Текст книги "Цепная реакция"

Автор книги: Андрей Варламов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Вместо безнадежно оборванной нити в руках Пакуро оказался прочный канат. С основательным крюком...

Приехавший из командировки по местам заключения Борис доложил, что во время последней отсидки Виктор находился на побегушках у авторитетного блатного по кличке Чума, и проходил Чума по делам, связанным с квартирными разбоями.

Памятуя рассказанную Собцовой историю о проникновении в ее квартиру вымогателей, прохлопанных "наружкой", Борис предъявил опальной сотруднице милиции, томящейся под следствием, фотографию Чумы.

По словам экс-эксперта, в число разбойников, посетивших ее жилье, тот не входил. Хотя доверять адекватности Собцовой было трудно: она пребывала в отупевшем, полувменяемом состоянии, раздавленная арестом и предстоящим сроком.

Передав данные Чумы в "десятку", усердно занимающуюся розыском похищенных стволов, Пакуро и Борис, заручившись санкцией прокурора, ясным утречком покатили во Владимирскую губернию.

– Ты знаешь, – говорил Борис, пристально глядя на несущуюся под капот автомобиля трассу, бывшую дорожку российских каторжников, – смущает меня это послание... Ну откуда этому Хвастунову знать тюркский язык?

– Хотел запутать дело, разберемся, – отмахивался майор.

– Что дело хотел запутать – не сомневаюсь, – отвечал Борис. – Но кто автор надписи? Ведь он – свидетель, так? Может, какие азербайджанцы в поселке живут?

– А может, приезжали помидорами торговать, – бесстрастно отозвался Пакуро.

– В любом случае давай сначала наведаемся к участковому.

Постучав в дверь дома, где жил участковый, облокотились на перила крыльца, слыша неспешный скрип половиц и сонное покашливание бредущего через сени хозяина, до сей поры, видимо, наслаждавшегося послеобеденной дремой.

– Во где служить надо! – шепотом позавидовал Боря.

– Да как сказать, – возразил Пакуро. – У них в этом колхозе целый бандитский выводок, тут впору филиал РУБОПа открывать...

Раздался лязг запора, и на пороге появился одетый в одни лишь длинные цветастые трусы до колен тучный, загорелый человек, черноволосый, с ухоженными густыми усами.

Кавказское происхождение хозяина дома было очевидным.

Представившись, извинились за нарушенную сиесту и прошли в просторную чистую комнату, оклеенную голубенькими обоями в веселых цветочках.

Пакуро вкратце объяснил суть дела. Затем, выложив перед участковым копию послания убийцы, спросил:

– Как думаете, кто в поселке мог это ему перевести?

Усы участкового возмущенно зашевелились. Округлились глаза.

– Да я ему и перевел! – выпалил с негодованием. – Я же под Баку родился...

Борис захохотал, откинув назад голову.

– Вы чего смеетесь? – опешившим тоном произнес блюститель сельского правопорядка.

– Ваша улица полна неожиданностей, – нейтральным тоном пояснил Пакуро.

– Галифе у вас есть? – спросил Борис хозяина дома, кивнув на его семейное нижнее белье.

– Конечно...

– Советую надеть. Фуражечку возьмите. И – пойдем к нашему общему подопечному. Заждался небось...

Хвастунов, облаченный лишь в плавки и пластиковые растерзанные шлепанцы, лежал на надувном матрасе в гамаке, подвешенном посередине садика, со вниманием читая детектив в характерной убого-пестренькой обложке.

Узрев идущих к нему навстречу двух мужчин в аккуратно выглаженных брюках, одинаковых белых рубашках с короткими рукавами и строгих галстуках, за которыми, отдуваясь, семенил, отирая пот со лба, тучный участковый, небрежно отбросил книжку в сторону и, болезненно и понятливо кривясь, привстал.

В его глазах, уныло и пусто взиравших поверх голов незваных гостей, читалось столь откровенное осознание сути данного визита, что Пакуро, не утомляя себя преамбулой знакомства, коротко и отчужденно спросил:

– Пистолет в доме?

– Нет, – отвернувшись, буркнул убийца.

– В доме Виктора? – Пакуро кивнул на соседний дом.

– Не знаю. Братва с ним какая-то приезжала, отобрали... Деньги вернули.

Борис, несший в руке служебную папочку, раскрыл ее, вытащил фотографию Чумы:

– Этот?..

Вскользь посмотрев на фотографию, Хвастунов, устало щурясь, обронил:

– Точно. – И добавил разочарованно и с тоской: – А все-таки – умеете...

– Сто тысяч долларов здесь? – спросил Пакуро.

– Да какие сто тысяч... – Махнул рукой. – Неполная десятка осталась.

– Гасил долги по прошлым мебельным прогарам? – вступил в беседу Борис.

Хвастунов удивленно хмыкнул:

– И это знаете...

– Ну, – Пакуро обернулся к участковому, – давайте понятых, уважаемый переводчик, начнем обыск, потом обед, а после проедемся с арестованным до места его нового жительства. Увы, Юра, согласия у вас не спрашиваю...

– Каждую минуту вас ждал... – поведал тот невпопад.

– Сказать вам одну вещь? – доверительно произнес Пакуро. – Эту фразу мне приходилось слушать ровно столько же раз, сколько и другую... Другая фраза такая: "Ненавижу вас!"

– Лично я... не вас, а себя, – бесстрастно отозвался убийца.

На следующий день к вечеру, оставшись в одиночестве в пустом кабинете, Пакуро ткнул пальцем в клавишу диктофона, и тесное пространство помещения заполнил глухой и мерный голос Хвастунова:

"Почему я сразу на признание пошел? А чего крутить, время терять? На гриве не удержался – на хвосте не удержишься!

Почему Валюху убил? До сих пор не разберусь... Я же у нее деньги постоянно брал. И все получалось с их оборотом, честь по чести возвращал долги с процентами... А после – срыв за срывом... Квартиру пришлось продать. А когда склад с мебелью сгорел, начал выкручиваться из последних сил... Кредит на мне висел сумасшедший. Ей, конечно, ничего не сказал, взял сто тысяч, думал, выкручусь, а не вышло – пришлось долги проплатить. Скучная, в общем, песня. Таких, как я, – сотни. А тут и она наезжать стала... Давай деньги, и все! А я был в курсе: банк, где Валька работала, чеченский, сдаст меня хозяевам – выводы будут плачевные... Кстати, она так и сказала: не обижайся, Юра, сдать тебя придется. Да ладно бы так сказала, а то такой грязью полила... Ну, я твердо заверил, что все будет в порядке, попросил еще недельку, тем более знал – обо мне никому ни гугу, она женщина замкнутая была, волевая, все в себе держала... А уж если банковские деньги втемную крутила, то кому же о том скажет? Ее это, личное. К тому же злоупотребление...

И вот лежу как-то ночью, не спится, думаю... И всякая чушь в голову лезет... Ну ведь кто она мне? Бывшая родственница? И злоба меня берет: хлебнул я сначала от одной сестрички, а теперь вот – от другой... А потом о предках своих почему-то вспомнил... Ведь кто предки-то были? Янычары! Вам смешно? А вот мне – нет... У нас в роду все мужики горячие, прадед, тот чуть что – за нож... Ну, думаю, ведь не боялись крови они, эти предки. А я, славянскими генами разбавленный, трусоват стал, всю жизнь всем навстречу иду, кланяюсь, проплачиваю, как фрайер... Раб и приспособленец! И что в результате имею? Хибару в захолустье? И ту чечены отцапают со дня на день... Ну, думаю, давай-ка, правнук турецкоподданного, решать вопрос дедовским способом... А тут вижу – у Витька, соседа, пистолет имеется. Ну, поторговались, купил. Сел на электричку на следующий день, поехал к Вальке. Да! Тут как раз участковый зашел, а я газету читал, рубрику эту – про невозможные встречи... И сам не знаю почему говорю ему: переведи, мол, на азербайджанский, он же с турецким – один в один; переведи, мол, фразочку: кто хочет со мной встретиться, звоните по такому-то телефону...

Тот перевел. Я бумажку с текстом в карман положил и поехал. И все-таки убивать ее не хотел. Дай, думаю, куплю хорошего вина, арбуз... Посидим, я ей все расскажу, как есть, может, подсобит, войдет в положение...

Встретил ее у подъезда – она из магазина возвращалась.

Сначала разговор шел ровный; я все, как есть, описал, пообещал долг со временем отработать и предложил: внеси пока свои деньги в банк, ведь есть же у тебя, знаю. У них вообще семейка такая... накопителей. Муж за границей, как понимаю, счет в хорошем банке открыл, туда доходы и стекались... Ну, это личное дело каждого, тут не мне судить. А все же не то чтобы зависть, а озлобленность меня душила. Вот они – благополучные, здоровые, все у них получается, капиталец нарастает день ото дня, а я – в полном дерьме утопаю глубже и глубже... А они, суки сытые, еще и душат меня планомерно. И ведь задушат, точно! Но убивать... Нет, не хотел я ее убивать. И не убил бы, если бы не начала она орать и с грязью меня смешивать. Ты, дескать, никчемная тварь, трепач, подлец, подставил меня... И снова чеченами стала угрожать причем всерьез. Я, говорит, проплачу деньги в банк, я порядочная и обязательная, но из тебя за это душу с корнем вырвут. Ну, тут я уже чисто механически... Достал пистолет, она и сообразить даже не успела, что к чему, а я – бах! И все, закончился гневный монолог, просто все оказалось... Ну, так мне виделось тогда... Тут девочка вошла, дочка ее... А я – будто робот, абсолютно никаких эмоций... Даже умудренная снисходительность какая-то нахлынула. И – ощущение силы. Необыкновенное, чарующее... Наваждение просто. После, конечно, все это надстояние над смертными в такую темень души обратилось, в такую тоску стылую... Ну, взял я девчонку за плечо, развернул, меня она знала, не боялась, и – в голову, в упор... Два раза. Почему два, когда одного бы хватило? Не знаю... То ли любопытство, как пуля в плоть входит, то ли вновь эту техническую простоту убийства ощутить... Бах готово! Н-да... Деньги, какие в квартире были, забрал, записную книжку в карман сунул, а золотишко не тронул, вас запутать хотел... Мол, не ограбление, а типа мести...

Арбуз и винишко, кстати, обратно забрал... Собрал гильзы с пола. Дверь приоткрытой оставил, лифт вызывать не стал, спустился по лестнице... А! Надпись еще оставил, чтобы воду замутить... Вы говорите, что объявление в газете поместили? Не знал... А ведь, наверное, и позвонил бы... Да точно бы позвонил, если бы прочитал, не удержался бы...

Куда гильзы выбросил? А у вокзала, пока электричку ждал, шлялся, там забор какой-то бетонный, на одном пролете надпись: "Весь мир – говно!" Вот я за тот пролет и бросил... Все три штуки. Одну за одной. Методично..."

Окончание записи Пакуро слушал уже в компании Бориса и двух вернувшихся из оперативных скитаний по городу сотрудников.

– Вот чего предлагаю! – выслушав признания Хвастунова, громогласно подытожил неугомонный Боря. – Поехали сейчас к вокзалу, найдем гильзы.

Пакуро взглянул на плотную вечернюю темень за окном.

– Давай завтра, с утра, там же сейчас ничего не разглядеть...

– У меня завтра дел – во! – Борис провел указательным пальцем по горлу. – И у ребят беготни невпроворот. Поехали, хотя бы в общем посмотрим...

Плутая в окрестностях вокзала и проклиная начавшийся дождь, обогнули внешнюю сторону упомянутого Хвастуновым забора, который Боря охарактеризовал как "описанный им"; наткнулись на обвисшие заржавленные ворота; по колдобинам разбитой узкой дороги въехали на загадочную пустынную территорию, окружавшую темный стеклянный модуль запертого на замок строения – вероятно, третьесортной закусочной.

– Вроде здесь, – усердно подсвечивая фонариком, говорил Борис, стряхивая с пиджака дождевые струи. Сел на корточки. Слепо водя ладонями по почве и оглядываясь на дымный свет фар, посетовал: – Тут хрен чего разберешь... Железяки какие-то, листва еще прошлогодняя... По-моему, погорячились мы, придется завтра утренний график на часок пораньше сдвигать...

Присоединившийся к напрасным поискам гильз Пакуро, внезапно резко поднявшись, с настороженным вниманием обнюхал свои ладони. Растерянно произнес:

– Тьфу, дерьмо... – И тут же, толкнув локтем в бок неугомонного соратника, еле удержавшего равновесие, с негодованием продолжил: – Все ты! К хирургу тебе надо!

– Это зачем? – обиженно вопросил Боря.

– Шило из одного места вынуть!

– Ты – осквернитель высоких порывов, – сказал Борис.

– Э, мы колесо прокололи! – донесся горестный возглас мокнущего под дождем шофера.

– А запаска?

– Тоже... Того...

– Ну и чего я теперь жене доложу? – с гневом обратился Пакуро к истекающим противной влагой небесам и косясь на Бориса. – Что уже был на выходе, сказал ей, чтобы разогревала ужин и ждала, хотя ей к семи утра на работу вставать, а сам покатил с энтузиастами в золотари переквалифицироваться? А?

С неведомой, плохо освещенной территории буксовавшую в глинистых лужах машину выталкивали едва ли не час. Далее созвонились с жившим неподалеку товарищем, подвезшим запаску.

Стояла ночь, когда Пакуро, уже на собственной машине, подъехал к посту ГАИ, находящемуся неподалеку от дома. Ставить автомобиль в гараж, от которого потом предстояло топать под дождем темной улицей минут пять, не хотелось.

Дежурили знакомые инспекторы, указавшие майору место парковки, среди нагромождения изувеченных в авариях кузовов.

Стоя у поста и сетуя на превратности неожиданно нагрянувшего ненастья патрульному лейтенанту, Пакуро рассеянно смотрел, как принимает к обочине новенькая "ауди", остановленная для рутинной проверки.

Лейтенант подошел к машине, козырнул, скороговоркой представившись. Затем до Пакуро донесся уверенный, даже слегка развязный голос водителя:

– Ребята, торопимся, МУР...

Инспектор, наклонив голову, всмотрелся в предъявленные ему из бокового оконца корочки.

Пакуро, отслуживший в МУРе не один год, также подошел к машине, надеясь узреть старых знакомых.

Мордатый тип, сидевший за рулем "ауди", был ему неизвестен.

– Из какого отдела? – дружелюбно спросил Пакуро.

– Из девятого...

– Правда? А я ваших ребят знаю, довелось один раз с ними... – Пакуро наморщил лоб. – Забыл только начальника вашего фамилию...

Мордатый без запинки назвал фамилию начальника. Назвал верно.

– Точно! – улыбнулся Пакуро. – Я, правда, с ним мало общался... А вот опер у вас там еще был, Боря Гуменюк... Как он? Жив-здоров?

– А его это... – кашлянув, сообщил мордатый, – на повышение его, в министерство...

– Жаль, толковый был сыщик, – хохотнул Пакуро. – Теперь в бумагах закопается! Стонет небось?

– Да вроде как ничего...

– А Акимов Серега? Он тоже вроде в девятом?..

– Перевелся в округ! – доложил мордатый.

Пакуро, выхватив пистолет, направил оружие в окаменевшую от неожиданности и страха рожу.

– Выходим из машины! – Боковым зрением отметил, как секундное замешательсто на лице инспектора сменяет понятливая готовность к действию...

Вынырнул из-за спины автомат патрульного, щелкнул затвор...

– Вы чего, ребята?

– Без шуток! Руки в гору!

– Да ты кто такой?

Уместив на мокрый асфальт с заложенными на затылки руками водителя и пассажира "ауди", Пакуро, оставив их под присмотром испектора, прошел на пост.

Набирая номер дежурного, рассмотрел удостоверения – вроде подлинные, вроде все совпадает в мелочах... Только вот Боря Гуменюк и Сережа Акимов никогда сотрудниками девятого отдела не являлись, а потому его проверочку эти хмыри не прошли, и, кто бы они ни были, он все равно будет прав...

Через час ситуация прояснилась: документы – безукоризненная липа, и импровизация Пакуро имеет далеко идущие последствия...

"Ауди" запарковали по соседству с его машиной, муровцы увезли своих лже-коллег на необходимую для повышения их информационного уровня экскурсию по Петровке, 38, а майор наконец-таки добрался до дома.

Съев холодный ужин, улегся в постель и под обреченный вздох проснувшейся жены погрузился в краткое забвение...

А в восемь часов утра хмурая и невыспавшаяся группа гильзоискателей вновь явилась к искомому месту.

Нежный утренний свет замечательно и всецело озарял вчерашнее слепое пространство, предназначенное для поисков трех металлических цилиндриков со впадинками, оставленными на их краях пистолетным бойком.

Позади сыщиков приземисто распластался модуль из серого пыльного стекла, оказавшийся дешевой пивнушкой, а предназначенный для исследования подзаборный ландшафт являл собой местность, пересеченную обломками бетонных плит, прикопанной ржавой арматурой, обрывками кабеля и – буквально горами испражнений, оставленными, без сомнения, завсегдатаями питейного заведения.

Пакуро, вооруженный лишь детской лопаткой, одолженной у ребенка, печально вздохнул...

Поиски гильз на загаженной, смрадно вонявшей почве, концентрированно пропитанной аммиаком на данном участке, по мнению Бориса, аж до центра планеты, велись два дня. При этом от места поисков ежеминутно отправлялись по известному адресу претенденты на подзаборное облегчение своих организмов от разного рода накоплений. Претендентами являлись ожидавшие поездов пассажиры, местные бомжи и посетители пивной – судя по всему, пользующейся огромной популярностью в районе.

Через два дня облагороженный ландшафт идеально соответствовал площади, предназначенной для высадки английского газона.

– Центральное РУБОП на субботнике по благоустройству города, – бормотал Борис, разглядывая лежащие на ладони гильзы. – Чем не название газетной статьи, а?

Дело об убийстве Валентины Рудаковой и ее дочери в компетенции РУБОПа было завершено, хотя орудие убийства, находящееся ныне в руках головореза Чумы, означало лишь продолжение цепной реакции последующих преступлений.

А потому Пакуро с холодным и удрученным пониманием сознавал, что развенчал тайну лишь одного эпизода обширной, составленной из множества человеческих трагедий истории.

Витек

После отъезда Чумы из поселка Витек вернулся к себе домой, преисполненный черной и липкой, как печная сажа, ненависти к изощренно-вероломному бандюге.

Не зажигая свет, уселся на веранде, механически поглаживая лобастую голову сенбернара, сочувственно уткнувшуюся ему в колени, призадумался.

Со всей очевидностью вырисовывался тот факт, что, навесив на него, дурака, долг в пять тысяч зеленых, Чума от своих намерений хапнуть деньги на ровном месте не откажется. Придется продать все и сирым бродягой отправляться в гибельную неизвестность жестокого мира.

А мразь пропьет-прогуляет эти денежки, нисколько судьбой какого-то там деревенского Витька – тупого и корыстного барана, возомнившего себя волком, – не удручаясь...

Далее. Следообразующие детали оружия, похищенного из ЭКО, криминальные оружейники изменят, номера выкорчуют, однако это не изменит главного работы следствия по факту громкого, надо полагать, преступления. И он каким-то нутряным, безошибочным чувством угадывает неотвратимость появления в своем доме тех, кто сумеет раскрутить эту историю со всеми участвующими в ней персонажами...

Это было не опасение – это была уверенность, ясная и жуткая.

И тут созрел план. Рискованный донельзя, но, как представлялось, единственно верный в своей спасительной перспективе.

Выждав два дня, когда улеглась милицейская суматоха, связанная с исчезновением Лехи, он, дав участковому показания, что уже давно не общался с арендатором своей машины и о причинах его таинственного исчезновения ничего, даже приблизительно, не ведает, начал собираться в дорогу.

Уложил в багажник все ценные вещи и инструмент, запер дом и отвел сенбернара к соседке, оставив ей деньги на прокорм собаки. Пояснил, что отъезжает на заработки в Питер.

С тоской посмотрев на дом, оставляемый, видимо, навсегда, уселся в машину и тронулся в Москву.

А вот и знакомая дверь логова, за которой ему довелось посидеть в качестве изнемогающего от страха пленника...

Открыл дверь Весло, явно опешивший от его внезапного появления.

– Ну, зайти-то можно? – Витек бесцеремонно протиснулся в коридор, поставил на пол сумку с вещами.

И тут же наткнулся на опустошенно-изучающий взор Чумы, сидевшего за пустым обеденным столом в комнате.

– Прибыл для разговора, – скучным голосом доложил Витек.

– Ну, умещай зад... – Чума, скрестив на груди руки, кивнул гостю на стул.

– Значит, подумал я хорошенько, – начал Витек, – и решил так: приговор ты мне вынес серьезный, противоречить ему не стану, но без хаты и без тачки мне хоть в петлю, терять нечего...

– Не мои проблемы, – разлепил свои бледные губы Чума.

– Верно, – кивнул Витек. – Но хочу спросить: что лучше – получить пять штук, от которых ты ни беднее, ни богаче не станешь, и сгубить верного человека, или дать ему возможность должок отработать? Ведь жизнь-то – она по-всякому обернуться способна... Вон я винт ржавый лет десять назад на дороге подобрал, в ящик кинул, а тут начал глушак на тачке менять, крепеж хомута чпок – и лопни, сгнил, падла; я туда-сюда, нет замены, а потом спохватился, в ящик полез, а винтик-то тот оказался, родной... Затянул им хомут и покатил куда надо. А?

– Грамотно гонишь, – согласился Чума. – Только ведь поджилочки у тебя того... тряские, для наших дел негодные... Нам народ с твердой поступью нужен... Коли через мертвяков шагаешь, споткнуться нельзя!

– А я в те дела, где негоден, нос совать не стану, – сказал Витек. – Но одну работенку для себя вижу: водилой в бардаке твоем... Девок-то тьма, а клиенты по всему городу горохом рассыпаны. Только и успевай задницы развозить.

– А чего... – подал голос Весло. – В точку!

– Да? Тогда бери его к себе в квартиранты. – Чума поднялся из-за стола. Посмотрел на часы. Буркнул рассеянно: – Пора... Надо к Крученому лететь, вызывал папа... Кстати! – Тревожно зыркнул на Витька. – Как там насчет этого... Лехи?

– Подергались менты чуток да затихли...

– У тебя были?

– У всех были. А мне-то чего? Я ему не сторож и не приятель.

– Понятно. В общем, кантоваться у Весла будешь, он – старший. Телкам мы как раз сегодня хату снимаем. Вроде как... диспетчерский пункт, во. Телефончик с определителем, то-сё... И завтра, думаю, начнешь развозы. Насчет бабок решим.

– Хотя бы на бензин, а то ж я голый... – жалостливо вымолвил Витек.

Чума брезгливо покривился:

– Весло отстегнет. Все! Я уехал. – И, сутулясь, направился к двери.

Когда за шефом хлопнула дверь, Весло, качнув головой, вдумчиво произнес:

– А ты, Витюха, умник. И с бабками не расстался, и у кормушки пристроился.

– Кстати, пожрать-то чего есть? – спросил находчивый сельский житель.

– Ну ты хорек! В холодильнике бациллы... И наш цирроз там. Наливай за свиданьице...

– Это – момент!

На свою новую работу Витек не жаловался. К полудню он подъезжал в диспетчерскую – огромную неухоженную квартиру, арендованную у хозяина-пропойцы, ютившегося в одной из комнат, выслушивал указания миловидной "мамочки" Аллы – ухоженной, налитой зрелой чувственной красотой украинки, развозил безнравственных девчонок по указанным адресам, взимая с клиентов плату и предупреждая их об ответственности за всякого рода силовые извращения, получал деньги на карманные расходы и ремонт машины, бесплатные сексуальные утехи в любое время дня и ночи и – усердно вынашивал дальнейший рискованный план, составлявший суть его будущего...

Постепенно в голове его накапливалась полезная информация: Чума и Весло подчинялись вору в законе Крученому, одурившему богатую коммерсантку, ныне пребывающую в психбольнице, и с удобством расположившемуся в ее квартире. Малолетняя дочь коммерсантки стала сожительницей старого гангстера, а сын порученцем-шестеркой.

Вор, судя по всему, контролировал несколько хлебных точек, а кроме того, крутил с Чумой откровенно уголовные делишки.

Обо всем этом по пьянке Витьку проболтался Весло, надзирающий за нелегальной фирмой досуга, доходы от которой также шли в распоряжение криминального авторитета. Кроме того, через проституток поступали наводки на перспективные для совершения налетов частные квартиры. Аналитическо-информационное препарирование наводок осуществлялось все той же ушлой "мамочкой" Аллой.

С некоторой обескураженностью Витек уяснил и тот факт, что группировка, о которой не раз хвастливо упоминал Чума, не принимает никакого прямого участия в деятельности его шефов, лишь косвенно примыкающих к иерархии глав того криминального сообщества, что ныне неотвратимо вступало на путь вполне легального бизнеса.

Демаркационные пограничные линии между мафиозными организациями и откровенно уголовными бандами с каждым днем приобретали все более четкий и отчуждающий характер.

И, как понимал Витек, случись что с Крученым или с Чумой, особо усердствовать в помощи им новая поросль беловоротничковых бандитов не станет.

"Новые" вынужденно считались с "синими", во-первых, из-за их отмороженной непредсказуемости, а во-вторых, из-за традиционного главенства блатных над миллионной массой зэковского покорного быдла.

Данный факт сугубо практического и формального симбиоза также поселял в смекалистом Витьке некоторые надежды...

Вскоре в бардаке разгорелся скандал: попавшая в поле зрения "мамочки" Аллы тридцатилетняя Надежда, также провинциальная украинка, работавшая продавцом на рынке, который курировал Крученый, наотрез отказалась работать в качестве шлюхи, хотя поначалу дала на это согласие. Согласие было вынужденным, ибо у Надежды украли выручку за неделю торговли, и вербовку привлекательной одинокой женщины, кормившей своими московскими заработками престарелую мать и малолетнего сына, живших в селе под Харьковом, осуществлял лично Крученый – бестрепетный и грозный, как демон.

Витек, привезший Чуму в квартиру, где ныне обитал вор, топтался в просторной прихожей, прислушиваясь к глухо доносившимся из-за остекленной цветным витражом двери кухни рассуждениям высшего руководителя:

– Отказывается, сука? Ну и хорошо! Алка тоже хвостом крутит, самостоятельная больно стала... Вот и научим ее нашим выводам... Девка к батарее прикована? Так... Вечером собираетесь в хате втроем: ты, Антон и Алла. Девке кляп в рот, и режьте ее на лоскуты. А Алка пусть смотрит, запоминает. Мясо в пакет упакуете и – на свалку. Подальше от дома только... Водилу своего этого... Пусть в стороне будет, чего-то не нравится мне колхозник твой... Или смотри – пусть тоже вымажется...

Витек с силой сцепил в замок хрустнувшие пальцы. Вот жизнь... Ведь когда впервые увидел он эту Надежду, трепыхнулось у него возбужденно и гулко сердце: какая баба! Вот бы с такой жить-поживать... Не из этих ведь шкур липких...

Выйдя в прихожую, Чума внушительным тоном произнес:

– Лети в диспетчерскую, Алке скажешь, что буду в семь вечера. Телка там к батарее наручниками приклепанная сидит – можешь попользоваться. Легко. Противиться станет – пасть заклей и бей как кузнец оковалок... Но – чтобы не сдохла, у нас воспитальное мероприятие с ней намечается. Что еще? Путан по ночным страдальцам развезешь, греби к Веслу. И жди меня у него на хате завтра утром, дело есть.

Витек услужливо наклонил голову, выражая полнейшее согласие с полученными указаниями. Относительно рекомендации пользования пленницей глумливо проронил:

– Благодарствую... Отметимся. Оторвемся, вернее! Баба – шик!

– Ну, давай-давай, – гадливо покривился Чума, подталкивая его к выходу.

Сев в машину, Витек в сердцах ударил себя кулаком в ладонь. Произнес потерянно:

– Ну уроды без привязи!

Пройдя тюрьмы и зоны, став наблюдателем бесчисленного множества измывательств, подлости, кровавой жестокости, он, удачливо избегнув многих пронесшихся над самой макушкой напастей, однако закаленно приемля насилие как неизбежную данность, сейчас, пребывая в тесноте колючих бандитских пут, вдруг отчетливо осознал весь мрак того ада, в котором вынужденно оказался. Вынужденно, но с расчетом... А Надежда? Незадачливая несчастная дуреха...

Приехал в диспетчерскую.

Алла сидела на кухне, попивая сухой мартини, и смотрела телевизор. Хозяин квартиры, мертвецки пьяный, спал в своей комнате.

– Чума сказал, – развязно начал Витек, обращаясь к хозяйке проституток, – что Надя в отказ пошла, сегодня воспитывать ее будут...

– Когда он приедет? – не отрываясь от экрана, спросила "мамочка".

– Велел, чтобы ты тут в семь часов вечера присутствовала.

– Что с ней делать будем? – Алла коротко указала рукой себе за спину. Ее целиком занимала эротическая сцена мыльной оперы.

– Чума сказал, для начала я могу попользоваться...

– И то верно... – Порывшись в кармане халата, она достала ключи от наручников.

– Да я с ней и так слажу, – хмыкнул Витек. – Даже интереснее...

– О, тогда и я посмотрю! – оторвалась старая развратница от телевизора. – Страсть люблю акробатов...

– Зенки вывалятся! – угрюмо молвил Витек. – Обойдешься! Дай нож!

– Зачем тебе?

– К глотке приставлю, чтоб не дергалась, гнида...

– Возьми вон... На мойке...

Войдя в комнату, наткнулся на затравленный, исполненный ненависти взгляд женщины, сидевшей на полу возле батареи.

Витек поднес палец к губам в предостерегающем жесте, затем, наклонившись, зашептал на ухо:

– Сиди тихо, поняла?.. У Чумы приказ: порезать тебя сегодня на куски. В назидание... Короче – труба! Прямая, без изгибов. – Перегнувшись, он рассмотрел наручники. Усмехнулся: – Китайское железо... – И, вытащив из кармана щипчики для ногтей с вмонтированным в них кривым дугообразным лезвием, вставил его острие в паз замка, сноровисто провернул приученными слесарить пальцами. Замок открылся. – Делаем так, – продолжил Витек. – Я отвлекаю Алку, закрываю дверь на кухню, а ты – в коридор. Запор – на защелке... Дверью не хлопай. Вот... – Он судорожно порылся в карманах, достал сто долларов. – На, больше нет... Я тут сам в рабах... – И добавил виновато, глядя в ее серые, настороженно распахнутые глаза: – Нравишься ты мне, Надежда... Как увидел тебя, так сразу и... Такая история. – И внезапно для самого себя осторожно поцеловал ее в висок.

– Так, может, вместе?.. – прошептала она.

– Не время... Адрес мне свой скажи...

Она назвала поселок под Харьковом.

– А улица?

– Октябрьская, два...

– Ну, бывай! – Он стиснул ее плечо. – И учти: приеду. Скоро.

Вышел из комнаты, закрыл за собой дверь.

– Больно ты скоро.... – бандерша истомленно потянулась всем телом.

– А ну ее, тварь!.. – отмахнулся виновато Витек. – Дергается, как на пружинах... Неинтересно!

– А чего интересно? – с озорством посмотрела на него Алла.

– Вот с такой бы женщиной, как ты... – Витек, присев рядом, обнял многоопытную жрицу плотской любви.

На него пахнуло бабьим потом и дорогой парфюмерией.

– Да иди ты! – отодвинула она его руку.

– Это почему?

– Не в моем вкусе, понял? – В глазах ее блеснула отчужденная злость.

– А если за пятьдесят баксов?

Взгляд Аллы тут же кокетливо залучился.

– Это предложение можно рассмотреть...

Витек, усердно прислушивавшийся к долгожданному осторожному скрипу ведущей в квартиру двери, наконец расслышал его – боязливый, краткий... И, небрежно взбивая кончиками пальцев локоны повелительницы чаровниц, с досадой воскликнул:

– Были бы сейчас эти пятьдесят! Может, в долг, а?

Взор бандерши снова посуровел.

– Ага, монгольскими тугриками по перечислению...

– Ну, как знаешь, главпункт проката...

Попили кофе, покалякали о тяготах жизни и о проблемах эпидемии охвативших столицу венерических заболеваний, профилактику которых концентрированным раствором марганцовки искушенная Алла считала самым действенным средством.