Текст книги "Беглец (СИ)"

Автор книги: Андрей Никонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 3

27/03/29, ср-

Попутчика к Травину подселили в одиннадцать вечера в Перми, как и обещали. Поезд покидал перрон, выдав гудок и выпустив клуб пара, когда в вагон, отпихнув проводника, запрыгнул тощий мужчина лет сорока или около того в шубе и меховой кепке. Он предъявил плацкарту, получил квитанцию, и громко распорядился принести чаю с лимоном. В купе, сняв кепку, под которой обнаружился венчик седеющих курчавых волос вокруг проплешины, мужчина шумно выдохнул, и представился.

– Лукин Борис Петрович, к вашим услугам.

С собой у него был тощий, с пятнами портфель из парусиновой ткани на двух ременных застёжках.

– Всё своё вожу с собой, – Лукин проследил взгляд Травина, – да и чего там, возить нечего, только эту ночь тут переночую, да от следующей часа два если ухвачу, в Омске сходить. Так что, товарищ, я к вам ненадолго заселяюсь. Вы, извиняюсь, как к храпу относитесь? А то я, знаете ли, иногда вот балуюсь руладами, супруга моя покойная жаловалась, да так и померла недовольная.

Лукин действительно храпел так, что светильник на потолке трясся, но Сергей и на такие мелкие неудобства внимания не обращал, он натянул одеяло до шеи, закрыл глаза, и провалился в сон, из которого выбрался только в восемь утра, когда поезд дал гудок, отъезжая от перрона станции Свердлов-Пассажирский. Попутчик уже встал, освежился и складывал в бархатный несессер бритвенные принадлежности. Опасную бритву он внимательно осмотрел, и аккуратно закрыл, Травину даже показалось – с долей нежности. Убрав несессер, Лукин уселся в кресло напротив Сергея, поскрёб ложечкой в пустом стакане, кивнул на книжку Хэммета.

– На иностранных языках читаете, товарищ? Я вот кроме айн-цвай-драй и нескольких таких же слов, так ничего и не выучил.

– Так я тоже учусь, – Травин приподнял словарь, – сначала почти все слова выписывал, а теперь знакомое слово вижу, и без подсказки могу прочитать. Только иногда смысл ускользает, знаете, как в русском языке, у одной фразы может быть несколько значений.

– Как же, – мужчина кивнул, глаза у него были беспокойные, бегали туда-сюда, – есть такое. Вот, скажем, собачья жизнь, вроде как про пса, а на самом деле про людей. Иностранец и не догадается. У вас как получается?

– По-всякому, – Сергей улыбнулся, – мне бы учителя, вот приеду на место, в Читу, может, найду кого.

– Так вы до Читы? – Лукин широко улыбнулся в ответ, раскрыл портфель ровно настолько, чтобы нессесер мог едва туда пролезть, и протолкнул внутрь кожаный пенал.

– Да, по служебным делам. Работаю снабженцем.

– А по какому профилю? – не унимался новый сосед.

– Спичной трест.

– Это превосходно, товарищ, – ещё шире улыбнулся Борис Петрович. – Нужное дело делаете для трудящихся масс, куда же без спичек. Ими и свечу зажечь, и костёр, и примус, и папироску при случае. И всего-то маленькая палочка с кусочком фосфора, разве не чудо?

– В чудеса мы не верим, полагаемся исключительно на человеческий разум и научные достижения, – парировал Травин, он за часы, проведённые на собраниях, научился излагать мысли возвышенно, – наш острый взгляд, он каждый атом пронзает. В том числе и атом фосфора.

Уборная, расположенная между двух купе, была занята, и Сергей отправился в общую, в начале вагона. Когда он вернулся, Бориса Петровича в их совместном обиталище не оказалось, видимо, тот отправился в вагон-ресторан. на первый взгляд, все вещи были на месте, а вот на второй – в портфеле Травина очень аккуратно пошарили, правда, ничего не взяли.

«За новым соседом глаз да глаз нужен», – молодой человек прислушался к организму, решил, что вполне может ещё с час поголодать, и взялся за Хэммета.

Лукин в самом деле отправился завтракать. Карманные часы показывали восемь двадцать пять, обычно он в одиннадцать выпивал стакан простокваши, и потом уже днём плотно обедал, но в этот раз пришлось привычке изменить. Мужчина зашёл в вагон-ресторан, огляделся – заведение только-только открылось, и большая часть столиков пустовала. Он отсчитал три столика по левой стороне, уселся у окна, раскрыл газету и поискал взглядом официанта. Заспанная девушка тащила поднос с чаем, немолодой мужчина с пышными усами и в фартуке вешал на стену плакат с призывом пить радиоактивную минеральную воду. Борис Петрович выбрал яйцо пашот, бутерброд с маслом и паюсной икрой, и овсяный кисель.

– Сей момент, – девушка разбросала чай по столам, и вернулась с блюдечком, на котором лежал нарезанный лимон, – только продукты загрузили, повар считает. Может, вчерашнего расстегая хотите?

Клиент не хотел, и вполне был готов подождать. Он выложил на стол зелёную записную книжку, а на неё –карандаш.

Вагон постепенно наполнялся редкими путешественниками, успевшими за ночь оголодать, в восемь сорок пять за стол Лукина, который добрался до затвердевшего желтка, уселся Дмитрий, спутник семьи Пупко. Он вытащил из кармашка жилета часы, постучал по циферблату.

– Спешат на двадцать шесть минут.

– Точность – вежливость королей, – Борис Петрович нетерпеливо, но в то же время угодливо улыбнулся, – Митя, мы с вами давно знакомы, к чему такая таинственность. Скажите, зачем я вам понадобился.

– Так телеграмма, – Дмитрий взял нож, провёл пальцем по тупому лезвию, – ты получил?

– И ни черта не понял. Послушайте, это неслыханно. У меня были неотложные дела в Омске, и вот я должен сорваться с места, и нестись непонятно куда, стараясь успеть на этот поезд, чтобы вернуться обратно в Омск. Вы меня извините, Митя, но так дела не делаются.

– Двести червонцев.

– Внимательно слушаю.

Митя забрал у официантки тарелку с кашей, вмешал в разваренный рис озерцо сливочного масла.

– Шестой вагон, третье купе, – быстро сказал он. – Я проверил, он едет один. Толстый такой, как бегемот, косит под фраера, закладывает за воротник. При себе держит конверт или пакет, ты поймёшь, принеси, не распечатывая, а через час уберёшь обратно. И чтобы без твоих штучек.

– Честное благородное слово, – Борис Петрович приложил ладонь к груди, – но я бы попросил аванс.

– Получишь всё в обмен на пакет, – мужчина подул на ложку, отправил кашу в рот, – сам же сказал, давно знакомы, так что оплата против дела. Смотри, если из-за тебя дело сорвётся, ни в какой Омск ты не попадёшь.

Лукин дёрнулся, но ничего не сказал. На этом разговор закончился, Митя молча очистил тарелку, поднялся, нечаянно толкнул тощего молодого человека с фотоаппаратом и в клетчатом пиджаке, извинился и исчез в конце коридора.

– Гот моргн, – тот остановился.

– Корреспондент? – Лукин как раз почти выскреб овсяный кисель из стакана. – По-русски говоришь?

– Плохо говорю по-русски, но да, корреспондент, – тощий чуть поклонился, – хочу сесть, здесь занято?

За то время, что Митя и Лукин беседовали, вагон-ресторан набился до отказа путешественниками. Официантка сбивалась с ног, разнося тарелки и стаканы, к ней присоединился мужчина в фартуке, он подавал исключительно чай.

– Нет, прошу, – Борис Петрович широким жестом указал на кресло напротив себя, – я уже ухожу. А вот скажите, товарищ, из какой вы страны?

– Сварья. Швеция, – тощий снял пиджак, аккуратно повесил его на спинку кресла, повертел в руках меню, – я голодный, что здесь кормят?

Вагон-ресторан предлагал блюда на любой вкус, в том числе и на шведский. Корреспондент покончил с расстегаем, покрошил сыр в рисовую кашу, поднёс ложку ко рту и замер. По проходу прямо на него шёл высокий молодой человек с давно забытым лицом.

– Хийси, – прошептал швед, – проклятый демон.

Травин на иностранца, вытаращившего глаза, внимания почти не обратил. Зрительный нерв передал картинку с лицом иностранца в мозг, который отметил, что удивление должно иметь какую-то причину, возможно – прошлое знакомство, сравнил лицо с тысячами других в памяти, не нашёл совпадений, и переключил внимание Травина на официантку. Та совсем запыхалась, обслуживая пассажиров, и стояла, опершись на стойку. Из-под наколки выбился чёрный локон, ткань передника на бёдрах натянулась – выглядела девушка куда интереснее задохлика с фотокамерой. Вот только взгляд у неё был не заинтересованный, для официантки в этот момент Сергей ничем не выделялся из полусотни таких же едоков, сметающих продукты в ресторане и требующих к себе постоянного внимания.

– Я сам, отдохните.

Он подхватил поднос, нагрузил его у повара едой, тут же расплатился и уселся на свободное место в углу. Сидел Травин спиной к ходу движения, и шведского корреспондента не видел. А тот даже доедать не стал, тут же ушёл в своё купе.

Лаури Векстрём ехал в Америку. Куда быстрее можно было проделать этот путь, если сесть на пароход во Франции, и доплыть до Нью-Йорка, но редактор газеты Дагенс Нюхетер, где Лаури работал, настоял, чтобы молодой корреспондент проехался по стране Советов. Поэтому Лаури побывал в Ленинграде, Москве, и теперь ехал в Новониколаевск, чтобы телеграфировать свои впечатления о «Сибирском Чикаго», а потом сравнить его с настоящим, американским, путь к которому лежал через Владивосток и Токио.

Сегодняшняя встреча в буквальном смысле перевернула всю его жизнь. Семь лет он пытался примириться с мыслью, что брата больше нет, и не мог, но проклятый Хийси – он умер тогда, в Карелии, на его глазах. Хейки Нуримо бежал со всех ног, но не он, Лаури. Он задержался, желая выследить врага, и видел, как палачу на голову упала целая горящая изба, после такого не выживают. Бездыханное тело тащили куда-то, красные кричали, что их командир помер, и тогда только Лаури побежал по следам Нуримо к себе, в расположение остатков батальона. А потом они праздновали и своё освобождение из плена, и смерть поганого дьявола, который забрал столько жизней честных финских и шведских солдат. Война скоро закончилась, Финляндия потеряла часть Карелии, зато отстояла независимость. Хейки остался в армии, в Генеральном штабе, на досуге писал детские книжки о войне, а он, Лаури, стал газетчиком. Мирная профессия, из оружия только химический карандаш и фотоаппарат, таким Хийси не убьёшь. Значит, надо дождаться, когда русский сойдёт с поезда, отправиться за ним и наконец отомстить за Свена Векстрёма, и остальных бойцов освободительной армии, которых пытал и казнил нынешний попутчик. Ещё нужно будет найти подходящее оружие. Молодой человек не знал, где в СССР можно купить пистолет, но и с ножом он обращался неплохо, с детства его брат тренировал. А уж нож он где-нибудь достанет, да вон хоть в ресторане.

При мысли о Свене на глаза навернулись слёзы.

– Мне что-то нездоровится, – ответил Лаури на вопрос своего соседа по купе, пожилого инженера-бельгийца, лёг на полку и отвернулся к стене.

Не сказать, что с появлением попутчика Травину стало веселее. Два незнакомых человека, вынужденных ютиться вместе в небольшом помещении, так или иначе сближаются, но, как оказалось, у Сергея и его соседа по купе общих интересов было немного. О спорте Лукин знал только то, что он очень полезен для здоровья, об автомобилях – что они пришли на смену гужевому транспорту, а мотоцикл видел только в газете. Рыбалка и охота мужчину тоже не привлекали, зато он знал уйму анекдотов, среди которых попались два или три, которые Травин не слышал. Охотно Лукин говорил только о женщинах, он с таким самозабвением перечислял свои успехи на любовном фронте, что даже слюной брызгать начал, а увидев проводника в створе двери, потребовал пива.

– Я расплачусь, – заявил он, когда Михалыч принёс четыре кружки, – мелочи.

Сергей убрал в карман бумажник, поймав внимательный взгляд Лукина. Портмоне выглядело внушительно

– А не сыграть ли нам в картишки, – Борис Петрович прикончил вторую кружку, постучал по столику пальцами, – просто так, на интерес. Не желаете?

И не дожидаясь, пока Травин согласится, словно из воздуха достал колоду карт.

– В дурачка. Чего ещё делать-то, дорога длинная.

Тут Сергей согласился, время в поезде тянулось медленно.

– Хорошо, – сказал он, – если только на интерес.

Через полчаса Травин выиграл в восьмой раз. Ему постоянно приходили козыри и старшие карты, а Лукин набирал полную руку, и как ни старался, отбиться не мог.

– Да вы просто везунчик, – Борис Петрович восхищался вроде как искренне, – первый раз вижу, чтобы кому-то так везло. В розыгрыше займов участвуете? А надо обязательно, как есть, тысчёнку-другую каждый месяц имели бы. Я, знаете, просто в изумлении полном. Но ведь не может так быть, чтобы и туз, и король, и дама одному человеку пришли.

Сергей был с ним согласен. Если ни один игрок не жульничал, то выигрыш в дурака определялся не везением, а умением подсчитывать вышедшие карты, чтобы к последней раздаче взять побольше козырей. Но карты Травин подсчитывать не умел особо, и выдающимся игроком себя не считал.

– Нет, не может так быть, чтобы такое свойство у человека никак не проявлялось раньше, – заливался соловьём Лукин, – а давайте в другую игру попробуем, там умение никакое не нужно. Скажем, в очко. Вот простенькая игра, особо не схимичишь. Как смотрите?

Травин смотрел на своё везение с самого начала подозрительно, а как только Лукин завёл разговор об игре, в которую играют исключительно на деньги, и сомневаться перестал.

– Только на интерес, – предупредил он.

– Конечно-конечно, – Борис Петрович угодливо улыбнулся, его руки тасовали карты так, что уследить было невозможно, причём не блоками, а по две-три, – как же иначе. Мы ведь приличные люди.

И снова Травину везло. Правда, не так, как в дурака, но из десяти сдач он выиграл шесть, и то только потому, что седьмую специально перебрал – на валета и восьмёрку взял ещё карту, которая ожидаемо оказалась не картинкой.

– Может, по копеечке? – великодушно предложил Лукин, – а то смотрю, зеваете. Подлинного интереса нет, азарта. Да что там, давайте по алтыну ставить, авось на стакан чая хватит.

– Давай, – сказал Сергей, переходя на «ты», и достал пухлый бумажник.

За время работы в угро он навидался всякого. В основном убийц – команда Осипова именно ими и занималась, но попадались и марвихеры, и прочие воры, и шулера. Эта братия выделялась из остальных своей подчёркнутой интеллигентностью и умением стать своим в доску, иначе как облапошить какого-нибудь нэпмана или торговца, те тоже люди ушлые. Вот только часто их жертвами становились не проворовавшиеся советские служащие или торгаши, а обычные люди, которые просаживали последнее, а потом топились или совали голову в петлю. И никаких угрызений совести шулера при этом не испытывали. Основные приёмы, которые шулеры используют, Травин знал, ну а в крайнем случае у него были два основательных аргумента – кулаки. Всякие бредни про святость карточного долга Сергей не признавал.

Лукин бодро раскинул по паре карт, и игра завертелась. Сначала по алтыну, потом по гривеннику, потом дошло до рубля, Сергею везло с переменным успехом, он то набирал банк, то проигрывался почти подчистую, но всегда в последний момент выигрывал. Карты оказались меченые – с продавленными ногтем бороздками, Сергей пытался запомнить, что какая означает, но запутался, игра с мечеными картами недаром называлась у блатных «верное дело», у фраера, которого раздевали, шансов практически не было. Когда Лукин проиграл тридцать рублей, Травин решил, что пора заканчивать.

– Хватит, – сказал он, – чего-то я устал, да и есть охота.

Борис Петрович от неожиданности вздрогнул.

– Как же, тебе так везёт. Нельзя прерывать игру.

– Почему?

– Я должен отыграться.

– Глупости, – Сергей откинулся на спинку дивана, – если мне так везёт, ты опять проиграешь. Зачем рисковать, три червонца – деньги небольшие.

Попутчик замахал руками.

– Нет, я чувствую, что мне должно повезти. Давай в последний раз, – жалобно попросил он, – ставлю десять червонцев, была не была, гуляй душа-рванина. И если проиграю, вот ни капли не пожалею.

Травин усмехнулся, достал из бумажника пачку денег, присоединил к тем, что лежали на столе. Лукин жадными глазами пожирал банк, Сергей сотней не ограничился, на столе лежали триста рублей.

– Уговорил. Вот на это сыграем, и покончим, раз уж в последний раз. Но только новой колодой, нераспечатанной, а то мало ли, примелькались карты.

– Ох, – деланно вздохнул Борис Петрович, – была не была, есть такая. Только я сдаю, уж извольте.

И решительно отсчитал тридцать червонцев. Пока Лукин рылся в портфеле, разыскивая новую колоду, Травин смотрел в окно. Наконец колоду отыскали, распечатали и перетасовали, Сергей тщательно осмотрел рубашки, отметок на них не было. Молодой человек сдвинул половину стопки, две карты полетели к нему, а две остались у сдающего, тот словно случайно накрыл их рукавом пиджака. Лукин вопросительно посмотрел на Сергея, на лбу у него выступил пот, но глаза светились торжеством.

– Давай уже, не томи. Вскрывай.

Сергей кивнул, резко встал и опустил ладони на плечи попутчика, сжал. Нервные узлы взорвались болью, руки тут же потеряли способность двигаться, Лукин попытался вскочить, но Травин надавил ему на шею, достал одного туза из правой манжеты Бориса Петровича, второго – из левой, бросил на стол. Куда именно Лукин запрятал карты от якобы чистой колоды, он отлично разглядел в отражении в стекле, шулер решил не рисковать и не подрезать.

– Повезло, надо же. Два старика Блинова.

И сгрёб деньги.

– Но как же так, – запротестовал Лукин. – Надо же вскрыть.

– Тебя могу вскрыть, – мрачно сказал Травин, он уже жалел, что ввязался в игру, и ладно деньги, теперь этот гадёныш на ком-нибудь другом отыграется. – Знаешь, что за такое делают? Когда вашу братию ловят?

Лукин знал. Шулерством он занимался несколько лет назад и очень недолго, по нужде, в основном телеграфистом – на подхвате у настоящих мастеров. Карточное дело хлопотное, да и умения требует, поэтому Лукин переключился на кражи, но кое-какие навыки остались, а раздеть лоха игрой на щуп – тут большого ума не надо. Только лох сам его раздел. Не будь он таким огромным, и не случись тут у Бориса дело, которое стоит гораздо дороже, Лукин бы ещё посмотрел, кто останется в выигрыше. Но с деньгами всегда так, что-то приходит, что-то уходит.

– Признаю, был неправ, – через силу улыбнулся он, – чувства взыграли, жадность. Но что есть, то уже не изменить. Надеюсь, мы останемся друзьями.

Травин отвечать не стал, убрал деньги в карман, и отправился обедать. Водить дружбу со всякой швалью он не собирался.

Борис Петрович больше с разговорами к соседу не лез, и вообще, вёл себя тихо и мирно, даже заснул как давеча, с храпом и причмокиванием. Крутовым он решил заняться ближе к вечеру, когда до нужной остановки останется несколько часов – за это время и багаж причесать можно, и обратно вещицу вернуть, а уж как это сделать, всякие способы имелись, хоть подсыпать чего, хоть на понт взять. Проснувшись и пообедав, Лукин несколько раз прошёлся по коридору от одного конца поезда к другому. И тут же пожалел, что не сделал это раньше – в первых вагонах ехали иностранцы, их раздеть сам воровской бог велел, только времени на это не оставалось. Да и игр они русских не знали, наверняка в какой-нибудь вист только. Добычей Лукина стали два бумажника, один – с тонкой пачкой немецких марок, другой – с внушительной, только бельгийских франков. Почём меняется франк, он не знал, но банкноты достоинством в сотню, со львом и каким-то дядей в погонах, выглядели солидно. Помимо франков и марок, в бумажниках имелись и советские денежные знаки, всего на шесть с половиной червонцев. Лукин повеселел, потеря трёхсот рублей уже не казалась такой фатальной.

Как и уверял Митя, Крутов ехал один в отдельном купе, это Борис Петрович проверил тщательно, потому что попутчик – лишняя помеха. Толстяк большей частью спал, сквозь замочную скважину был виден размеренно поднимающийся живот, но иногда вставал, в основном чтобы поесть. Передвигался Крутов тяжело, печатая шаг всеми своими восемью, а то и десятью пудами, один раз Лукину даже в стенку пришлось вжаться, чтобы пропустить его мимо. Он проследовал за жертвой в вагон-салон, там подавали напитки и играла музыка. Пассажиры, большей частью иностранцы, читали газеты, курили и о чём-то беседовали на своём тарабарском языке. Друг друга они, что интересно, отлично понимали, а вот по-русски – ни бельмеса. Крутов развалился на диване, заняв две трети, громко заказал коньяк и вступил в дискуссию с каким-то китайцем, причём на иностранном языке. Говорил он бойко, размахивая руками и тыча в собеседника толстым пальцем, в паузах успевая выпить рюмку-другую. Пьяная жертва – считай, подарок.

Ужина Лукин дожидаться не стал, рассудив, что если Крутов отправится в вагон-ресторан, то там наестся, напьётся как следует, и его уже из пушки не разбудить. И поэтому в шесть вечера он стоял в коридоре возле его купе, делая вид, что читает газету. Толстяк только один раз показался из двери купе, окинул взглядом коридор, и снова скрылся внутри, судя по красному лицу и мутным глазам, ему было нехорошо.

– Дай-ка мне, любезный, пива моссельпромовского пару кружек, – остановил Лукин проводника.

– Сей момент, – тот поклонился по-старому, и через минуту передал два полуштофа с шапкой пены. – Столовое номер два, вас шестьдесят копеек.

Мужчина отдал рубль, дождался, когда проводник уйдёт, и локтем постучал в дверь купе Крутова.

– Прощения прошу, товарищ, – сказал он, – где тут товарищ Анджипаридзе, мне сказали, в этом купе едет? Не ваш сосед?

– Нет, – равнодушно ответил толстяк, сцепив руки на животе, и тут взгляд его уткнулся в кружки с пивом, – это вы у проводника взяли?

– Да, отличная штука от изжоги, – Лукин сделал ещё шаг вперёд, звякнул стеклом, – представьте, как выпью беленькой, так живот тянет, словно нечисть там завелась, а пивка глотну, и как рукой. Не желаете?

Крутов очень желал, он слегка перебрал в этом чёртовом салоне, убеждая японского дипломата в том, что седьмой конгресс коминтерна пройдёт именно в Японии, когда тамошние трудящиеся скинут капиталистов. Холодное пиво ухнуло в желудок, проясняя разум и изгоняя дурные мысли, он мигом осушил кружку, а Лукин тут же подсунул ему следующую.

– Вам нужнее, товарищ.

– Очень обязан, – Крутов и вторую выпил, посмотрел на незнакомца с нежностью, – Лев Осипович, но для вас, дорогой мой человек, просто Лёва.

Про то, что пиво предназначалось какому-то Спиридонову, он уже забыл.

– Боря, – тут же отозвался Лукин, и крепко пожал протянутые сосиски. – Лёва, сидите тут, никуда не уходите, я принесу ещё пару. Мы с вами должны выпить за знакомство.

Крутов кивнул, хотел было расцеловать спасителя, но застеснялся.

– Возьмите, – он зашарил в кармане, кое-как достал смятую пятёрку, – а то, право, мне неловко. И захватите что ли снетков.

Лукин спорить не стал, подхватил бумажку и вышел в коридор. Обычная доза порошка, который он намешал в пиво, начинала действовать через пять минут, внушительная комплекция Крутова требовала двойную дозу, но сейчас Боря сомневался, не стоило ли ещё добавить. Жертва в ожидании добавки вела себя смирно, из купе выскочить не пыталась, но пройдёт немного времени, и Крутов может сообразить, что ни банкноты с рабочим в кепке, ни обещанного пива он не дождётся, и тогда придётся придумывать что-то ещё. Но через десять минут пассажир наконец зевнул, опёрся локтями о столик, уронил на ладони голову и захрапел.