Текст книги " Дикие"

Автор книги: Андрей Щупов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Глава 19

Ни Мариночка, ни Мох не видели, что в одно из окон за ними внимательно наблюдает пара глаз. Хмуро проводив бредущую парочку взглядом, Лесник повернулся к Горбунье.

– Не рано ли выпускаешь пташку?

– Не бойся, далеко она не улетит. – Старуха недовольно пожевала губами. Так происходило всегда, когда ей пытались указывать. – Кроме того, ее подруга все равно вынуждена лежать дома.

– Но она поправится?

– Если твои гренадеры не будут врываться в мой дом каждый день, обязательно поправится.

– Ну, полагаю, с гренадерами ты сама сумеешь справиться.

– Это уж конечно. – Старуха приглушенно фыркнула. – Только мне особой радости общаться с вашим братом нет.

– Да уж, вы ведь у нас из благородных!… – Лесник сердито ущипнул себя за бородавку на подбородке. – Ну, а с девчонкой раненной? С ней ты разговаривала?

– А я со всеми разговариваю. – Старуха подняла на Лесника немигающий взор, заставив его потупиться. – Если ты помнишь, это моя первая обязанность.

– Помню…

– Вот и не задавай глупых вопросов. Сам знаешь, что было бы с вашей шарагой без моей силы.

Лесник поневоле ощутил скользнувший вдоль позвоночника холодок. И лишний раз подивился осанке старухи. Ведь старая, горбатая, а поди ж ты! – сидела на стуле, точно какая-нибудь королева. И даже на него взирала так, словно он стоял где-то далеко внизу, затерявшись среди сотен таких же невзрачных простолюдинов.

– Ты очень-то не возносись. – Пробурчал он. – Не забывай, что твоя сестрица на мушке у наших людей.

– А ты нас не пугай, мы свое уже пожили. – Бесцветные губы Горбуньи искривила недобрая усмешка. – Захотели бы, давно бы от вас ушли.

– Само собой! Ушли бы, если б ноги шли!… – скаламбурил Лесник и тотчас был наказан за свой юмор. Старуха глянула на него вприщур, чуть склонила голову набок, и Леснику враз сделалось душно. Из черных старческих зрачков, казалось, полыхнуло пламенем, и на ватных ногах бандит отшатнулся к окну.

– Ой, не серди меня, Лесник! Не серди, если не хочешь заболеть…

Лесник разом поник. Эта стерва знала, чем его зацепить. Словесного гипноза он не слишком боялся, а вот ворожбы да послания тайной хворобы – этого он, действительно, боялся. До икоты, до дрожи в коленях. Потому как один раз уже пробовал поспорить с Горбуньей и отлично помнил, чем это кончилось. Уже через несколько часов после ссоры Лесник самым загадочным образом обезножил. Всего-то день и пролежал на кушетке, но урока хватило надолго. Конечно, проще всего было бы шлепнуть вздорную колдунью, но за нее держался Атаман, на нее молились сельчане, которым она помогала воевать с многочисленными болячками. Да и сам Лесник вынужден был признать, что без ее оглушающих сеансов процесс «перевоспитания» новоиспеченных послушников проходил бы неизмеримо труднее Черт ее знает – что именно она внушала этим молокососам, но после бесед с нею ученики враз становились шелковыми. За Атамана готовы были идти в огонь и в воду, а о каком-либо побеге даже не помышляли. Один только Кухарь и пытался уйти из лагеря – да не пустым, а, прихватив из общей кассы хороший куш. И все бы ничего, но именно с ним старуха как раз и не шепталась. Полагали, что «старой гвардии», в которую, к слову сказать, входил и сам Лесник, вполне можно доверять. И просчитались. Именно после этого случая Атаман обязал проходить через беседу с Горбуньей всех поголовно. Не удалось отвертеться и Леснику, и он до сих пор помнил тот давний свой мандраж, когда тело трясло так, что зуб на зуб не попадал, а мышцы на ногах сводило морозной судорогой. Однако в кресло перед старухой он все же сумел сесть. Думал, пойдут вопросы, шепотки, заговоры. Даже наперед пытался сообразить, как бы отвечать Горбунье в цвет и в масть и не угадать впросак. Но вышло все гораздо проще. Старуха взглянула на него своими жуткими глазами, подавшись вперед, взяла за руку ледяными пальцами и оглушила, точно дубиной. Одним-единственным прикосновением. О чем уж она его спрашивала там, и говорил ли он что в ответ – все так и осталось тайной. Пятнадцать минут глубокого сна и ни малейших воспоминаний. Одна только дрожь в коленях, да холодок, рождающийся при первых звуках ее голоса.

Он и сейчас почувствовал себя скверно. Подумалось – скажи она еще фразу, и он просто рухнет без сил на пол. Верно говорят, колдовстве сомневаются только те, кто ни разу не ощущал его на себе. Сам же Лесник в силах старухи с тех самых пор ничуть не сомневался. Она продолжала давить на него взглядом, а он стоял у окна, сопротивляясь из последних сил.

Неизвестно, сколько бы длилась эта безмолвная дуэль, но неожиданным спасением явилась висящая на поясе рация. Настроенная на режим ожидания, она неожиданно щелкнула и зашуршала стареньким динамиком. Встрепенувшись, Лесник рывком поднес рацию к губам.

– Лесник слушает. Кто там еще?

– На связи Финн! К северу от деревни, сразу за карьером, чужие. Движутся к нам.

– С чего ты взял?

– Только что сработала сигнальная пара. Это в двенадцатом квадрате, неподалеку от старого родника.

– Ты сам-то их видел?… Але, Финн! Ты видел их?

– Только в бинокль. Но точно могу сказать, что их двое. Одеты в гражданское, но не туристы и вообще не чайники. Очень уж резво шагают.

– Может, у них корзины имеются? Или удочки, к примеру?

– Ничего. Только легкие сумки и собака-ищейка. Идут точно по твоей тропе.

– Вооружены?

– Кажется, да, но толком не рассмотрел. На всякий случай, свяжитесь с патрулем на дороге. Там сейчас Сема Кулак. Пусть тоже посматривают в оба.

– Понял тебя, Финн. Кулака обязательно предупрежу.

– Так мне вас ждать?

– Само собой! Беру ребят и выдвигаюсь к тебе.

– Тогда вот еще что… Обувку этих бабенок надо бы прихватить. Или какие-нибудь тряпки…

– Обувку? – Лесник озадаченно потер лоб, но уже в следующую секунду взгляд его прояснился. – Ах, вон ты о чем! Молоток, Финн, соображаешь! Все сделаю, как надо…

***

Мох не просто довел ее до дома, но даже помог взобраться по ступеням. На крыльце и сам потоптался, старательно отряхивая сапоги. Мариночка его не приглашала, но он все-таки вошел.

– Это еще что за номер? – Маргарита чуть привстала на своем ложе. – Зачем ты его привела?

– скорее, это не я его, а он меня привел. Видишь ли, сразу за околицей мне стало плохо…

– Плохо?

– Точно. Похоже то, самое, о чем толковала Лиза.

– Хорошенькое дело! – Маргарита продолжала обеспокоено взирать на незваного гостя. Второй раз за день он являлся к ним в комнату, и ничего хорошего от этого визита она не ждала. Мариночка тоже чувствовала смущение, не зная, как объяснить компаньонке свое ухудшившееся состояние. Как ни странно, выручил ее сам Мох. Двигаясь как-то боком, он приблизился к печке, неловко присел на крайний табурет.

– Я вот чего… – хрипло произнес он. – Извиниться хотел. И за себя, и за Шнурка. Правда, хотел.

– Ну, то, что ты хотел, это мы видели.

– Да я совсем в другом смысле… – Мох окончательно смешался, и девушки с изумлением пронаблюдали, как заросшая физиономия гостя начала стремительно пунцеветь.

– Я ведь не насильник, правда! И сюда попал по недоразумению… – он глухо прокашлялся. – Я, девоньки, у себя городе – в Пышме, значит, – дворником работал. Самая по мне профессия. Мечтал родную улицу в конфетку превратить. Иной раз даже по ночам трудился. Думал, вот люди встанут, выглянут в окно и ахнут.

– И что? – Мариночка поневоле ощутила интерес к рассказу.

– Да ничего. Я прибирал, а люди ходили и гадили. Ты, значит, подметешь, в баки все скидываешь, а они ходят туда-сюда и снова мусорят. Кто бумажку кинет, а кто бутыль об асфальт хлопнет. В выходные возле стен нужду справляли. Туалетов-то у нас нетути, вот и приноровились людишки в наш двор забегать. Опять же собак прогуливали, а это все то же говно, извиняюсь за выражение. – Мох снова смешался, растерянно поглядел на свои огромные руки. – Вот и начал я потихоньку ненавидеть людей. Не всех, понятно, а тех, что гадили. Стал даже счет им вести и понял, что чистоту без крови никак поддержать невозможно.

– Ты… – глаза у Маргариты полезли на лоб. Взглянув на нее, Мох обрадовано кивнул.

– Ну, да, стал, значит, чистить город от смрадных людишек. Не сразу, конечно, – сначала собачек травить пытался, крысиный яд им в фарш подмешивал. Фарш они, понятно, съедали, а вот умирать не спешили. Плохой яд оказался. Вот и решил иначе действовать. В смысле, значит, душить… Начал с собаки, что любила гадить в песочнице. Только неудачно. Хозяйка меня увидела, вой подняла. Пришлось и ее кончить. Утро-то раннее было, никто ничего не заметил. А тела в мусорные баки запихал, сверху коробками забросал. И быстро так все получилось, сам удивился. – Мох шумно вздохнул. Рассказ давался ему непросто. – А еще через день алкаша местного придушил. Он в моем подъезде мочился и бутылки любил бить. Вот я его и кончил… А там пошло-поехало. Кого ломиком охаживал, кого шилом, а кого и просто руками. Хуже всего с бультерьером одним вышло. Не знал, что он так кусаться, может. Прежде чем сдохнуть, кость мне, падла, прокусил. Такой был верткий…

– Ну, и чего ты добился? Стало во дворе чище? – тихо поинтересовалась Маргарита.

Мох обреченно помотал головой.

– Разве что самую малость… Не успел я. Очень уж многих надо было мочить. А после меня самого вычислили.

– Милиция?

Мох кивнул.

–Они… Пришли в дом, предъявили ордер и начали шарить. Это бы ничего, но они вещи стали разбрасывать, в обуви грязной по ковру бегать, вот я и психанул. Двоим ребра поломал, понятых в дверь вытолкал… Ну, а как сообразил, что дальше будет, собрал манатки и в лес подался. Так вот и попал сюда.

Некоторое время они сидели молча. Девушки, как и сам рассказчик, пытались усвоить услышанное, Мох же тискал в пальцах грязную кепку и тупо глядел в пол.

– А Мохом тебя почему назвали?

Вопрос был легкий, и гость оживился.

– Это уже здесь прозвали. Как увидели мою заросшую рожу, так и приклеили погоняло.

– Ну, а нам ты зачем это все рассказал?

Лоб гостя пошел глубокими морщинами. Он явно не знал, что ответить.

– Так это… Типа извиниться. Я ведь душегуб, но не насильник.

– А есть разница?

– Конечно, есть! – Мох даже удивился. – Насильники – они все уроды, их мочить надо, а мое душегубство от жизни тяжелой, от безысходности. Вот я и решил вам все объяснить. Чтобы, значит, камня за пазухой не держали. На меня и Горбунья зла не держит. Мы с ней часто беседуем.

В словах Моха прозвучали горделивые нотки.

– И ты ее слушаешь?

– Как же ее не слушать! Она ведь графского звания. Считай – из голубых кровей. Опять же колдовством владеет.

Вскинув голову, Мариночка в упор взглянула на подругу.

– А ведь это она ему приказала прийти сюда.

Мох испуганно замотал головой.

– Я сам! Сам решил… Типа покаяться…

– Покаяться? Да ты слова-то такого не знаешь! – убежденно произнесла Мариночка, снова обернулась к подруге. – Это ее текст, точно тебе говорю!…

Их прервал стук в дверь. Мгновением позже в помещение влетел кривоногий мужичок. Был он невысок, но довольно крепок. Широкие скулы делали его похожим на китайца, а массивная, выпирающая из ворота шея напоминала ствол крепенького дуба. Кличка у гостя была Убогий, хотя на убогого он совсем не походил. Напротив – отличался суетливой подвижностью, устойчиво стоял на ногах. Конечно, с Мохом ему трудно было тягаться по силе, но Убогий легко и просто влезал на любое самое высокое дерево, был неутомим в ходьбе и с удовольствием вскапывал для Горбуньи огороды. Когда-то, по его словам, он даже выступал на первенстве области по дзюдо, но этому не слишком верили. Умом лесной брат не блистал, а манерами вызывал приступы брезгливости даже у местных, ко всему привычных бродяг. Собственно, за это и получил он свое неприятное погоняло.

– Чего расселся-то? Ноги в руки и бегом к Леснику!

– А что стряслось?

– Значит, стряслось!… – Убогий хмуро покосился в сторону девушек. – Сигналка сработала, вот чего!

– Откуда известно?

– Оттуда!… – Убогий сморкнулся через одну ноздрю, тут же растер сапогом. – Финн только что сообщил. По рации. Короче чужаки в лесу объявились. Двое. Вот Лесник и собирает братву…

Про Финна Убогий помянул с явной неохотой. В лагере знали, что с этим парнем он в давних контрах. Когда-то Финн наотрез отказался жить с ним в одной избе, мотивируя это тем, что от Убогого несет, как от козла. В чем-то он был прав: все квартиры Убогого пахли одинаково – табаком, мочой и алкогольным запустением. Эту дурную смесь он умудрился принести и сюда, и никакие лесные фитонциды не могли вытравить из него ядовитых ароматов. Впрочем, за обиду Убогий попытался Финна примерно наказать, но не помогли ему ни крученые мышцы, ни навыки дзюдо. Резкий и порывистый Финн хлесткими ударами трижды укладывал его на землю, и всякий раз Убогий поднимался лишь с помощью товарищей. Наверное, лег бы и в четвертый раз, но дурака пожалел Лесник. Именно он скомандовал им тогда «брэк», разогнав по «углам».

– Вон, значит, как… – Мох тряхнул головой. Сказанного хватило, чтобы наваждение прошло. С лицом, вернувшим осмысленность, он бодро поднялся на ноги. Уже у порога оглянулся на подруг, открыл было рот, но так ничего и не произнес.

– Дела-а! – протянула Маргарита. – Еще и чужаки какие-то объявились. Может, это наши?

– Что-то рановато. Хотя чем черт не шутит…

– А что насчет Горбуньи? – Марго заговорила чуть тише. – Ты всерьез считаешь, что она играет с нами в какую-то игру?

– Вполне возможно. – Мариночка нервно прошлась по комнате, встав возле окна, проводила глазами уходящих мужчин. – Моха-то она к нам послала. Могу даже спорить, что и все его покаяние – ее рук дело.

– Но зачем ей это нужно?

– Откуда же мне знать? Может, ей так общаться с нами легче. И легче, и безопаснее.

– Безопаснее?

– Ну да, ты же видишь, как они тут живут. Точно псы цепные. Вот и получается, что если она сама с нами поговорит, это одно, а если передаст что-то бывший дворник – совсем другое. Всегда можно сослаться на чужие фантазии, понимаешь?

– Честно говоря, не очень.

– Да и я тоже. – Мариночка рухнула на табурет, устало свесила руки между колен. – Только вот что я тебе скажу, подруженька. Я ведь не только в институте училась, еще и начальницей пару лет успела поработать, – так что знаю, как любят интриговать в маленьких коллективах. Иной раз на такие ухищрения пускаются – волосы дыбом становятся. Так что и в эту игру Горбуньи я готова поверить. Если она владеет гипнозом, ей это ничего не стоит.

– А владеет ли?

Вздрогнув, Мариночка припомнила недавний свой обморок. Организм отозвался на воспоминание зябкой дрожью. Кажется, все слагаемые вставали на свои законные места. Потихоньку и полегоньку девушки постигали окруживший их волчий мир, его законы и его характерные особенности. Постигали, поскольку иного выхода у них не было.

– Владеет, подруженька, – тихо произнесла Мариночка, – еще как владеет! Уж в этом можешь не сомневаться…

Часть 2 ОКТАГОН

Глава 1

Деньги Татьяна зарабатывала исключительно телом. На то имелись свои причины. В детстве она была дурнушкой – этаким гадким утенком, но подросла и разительно переменилась. Откуда что взялось! – стройные ножки танцовщицы, впечатляющая грудь, симпатичная мордашка! И тут же неожиданно выяснилось, что для жизни этого вполне достаточно. Татьяна не заканчивала мудреных институтов, не посещала языковых курсов, никогда не обучалась игре на скрипке или фортепиано. Зато легко и просто она освоила искусство обольстительно улыбаться, «пожирать» глазами неосторожных мужчин и довольно пластично передвигаться по сцене. Танцем ее кружение назвать было сложно, но гибкие телодвижения Танечки завораживали мужчин, не позволяли им отводить от нее взгляда. А потому программа у нее была совсем несложная. Она просто крутилась вокруг шеста, мало-помалу освобождая себя от одежды, опасно перегибалась в талии и время от времени принимала умопомрачительные позы. Есть магия голоса, а есть магия глаз, – Танечка для себя открыла магию тела. И неудивительно, что в ее трусики без конца совали завернутые в стодолларовые купюры визитки и записочки. Ну, а после, когда она возвращалась с помоста, ей оставалась самая малость – перечесть все внимательнейшим образом и, отделив «зерна от плевел», согласиться на свидание с одними и вежливо отказать другим. Заработанные таким образом деньги она тратить не спешила, предоставляя это право своим кавалерам, и постепенно на ее банковском счете скопилась вполне приличная сумма. Если же порой и приходилось на что-то тратиться, то свои накопления она пускала прямиком в «дело», вкладывая их не в золото, не в акции компаний, а в собственную внешность. Танечка превосходно понимала, что именно являлось ее главным богатством, и потому без особого смущения рассматривала себя, как наживку, которую раз за разом следовало забрасывать в океан жизни. Обычно клевала мелочевка, но подобно большинству своих подружек Татьяна твердо верила, что когда-нибудь повезет и ей. Надо было лишь набраться терпения и научиться ждать, а уж тогда рано или поздно ей удастся поймать если не розового принца, то белую акулу. К слову сказать, второй вариант устраивал ее даже в большей степени, поскольку хорошо известно, что именно акулы обгладывали этот мир со всех сторон, позволяя своему ближайшему окружению питаться остатками роскошной трапезы.

В конце концов, то, чего она желала, произошло. Чудо случилось, и Танечка не выразила никакого удивления, когда однажды на нее вышел со своим предложением загадочный Доктор – именно так представился ей полковник. Собственно говоря, он только подтвердил правоту ее стратегии, попросив играть роль все той же приманки, завлекая к нему в логово тех или иных клиентов. Она даже не пыталась артачиться, сразу положив на Доктора глаз, решив про себя, что именно этот мужчина является ее вожделенной целью. То есть сам полковник полагал, что девушка работает на него ради денег, но в реалиях цель Танечки была совершенно иной. Впервые в жизни – не на экране телевизора и не в журнальном развороте – она увидела перед собой одного из тех, кого она причисляла к племени «акул», – в меру симпатичного, откровенно опасного, не боящегося практически ничего. И Танечка сразу поняла, что сделает для этого человека все, что угодно – за деньги и даже бесплатно. Когда же хозяин казино сделал ей последнее предупреждение за недопустимые вольности с клиентами, она, не задумываясь, совершила то, на что не осмелились бы другие работницы стриптиз-клуба. Она пожаловалась Доктору, и тот лишний раз подтвердил свои «акульи» возможности. Много времени ему на это не понадобилось. В тот же вечер он лично переговорил с хозяином, после чего конфликт был благополучно улажен. Видела Татьяна и «мальчиков», что приезжали вместе с Доктором к казино. Кажется, их было не менее двух десятков, что, разумеется, произвело на хозяина должное впечатление.

Вот и на этот раз Танечке безропотно позволили уйти с работы раньше времени, а банкир, которого на протяжении всего вечера она сводила с ума своим игривым телом, взялся отвезти ее домой. Но вместо своего дома она доставила его по названному людьми Доктора адресу. Впрочем, адрес был ей уже знаком. Раза три или четыре она отвозила туда других клиентов, а уж там их встречали подручные Доктора. Так получилось и с банкиром. Разумеется, возле подъезда он заартачился, но парочка дюжих ребят заломила ему руки за спину и без труда затащила в дом. Присев на скамейку, Татьяна наблюдала за происходящим, не ощущая в себе никаких угрызений совести. Даже если бы лощеного финансиста убили на ее глазах, она восприняла бы новость без особого содрогания. Но его не убили, и, спустя полчаса, банкир вышел из подъезда целый и невредимый. Даже улыбнулся Танечке, встретившись с ней взглядом. Правда, улыбнулся несколько странновато – так, словно улыбался совершенно незнакомой красотке. Так или иначе, но в машину к нему она больше не села, а вот звонка Доктора, набравшись терпения, все-таки дождалась. Он хотел узнать, как прошла операция, и звонким голосом Танечка отрапортовала ему, что все прошло наилучшим образом. Пора было решаться на какие-то шаги, и она сделала их, отважно напросившись к нему в гости. Он колебался, она это чувствовала по его голосу, но, в конце концов, все-таки согласился. Видимо, решил, что им есть, что отметить. С этой же целью она забежала в ближайший магазинчик, купив огромный ананас, шоколадных конфет, бутылку шампанского и торт. Несмотря на все свои диеты, вкусно поесть Танечка все-таки любила. Как и договаривались, он заехал за ней к оговоренному месту. Перегружая в машину покупки, удивленно взвесил на руке набитый продуктами пакет.

– Да ты, я вижу, затарилась по полной программе.

– А чего скупиться? Праздновать – так праздновать. – Взяв его под руку, она потерлась щекой о его могучее плечо. Он не поморщился и не отстранился. Заглянув ему в глаза, она поняла, что наживку «рыбка» практически заглотила…

***

Первоначально полковник думал ограничиться небольшими посиделками, но с первого же часа все пошло совершенно иначе. Татьяна не думала стесняться и смело отрезала от ананаса кусок за куском, не забывая угощать и своего кавалера. Танцовщица отлично помнила, что на роль помощницы выбирал ее именно он. Стало быть, она нравилась ему, а для приведения в жизнь задуманного плана этого было вполне довольно.

Уже после первых бокалов, танцовщица затемнила в его квартире свет и, освоившись с музыкальным центром, скоренько нашла подходящую мелодию. Можно было бы пригласить на танец хозяина, но она выбрала более проверенный путь и упругим шагом манекенщицы начала измерять шагами расстеленный в квартире ковер. Полковник смотрел на нее широко раскрытыми глазами, и Танечка мысленно поздравила себя со скорой победой. Не такая уж хитрая штука – приватный танец, чтобы не освоить его девушке с ее умом и способностями. Впрочем, она чувствовала внутреннее напряжение Доктора, а потому действовала с максимальной осторожностью. Танец может быть обычным дрыганьем, а может превратиться в подлинное волшебство. Она не умела этого объяснить, но именно эту особенность чувствовало ее тело. Закончив с парочкой обычных номеров, она собственными руками вновь наполнила бокалы, и, только после того, как кавалер осушил свой до дна, приступила к сольной программе.

Мощные колонки наполняли комнату вкрадчивым голосом Стинга, и, вторя стону электрогитар, Танечка кружилась по комнате, временами застывая на месте, а временами распластываясь по полу. Тело ее продолжало трепетать и изгибаться, одну за другой теряя фрагменты одежды. Соответственно становились и более откровенными телодвижения. По счастью, Доктор был все-таки мужчиной. Она видела это по его загоревшимся глазам, по раздувающимся крыльям носа, по вздрагивающим рукам. Сам же Доктор, глядя на смуглую танцовщицу, ощущал нарастающее беспокойство. У него оставались еще невыполненные дела, но сейчас он яснее ясного понимал, что все дела ему придется отодвинуть на потом. Происходила совершенно непонятная вещь. Еще вчера эта девочка с мускулистыми ногами и тонкой талией интересовала его исключительно как помощница в деле завлечения клиентов. Глядеть на нее было приятно – и не более того. Но так было еще вчера, а сегодня эта пигалица умудрилась в нем что-то пробудить. Стоило ей пуститься в чертов танец, и маленький феномен свершился. Полковник уже не принадлежал самому себе, – он принадлежал ей! Танцовщица вскидывала к потолку голову, изгибалась телом, и он не мог оторвать от нее глаз, восхищаясь округлостью ее ягодиц, поражаясь умению девушки «плыть» на гребне мелодии. Без сомнения, Танечка обладала редкой притягательностью, и музыка лишь усиливала это качество. Мало того, что он возжелал ее, как женщину, в нем проснулись и более затаенные чувства. Глаза танцовщицы то и дело встречались с его собственными, и каждое подобное столкновение порождало в нем зыбкую дрожь. Виновато ли было в том шампанское или ее изумительное тело, но подобного полковник госбезопасности не испытывал уже давно. Может, даже вообще никогда не испытывал. И поневоле вспоминалась сестра Горбуньи, Василиса, которая, как сообщили ему подчиненные, всего за пятнадцать минут раскрутила банкира на отпирающие коды. Пожалуй, с такими сумасшедшими глазками это было и впрямь не сложно. Вот и теперь, глядя на улыбающуюся Танечку, полковник с ужасом осознал, какую власть может забрать над ним противоположный пол. Будь женщины поумнее – давно бы скрутили мир в бараний рог, – в этом он ничуть не сомневался. Мускулам и ругани дамы противопоставляли свои природные чары, и самое удивительное – побеждали почти всегда. Любого мыслителя или художника, будь то Талейран, Достоевский, Вольтер или Маяковский, они с легкостью заставляли плясать под свою дудку. Для того, чтобы завоевать планету, им не хватало лишь малой толики воли и изобретательности, поскольку перед любой женщиной неизменно вставал вопрос «зачем?». Мужчины одерживали победы исключительно ради побед, женщинам же подобная постановка вопроса всегда казалась полным идиотизмом. А потому они просто не знали, как использовать силу своих чар, не знали, что делать с одурманенным мужским населением и в какие подвалы отправлять завоеванный люд. Впрочем, некоторые из них, вероятно, знали – вроде той же Клеопатры, француженки Мадам де Сталь, старухи Василисы и этой малолетней танцовщицы…

К Василисе, старухе, промышляющей гаданьем, ворожбой и снятием порчи, полковник заходить не любил. Знал, что каждый его приход связан с очевидным риском. Старая стерва не любила их службу и до сих пор не могла простить ему увезенной в лес сестры. Внешне она ничем не выдавала своих чувств, но полковник знал, что в любой момент старуха готова нанести удар. Самое паскудное заключалось в том, что воспрепятствовать ей он ничем не мог. Их симбиоз держался на шаткой договоренности, которую естественнее было бы именовать шантажом. Он не трогал Василису, поскольку нуждался в ее услугах, она же помогала ему, опасаясь за жизнь увезенной сестры. Но Василиса – особый разговор и особая тема. Куда больше полковника волновала сейчас Татьяна.

Продолжая изгибаться всем телом, девушка легко и быстро стянула с себя трусики, крутанувшись вокруг оси, переместилась ближе к хозяину. Вторя мелодии, движения ее ускорились. Выдав серию па и победно качнув грудками, она почти встала перед ним на мостик. При этом колени Танечки зазывно раздвинулись и тут же сомкнулись, стиснув его ноги. И столько страсти, столько жадного соблазна выразилось в этом телодвижении, что полковник не выдержал. Подавшись вперед, он обхватил ягодицы танцовщицы руками, стиснул их пальцами. Она не была Василисой, но танец ее отдавал явственным колдовством. Во всяком случае, если люди шли за ней, значит, она умела их околдовывать!

Лицом зарывшись в ухоженную бархотку, полковник на секунду зажмурился. Такого с ним, действительно, еще не случалось. Большинство женщин, которых он знал, вызывали в нем если не брезгливость, то некое чувство отстраненности. Они соглашались лечь с ним в постель, но их не хотелось ни целовать, ни ласкать. В большинстве случаев весь процесс соития укладывался в считанные минуты. Здесь же происходило нечто иное, и, нарочно сдерживая себя, он продолжал мять и гладить ее тело, разгоняя дыхание девушки, выжимая из нее сладостные стоны. Тело Танечки безостановочно вздрагивало, и по ускорившимся движениям он сообразил, что девушка готова принять его. Подхватив ее с пола, он в один миг добрался губами до ее рта. Кажется, она укусила его, но этого он даже не заметил. Ждать далее он просто не мог и потому, спустив свободной рукой штаны, нанес набухшей плотью первый пробный удар. Выискивать точное направление даже не пришлось, – подобно цветку она вся была распахнута, готовясь впустить его по первому зову. И он не вошел в нее, – он утонул в ней, провалившись в глубину, какую трудно было подозревать в столь миниатюрной фигурке. А далее наступил период беспамятства. Он не терял сознания, но исступление, охватившее тело, вытеснило из головы все мало-мальски связные мысли. Танечка что-то нашептывала ему на ухо, аккуратными движениями поворачивала и направляла его. Самое удивительное, что полковник безропотно ей подчинялся. И когда наконец энергия толчками стала покидать его, он почти задохнулся. Жар сменился внезапным холодом, и, прижавшись к девушке, он погрузился в сиюминутный сон. Это тоже происходило с ним впервые, и полковник даже не заметил, как, чуть погодя, Татьяна осторожно выскользнула из-под него, собрав с пола разбросанную одежду, выпорхнула из гостиной.

Лишь спустя несколько минут, он вновь пришел в себя, а, открыв глаза, не сразу сообразил, где он и что с ним. Из ванной до него долетел шум воды и голос что-то напевающей Татьяны. Полковник с кряхтением перевернулся на спину, подрагивающей рукой растер лицо. Наваждение потихоньку спадало, и, поднявшись, он кое-как оправил на себе рубаху, снова натянул штаны. Некоторое время стоял, прислушиваясь к льющейся воде, потом приблизился к столу и, открыв потайное отделение, достал свой любимый «Парабеллум». Привычными движениями навинтил глушитель, неровным шагом двинулся в ванную…

Разумеется, она и не думала запираться. Стояла себе в ванной, энергично намыливая голову. Пена стекала у нее между грудок, хлопьями скапливалась в районе пупка и паха. Смотреть на нее было одно удовольствие, но полковник вновь испугался того, что может не выдержать. Прав был древний философ, говоря, что женщины хороши лишь в гробу и в темноте. В противном случае они становятся опасными.

– Ну что, господин Доктор, нравлюсь? Или требуется еще лечение? – она, конечно же, слышала, как он вошел, но пистолета в его руке не видела. Лицо ее лоснилось от воды – и оттого казалось еще более миловидным. Сухо сглотнув, полковник попросил:

– Повернись, пожалуйста, спиной.

Она не стала спорить, послушно развернулась. Шагнув вперед, он опустился на колени. Сначала поцеловал ее в бедро, потом в ягодицу, а далее скользнул губами по скользкой коже, поднявшись к левой лопатке – к тому самому месту, в которое секундой позже должна была войти пуля…

Такое тело не должно было умирать так рано, но в этом был виноват уже сам полковник. Он совершил ошибку и подпустил Татьяну слишком близко к себе. Между тем, его профессия не предполагала ни любви, ни дружбы. Тот, кто любит, рано или поздно рискует разучиться убивать – стало быть, рискует в свою очередь угодить в список потенциальных покойников. Следовательно, надо было решаться и рвать. Пока не поздно, пока сладкие семена не пустили корней и не дали всходов…