Текст книги "Безликое воинство(СИ)"

Автор книги: Андрей Белоконь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Рада снова принимать вас, магистр, – колокольчиком прозвенел её голос, а во рту при этом тускло блеснули остроконечные как у ксариаса зубы. – И вас приветствую, юные неофиты, – обратилась она к нам. – С благополучным прибытием! Гостите у нас долго и с удовольствием... будут ли какие-то пожелания?..

Говорившая звонко не была одета, но и не выглядела нагой: любая одежда смотрелась бы на ней совершенно нелепо, как если бы вы надели сшитое из обрезков кукольное платье на драгоценную статуэтку. О,Близнецы, как же она красива! Ни единого изъяна нельзя в ней найти. Учительтут же разъяснил нам, что это и есть Тай-Та, анак корабля, его воплощённый дух-хранитель. Анак между тем жестом пригласила нас пройти и сесть в свободные кресла. Но мы поначалу не посмели. Тогда одна из перегородок или стен звездолёта исчезла и к нам вышел юноша в белых одеждах. Он церемонно поклонился учителю Рамбуну и немного сдержаннее нам. Впервый момент я решила, что он – наш антипод – один их тех, кто в итоге наших встреч отправится с достославным Рамбуном изучать мир Геи. Но по тому, как поклонился ему в ответ Рамбун, и как почтительно приветствовал его, я поняла, что ошиблась, и что моя ошибка – как раз то, о чём наш высокочтимый учитель увещевал нас заранее: "Вам придётся привыкнуть к тому, – говорил он нам,– что многие из эориан выглядят весьма юно. Внешность в данном случае может заблудить наш разум и вызвать в нём нелицеприятность в виде снисходительного или фамильярного отношения. Остерегайтесь этого! Мой коллега, что удостоит вас своего общества, обременён немалыми годами и весьма умудрён во множестве наук и в опыте учительства".

У этого почтенного мудреца с обликом юноши, когда учитель представлял ему нас с Салинкаром, взгляд оставался бесстрастным, казалось, он не испытывал эмоций. Он сказал нам спокойным голосом, не лишённым, впрочем, достаточной мягкости:

– Здравствуйте. Меня зовутпрофессор Бор Хиги. Профессор это то же самое, что "многомудрый учитель" и означает обладающего большим опытом учёного, который передаёт свои знания ученикам, наставляя их к самостоятельным исследованиям. Я стану как раз таким учителем и наставником для вас в ближайшее время, как только вы здесь освоитесь.

После того, как профессор и наш высокочтимый наставник обменялись краткими приветственными речами, что со всей очевидностью свидетельствовали об их тесной дружбе и доверии, нам представили ещё двоих жителей Эоры – наших антиподов, учеников профессора Бора Хиги, назначенных вскоре посетить наш мир – Гею. Одного зовут Галш Талеса, а другую Айка Масс, и похожи те ученики, как и многие в этом мире, на ангелов (нет, я не видела в этой жизни ангелов, но такое слово о них рождает самую достоверную картину). Они до сих пор кажутся мне в высшей степени необычными, и сама я чувствую себя рядом с ними так ново и странно, что это требует отдельного разъяснения.

Признаюсь, я очень волновалась с тех пор, как очнулась в саркофаге, и волнение моё нарастало, достигнув кульминации перед самым моментом встречи, но теперь уже нет даже никакого стеснения и беспокойства. Я, как ни собирала свою волю, совсем оробела, даже ещё до нашего представления профессору, сердце моё почти замерло, но это моя робость совсем рассеялась при знакомстве с его учениками. И хотя я ясно ощущаю, что наши антиподы – нечто недосягаемо высшее нас, это чувство в самом деле невесомо и прозрачно, и не доставляет мне никакой тоски или неловкости. В их отношении ко мне или Салинкару нет ни снисхождения, ни напускного почтения, ни, тем более, фамильярности. Сама природа их душ – лёгкость и доброжелательность. И это нравится мне невероятно!

На "Тай-Та" нас угостили чудесным напитком, разлитым в очень узкие и тонкие, и при этом удивительно лёгкие чаши. Напиток прозрачный, чуть розоватый и так ласкает вкус, что просто не передать словами. Мы с Салинкаром скромно выпили по чаше, а наш почтеннейший учитель, уже хорошо знакомый с этим напитком по прошлым посещениям Светлых Чертогов, теперь почти не расстаётся с большой чашей которая, как мне кажется, сама постоянно восполняется этим напитком. Он называет его просто "нектар".

Славный Галш при знакомстве подарил мне изящноетехническое устройство, которое мой мудрейший наставник назвал "заклятый медальон": его можно повесить на шею или просто прикрепить к любому месту на одежде и даже к своему телу – и он будет запоминать всё, что с тобой происходит, как бы видя и слыша это из твоих собственных глаз и ушей, все встречи и разговоры, и по первому требованию повторять их в твоём воображении как живые картины прошедших событий и (это для меняочень кстати) трансмутировать всё это в руны, дословно вторящие сказанному и остроумно описывающие то, что не было высказано. Также медальон позволяет мне силой моей воли вызывать любое событие или текст, о существовании которого я знаю хотя бы приблизительно, но Галш любезно предупредил меня не злоупотреблять этой возможностью, грозящей запутать и смутить мой разум. Посредством заклятого медальона я вольнаотбирать нужные мне куски из всего моря прошедших событий, и составлять их по своему разумению и затем обращать в текст. Это может показаться кому-то слишком туманным и сложным, но поверьте, что на деле это легко, удобно и очень даже приятно. Мой ученический долг – использовать это устройство для выполнения задания учителя Рамбуна, а именно – составления тщательного описания того, что со мной здесь происходит, всего полезного и ценного, что мне удастся увидеть и разузнать, а такжечто я чувствую и понимаю, чтобы тот, кто и через столетия, читая летописи Симбхалы, возьмёт в руки мои записи, заинтересовался моей историей и воспринял её во всех подробностях так, будто сам здесь побывал, и чтобы записи эти послужили просвещению читателя и утешению его души. В монастырях Симбхалы я прочла немало таких описаний других миров, в том числе и Эоры. Далеко не все, даже самые мудрые, приглашаются в Светлые Чертоги, и узнанное здесь, и тем более прочувствованное и понятое здесь, воистину бесценно и должно быть описано искренно и честно. Обещаю: я выполню это задание, и так, что моему учителю не только не будет за меня стыдно, но он будет гордился трудом своей ученицы!

По традиции обмена я подарила Галшу бронзовую черепашку – символ робкого любопытства. Я сама выбрала такой подарок в Агарти в храме дарения. Черепашка украшена затейливой резьбой и цветными камнями, а верхняя часть панциря сделана из отполированного агата цвета бронзы с природным рисунком, похожим на узор черепашьего панциря – такой камень сам по себе как очень редок, так и очень красив. Хотя дар скромный и практическойпользы от черепашки, очевидно, не будет никакой, тем не менее, я видела, как Галш искренне радовался, бережно держа мой подарок в руках и разглядывая его.

Ослепительная Айка подарила и Салинкару трансмутирующее устройство – в виде броши (а он ей – крохотный фонтан в форме хрустального цветка лотоса – удивительное творение мастеров Симбхалы). У Салинкара тоже задание от учителя, он также трудится над своим писанием, но я не знаю, совпадают ли наши задания в точности – мы получили их каждый в личной беседе с досточтимым учителем Рамбуном. Хотя это не секрет, я не хочу расспрашивать Салинкара о его упражнениях, потому что мне это не нужно, но главное – потому, что этот долговязый парень мне неприятен так же, как и я ему. Салинкар считает меня существом низшим и всегда смотрит на меня свысока, и я не придавала бы этому большого значения, если бы не то, как он преображается в присутствии учителя: его высокомерный тон сменяется тут же на тёплый и дружеский, и он всем своим видом являет братскую любовь и заботу о моей персоне, хотя, стоит нашему почтеннейшему наставнику удалиться, Салинкар вновь начинает держаться отчуждённо и чуть ли не брезгливо. Он старше меня почти на два года и, к тому же, ревнует к учителю – может быть, поэтому он так себя и ведёт?.. Нам с ним позволили беспрепятственно знакомиться и использовать записи и заметки наших антиподов, до того момента, разумеется, пока они сами не отправились на Гею – я догадываюсь, что профессор Хиги определил и им описывать некоторые события. Наши антиподы используют для этого живые образы, а вот насчёт их рун я не знаю – нужно будет непременно разузнать.

Живые картины, которые запоминает и затем воспроизводит мой медальон, совсем не похожи на показы фильмов, что известны на Гее: вы видите не движущиеся по экрану картинки, снятые кинокамерой на плёнку или записанные на проволочную катушку, а словно влезаете в голову того, кто всё это сам видел, слышал и переживал. Когда смотришь про свои события, это как твоя же память, ставшая кристально чистой и во всём доступной. При просмотре чужих картин они воспринимаются почти как твои собственные воспоминания, которые ты основательно подзабыл, но вдруг очень ясно и красочно вспомнил. Ты тогда переживаешь чувства другого как свои, но при этом не теряешь связь с реальностью и осознаёшь, где в данный момент находишься и что вокруг происходит, и то, что на самом деле это не твои воспоминания. Кроме самих живых картин, такие образы содержат ещё один важный элемент, который я назвала бы «мысленные комментарии»: одновременно с таким удивительным фильмом ты получаешь не только то, что кто-то увидел и услышал, но также понимание, каким он это видел, то есть как он это оценивал и о чём размышлял. Вот эти мысленные комментарии при трансмутации образа в руны, пожалуй, полезнее самих живых картин. Для обозначения слов и фраз, у которых нетдостаточно близких значений в нашем языке, например, таких предметов, которые попросту не известны или отсутствуют в нашем мире, заклятый медальон при трансмутации предлагает на выбор наиболее близкое значение или пояснение. Это ещё одно несомненное удобство, но если вы захотите, к примеру, создать текст о том, как овладеть ремеслом управления их кораблём-звездолётом, вас постигнет неудача: вы получите плохо связанный набор слов знакомых, но совершенно бесполезных для понимания вами этого ремесла. Пока что совсем неведомые слова попадаются мне не часто и, как я надеюсь, для читателя в Симбхале смысл моих текстов не окажется непонятным или чересчур искажённым, если в нём станет изредка упоминаться нечто не совсем определённое.

Я прикрепила заклятый медальон поверх одежды на груди – в том месте, где он оказался бы, повесь я его на цепочке. Первое время я всё боялась его потерять, и часто прижимала медальон ладонью левой руки, но очень быстро я поняла, что потерять его невозможно, если сама того не захочешь. В первую очередь потому, что ты постоянно ощущаешь ментальный контакт с ним. Первый опыт знакомства с этим прибором, простым в обращении и удивительным в совершенстве, пронзает всё твоё существо, словно ты открыла дверь, за которой простёрлась полная живой свежести долина, освещённая утренним солнцем. Поэтому я буду называть записанные в медальон картины воспоминаний, как и мой высокочтимый учитель – "живые образы". Повторюсь, что по моему желанию они трансмутируются в рунный текст, что делает для меня составление этой летописи не только лёгким, но чрезвычайно приятным и увлекательным занятием. Хотя учитель Рамбун и обязал меня составлять всю летопись лишь в рунах, я также постараюсь последовать и этому живописному приёму, отыскав и освоив способ, чтобы дополнять руны соответствующими живыми образами. Займусь этим позже, когда выпадет свободное время, может быть завтра.

После прибытия и знакомства нас – не знаю, как точно сказать – доставили? Переправили? В общем, мы оказались в своих личных покоях. Как мне и рассказывал мой высокочтимый наставник, в Чертогах нет какой-то постоянной планировки помещений, их взаиморасположение и сами они постоянно меняются, приспосабливаясь под сиюминутные нужды своих жителей. Так же было и тогда: едва покинув «Тай-Та», мы пересекли какую-то прозрачную галерею, с которой могли обозреть большой зал со множеством гостей (это специально нам показали), а после галереи попали сразу каждый в свои покои. Местные двери по большей части не открываются, а просто исчезают, но есть и красивые двустворчатые двери, которые распахиваются плавно и бесшумно при вашем приближении, или остаются закрытыми, что означает, что путь тудадля вас нежелателен. Впрочем, как оказалось, и такие двери не затворены на замки и каждый желающий, если очень ему приспичит нарушить этикет, сможет проникнуть за них, и не будет никак наказан. Но если тебя ведут или ты точно знаешь, куда тебе надо – ты попадаешь туда сразу, без всяких ощущений и эффектов. Просто был в одно месте и так легко, сделав всего десяток-другой шагов, очутился и другом, в которое и стремился попасть. Как делается это волшебство – я не могу себе вообразить.

В покоях я ожидала увидеть роскошь, может быть необычную, но соответствующую славе этого места, но по крайней мере в моих комнатах всё оказалось довольно аскетично. Но также очень красиво и удобно! Я должна была сама в них освоиться, и учитель Рамбун заверял меня неоднократно, что трудностей не возникнет – и так и случилось. Я омылась в замечательной купальне, где глубина воды и направление и сила бьющих из любых направлений струй менялись по одному желанию, так же как и температура той воды и её аромат. Поначалу я боялась пожелать ненароком кипятка или ледяной пучины, или каких-то мерзких запахов, но такие пожелания просто не исполнялись, так что робость моя быстро прошла. Я пожелала под конец, чтобы мягкие тёплые струи подняли моё тело вверх и удерживали его, что и было исполнено. О, какое это блаженство! Вытирать влагу с тела оказалось ненужным! Как только я вышла из купальни, лишняя влага куда-то незаметно исчезла с моей кожи, лишь волосы остались слегка влажными. Как они это делают, интересно?..

Я расчесалась – мои волосы оказались не спутанными, расчесались удивительно легко! – и потом долго стояла перед зеркальными стенами (ещё одно приятное удобство!), наслаждаясь свежестью. На Гее, живя ещё с родителями и братиком, я не придавала таким вещам слишком уж большого значения, следила за собой как и все. А вот в палаистре меня и других учениц готовили, словно жриц любви, и особенно тщательный уход за моим телом был перед отправлением в путешествие в этот мир. При том, что мы получали много мелких травм и очень уставали во время физических упражнений, нам не позволялось иметь никаких сломанных ногтей, никаких волос на теле, кроме тех, что составляют причёску на голове, даже естественный запах тела нужно было не просто оттенять благовониями, а полностью удалять тщательным мытьём кожи и специальными растираниями. Особенно сложно было следить за волосками на бровях – они должны составлять определённую тонкую линию и даже за один выросший за её пределами и найденный придирчивой наставницей, нас строго отчитывали. Наверное, строже нас предупреждали только насчёт воровства. А я в жизни не украла ни рисинки, я даже вора видела только один раз на фотографии в ежедневной газете, и до сих пор мне неприятно вспоминать про этот снимок! Волоски же на теле легко удалялись специальной мазью, и после этого уже почти не росли, но тем труднее было уследить за теми немногими, что всё же прорастали. Я приобрела привычку при каждом удобном случае доставать зеркальце и изучать свои брови в поисках отросших или пропущенных волосков. Но лишь когда я прибыла сюда, я полностью осознала важность такого тщательного и скрупулёзного ухода за нашей внешностью: мы даже при таком тщательном уходе выглядим неряшливыми, неумытыми, неуклюжими дикарями в сравнении с жителями мира Эоры. Просто удивительно, сколько в них доброты и великодушия, что они всё равно воспринимают нас без тени брезгливости, без намёка на высокомерие, и даже с явной симпатией. Хотя, признаюсь, стоящая между нами непреодолимая для меня стена видится мне хотя и кристально прозрачной, но ещё более высокой и непреодолимой.

Мой высокочтимый учитель Рамбун в основном сам искусно следит за собой, особенно за безупречным видом своих бороды и шляпы, хотя в Самбхале при нём было несколько усердных служителей. Мужчинам хотя бы не приходится выщипывать брови...

После купания, расчесавшись, я заплела косы с новыми золотыми лентами, которые были в моём скромном багаже специально для такого случая. После того я оделась в местные одежды. Точнее, эта одна одежда, одевается она разом и как и всё здесь происходит, не очень понятно как: ты просто берёшь её в руки и прикладываешь к себе, а она словно мгновенно наползает на твоё тело. Примерно так же она и снимается: просто начинаешь стягивать её с себя за любое место, желая раздеться. Одежда, надо сказать, выглядит довольно просто, она равномерного белого цвета, но не ослепительно-белая. Она тоже меняется в зависимости от того, что я желаю. Я пожелала пояс с кармашками для своих мелких вещей, и он появился – элегантный и удобный, и как раз такой, что всё прекрасно в него поместилось. И цвет одежды можно менять, но ещё на галерее я заметила, что большинство гостей в зале одеты в белое, и я проявила должную скромность, хотя очень люблю наряжаться в красное и голубое. Ко всему здесь – и к переходам, и к купанию, и к одеванию, и к остальному – сразу же привыкаешь, как будто ты так всегда и жила. Это не удивительно: всё здесь даётся с лёгкостью, здесь постоянно чувствуешь себя ловкой, словно мир Эоры соткан духом благожелательности.

Когда заботливый учитель Рамбун принёс меня в монастырь в Симбхале, я ещё была очень слаба. Он лично отпаивал меня своими эликсирами, но лишь через несколько дней я смогла ненадолго выходить сначала на огромный балкон, а позже и во двор монастыря. Тогда я почувствовала разницу между тем миром, где я родилась и который остался где-то на поверхности, и подземным миром благословенных внутренних земель: наверху осталась суета войны, реки крови и людского горя, а в Симбхале всё словно погружено в вечное умиротворение, дающее твоей душе покой и совсем другое ощущение того, как течёт время. Этот мир, Эора, так же примерно отличается от Симбхалы, как она в свою очередь от мира на поверхности Геи. Я не хочу сказать, что здесь ещё больше умиротворения, здесь всё постоянно в движении и изменении, но этот мир ещё выше по шкале благости: если в Симбхале скорее покой и равновесие, то здесь тебя захватывает тончайшая энергия действия, не дающая усидеть на месте и влекущая к новым далям и высотам.

Одевшись после купания, и перед тем, как начать заполнять свой дневник, я медитировала, сидя прямо посреди комнаты, лицом к прозрачной стене, за которой открывался завораживающий вид на Эору. В палаистре меня научили входить в отрешённое состояние и думать о нужном – о тех людях, что остались в моём прошлом, в том числе о моих близких, о Смутном Куполе и о том, как им питается страшная война... Такова теперь одна из моих обязанностей. И я выполняю её неизменно, хотя она мне горька и тяжела. Я раньше представляла, как выглядит наша Гея с большой высоты, по тем фотографиям и кинофильмам, что снимали из космоса обитатели «орбитальных колёс». Но подо мной теперь была совсем другая планета. Другая планета! Не как сосед Геи вроде Ареса, а почти такая же, как Гея – с океанами, горами и лесами, только совсем другая. Она расположена в «чрезвычайно удалённом мире» – как говорит мой учитель. Хотя, наверное, если бы я вот так же созерцала Гею, я пребывала бы не меньшем восхищении. Я думаю, это и помогло мне тогда сосредоточить свои мысли всё же не на Эоре, а на Гее, на судьбе моего родного мира...

Моего отца звали Акмар-Вал, Избегающий Удара, он служил в штабе одной из сухопутных армий. В последний раз мы виделись с ним примерно за месяц до начала большой войны, когда небо уже закрыл Смутный Купол. Папа помогал нам собирать вещи для переезда в наш старый дом в гигаполисе Фаор. Тогда уже нередко случались военные столкновения и провокации, и он говорил, что гигаполис отлично защищён, и даже в случае масштабной войны там будет безопасно. Мы с мамой тихо плакали, потому что переживали предстоящее расставание. Братик ещё не мог собрать даже собственные игрушки – он был совсем мал, только и умел тогда, что проситься на горшок, но он уже понимал, что происходит что-то плохое, и периодически начинал реветь, вытирая слёзы кулачками, и сквозь слёзы звать нас – то маму, то папу, то меня. А наш отец, складывая вещи в чемоданы, время от времени отрывался от этого занятия и принимался нас успокаивать, и это иногда действовало: мы все переставали лить слёзыи всхлипывать, но ненадолго. А потом он уехал на юг, а мы с вещами – на север, и больше мы его не видели. Долго никаких сообщений ни от него, ни о нём к нам не поступало, поэтому я надеялась и молила Близнецов, чтобы он был жив и здоров, чтобы оказалось так, что он просто не имеет возможности послать нам весточку. Мудрые люди учат нас, что просьбы к богам должны быть так же разумны, как и искренни, и что они не любят пустых попрошаек. Но разве могла я обидеть их, моля о сохранении жизни собственного отца?..

Так случилось, что по дороге мы попали под ракетный удар – это была одна из предвоенных провокаций Альянса, который уже тогда не брезговал убивать наше мирное население. Боеприпасов взорвалось мало, но они были с какой-то ядовитой смесью. Все мы получили различные ранения, а также заболели от отравления. Мама с братом выздоровели вскоре после переезда в Фаор, а моя болезнь всё не проходила. Потом вроде начала проходить, я почувствовала себя лучше, но вдруг у меня стали отниматься ноги. Меня положили в госпиталь, но на третий день выписали обратно домой. Доктора не могли сказать ничего утешительного: те повреждения, что я получила по дороге в гигаполис, привели к болезни нервной системы, которая со временем только прогрессирует, до тех пор, пока не наступает полный паралич и смерть. Они сказали, что при хорошем питании и постоянном приёме лекарств я могу ещё прожить какое-то время – может быть, год, может быть, даже два. Лекарства, питание – на это у нашей семьи тогда не было средств, и надо ли объяснять, в каком мы были в отчаянии. Ардуг не присылает беды по одной: едва мы успели осознать это несчастье, как в наш дом постучался офицер, который принёс нам трагическую весть о нашем отце. Официальная бумага извещала, что Акмар-Вал погиб геройской смертью. Моя мама в тот день стала совсем другой: её, жизнерадостную и энергичную женщину, на которую заглядывались мужчины и которой никто не дал бы больше 20 лет от роду, словно саму накрыла тень смерти: волосы мамы поседели, она стала сутулится, лицо её пересекли морщины и складки. Как будто она хотела забрать лишь одной себе всю горечь пролившихся на нас несчастий. Разгоралась война, начались проблемы со снабжением гигаполиса продуктами и лекарствами, и наше положение стало совсем безнадёжным. Но в Фаоре жили наши родственники, некоторые занимали высокие посты и имели изрядный достаток – узнав о нашем положении, они решили поддержать нашу семью. И вскоре я получила необходимые мне лекарства и питание, кроме того, они также отремонтировали наш старый дом и оказывали всю возможную моральную поддержку. Пусть все благословения снизойдут на вас за это, дядюшка Дишмук, тётушка Малати, и все остальные любящие нас родные люди!

Тем не менее, я ясно понимала, что умираю, об этом не давали забыть и боль, особенно донимавшая ночами, и моя физическая немощь, которые возрастали день ото дня. Невозможно описать все муки, и душевные, и физические, что мне пришлось тогда претерпеть.

Много раз я хотела свести счёты с жизнью. Как мне тогда казалось, у меня или не хватало духу, или – однажды – доза опия оказалась не смертельной. Я лишь провела много дней в больнице, сгорая под укоряющими взглядами персонала и стыдясь сочувствия своих родных. Лишь мой мудрейший наставник смог объяснить мне, что дух мой был достаточно силён, но так просто расстаться с жизнью по собственной воле нельзя. Что на самом деле я несколько раз накладывала на себя руки, только я этого не помню. Всякий раз, когда я делала это, моя душа возвращалась к тому моменту, когда я колебалась принять роковое решение. Я не помню этого, потому что наша память помнит лишь прошлое. Так странно, но справедливо устроен мир: нужно пройти весь свой земной путь, порой проходить его по многу раз, пока дух твой не достигнет просветления, и только тогда он покинет эту жизнь навсегда, чтобы стать свободным. Величайшая удача и благо, если добрый имудрый наставник сопровождает тебя на этом пути. И когда я в очередной раз вспоминаю, какими благодеяниями добрейший учитель Рамбун одарил свою скромнейшую ученицу, моё сердце наполняется чувством благодарности и признательности к нему!

В последнее время, живя в старом доме родителей, я уже совсем не могла ходить и обычно сидела в большом кресле у окна. Добрая тётушка Малати, двоюродная сестра моей мамы, каждые выходные приходила к нам в гости и приносила всякие интересные книги для меня; удивительно, но они так же помогают забыть о боли, как и лекарства. Я читала каждую книгу обычно по два раза, а некоторые места учила наизусть. В том кресле у окна я перечитала, наверное, добрую половину той публичной библиотеки, которой заведовала тётя Малати. И ещё я подолгу смотрела на улицу. Наша улица маленькая, на ней не было никаких движущихся тротуаров и транспортных линий, ездили по ней только велосипеды и мотоколяски. На другой её стороне были видны фасады двух и трёхэтажных домиков, нижние этажи которых скрывали густые палисадники, а за фасадами пестрели многочисленные крыши других таких же домиков – так до самой электростанции, огромные башни-трубы которой можно было увидеть за много кварталов, особенно когда ветер разгонял городской смог. День за днём менялась погода, и я чувствовала, как моё время утекает и сезоны за окном в последний раз сменяются для меня. Я наблюдала, как по утрам люди бодро и с серьёзными лицами спешили из дома, кто на работу, кто на учёбу, а вечером взрослые выглядели уставшими, а дети наоборот, так, словно избавились наконец от тяжкой ноши, и все они тоже спешили – на этот раз по своим домам. В праздник или выходной день всё менялось: многие горожане уже не торопясь, парами или семьями, или небольшими весёлыми компаниями, проходили по нашей улице в общественные места, где люди обычно развлекаются или просто приятно проводят время. Они улыбались и смеялись. Хотя были, конечно, и те, кто спешил с серьёзным лицом – ведь война всё-таки, и далеко не у всех бывают свободные для отдыха дни.

Постепенно я стала запоминать и узнавать многих из тех, кто проходил мимо моего окна более-менее регулярно. Особенно мне запомнился один юноша в форме курсанта Академии разведки, что была примерно в двух кварталах, на соседней большой улице. Когда я впервые обратила внимание на этого юношу, мне подумалось, что таким, наверное, был в молодости мой отец – ещё до того, как встретился с моей мамой. Нет, лицом этот юноша не был на него похож... или, может быть, совсем немного. Но мой отец тоже был молод, строен и ходил в почти такой же форме – у нас есть его фотография тех лет – фотография в рамке из бамбука стояла на алтаре Близнецов рядом с его последней фотографией, сделанной незадолго до нашего расставания. Однажды я услышала, как этого юношу громко окликают его товарищи. Они кричали почти через всю улицу, произнесли его имя несколько раз. Адиша! Адиша – вот как его зовут. Так как он воин, то значит Адиша-Вал. Я рассудила так: хотя сейчас обучают на офицеров юношей из разных династий, но Адиша очень аккуратно одет и вообще выглядит ухоженным, подтянутым и держится с достоинством. И он ходит не через транспортный узел, а пешеходными улочками, значит и живёт он где-то рядом в своём доме, значит он горожанин. Он не похож на потомка заводских техников – те всегда держатся небольшими компаниями и их развязное поведение и показная бравада всем известны, а фермерские дети так вообще живут в бараках при Академии и выглядят несколько помятыми, потому что у них нет условий наводить на себя лоск. Моряки, жрецы, целители – все они учились бы в других местах. Про редкие династии гадать вообще нет смысла... В общем, Адиша-Вал, юный воин. Как-то так получилось, что я стала с нетерпением ждать каждого случая увидеть Адишу и, когда наконец замечала его на улице, моё сердце начинало сильно колотиться. Так я влюбилась в этого юношу...

В медитациях мои воспоминания всегда возвращаются к Адише. Он тоже – часть моего родного мира, вот и в Симбхале я часто о нём думала. Хотя он ничего не знает о моём существовании, я почему-то чувствую, что между нами есть невидимая связь, которую кроме нас никому не порвать. Я чувствую, что он жив, хотя и очевидно, что он уже где-то участвует в боях. На какой участок фронта его занесла судьба?.. Душа моя страдает при этих мыслях, и рвётся в прошлое, в которое мне уже не суждено вернуться.

Я всегда ношу с собой это снадобье – Воды Леты. Маленький пузырёк тёмно-зелёного стекла, который учитель Рамбун дал мне ещё в начале моего ученичества. Тогда же он объяснил подробно воздействие этого снадобья. Если выпить содержимое этого пузырька на ночь, ты будешь крепко спать, а когда проснёшься, все знания твои сохранятся, но все связанные с ними переживания исчезнут, словно их и не было. Люди, которых ты любила, или ненавидела, или боялась, или жалела, все те события, что оставили в твоей душе глубокий след, все твои былые переживания станут тебе совершенно безразличны, словно бы это случилось не с тобой, а с чужим, незнакомым и неведомым человеком. Это не означает, что отныне ты станешь бесчувственной: ты можешь опять испытывать разные чувства, но лишь к событиям, которые произойдут после сна, дарованного Водами Леты. И ещё я помню предупреждение: что выпить это снадобье можно лишь однажды.Во второй раз оно тоже подействует, но я потеряю способность к чувственному восприятию мира и душа моя станет навеки ущербной. Но не это не даёт мне выпить заветный пузырёк перед сном, хотя я часто плачу ночами, тоскуя по родителям и братику. Я знаю, что никогда не вернусь туда, поэтому все эти полные боли воспоминания мне не нужны, и я готова выпить пузырёк, но я не хочу забывать чувства, которые испытываю к юному воину. Это покажется кому-то девичьей глупостью, ведь Адиша меня не знает и даже никогда не видел, и он может погибнуть на войне, и в любом случае нам с ним не доведётся уже встретится. Да, это всё так, но я просто не могу расстаться с чувством к нему. Я порой признаюсь себе, что только им я и живу, и если я забуду про любовь к Адише, тогда и всё остальное во мне умрёт. Иногда я представляю, как мы встречаемся и он, ничего не говоря, просто обнимает меня, и его объятия мягче и слаще спелого муанга. О, Близнецы, мне не нужно больше никакой награды...