновение тратиться.
– Ну, объяснишь, как дело было, менту своему из УЭП, он, наверное, парень тоже сообразительный, добавит...
Такого рода предложение, связанное с личностью мифического подельника, Людмила одобрила:
– Хорошо, потолкую...
– Завтра в семь часов вечера выходи на лестничную клетку, – недовольно пробурчал бандюга, направляясь к двери. – Там и встретимся. Но учти: холостой прогон выйдет, ставим на счетчик. Все! – И с силой всадил дверь в покачнувшуюся с треском коробку.
Донеслось:
– Сваливаем!
С трудом что-либо соображая, Собцова привела себя в порядок, запудрив выступившие на щеке красные полосы от хлесткого удара пальцев; после лихорадочно запихнула на место вывороченные из серванта, комода и кухонного гарнитура ящики и поплелась, как в тумане, на работу.
Отдаленно, словно вопреки растерянности и страху, она испытывала удовлетворение от своей находчивости и воли.
Да, она не врала этой мрази, когда говорила, что, попытайся сбежать, проиграет всю свою прошлую жизнь... Но только что было в той жизни? Унылая работа, унылый и нелюбимый муж, мечта о жалкой дачке с грядками и о сытенькой пенсии...
Она ведь даже ни разу не была на море! Не говоря уже о разных там ослепительных заграничных курортах, куда ездят богатые и удачливые. А кто эти удачливые? Да те, кто украл и не попался! И нечего ей втюхивать про разные там самообеспечивающие таланты из мира творчества и бизнеса! Талантов – единицы, а на респектабельных пляжах – дивизии разнообразного жулья. В цепях и наколках, в интеллигентских очечках, в купальниках, затмевающих стоимостью автомобиль, который так и останется в мечтах ее непутевого мужа, которому тоже с пеленок вдалбливали истину о непогрешимости идеи ударного труда за рабскую зарплатку и за грошовую путевочку в убогий санаторий... А кто вдалбливал? Те, кто раскатывал на партийных членовозах, а ныне поменял их на бронированные "мерседесы"! Кто рамочки прежних привилегий раздвинул и укрепил мешками, набитыми валютой!
Тогда спрашивается: кому же она, сирая, всю жизнь прислуживала? Закону на его третьестепенных оборонительных рубежах? Может быть. Но только для тех, из членовозов-"мерседесов", закона никогда не существовало. И не будет существовать, сколько бы ни корпели над его модификациями думские вертихвосты, также лишь своим благом и счетами на далеких островах-пляжах озабоченные... И кстати, также неприкасаемые. И обслуживаемые как ею, Собцовой, так и теми же бандюгами. И какое дело этим земным небожителям, что решили бандюги отвернуть голову зарвавшемуся во внезапной криминальной отваге милицейскому эксперту, решившему хотя бы на цыпочках приподняться над мертвой зыбью своего бытия? Что им до этой суеты хорохорящихся плебеев?
Людмилу переполняли отчаяние и удалая, истерическая решимость.
И она уже знала, каким будет ее следующий ход в той большой игре с множеством жестоких правил, игре, которая называется жизнью человека.
Она не шла на работу. Она шла к сейфу, куда сегодня положила двенадцать тысяч предназначенных для экспертизы долларов.
Пакуро
Философская концепция, обличающая несправедливость мирового устройства, когда у одних есть все, а у других ничего, а потому или пусть все будет у всех, или ни у кого ничего не будет – эта концепция, ныне столь любезная сердцу эксперта Собцовой, майору Пакуро, напротив, претила. Равно как и его соратнику Борису. Оба, без всякой симпатии относясь к хапугам, лихоимцам и разбойникам, классовой ненавистью себя не изнуряли, сажали проходимцев в клетку в соответствии с их доказанными заслугами и полагали, что мазурик может быть необыкновенно удачливым, но никогда – счастливым и воздаяние неизбежно, поскольку, как гениально заметил неведомый мудрец, Бог терпит долго, но бьет – больно! И приобретение благ в ущерб ближнему своему неизменно компенсируется потерями.
Верующий Борис полагал, что среди разнообразия этих потерь разного рода материальные утраты и удары судьбы – всего лишь предупреждения и взыскания, непонятый смысл которых ведет на путь окончательно пагубный, ибо потеря в себе человека – сути, дарованной свыше, – чревата отсутствием той перспективы, что дороже всех земных благовосприятий.
Домой вернулся Пакуро под утро: всю ночь, проведенную в кабинете на Шаболовке, ему поступали сообщения о суете в чеченской группировке, контролирующей банк, где работала убитая Валентина Рудакова.
Судя по техническим записям разговоров, для руководящего звена чеченцев убийство представляло весьма неприятный сюрприз, поскольку речь шла о недостаче в сто тысяч наличных долларов, числившихся за ответственной работницей и неизвестно куда канувших. По данному поводу учинялось разбирательство в нижних звеньях, контактировавших с покойной и, возможно, сподобившихся на махинацию. В разговорах мелькали имена двух персонажей, живущих в столице с просроченной регистрацией. Борис задержал обоих, решив поработать с залетными кавказскими субчиками в одном из ОВД.
Чем закончилась эта "пробивка", Пакуро еще не знал.
Сон пришел тревожный, смутный. А в нем – крупным, парализующим сознание планом – возбужденно несущий какую-то околесицу Боря Гуменюк...
Проснувшись, сразу позвонил Борису, уже прибывшему на службу:
– Что с твоей чеченской парочкой?
– Да анекдот! Меж двух огней они попали... Свои шефы прессуют, а тут еще мы... Ну, побеседовали жестко... Нет, на них крови нет, уверен.
– А в чем анекдот?
– Они из ОВД свою машину вызвали, мы за ней "наружку" наладили... Потом к себе на квартиру приехали, сразу за телефон... Ну и выяснилось: вышли из ОВД разгоряченные, напустились на шофера, что в машине бардак – пакеты с остатками пиццы, журналы разодранные с порнухой... В общем, сядешь в тачку, сразу ясно, кто как жил, кто что ел... И у поста на выезде всю эту дребедень рядом с урной вышвырнули... А приехали – хвать, ненароком кулек с тремя тысячами баксов вместе с мусором на волю выпустили...
– И чего? – невольно улыбнулся Пакуро.
– Ну, я к посту. Там сержант. Да, говорит, сначала одна машина остановилась, объедки и бумага из нее полетели, а потом джип тихонько подкатил, вышел человек, изучил мусор, что-то из него взял, и поехал джип дальше... Белый, спрашиваю, джип? Белый, отвечает. Ясно, говорю. А потом, значит, опять "чехи" подъехали в своих отходах копаться... Какой у "чехов" результат – понимаешь... Мат поднимался выше облаков!
– А чего наружка?
– Я намекнул... Но они же, сам знаешь – коли прикинутся шлангами, то и не отсвечивают... Когда появишься?
– Уже одеваюсь, – буркнул Пакуро, натягивая брюки.
– Давай быстрее, есть у меня еще новостенка – ахнешь!
Прибыв на Шаболовку, майор с удовлетворением выслушал приготовленную ему неутомимым Борисом новость: пули из "мелкашки", застрявшие в головах жертв, претерпели, что было редкостью, лишь незначительную деформацию конфигураций, и из центральной пуле-гильзовой картотеки пришло сообщение: выстрелы производились из газового маузера, переделанного для боевой стрельбы и ныне хранящегося в ЭКО одного из столичных округов.
– Как в ЭКО? – удивился Пакуро.
– Вот именно! – вдумчиво молвил Борис. – Из ЭКО его свистнули. Вместе с деньгами и кучей других стволов. И в расследовании принимают участие наши ребята из "десятки"...
Десятый отдел РУБОПа занимался делами, связанными с бандитизмом и незаконным оборотом оружия.
– И что в "десятке"? – спросил Пакуро.
– Ждут нас! – картинно развел руки Борис, озаряясь широкой улыбкой. Обещали чай с домашним пирогом.
– Чай – это ладно, – отмахнулся Пакуро, в который уже раз с удивлением и возрастной завистью сознавая, что на лице его боевого, извечно жизнерадостного соратника нет ни единой приметы тяжкой бессонной ночи. Сдвиги какие-нибудь у них имеются?
– Да еще какие!
Пакуро резко поднялся со стула:
– Пошли!
Собцова
Помимо двенадцати тысяч долларов, присланных для экспертизы, Людмила достала из сейфа один из заграничных паспортов, хранящийся в качестве вещдока и выписанный на имя сидящей под следствием аферистки.
Среди всякой всячины в железном шкафу хранились всевозможные печати, оттиски, туши и спецклей, а покопавшись в картонном ящике, набитом инструментом фальшивомонетчиков, Собцова достала пинцеты, кривое тонкое лезвие, раздвижной транспортир, после чего, заперев дверь кабинета на замок, в течение часа, благо позволяли навыки, аккуратно переклеила в паспорт мошенницы свою фотографию, точно подогнав к ее уголку необходимый фрагмент печати.
Рассмотрев документ в ультрафиолете, под лупой, мрачно и удовлетворенно кивнула: никакой пограничный контроль не прицепится... А до истечения срока действия зелененькой шенгенской визы – европейского вездехода – остается неполный месяц... Вполне достаточно!
Вслед за тем замелькали мысли: что, если номер паспорта, изъятого у арестованной неудачницы, сидит в памяти компьютеров, расставленных на рубежах страны необъятной? В этом случае комфортабельный вылет в зарубежные дали из аэропорта или же уют купе международного вагона категорически исключены.
Она пересечет условную границу братской Белоруссии, после, путая след, переберется на Украину, а в безопасном Киеве смело возьмет билет либо на самолет, либо на поезд. Купить же банковскую справку на валюту – не проблема. И кстати, ведь были же у нее бланки этих справок со всеми необходимыми штампами, и нет чтобы оставить себе на всякий случай хотя бы парочку, сдала все заказчику экспертизы, дура! Хотя кто знал, что ей предстоит столь внезапно и сказочно разбогатеть...
На подходе к дому встретила соседку, выгуливающую во дворе овчарку.
С соседкой она общалась редко и неохотно, однако на сей раз подошла, поздоровалась, побрела рядом, сетуя, что часто ломается лифт и надо бы написать убедительную жалобу в управу округа, а кроме того, на лестничной площадке разбито стекло форточки, и до зимы общими усилиями надо бы вставить новое – от жилищной конторы подарков не дождешься...
Она говорила, присматриваясь к заполонившим двор машинам, подозревая, что за ней сейчас наблюдает если не милицейская, то бандитская "наружка".
Одна из машин – перламутровая сиреневая "девятка" с непроницаемо черным остеклением кузова – вызвала у нее тревогу, и, подхватив соседку под руку, она направилась в сторону автомобиля, высматривая горку окурков у обращенных к бордюрному камню дверей – верный признак методично ведущейся слежки.
Окурков не заметила, как не смогла разглядеть за вязкой тьмой лобового стекла и очертаний своих возможных соглядатаев.
Как истязающе жутко ощущение расплаты и витающей вокруг тебя зловещей тайной силы, подкарауливающей за каждым углом... Зачем она все это сделала, зачем?!
Явившись домой, застала возбужденно ходящего по комнате мужа. Трагическим голосом муж сообщил, что только что звонила Лехина жена: на днях ее супруг таинственно исчез.
– Все вещи на месте, документы... – недоуменно цедил он. – Куда делся? Они на ферму ушли, а Леха во дворе с бензопилой копался... Приходят – пила лежит разобранная, дверь в дом открыта, а его нет... Думали сначала, что запил, в загул подался, бывало такое, но вот уже сколько времени...
– Я должна с тобой поговорить, – торопливо и в нос проговорила она. – И очень серьезно.
– Чего-то знаешь? – насторожился он.
– Да, знаю...
И она рассказала ему все, от начала и до конца.
– Да что же у вас зачесалось-то! – с чувством промолвил супруг. – Вроде нормальные люди, вроде никаких заскоков... А уж от тебя такого авантюризма, дорогая, ожидал как от нарзана похмелья...
– Сама не ожидала, – бесстрастно согласилась она. – Но что сделано, то сделано. Надо уезжать. Загранпаспорт у тебя есть, ты словно чувствовал, что пригодится тебе...
Муж оформил выездной документик в расчете на турпутевку, предлагаемую ему как гонорар за очередную халтурку.
– Постой-постой! – поднял он руку. – Куда уезжать-то?
– Да ты в Европе по своей специальности... – вдохновенно начала она, но муж перебил:
– Ну, Людка! Аферы из тебя как из нарыва перезревшего прут... Какая еще Европа?! Я в своей-то стране как мышь пугливая, а ты вон чего удумала!
– Но у меня-то выбор какой?! – воскликнула она. – Если бы не бандюги эти... – Шмыгнула носом.
– Ну, тогда что ж... – Он сокрушенно почесал затылок. – Тогда – беги. А я Славке позвоню... он развелся месяц назад, по друзьям кантуется. Пусть ко мне перебирается. Вооружимся топорами да монтировками, начнем отбиваться. Ну, втянула меня в историю!
– Подумай, может, вместе... – вымолвила она сквозь слезы, хотя отрезвленно, с гулкой пустотой безысходности поняла, что скитания с этим увальнем, конечно же, будут ей в тягость.
– Чего мне думать? На мне греха нет...
Муж, как всегда, был непробиваемо туп и невозмутим. Вот же осел упрямый... И еще телевизор включил, новости дня его интересуют!
Наивная иллюзорность своей сопричастности событиям, происходящим вне его воли, и самоохранительный, приспособленческий их анализ, подобный растревоженному чутью таракана, обложенного безукоризненно гибельными, непреодолимыми рубежами отравы...
Она всплеснула руками, готовясь выпалить гневную тираду, но осадила себя: что взять с насекомого? Да и вообще... все уже в прошлом, о чем ты, Люда?..
Произнесла безучастно:
– Я должна собрать сумку.
– На антресолях какой-то баул... – донесся ответ. – Забирай.
Вечер провели в отчужденном молчании.
Она взяла только самое необходимое – все остальное купит, отныне мелочиться не стоит, отныне – жизнь для нее, а не она для жизни...
Надела джинсы, кроссовки, легкую спортивную куртку.
– Если что, – напутствовала, целуя тяжко вздыхающего супруга, – ты ничего не знаешь. Я, мол, сказала, что преследуют бандиты, вынуждена временно уехать, буду звонить...
– А звонить-то будешь?
– Конечно...
В три часа ночи, обвязавшись длинной бельевой веревкой, она спустилась из окна в черноту тыльной, неосвещенной стороны дома, аллеей побрела к перекрестку, поймала "левака".
Усевшись на заднее сиденье, оглянулась на пустую ночную улицу. Никакие подозрительные фары ее не преследовали.
– Тут недалеко, к парку езжай, – сказала она водителю.
– В такое время? К парку? – выразил тот сомнение. – Чего ж там делать-то?
– Клад откапывать! – заявила она с насмешливой злобой.
– А... Ну только если так... – раздалось со смешком.
Ей захотелось закурить. И только тут она вспомнила, что забыла на подоконнике пачку сигарет и дорогую позолоченную зажигалку, с которой не расставалась уже лет пять...
Вот незадача!
Было особенно жаль элегантной и безотказной зажигалки... Прямо хоть возвращайся!
"Хотя... сгорел дом, гори и сарай!" – подумалось отчаянно и безысходно.
Расплатилась с водителем ночной машины и побрела еле заметной тропкой в темень трепетавшей под вороватым легким ветерком листвы.
Вот и знакомый, слабо белеющий во мраке березовый ствол...
Надев резиновые перчатки, она ухватила под корни – вслепую, но уверенно и наверняка – пласт дерна, словно сердцем опознав его расположение на темной земле.
Точно... Угадала. Все-таки существует нечто, потаенно-мистическое, интуитивное и – главное... Что? Душа?
Когда банка с долларами перекочевала в сумку, она, тревожно вглядываясь в темноту, поднесла к лицу вальтер и передернула затвор, послав патрон в ствол. Подумала механически, что в ее положении оружие в ночном городе штука незряшная, а уж если кто-то попытается отобрать у нее деньги, означающие отныне всю дальнейшую жизнь, то на спуск она нажмет бестрепетно и не раздумывая...
Вновь вышла на трассу, подняла руку на приближающийся свет фар.
Вот те на! Патрульный бело-синий "форд".
– Ваши документики, гражданочка...
Она предъявила милицейское удостоверение. Сказала:
– Свои...
– Свои дома сидят, – заметил на это добродушного вида, худощавый майор лет сорока, вглядываясь в документ.
– Наш дом – Россия, – нашла в себе силы для остроты Собцова.
– О, экспертов я уважаю, без науки нам никуда! – произнес патрульный, возвращая ей корочки. – Так, может, подвезти? А то ведь ночь, а тут женщина с сумкой... Что же вы так рискуете?
– В отпуск собралась, поезд через час отходит, – сокрушенно поделилась Собцова. – Ждала машину, а та сломалась. Вот и кувыркаюсь теперь.
– Ну, так и быть, довезем, – кивнул милиционер. – Садитесь сзади, ребята потеснятся. А сумочку в багажник давайте... Боря, багажник открой... Какой вокзал нужен?
– Белорусский. На бензин, как говорится...
– Да ладно, – отмахнулся майор Пакуро. – Бензин казенный... И для нужд казенных людей предназначен. Поздравляю, кстати, с первым днем заслуженного отпуска.
– Спасибо большое...
Майор Пакуро
Проверку на полиграфе, устроенную следствием для сотрудников ЭКО, Собцова прошла успешно: показания прибора не оставляли ни единого сомнения в ее причастности к преступлению, однако прежде чем провести жесткий и откровенный допрос, решено было проработать личность исполнителя, которому, благодаря тому же полиграфу, соответствовал брат мужа Людмилы, живший во Владимирской области и часто навещавший столицу.
Правильность версии подтвердил печальный факт внезапного исчезновения Алексея из дома. Ни вещей, ни одежды, ни документов он с собой не взял, что наводило на мысль: убит. Кем? Покупателями оружия?
Лишенный за пьянку водительских прав, Алексей последнее время посещал столицу на машине своего знакомого Виктора, способного, исходя из логики ситуации, выступать в роли его подельника, парень был неоднократно судим. Однако куда-то исчез и Виктор – правда, на сей раз его пропажа никакой таинственностью не отличалась: сам передал соседке на попечение сторожевую собаку, закрыл дом и, сказав, что отбывает на заработки, уехал на личном автомобиле в неизвестном направлении.
Номера у автомобиля были московские, запомнить их местные жители не удосужились, а потому раскатывай он сейчас по первопрестольной или же вне ее, мог чувствовать себя в одинаковой безопасности, не страшась никаких розыскных мероприятий. Кстати, практически неосуществимых.
Допросы Собцовой, взятой с поличным и не ставшей запираться перед очевидными фактами, прояснили еще одно ответвление истории с похищением оружия и денег: накануне неудавшегося побега к ней домой заявились бандиты, точно осведомленные о сумме находившихся на экспертизе рублей, и потребовали бандиты данную сумму плюс иностранную валюту в качестве компенсации за обман исполнителя акции. Предлог, ясное дело, формальный и смехотворный. Обычный наглый "развод". Однако с реальной перспективой успеха, поскольку апеллировать к кому-либо в данном случае запутавшаяся в махинациях дура попросту не могла.
Утечка информации относительно размеров похищенного явно происходила из того же ЭКО, где сидел если не осведомитель гангстеров, то активный болтун, что подтверждалось и фактом неявки злодеев за оговоренной мздой на лестничную площадку.
А жаль! Ухватившись за данную ниточку, можно было бы уверенно размотать весь клубок, включающий в себя и таинственное убийство Рудаковой, которым непосредственно занимался Пакуро.
Как уяснили себе коллеги из "десятки", Алексей, прибыв после кражи из ЭКО в родной поселок, оставил свои сумки в машине Виктора, что означало острую необходимость поисков канувшего в неизвестность шофера и подробное выяснение фактов его криминальной биографии.
Если бывший зэк имел выход на покупателей огнестрельного товара, то связи с этими покупателями наверняка обрелись им в течение обитания за колючей проволокой. А потому, поразмыслив, Пакуро отрядил Бориса в командировку по местам земного воздаяния Виктору за его прошлые грехи, а сам поехал на встречу с вдовцом Рудаковым, вновь собиравшимся отбыть на свою посольскую работу.
Никакой взаимосвязи между оставленным убийцей рисунком исламского символа и профессиональной деятельностью дипломата ФСБ установлено не было, а помимо того, надпись, предлагавшая позвонить сыщикам по редакционному телефону ведущего рубрики "невозможных встреч", была сделана на азербайджанском языке, практически аналогичном языку турецкому. То есть злодей, вероятно, являлся выходцем из нерушимого, как недальновидно утверждалось, Союза.
Посвятив ответственного сотрудника редакции в некоторые аспекты расследования, Пакуро предложил разместить в искомой рубрике копию оставленного убийцей послания, сопровожденного номером одного из телефонов РУБОПа.
Конечный смысл такого мероприятия был, чего греха таить, спрогнозирован довольно смутно: а вдруг душегуб и позвонит? Тогда на пленке зафиксируется его голос – если не зацепка, то будущее косвенное доказательство... Чушь, конечно, но – вдруг? Если держишься на плаву, то почему бы не ухватиться за соломинку?
Послание начали печатать в каждом выпуске рубрики.
Предположение о мести чеченцев подлой растратчице Рудаковой окончательно отпало: кавказские группировщики находились в унынии от канувших в никуда средств и вели собственные поиски убийцы, покуда, естественно, безуспешные.
Проработка связей убитой с сотрудниками редакции также ничего не дала знакомств с журналистами Валентина Рудакова не водила, на искомое издание ни разу за свою жизнь не подписывалась, и все средства массовой информации ей с успехом заменял телевизор.
Не увенчались успехом и поиски каких-либо знакомых ей азербайджанцев.
Пролить след на таинственное убийство мог скрывшийся Виктор, а потому, прихватив его фотографии, полученные из УВД Владимирской области, Пакуро поехал в знакомую квартиру, застав в ней корректного, явно угнетенного свалившимся на него несчастьем человека лет пятидесяти – мужа покойной.
До сей поры с Рудаковым он не общался, опрашивал дипломата Борис.
Прошли на кухню, и майор невольно посмотрел на то место, где, как ему отчетливо помнилось, сидела, закинув простреленную голову к стене, убитая женщина.
– Вот здесь... она? – спросил, покривившись болезненно, хозяин.
Пакуро сумрачно кивнул. Достал папку, предъявил фотографии:
– Узнаете? Прошу вас – очень внимательно посмотрите...
– Я понимаю... – Рудаков, ознакомившись с фотокарточками, решительно отложил их в сторону. – Никогда не видел... Лицо характерное, я бы запомнил. Кто он?
– Да так, сельский житель.
– У меня нет знакомых среди сельских жителей.
Майор хотел сказать о столь плотной и запутанной тесноте связей в людском сообществе, что, почти ежедневно препарируя их, ему видится звено максимум из десяти посредников, дабы установился контакт между подзаборным бомжом и папой римским, однако время и место для праздных размышлений были неподобающи, и он задал конкретный вопрос:
– А во Владимирскую область ваша жена случаем не ездила?
– Нет... Хотя... Нет.
– Ну, в отпуск, в деревню... Или к друзьям?
– Что-то припоминается, что-то крутится... – Рудаков щелкнул пальцами. – Но вот что?..
– Вы ведь в курсе, что куда-то пропали сто тысяч... – продолжил Пакуро.
Рудаков раздраженно поморщился:
– Да при чем здесь я? Валя была человеком очень скрытным и очень самостоятельным, понимаете? И – ответственным. Кроме того – требовательным и порядочным. В свои банковские передряги меня не посвящала, говорила, что это нудно и неинтересно. Деньги, в отличие от меня, она зарабатывать умела, хотя никакими сравнениями таких наших способностей не грешила. Была семья... – Он сжал зубы, и кадык его скользнул по перехваченному судорогой горлу. Повторил с невольной хрипотцой, словно преодолевая боль: – Была семья, в которой все трудились, складывая доходы в общий, что называется, котел... Никто друг друга... – Внезапно он замолчал, словно осененный какой-то догадкой. Незряче уставившись на Пакуро, выдавил: – Я вспомнил... Да. Владимирская область. Совершенно верно. Там живет муж... бывший муж ее сестры. Юра Хвастунов. Я, правда, с ним не виделся уже лет пять, но слышал, что после развода потянуло его в деревню. Квартира у него в Москве роскошная, пятикомнатная, еще от деда осталась... Так вот. Квартиру он, кажется, сдал, купил себе хороший дом в области... Там и живет.
– От кого слышали? От жены?
– Да, конечно. А сестра ее вышла замуж за француза, уехала в Париж; я, собственно, даже не знаю ее телефона, записной книжки не нашел, потому ничего не сумел сообщить...
– Записную книжку забрал убийца, – вздохнул майор. – Нисколько в этом не сомневаюсь. А Хвастунов... что за человек?
– Абсолютно нормальный парень. С норовом, правда, обидчив... Занимался торговлей мебелью, собственный магазин имел... А потом – опять же по слухам – заработал большие деньги и от дел отошел.
– То есть переехал в деревню, купил козу и на том успокоился?
– Я не знаю... – устало промолвил Рудаков, утомленный этим малоприятным для него разговором. – Валя, кстати, к нему относилась очень хорошо. Говорила, что человек он основательный и прямой. А вот сестричка ее вертихвостка, сама дело до развода довела своими шурами-мурами.
– Его адрес во Владимирской области вам известен? – Пакуро поднялся со стула.
– Понятия не имею. Мы были не настолько близки, чтобы... Постойте! Вы его подозреваете? Это чушь! Уверенно заявляю!
– Подозрительность в моей профессии – очень полезное качество, ответил Пакуро. – Более того, объективная необходимость.
– А не тяжело вот так – подозревать нормальных людей во всяких гадостях?
– Вы к докторам ходите? – спросил Пакуро. – Ходите. Тогда представьте ситуацию: образовалось у вас какое-нибудь уплотнение неподобающее. Но так, явно пустяковое, жировичок к примеру... И пять разных докторов дружным хором утверждают: пустяк, чик – и нет этой несообразности. Но каждый из этих пяти наверняка удаленную ткань пошлет на гистологический анализ... Что это? Подозрительность? И да, и нет. Но то, что ответственность, – это точно. И когда экспертиза присылает ответ, что ничего злокачественного в тканях не обнаружено, у нормального доктора подобная информация вызывает только одно чувство...
– Глубокого удовлетворения, – мрачно добавил Рудаков.
– Конечно, – беззаботно отозвался Пакуро. – Не надо, как минимум, себе больше голову морочить... И, как говорится, следующий!
Перед тем как ехать в командировку под Владимир, Пакуро навел справки о Хвастунове. Почерпнутая из справок информация была обескураживающе внезапна. во-первых, пятикомнатную квартиру деда Хвастунов продал, ибо прогорел в коммерческих катастрофах. Так что переселение на периферию носило для него характер вынужденный и ни о какой благостной жизни рантье речи тут быть не могло. Во-вторых, родом происходил Хвастунов из семьи в незапамятные времена перебравшихся в Россию турков. Предки Хвастунова поначалу получили фамилию Осьманиных, корень которой указывал на их происхождение из недр Османской империи, а после, благодаря задиристому характеру прадеда-забияки, фамилия переменилась на Хвастуновых... За данной информацией стояла бездна кропотливой архивной работы. И наконец, третье, самое банальное: дом Юрия Хвастунова располагался буквально в нескольких шагах от дома пропавшего Виктора.
