Текст книги "Тайм-аут"

Автор книги: Андрей Титов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Не то слово. Но ведь для того нам и дана жизнь, чтобы выдерживать испытания, не правда ли? К тому же, не могу сказать, что я не вынес ничего полезного из этого опыта. Говорят, человек в течении жизни в среднем три раза полностью переосмысляет ценности. Но сколько бы раз ты их ни переосмыслил до поступления сюда, после становится на один больше. – Биня обводит холл взглядом. – Эти стены видели больше слез, чем Матрона Московская. Постоять на протяжении какого-то времени одной ногой в могиле порой весьма полезно, помогает стряхнуть шелуху, знаешь, разделить вещи на то, что важно и на то, что нет. Жизнь чертовски коротка, к сожалению, человек устроен так, что лучше всего это понимает лежа в темной палате и пересчитывая вещи, которые не успел сделать.

– Не самый приятный способ просвещения. – говорю я.

– Как показывает практика, действительно полезные вещи вообще редко бывают приятными, Стас.

– И что вам запомнилось больше всего?

– Страх, отчаяние и уйма брошенных, никому не нужных людей. Чем хуже состояние больного, тем очевиднее становится одна вещь: в подавляющем большинстве случаев есть только два человека, на которых ты можешь рассчитывать в полной мере и в любое время: мать и жена. Никто больше не будет таскаться с тобой неделями из отделения в отделение, ночевать на стуле возле тебя, вытирать сопли и задницу, околачивать кабинеты и вымаливать дополнительный осмотр у врача. И с возрастом эта истина только крепнет.

– А как же отцы? Дети? Друзья, наконец? – спрашивает Егор.

– Действия отцов и детей организованы матерями и женами, женщины – сила, приводящая их в движение. А друзья? Друзья – понятие стихийное. Сегодня здесь, завтра дела. Один-два раза привезти что-нибудь из очевидного и «счастливо, брат, поправляйся, всего хорошего». Престарелые холостяки все как один лежат в мокрых подгузниках, вне зависимости от количества друзей.

Макс и Егор отходят в поисках буфета. Я рассматриваю пациентов и людей, пришедших их навестить, и только сейчас замечаю, что подавляющее количество посетителей – женщины. Биня рассеянным взглядом смотрит перед собой, размышляя о чем-то своем. Мне жутко хочется расспросить его еще. В конечном итоге, я решаю не скрывать интереса.

– Виктор Николаевич, а как вы поняли… ну… что с головой не порядок?

Биня как будто сам не знает ответа на этот вопрос. После нескольких секунд раздумий, когда я уже решаю, что молчание и есть ответ, он неожиданно начинает говорить.

– Меня начали посещать странные состояния. Эпилептологи называют это «аурой», состояние, часто являющееся предвестником приступа. Максимально упрощенно его можно описать как потерю способности концентрировать внимание, но на самом деле, это нечто большее. – Биня снова надолго замолкает, собираясь с мыслями, – Ощущение похоже на дежавю продолжительностью секунд десять, в течении которых ты в онемении наблюдаешь окружающую тебя картину. Как будто только что оказался здесь и сейчас, телепортированный невесть откуда. Одновременно с этим как будто снимаются верхние пласты сознания, ответственные за социальные навыки, за успокоительную оболочку, которую ты создаешь в течении жизни, будучи оптимистически настроен. Не остается никакой иллюзии безопасности, ты отчаянно ощущаешь свое одиночество и осознаешь тот факт, что можешь умереть буквально в любую секунду. Болезненное состояние организма усиливает эти переживания многократно, из подсознания всплывают образы с голосами, близкие настолько, что, кажется, ты можешь до них дотянуться, но в то же время бесконечно далекие, как стремительно выветривающиеся воспоминания о только что пережитом сне в первые секунды пробуждения. В такие моменты становится страшно, ибо я понимаю, что это есть чистое безумие. Похожие ощущения испытывают нормальные люди когда засыпают с высокой температурой. Фантасмагория из цветов и теней, голоса, кровать как будто всасывает тебя внутрь и кто-то недобрый прикасается к тебе, не давая погрузиться в сладкую дрему, заставляя балансировать на краю бездны, делая участником нереальных сценариев, осмыслить которые ни во время, ни после нет никакой возможности. В «Играх разума» психиатр говорит жене Нэша, что кошмар шизофрении в том, что ты не знаешь, что реально, а что нет. «Представьте, будто вы неожиданно осознали, что самые важные для вас люди, места и события не исчезли, не умерли, а гораздо хуже – их никогда не было. Представляете, что это за ад?» Я очень хорошо понимаю о чем он говорит, хотя, конечно, не в той же степени, что и шизофреники. Обывателям зачастую кажется, что преодолеть ментальную болезнь довольно несложное дело, нужно лишь критически воспринимать происходящее и постоянно давать оценку своим действиям, нормальный человек якобы никогда не опустится до невменяемости. В действительности же, это состояние почти физическое. Весь мир  сосредоточен в твоей голове, со всеми его законами и содержимым, и он хрупче карточного домика. Все рассыпается в одно мгновение, стоит лишь чуть-чуть засбоить мозгам. Не остается никаких ориентиров. И это страшно. Поверь на слово, быть безумным по-настоящему страшно. Уверен, проводи я в таком состоянии хотя бы два дня в неделю, я бы давно наложил на себя руки.

Мне хочется задать еще несколько вопросов, но Биня вдруг поднимается и идет в сторону одного из примыкающих коридоров. Я замечаю симпатичную женщину средних лет с телефоном в руке, обменявшись приветствиями с Биней, она машет мне рукой, призывая подойти. В этот момент возвращаются Макс с Егором.

– Вот орлы в помощь. Егор, Максим, Стас. Ирина Викторовна, – добавляет Биня, указывая на женщину, – Ирина Викторовна распорядитель на местном балу, так что прошу любить и жаловать. – Я к Вишневскому. – поворачивается Биня к Ирине Викторовне, та кивает в ответ.

– Ну что, мальчики, пойдем, покажу где что.

5

Поднявшись на второй этаж, мы проходим через несколько отделений, мимо столовой, рядом с которой сидят два старика, один с неряшливой бородой и культей вместо правой руки, громко, явно с расчетом не только на своего собеседника, рассказывает о современных нравах и рекламе по телевизору, «та, где мужик в трусах по телефону разговаривает». Второму рассказы бородатого не то чтобы неинтересны, он как будто спит с открытыми глазами. «Писька стоит. Убегает потом куда-то.» – еще активнее наседает первый. Далее мы перемещаемся в соседний корпус по кишке-переходу и попадаем в просторное светлое помещение, заставленное разногабаритной картонной и деревянной тарой. Поставив задачу разнести все по названным кабинетам, Ирина Викторовна удаляется. «Говно вопрос» – говорит Егор и пытается оторвать от земли самый большой ящик. Понаблюдав за ним, мы с Максом решаем начать с малого и цепляем по небольшой, но довольно увесистой картонной коробке. Пытаясь взять сразу две, Макс чуть было не роняет одну на пол. Как раз в этот момент в помещение заглядывает молодой человек в синей больничной форме.

– Осторожней, блин! «Ивээл» последней модели! Давай-ка по одной. – резко говорит он Максу, после чего, следуя общепринятым среди российских медработников стандартам поведения, стремительно скрывается за дверью, не позволяя никому из присутствующих задать вопрос или иным образом отреагировать на замечание.

– «Последней модели» – хмуро повторяет Макс, поворачиваясь обратно к нагромождению коробов, – Так в дамских романах описывают предметы роскоши, если нужно подчеркнуть статус персонажа, но автор не шарит в теме.

– Точняк. – откуда-то из-за коробок прорезается Егор. – Стандартная тема. «В сопровождении охраны он опустился в кожаное кресло мерседеса последней модели».

– «Ноутбук последней модели». «Телефон последней модели».

– «Вибратор последней модели»…

– Хехе, да. «В этот вечер ей было грустно. Глядя на бледные звезды, она вспоминала Его. – Макс мечтательно поднимает глаза к потолку, – Его руки. Его крепкие плечи. Его жадное, частое дыхание когда он входил в нее, заполняя на миг ее всю. Его зеленые глаза, смотрящие на нее с той страстной нежностью, каковая всегда бывает в начале отношений.  И почему только ее нельзя сохранить навсегда? Ей уже не нужно было это богатство, вся эта холодная роскошь, ей нужен был Он. Сладостные воспоминания овладели ей. Откинув дизайнерские простыни, она достала из прикроватной тумбочки вибратор последней модели...»

– У меня встал. Егор, гляди какой талант пропадает. Задумайся, Макс, издатели тебя с руками оторвут. В тюрьме, кстати, тоже не пропадешь, если что.

– Это почему? – интересуется Егор.

– Там хороший слог на вес золота. Писари за скромную благодарность строчат от имени коллег денно и нощно.

– А что строчат?

– Преимущественно романтические послания таинственным незнакомкам из объявлений в газетах. Но иногда бывают и спец заказы.

– Надеюсь, все-таки не придется, – серьезным тоном говорит Макс, – хотя теперь я, конечно, буду иметь это в виду, спасибо.

С первой партией коробок мы возвращаемся обратно в корпус, из которого пришли. Минуя коридор, проходим мимо уже знакомых дедов, кажется, голос рассказчика стал еще громче.

– Какие времена, такие и методы, брат. И дама сердца в платье окаймленном, о, костью в горле свадьба мне твоя… Эту поэму я написал подруге детства, – поясняет старик с культей, повернувшись к стеклянноглазому, – пацаном еще, сдружились мы втроем с еще одним знакомцем моим. Как сейчас перед глазами. На Смоленщине был, ему поэму посвятил. О… как его… О, вечный друг… Ефрем… товарищ мой… сердечный… не фат, не франт, а брат ты мой навечно. Аль свидимся ли мы опять?...

После нескольких часов работы и бесконечного количества кабинетов, мы сидим в помещении, некогда заставленном коробками, остались только самые массивные, для транспортировки которых Ирина Викторовна обещала подогнать еще несколько человек и занятую ранее тележку. Возвращается она без тележки и с двумя дохлыми интернами, разочарованно-обреченный вздох Егора исчерпывающе выражает и мое мнение о сложившейся ситуации, но делать нечего. На оставшиеся коробы уходит еще два часа и остаток моих жизненных сил. Как только последний ящик становится на место, мне хочется распластаться на полу.

– Молодцы! – говорит Ирина Викторовна, – обедать будете?

6

Даже если бы я заранее не знал где находится помещение столовой, его можно было бы найти по запаху отварной капусты, ощущающемуся еще в холле первого этажа. В небольшом зале стоит с десяток столов а-ля «придорожное кафе», в дальней стене окно раздачи с пластиковыми ставнями, возле двери стальная этажерка на колесах для грязной посуды. Здесь, как и в прочих отделениях Института, складывается ощущение, что действо происходит где-то под водой, настолько неспешны движения людей в домашних халатах и тапочках. Суммарно в столовой человек двадцать, женская часть в головных уборах, на непокрытых головах мужчин красуются шрамы разной длины и расположения, местами выпавшие волосы производили бы комичный эффект, если бы не выражение лиц сидящих. Разговаривает всего пара человек. Глядя в содержимое посуды на столах, я понимаю, что есть ничего здесь не буду, не смотря на зверский голод.

У раздачи группа из четырех человек, самый возрастной, седовласый мужчина скромной комплекции, недовольно рассматривает только что полученную тарелку. Показав ее каждому из стоящих рядом, он возвращается к раздаче.

– А что это за капуста? – протягивает тарелку осанистой женщине в сером фартуке.

– Капуста. Не видите что ли? – Отвечает женщина тоном, как если бы перед ней стоял умственно отсталый. – На обед.

– Так в меню написано отварной рис и гуляш…

– Мало ли что написано.

– Да етит вашу мать! – негодует мужчина, – Сколько можно?! Кроме капусты продуктов больше нет что ли?

Закатив глаза, женщина продолжает распределять варево по тарелкам.

– Скажите, это ведь кто-то привозит, да? – продолжает старичок, тщетно пытаясь поймать взгляд женщины, – Вы ведь не здесь это готовите, правильно? Заставить бы директора ихнего пару недель есть кормежку, которую он поставляет, с удовольствием бы на это посмотрел! Я как-то провел 15 суток в КПЗ, – говорит он, повернувшись к группе стоящих рядом людей, – так вот там ресторан был в сравнении со здешними харчами.

– Как вы сами сказали, не я это готовила. – флегматично произносит женщина, протягивая очередную фарфоровую миску.

– А жаль. Было бы кому на голову надеть. – говорит мужчина и, взяв из канцелярского стаканчика алюминиевую ложку, уносит тарелку из столовой.

– Пятый стол. – отрывисто бросает следующий в очереди и получает на руки нечто похожее на человеческие фекалии.

В ожидании Бини, мы рассаживаемся на кушетке, неподалеку от бородача с культей и его немногословного собеседника. Со времени последней встречи страсти немного улеглись.

– ИС-2... Великолепная была машина! Победная поэма есть… Кхм… Не меньше техника достойна похвалы, чем скромное изящество природы. – декламирует бородач петушиным дискантом. – Не даром ощущения даны…

– Поехали отсюда. – говорит Макс. – В Озерках съедим что-нибудь.

– Нельзя без Бини. – одергивает Егор.

– Да похуй, там встретимся. Не могу больше.

Оба вопросительно смотрят на меня. Мимо провозят еду для лежачих, за тележкой распространяется все то же вездесущее капустное амбре, провонявшее уже насквозь все и вся.

– Поехали! – говорю.

Егор нехотя достает мобильник. Воцаряется молчание.

– А кормят хреново здесь, брат… – протягивает бородач, провожая взглядом тележку.

Макс флегматично смотрит на старика.

– Напишите об этом поэму.

7

– Можно не верить, можно отрицать, все осознают по-разному, но рано или поздно всем приходится учиться жить с болячкой, любить ее, находить с ней общий язык. В какой-то момент чтобы свыкнуться с опухолью, я решил назвать ее Марла. Но потом передумал. Какой-то неуместной романтикой веет. Я побоялся, что опухоль почувствует ее и вернется.

Мы вчетвером сидим в «Кей Эф Си» в Озерках, Я, Макс и Егор закупились едой по-полной, Биня сидит с чаем, задумчиво пережевывая «веджи-твистер».

– Мне кажется, содержание людей вот так не идет им на пользу. – говорит Егор. – Они ведь ничем не заняты, кроме мыслей о себе и своей болезни. Устроили бы им активность какую-нибудь. Конкурсы там коллективные, соревнования...

– По спортивному лежанию под капельницей? – интересуется Макс. – Что они могут?

– Да, особо их ни на что не подпишешь. – подтверждает Биня, глядя куда-то в сторону. –   Не самый приятный опыт, как уже было замечено. Плюс отсутствие развлечений усугубляется воровством со стороны местных. Ничего ценного лучше не приносить, а если принес – носи с собой. Помню один случай... В соседнюю палату привезли девушку восемнадцати лет. Первую опухоль у нее диагностировали в раннем детстве, с тех пор провели несколько операций и ряд курсов лучевой и химиотерапии. Для непосвященных зрелище довольно неприглядное – глаза навыкате, фигура как у маскота Мишлен, волосы на голове пучками, на макушке вмятина, словно на консервной банке. Доставили ее потому что опухоль в очередной раз выросла заново, и что-то в голове стало загнивать. Начали готовить к операции. Однажды по пути в столовую я услышал, как она разговаривает с кем-то. Ноутбук лежал у нее на коленях, в вебкамеру она пересказывала содержание только что просмотренного фильма «Аватар», перемежая события собственными впечатлениями. Рассказывала кому-то о злой корпорации, жаждущей добраться до ценных ресурсов на земле аборигенов. «Мне пора на процедуры. – сказала она после рассказа. – Позже позвоню. Люблю.». «Родитель» – подумал я тогда. – «Кто же еще?». После процедур девушка обнаружила, что ноутбука не стало. По слухам, какой-то парень в серой рубашке зашел в ее комнату на несколько секунд и тут же вышел. Ублюдок отлично знал, куда идти и где что лежит. Она плакала в коридоре, утешаемая соседями по палатам, а через пару часов приехал он. Волочащаяся нога, кривой позвоночник, лицо с застывшей судорогой. Он держал ее за руку, пока она пыталась вытереть слезы, два изувеченных существа с теплотой в глазах, до которых никому нет дела. – Биня смотрит пустым взглядом куда-то вдаль. – В тот день я окончательно утратил...

– Вот так встреча!

К столу подходит женщина лет тридцати пяти, довольно эффектная, не смотря на то, что красивое лицо уже начало отражать бремя прожитого времени. Сопутствует ей хрестоматийный жиголо, смотрящийся рядом как бельмо на глазу: обтягивающая футболка, искусственный загар, закатанные до колена джинсы.

– Привет, Витя.

– Привет. – равнодушным тоном говорит Биня, – Какими судьбами?

– Мимо ехали, решили заскочить. А тут такой сюрприз.

– С каких пор ты заскакиваешь в места, где набриолиненные усы не входят в дресс-код?

– Приятно видеть тебя во всеоружии. Быстро ты пришел в норму. – говорит женщина с улыбкой. – Даже жаль...

– Жаль?

– Да, иногда. Но знаешь, как говорится, «Я из тех, кто долго терпит, долго ждет, переживает и на что-то надеется. А потом... Безо всяких объяснений уходит. Навсегда.»

– Ну, в твоем случае объяснения как раз были, поэтому я бы не стал так уж драматизировать.

Улыбка женщины исчезает.

– Или не жаль. В любом случае, я рада, что тебя ничем не проймешь, даже пройдя через ад ты все та же сварливая бабка, что и раньше.

– А что должно было измениться? Прости, но когда я слышу очередную избитую цитату из девичьих сборников, мне все так же хочется засунуть ее в зад цитирующему.

– Эй, але! Базар фильтруй! – неожиданно подключается жиголо.

– Не надо, Паш. – Женщина берет его за предплечье и что-то негромко произносит у самого уха.

– А, так это он. – парень с вызовом смотрит на Биню, затем подходит к нему ближе, я приподнимаюсь на стуле, – С удовольствием побеседовал бы с тобой по душам, если бы ты уже не был сраным раковым инвалидом.

Женщина дергает жиголо за рукав. Биня спокойно смотрит ему в глаза.

– Дай пару минут осознать, как же мне повезло.

Пока парень определяется с ответом, женщина с прежней улыбкой смотрит на Биню, затем тянет парня за руку, уводя с собой.

– Пока, Вить. Рада была повидаться.

Макс с Егором вопросительно смотрят на Биню.

– Моя бывшая жена.

Чуть позже я узнаю, что познакомились они на какой-то вечеринке у общих друзей, рваный и малоинформативный рассказ Бини приводит к обсуждению знакомств как таковых. Как они происходят, историям из жизни вперемешку с философскими мыслями о природе человеческих взаимоотношений, Егор высказывает через чур сентиментальные для пикапера теории о знаках и судьбе.

– Все чушь! – прерывает его Макс. – Каждый сам творит свою судьбу, хотя про знаки помнится один инцидент. Сейчас рассажу.

8

А рассказал он историю о том, как лет восемь назад младший брат его, Ваня, будучи юношей впечатлительным и романтичным, нашел на сидении в метро огрызок бумаги с номером телефона и подписью «Таня». Выйдя на свет божий и категорически не желая откладывать подарок судьбы в долгий ящик, Ваня, не без некоторой, все же, задержки, набрал таинственные цифры на монохромном дисплее и, замирая дыханием, нажал на заветную кнопку. Послышались гудки. Никто не отвечал.

«Перезванивать не буду.» – по-мужски решил было Ваня, но тут…

«Алло.».

Первые несколько мгновений Ваня неуверенно молчал, подбирая уместные слова. Изящные, заготовленные впрок конструкции растворились во влажном и горячем воздухе, вместо них являлась сплошь скверная банальщина, но времени раздумывать не было.

– Здравствуйте. – промямлил Ваня и, спохватившись, добавил увереннее. – Таня?

Да.

Контраст тональностей, очевидно, смутил девушку. Как ни ждал Ваня продолжения, ему явно уступали право проявить инициативу.

– Меня зовут Иван. Я нашел ваш номер. Собственно... Как дела? – произнося последнюю фразу, он улыбнулся, дабы придать ей веселости и зарекомендовать разговор как приятное происшествие из которого, впрочем, можно кое что вынести с обоюдной пользой. В конце концов…

– Не поняла? – Ваня с неудовольствием отметил какие-то вологодские, что ли, интонации, в особенности его смутило ударение на букву «о». К тому же, судя по голосу, собеседница была старше лет на десять.

В попытках прояснить ситуацию прошло некоторое время, в течение которого Иван, натужно веселясь, нес несуразицу и всячески выставлял себя идиотом, к третьей минуте энтузиазм его начал исчезать. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы аппарат неожиданно не перехватил мужчина, чью небритость и фиолетовые круги под глазами можно было распознать даже через телефонную трубку.

Татьянин спутник был обеспокоен столь неоднозначным звонком, о чем энергично уведомил опешившего Ивана, выдав экспромтом серию апофегм с использованием в случайном порядке слов «хули», «гондон», «моя баба» и «****ец». Помимо прочего, незнакомец обещал страшную кару.

– Извините… – проблеял Ваня, с трудом сдерживая выпрыгивающее из груди сердце.

Но молодой (предположительно) человек уже во всю накручивал себя и униматься не собирался.

– Слушай сюда, прыщ еб**ый, еще раз ты сюда позв;нишь, я тебя из под земли достану, сучара. – Ваня лихорадочно перебирал в уме возможные извинения. – Всю, бл**ь, Челябу прочешу и найду тебя, пидора.

Что-то щелкнуло у Ивана в голове. Вместо наскоро сочиненного роскошного фразеологизма, элегантно объяснявшего суть этого веселого и безобидного недоразумения (он очень хотел убедить неандертальца, что недоразумение веселое и безобидное), Ваня произнес:

– Извините, что вы прочешете?

– Челябу, оглох что ли?!

Мир обрел былые краски. Вдохнув посвежевшего воздуха, перебивая вновь открывшийся фонтан ругательств, Ваня крикнул в трубку:

– Пошел на х*й, долбоеб, я из Питера!

И отключился.

Поздно вечером, включив телефон, Ваня удалил не читая пропущенные смс, с грустью зафиксировал уменьшение баланса на десять долларов, поставил будильник на привычные восемь утра и лег в постель. В эту ночь он долго не мог уснуть.

Так романтики становятся реалистами.

III

1

Когда я захожу в сто четвертый, все уже в сборе, кроме отпросившегося по делам Макса. Утреннее чаепитие в самом разгаре.

– Не понимаю, зачем так? В чем идея постановки? – Егор держит в руках фолиант глянцевой печати.

– Вы о чем?

Максим забыл вчера журнал.

Я прошу показать обложку. Ситигид пополам с «что надеть».

– Ну, и чего?

– Егор задается вопросом о смысле традиционных фотосессий. – Биня.

– Ну серьезно, к чему вот это выражение лица, например? –  Егор показывает разворот, половину которого занимает женщина на ажурных простынях, – А поза? У нее что, столбняк? Вы смотрели «Шесть демонов Эмили Роуз»?  А это? – молодежь в белых одеждах. – «Пациенты тубдиспансера наслаждаются майскими деньками».

– Нашел что критиковать. Дай-ка сюда! – Биня берет у Егора журнал – «Мнение эксперта. Мужская мода нынешнего сезона – это прежде всего колорблокинг. Лучшие цвета – у Гуччи и Барберри. Вообще, лето у мужчин должно быть элегантным и праздным.». Женщинам, надо думать, в это время надлежит валяться в грязи в перерывах между шитьем и покраской заборов. «Я, может, даже откажусь от кроссовок в пользу туфель, лоферов или, скажем, мокасин.». Я восхищен вашей смелостью, мистер эксперт. «Ну и беспроигрышный вариант – мужские очки цвета голубой металлик от Барберри, двубортные  пиджаки от Балмейн, сандалии от Ланвин». – Биня поднимает глаза. – Все все поняли? Колорблокинг. Просвещаемся далее. «Не ожидал, что пиджак может сидеть по-настоящему безупречно, это просто волшебство какое-то. Честно, никогда не думал, что мне пойдет Гуччи. Еще явно в тренде коллекция Ральф Лорен. Там такие приятные нежно-сорбетовые и кислотные оттенки, это идеальная для весны цветовая гамма. Я выбрал себе вельветовые брюки Поло Ральф Лорен мягкого розового цвета. Что касается обуви, то она должна быть удобной и изысканной, поэтому я надел кеды Боттега Венета». – он отрывается от чтива. – Я правильно понимаю, что «мягкий розовый» – это аккурат цвет половых губ? Судя по фото, так и есть. В каком измерении живут эти люди? Мало того, что на расстоянии тебя можно спутать с гигантской пи**ой, я бы с привеликим интересом посмотрел как человек в таких штанах будет добираться домой в Купчино, например. Далее у нас... – листает дальше. – «Дендизм – это внутрення свобода. Мало кто ею обладает. Несмотря на то, что в России люди получили доступ ко всему, они не понимают, как все это собрать вместе. Спасибо родным стереотипам. Десять лет назад я думал, что вот дети подрастут – уж они-то будут понимать, что к чему, и мы заживем. Они выросли, но мы не зажили. В этом виноваты и лень, и отсутствие культуры» – делится персональными открытиями крашеный бородач в клоунском наряде,  «Никаких революций не получилось. Бизнесмены, у которых, казалось бы, есть возможность купить что угодно, одеты страшно. Это потому, что у нас чиновничья страна, а у чиновников свой дресс-код.». И здесь чиновники во всем виноваты, вот же суки проклятые, не дают нормальным людям нормально одеваться! Обратите внимание, что товарищу мало того, что сам он выглядит как человеческий вариант пакистанского грузовика, он хочет чтобы все вокруг были такими же, иначе лень и бескультурье. Сам культурный труженик поднимает страну с колен, до изнеможения впахивая на позиции «стилист». Хороший журнал, – Биня с хлопком кидает ситигид на стол, – Полезный.

2

«Привет, котик! Куда пропал? Есть новости?

У меня все по-прежнему.

Скучаю.

Ф.»

3

– Привет.

Я вздрагиваю от неожиданности. Погруженный в свои мысли, я не заметил как она вошла на кухню.

– Привет.

Вода в ковше начинает закипать. Настя ворошит посуду в своем шкафу, затем достает нож и разделочную доску.

– Собралась готовить?

– Вроде того.

– Что будешь ужинать?

– Курицу отварила. А что?

Я немного стушевываюсь. И правда, какое мне дело?

– Да ничего, так...

– А ты чем питаешься? – заглядывает она в ковш. – Кипятком?

– Смешно. Гречку собрался варить.

– Молодец.

– Хочешь, угощу? – улыбаюсь я.

– Не боишься, что соглашусь?

– А ты собираешься?

Настя смеется.

– Может и собираюсь.

– Ну окей, я варю две порции.

– Ну окей.

Настя выходит, я иду за вторым пакетиком, бросаю оба в воду и засекаю время на телефоне. По истечении 20 минут, снимаю ковш с плиты и пока сливается вода на кухню возвращается Настя.

– Я думаю, у меня будет удобнее.

– В смысле?

– В смысле, я приглашаю тебя к себе.

– А. Хорошо.

Я бросаю пакетики с гречкой обратно в ковш.

– Что принести?

– Ничего, все уже на столе. Пошли.

Мы идем к двери, у которой недавно прощались, массивной, из тяжелого стального листа, обшитой деревом снаружи, не сравнить с тем хлипким дерьмом, что стоит у меня в дверном проеме, как, в общем, и сами комнаты. Из небольшой прихожей с непривычно низким потолком я попадаю в просторную, светлую, чистую комнату с толстым ковром поверх паркета. Все четыре окна выходят на набережную Фонтанки, в углу два икеевских матраса перпендикулярно друг другу, стильные черно-белые фото на стенах, небольшой столик с соломенными подстаканниками накрыт на двоих, кровать устроена вторым уровнем над входными дверями, что объясняет низкий потолок в прихожей. Некоторое время я как завороженный смотрю из углового окна на беспокойную поверхность воды, играющую на солнце, словно бриллиант. Погода выдалась отменной, экскурсионные кораблики плывут один за другим, пешеходы суетятся рядом с плотным потоком машин. Одинокий спортсмен в хорошем темпе пробегает отрезок между мостами.

– Ты ешь грибы? – спрашивает Настя, доставая очередную емкость из холодильника.

– С некоторых пор я ем все.

– Отлично, мне родители навезли всяких разных, будем дегустировать.

Пока Настя ставит на столик блюда, я листаю журнал для девочек-подростков, найденный в стопке рядом с одним из матрасов. Заголовки статей словно впитали в себя всю мирскую скорбь: «Когда нравятся двое парней.», «Родители до сих пор считают тебя дошкольницей», «Комплекс отличницы.», «Идеальная поневоле»...

– Нашел что-нибудь интересное?

– Своеобразная вещь.  – читаю раздел «Вопросы». – И люди в них своеобразные работают.

– Это почему?

– Потому что, во-первых, на свете очень мало вещей неприятнее подростка, а во-вторых, я не понимаю как это можно воспринимать всерьез: «Мои родители круглосуточно не дремлют», «МЧ забыл поздравить с ДСВ»... И ответы, ответы! «Саша, ты права!, „Софья, так держать!, „Милена, это очень важно!“. Могу поспорить, они там либо ржут в голос, либо вообще в ус не дуют. Напишешь им „Привет, я Ира, мне 13 и у меня седой лобок, что делать?“, в ответ будет «Ира, ты права, лобок – это очень важно, так держать!“

Настя пытается сдержать улыбку.

– Подростков можно и нужно воспринимать всерьез, это очень непростой период в жизни, вспомни себя.

– Да-да.

Она вдруг становится совершенно серьезной.

– Уровень подросткового суицида растет из года в год, в том числе из-за такого вот к ним отношения. Безответная любовь, чувство ненужности и отчужденности, отсутствие жизненного опыта и сил бороться,– для тебя все это может быть смешно, но для них нет. И люди, думающие о подростках и умеющие разговаривать на их языке, редакторы журналов, подростковые психологи,– большие молодцы, они помогают справиться, поддерживают их в это сложное время.

Воцаряется тишина.

– Я не верю в психологию. – говорю зачем-то.

Настя равнодушно смотрит в окно. Я начинаю опасаться, что перегнул палку и из интересного собеседника в ее глазах превратился в зануду. На душе становится тревожно.

– Я не хочу сказать, что психология не состоятельна как наука, определенный толк от нее может и есть, но терапевтический эффект в подавляющем большинстве случаев достигается не благодаря каким-то там особенным познаниям психолога, а банальной возможностью для пациента выплеснуть все дерьмо из себя, чего он раньше не делал. Психологи в массе своей – платные жилетки, которые лучше чем бесплатные знают в каких местах нужно кивать.

Настя переводит на меня заинтересованный взгляд. Ура.

– Интересная теория.

– Кроме того, – продолжаю я. – среди врачей самый высокий уровень самоубийств, особенно среди врачей-женщин, в том числе психиатров и психологов. Для врачей-мужчин показатель самоубийств вдвое превышает среднестатистический, а врачей-женщин – втрое. Как люди могут помогать другим, если они не в состоянии помочь самим себе? Только если их помощь заключается в изображении интереса и монотонном гундении заученных фраз.

– У меня в пятницу друзья собираются, – говорит она, накладывая мне в тарелку мяса и маринованных грибов. – Посидим-пообщаемся. Приходи, если сможешь. Буду рада.

От неожиданности предложения я впадаю в кратковременный ступор. Сердцебиение учащается. Чувствую, как краска разливается по лицу.