Текст книги "Оружие для Слепого"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Глава 7

Темно-зеленый «Шевроле» мчался в сторону Шереметьево. За рулем автомобиля сидел широкоплечий мужчина с подстриженными коротким ежиком седыми волосами. Сзади удобно расположился Витаутас Гидравичюс, его портфель стоял рядом. Сейчас на нем уже не было стеганой куртки, неприметной кепки, а очки в тонкой оправе лежали в футляре. На сей раз владелец кожаного портфеля был одет респектабельно.

Автомобиль остановился неподалеку от входа.

– Я тебе позвоню и сообщу, когда вернусь в Москву. Машину загонишь в гараж, – подхватив портфель, бросил Гидравичюс.

– Хорошо.

– Думаю, что раньше, чем через неделю, я не появлюсь.

Уже подходя к терминалу Гидравичюс осмотрелся.

Вместо стеганки па нем теперь была черная куртка, добротная, дорогая, с эмблемой, указывающей на принадлежность к престижному спортивному клубу.

Эмблема была вышита слева на груди шелком почти в тон к сукну куртки. Вещей, кроме кожаного портфеля, у него не было. Он тут же увидел того, кого искал: с правой стороны, у входа, стоял Николай Меньшов в джинсовой куртке, ветер трепал его светлые волосы.

Даже не поприветствовав друг друга, они вместе вошли в терминал и остановились у стойки бара.

– Ну, что скажешь?

Из телефонного сообщения Гидравичюс уже знал, что Виктор Павлович Кленов позавчера в девятнадцать ноль-ноль был убит, и теперь оставаться в Москве ему уже не имело смысла.

– Полный порядок, – негромко отозвался Меньшов.

Литовец достал из портфеля пухлый конверт и быстро передал его из-под левой руки собеседнику, так, чтобы никто из крутившихся и топтавшихся у бара ничего не заметил. Конверт мгновенно исчез во внутреннем кармане джинсовой куртки. По толщине Николай догадался: это окончательный расчет плюс обещанная премия.

– Ну, как договаривались, – сказал мужчина и, достав из футляра очки, водрузил их на нос.

– Хорошо. Если надо будет, обращайтесь, – отозвался Николай, уже собираясь вставать.

– Погоди, погоди, – глядя на бутылки, сказал Гидравичюс, – может, выпьем, и ты расскажешь мне все подробнее?

– А собственно, что рассказывать? Кто стрелял – не видели, но я догадался, кто это был.

– А я этого и не скрывал, – спокойно глядя на поблескивающее стекло стойки, произнес мужчина.

«Интересно, – думал Меньшов, – куда это он намылился?»

Спрашивать об этом собеседника, конечно, было бессмысленно, а может, он и вообще никуда не улетал – ведь без багажа… Но Николай успел заметить, как темно-зеленый «Шевроле» заказчика развернулся на стоянке и умчался по дороге, ведущей в город.

«Значит, точно улетает. Ну и хорошо, в добрый путь, – подумал Николай. – А я сегодня вечером уеду в Питер и надеюсь, вы меня долго не увидите».

– Никаких претензий? – спросил заказчик, в упор глядя на него.

– Нет, – ответил Николай.

– Тогда всего доброго, – и Витаутас, щелкнув пальцами, подозвал к себе бармена. – Чашку кофе, только некрепкого.

– Пожалуйста, минутку.

Николай ушел – вернее, сделал вид, что уходит. Он спрятался за колонну, прижавшись к ней спиной, и минут пять стоял так, разглядывая пеструю толпу с чемоданами и сумками. Вокруг звучала разноязыкая речь, ей вторили дикторы, на основных европейских языках сообщавшие о прибытиях и отлетах самолетов, о начале регистрации на тот или иной рейс. В ближайшие пятнадцать минут проводились регистрации на три рейса: Москва – Прага, Москва – Франкфурт и Москва – Амстердам.

«Интересно, куда же он? – снова подумал Николай. – Хорошо было бы знать, так, на всякий случай».

Это не имело для него никакого значения, но кто знает, может, и пригодится. И он увидел, как его собеседник, аккуратно промокнув сложенным вчетверо белоснежным платком губы, легко соскочил с высокого стула у стойки бара и направился в небольшую очередь, где шла регистрация на пражский рейс.

«Ага, значит на Прагу летит», – Николай выглянул из-за колонны и увидел, как Гидравичюс протягивает свои документы. Даже с такого расстояния Меньшову было видно, что паспорт у него не российского образца.

– Господин Гидравичюс, а багаж? – осведомилась миловидная девушка, отдавая документы.

– У меня его нет, все с собой, – он показал на портфель.

– Счастливого пути!

«Значит, летит в Прагу», – мысленно повторил Меньшов.

Больше дел в Шереметьево у Николая не было. Он отыскал свою «Мазду», сел в нес и опять почувствовал противную режущую боль в желудке и металлический привкус во рту. В пластмассовой баночке осталось всего две таблетки, хоть он и рассчитывал, что их хватит до конца педели. Николай разгрыз таблетки, запил водой. Потом посидел минут пять-шесть, глубоко вздохнул, завел машину и, выехав со стоянки, направился в Москву.

А Витаутас Гидравичюс даже не поинтересовался у девушки, проводившей регистрацию, куда следовать дальше. Он летел уже не в первый раз и чувствовал себя в терминале аэропорта как дома. Если бы понадобилось, он мог по памяти без труда нарисовать подробный план со всеми входами и выходами. Гидравичюс просто так, чтобы скоротать время, прошелся мимо киосков, полюбовался симпатичными продавщицами, торгующими всяческой мелочевкой, и подумал, не купить ли ему бутылку хорошей русской водки, но покупать не стал.

Пока не сделаны все дела, пить не стоило. Однако он уже настроился потратить немного денег и поэтому присмотрел себе скромный добротный кожаный футляр для очков. А стоил этот простенький очешник пятьдесят долларов – сумма для Гидравичюса абсолютно незаметная, отдал и забыл. Зато останется вещь на память.

События последних дней в Москве, как считал Гидравичюс, должны были стать определенной вехой в его жизни. Он понимал, что его миссия здесь окончена, во всяком случае, на время. Кленов – не какой-нибудь бизнесмен, о гибели которого поговорят-поговорят, да и забудут через неделю; Кленов – это звезда первой величины. Правда, знают о существовании этой звезды немногие, узкий круг специалистов.

Витаутас и сам слабо представлял себе, чем занимался Кленов. То, что работал он на военное ведомство – это точно, хоть сам с виду человек абсолютно не военный. Единственный ориентир – докторская диссертация у Виктора Павловича была по генетике.

Большего Гидравичюс не узнал, да и этого ему специально не сообщали. Какое отношение могла иметь генетика к военному ведомству, представить было трудно.

Ну, ладно, микробиолог, химик, даже специалист по грызунам – это еще как-то вязалось с представлениями Гидравичюса об оружии массового уничтожения…

«Но генетика до последнего времени вроде была мирным занятием», – рассуждал Витаутас, уже проходя в накопитель.

Таможни и паспортного контроля он не боялся. Ничего недозволенного с собой он не вез, наличные деньги отдал Николаю, а в его бумажнике лежали только кредитки, которыми можно воспользоваться в любой стране мира.

До этого все, что он совершал, сходило ему с рук. Ведь не сам же он действовал, и даже инструкции всегда получал не напрямую, а через связника.

Своей жизнью Витаутас был вполне доволен. Он хорошо жил еще во времена СССР, имел неплохую работу во Внешторге, часто выезжал за границу, а что еще тогда надо было человеку? Одиннадцать лет тому назад его завербовали: произошло это в той же Праге, куда он сейчас направлялся на встречу со своими хозяевами. Раньше его сотрудничество с западными спецслужбами было окутано для него самого флером романтизма: как-никак, он ощутимо вредил советской власти, которую люто ненавидел в душе. А потом, когда Советский Союз распался, эта тайная война превратилась в обыкновенную работу, дающую неплохие средства к существованию. Да и прежнего занятия он не бросил, хотя и порывался. Но как крыша работа в торговом представительстве Литовской электротехнической фирмы в Москве устраивала его настоящих хозяев. Она давала возможность легально перемещаться по всему миру, иметь многочисленные контакты, встречаться с политиками на уровне министров небольших стран, не привлекая к себе особого внимания.

Самолет чешской авиакомпании принял на борт пассажиров и взмыл в небо. Путешествовать самолетами Гидравичюс любил, хотя до Праги путь недолгий и поездом. Но он терпеть не мог идиотской, как ему казалось, стоянки в Бресте, когда пару часов меняют колеса. Выигрыш времени при путешествии по воздуху был небольшим, но ощутимым, особенно когда время для тебя – деньги.

В Праге его встретил водитель с машиной. Так было заведено, Гидравичюс к этому привык. Привык к водителю, привык к автомобилю. Даже вопроса никогда не возникало, будет его кто-нибудь встречать или нет – это было как восход солнца утром.

Неприметная «шкода» проехала по окраинам города и свернула в предместье. Здесь, среди особняков начала века, находилось довольно большое здание – оно выделялось среди своих собратьев не столько высотой, сколько протяженностью.

Длинный двухэтажный дом, похожий на школу, с колоннами, увенчанными ионическими капителями, задвинутый несколько в глубь квартала, был отгорожен от улицы тремя рядами старых тополей, уже немного подгнивших изнутри, обветшавших, грозивших рухнуть при сильном порыве ветра. Но владельцы особняка спиливать их не спешили: ведь и сам особняк был под стать этим старым деревьям. Местами осыпавшаяся краска, растрескавшаяся штукатурка, на окнах не новомодные металлические, покрытые пластиком рамы, а старая добротная дубовая столярка, уже почерневшая от времени.

У парадного входа стояла дюжина легковых автомобилей и микроавтобусов. Никаких вывесок на фасаде – можно было подумать, что это частное владение, но уж очень запущенным выглядел окружавший дом небольшом парк с обветшалым фонтаном, в котором плавали почерневшие листья. Жившие в этом районе люди помнили, что раньше в особняке находилась какая-то социалистическая контора, занимавшаяся статистикой и сгинувшая вместе с социализмом. Но мало кто знал, что изнутри теперь здание отремонтировано и оборудовано по последнему слову техники. Об этом можно было лишь догадываться, заметив небольшие телекамеры, укрывшиеся между колонн над всеми входами, даже над теми, которые никогда не открывались. Такие же камеры были укреплены на осветительных мачтах фонарей в парке, так что из здания можно было видеть все, что происходит снаружи, оставаясь при этом незамеченным.

Витаутас Гидравичюс остановился на крыльце перед входной дверью – самой обыкновенной на вид, только без ручки. Послышался щелчок, дверь плавно отворилась. В глубине небольшого холла виднелась стойка. В окружении маленьких мониторов, на которых сменялись картинки окружавших дом пейзажей, сидел мужчина в добротном черном костюме, чуть великоватом, зато не сковывающем движения. В стойку был вмонтирован небольшой плоский экран желтоватого цвета.

Гидравичюс привычно положил на него правую руку и подождал. Вспыхнул яркий желтый свет, как на ксероксе, когда тот делает копию. Мужчина посмотрел на другой экранчик, на котором сменявшиеся строчки остановились, и вежливо улыбнулся, кивком указав на белую железную дверь, тоже без ручки, с цифровым замком. После того, как Гидравичюс миновал и эту дверь, за его передвижениями охранник, сидевший на входе, уже следил при помощи камер, размещенных в здании.

Делал он это привычно, без всяких эмоций, так, наверное, как следил и за людьми, убиравшими помещения.

В коридоре без окон Гидравичюсу не встретился ни один человек. Было такое впечатление, что дом необитаем, если бы не наполнявшие его тихие звуки. Где-то стрекотали ксероксы, визжали принтеры. Он остановился перед двойной филенчатой, отлично отреставрированной дверью. Бронзовая ручка-рычаг сияла одной стороной, другую покрывала зеленоватая патина. Гидравичюс нажал ручку и вошел без приглашения: его здесь ждали.

Из-за легкого, современного письменного стола ему навстречу поднялся грузный мужчина в сером пиджаке и сером же джемпере с высоким воротом. Выглядел хозяин кабинета как-то по-домашнему, но по уверенной повадке было понятно, что в этом здании он человек далеко не последний.

Он подал руку Гидравичюсу – пожатие было крепким – и предложил по-английски:

– Присаживайтесь.

Гидравичюс устроился в низком кресле, закинул ногу за ногу, скрестил на груди руки, словно бы заслонялся от собеседника. Его портфель, с которым он прилетел в Прагу, остался у охранника на входе – такой здесь был порядок. О деле еще не было произнесено ни слова, но Витаутас уже понял: что-то не так, и не здесь, а в Москве.

– Ну, рассказывайте, – сказал хозяин кабинета.

Гидравичюс встал с кресла, подошел к столу, на котором лежала лишь тонкая кожаная папка без надписей и сложенный сотовый телефон.

– Все выполнено в точности. Кленов застрелен в подъезде своего дома позавчера, в семь вечера.

– А исполнитель? – коротко спросил грузный хозяин кабинета.

– Исполнителя тоже нет, ликвидирован в тот же день.

– Очень хорошо, – сказал мужчина, втягивая голову в плечи.

Некоторое время он сидел, глядя на свои сжатые кулаки, затем левая рука дернулась и легла на жесткую кожаную папку.

– У меня нет оснований вам не доверять, господин Гидравичюс, но нет оснований не доверять и этому. Посмотрите, – он подвинул к себе папку и раскрыл ее.

Поверх бумаг лежала большая фотография, отпечатанная на цветном ксероксе, скорее всего, сделанная фотографом-криминалистом, так как в углу стояли дата и время съемки. И дата, и время полностью соответствовали тому, что сказал Гидравичюс, да он и сам узнал в застреленном Кленова.

– Разрешите, – он подвинул папку к себе и долго всматривался в обезображенное выстрелом лицо. Теперь, когда на лице не было очков, он заметил кое-что, приведшее его в замешательство, и закусил губу.

– Все верно, господин Гидравичюс, теперь вы не ошиблись. Это не Кленов.

– А кто же? – оторопело спросил Витаутас.

Хозяин кабинета положил рядом еще две фотографии, на которых был изображен мужчина без бороды, без очков, но овал лица, лоб, волосы, нос – все совпадало: на трех снимках был один и тот же человек.

– Думаю, вам интересно будет узнать кто это?

Гидравичюс промолчал, лишь подумал:

«Не интересно, а обидно».

– Это Грязнов Сергей Петрович, майор ФСБ, он младше Кленова – сорока пяти лет от роду – и не имеет к науке никакого отношения.

– Грязнов.., майор ФСБ… – как эхо повторил Гидравичюс, затем пожал плечами. – Первый раз о нем слышу.

– Естественно. Я тоже впервые услышал это имя сегодня утром. Хотя, самое странное, вчера по одному из агентурных каналов мне пришло подтверждение, что Кленов застрелен в подъезде собственного дома.

– Можете не объяснять, – сказал Гидравичюс, устало махнув рукой, – мне уже все ясно, они подставили нам двойника Кленова.

– Надеюсь, вы понимаете и другое, – сказал хозяин кабинета, – что вам придется сегодня же вернуться в Москву.

– Тогда зачем я сюда летел? – вырвалось у Гидравичюса, но он тут же понял нелепость своего вопроса.

Скорее всего, с его прилетом хотели проверить, вычислила ли ФСБ причастность сотрудника торгового представительства литовской фирмы Гидравичюса к покушению на доктора Кленова. Если о его участии было известно, его бы взяли прямо в аэропорту.

– Вы правильно рассудили, – усмехнулся мужчина, сидевший за письменным столом. – Вы безукоризненно провели операцию, сделали все чисто. Но русские спецслужбы сработали еще чище. Я всегда считал и считаю, что с ними надо быть настороже, они не так опытны, как мы, но достаточно хитры и компенсируют недостаток средств выдумкой. Вы уверены, что исполнитель мертв и его не смогут допросить?

«А что если…» – вдруг засомневался Гидравичюс.

Труп Жильцовой он своими глазами не видел, а доверять Николаю на сто процентов после собственной промашки с Кленовым не имел права.

Хозяин кабинета поднялся из-за стола, заложил руки за спину и огромными шагами принялся мерить кабинет от дверей к окну и обратно. Гидравичюс водил головой то вправо, то влево, как суслик, вылезший из норы и ошалело следящий за вагонами проезжающего мимо поезда.

– Какие у вас есть соображения? – произнес толстяк в сером пиджаке, глядя себе под ноги.

– Пока никаких, жду указаний.

– Значит, так… – продолжил он властно. – Все, что могли, мы испробовали. Если бы у нас была хоть малейшая возможность шантажировать Кленова, мы бы ее использовали. Надеюсь, вы понимаете, ликвидация – это самое крайнее средство, к которому мы прибегаем лишь когда нет иного выхода. Сейчас именно такая ситуация. Кленов должен исчезнуть. Он слишком много знает и слишком многое может узнать в ближайшие несколько дней, месяцев. Даже он сам не скажет, когда на него снизойдет озарение и он сможет сделать открытие, на пороге которого сейчас находится.

– Что он должен открыть?

Мужчина остановился, будто наткнулся на невидимую преграду, медленно повернул голову и, сузив глаза, произнес:

– Пока весь мир, а вернее, великие державы увлекались изобретением новых разновидностей уже известного оружия – биологического, химического, ядерного – русский ученый Кленов пошел своим путем. И самое странное, ему практически не давали работать, чуть было не закрыли тему и не разогнали лабораторию. Еще несколько лет назад мы могли повлиять на ход дела, но, боюсь, не придали этому значения.., а тогда еще вмешаться было можно. Только два года назад Кленова плотно закрыли, его разработки засекретили и начали выделять деньги, огромные даже по нашим масштабам.

– А в чем, собственно, состоит его открытие?

– Он смог вычленить и обнаружить ген, отвечающий за процессы старения в организме человека.

– И что с того? – растерянно улыбнулся Гидравичюс.

– Он сейчас близок к тому, чтобы научиться управлять этим процессом.

– Управлять старением? Что же из этого следует?

– А из этого следует, что русские могут сделать фундаментальное открытие, причем такого масштаба, которое в военном деле сравнимо с открытием термоядерной реакции. Вам, надеюсь, известно, что принесло это открытие человечеству?

– Да, в курсе, – сдержанно кивнул Гидравичюс.

– Здесь все сложнее. Если объяснить популярно суть открытия господина Кленова – так, как это показывают в фантастических боевиках, то представьте себе следующее. Существует армия, молодые, здоровые парни, подготовленные, выученные, и если подвергнуть их определенным воздействиям, – а это можно сделать и из космоса, спутников у русских не меньше, чем у нас, – то эти парни за неделю превратятся в дряхлых стариков, которые будут уже не в силах держать в руках автомат. То же самое можно сделать в масштабах целого государства. На первый взгляд, все это выглядит каким-то абсурдом, полной фантастикой. Но точно так многие относились к открытию термоядерной реакции: все улыбались, не верили, что это открытие можно использовать для уничтожения людей. Результат вам известен. Поэтому мы в интересах нашей безопасности и, возможно, в интересах безопасности всего человечества хотим подстраховаться.

Пока человечество к подобным открытиям не готово.

Ведь в России политическая стабильность – блеф, относительное спокойствие держится на волоске, неизвестно кто следующим дорвется до власти. И тогда открытие Кленова смогут использовать непредсказуемые люди, джин вырвется из бутылки и не поздоровится всем. Надеюсь, я объяснил достаточно понятно?

– Но это нереально. Я не ученый, но то, что вы говорите, господин Браун, просто не укладывается в голове.

– Да, это не укладывалось и у советников по безопасности нашего президента до той поры, пока наши ученые не пришли к похожим результатам. Насколько мне известно, в русских лабораториях, которыми руководит Кленов, уже проведены эксперименты на червях, пиявках и крысах, и результаты этих открытий не оставляют места для сомнений. Механизм действует – все дело во времени, в создании технологии. Может, на это уйдут годы, может, десятки лет, но, – господин Браун поднял вверх указательный палец, – лучше будет, если открытие сделают у нас, лучше если мы будем владеть результатом, точно так, как произошло с атомной бомбой. Именно это обстоятельство остановило Сталина, когда он хотел двинуть войска на освобожденную от фашизма Западную Европу. Мы предложили господину Клепову все условия для работы, предложили столько денег, что не устоял бы никто. А он отказался. Он, видите ли, патриот своей страны. А это, господин Гидравичюс, страшнее всего. Патриоты, особенно ученые-патриоты – страшные люди; патриотизм – это то же самое, что и фанатизм. И у меня есть все основания полагать, что этот русский ученый свой шанс не упустит, открытие сделает. А мы должны сделать все, чтобы этому открытию помешать. Мы обязаны выиграть время.

Гидравичюс даже побледнел, услышав столь длинную тираду от человека обычно немногословного. В каких чинах господин Браун – об этом Гидравичюс мог только догадываться, но, судя по всему, он занимал в ЦРУ немалую должность.

– Сегодня здесь схлестываются государственные интересы. У русских сейчас денег немного, они сворачивают армию, увольняют офицеров в запас, техника ржавеет. Но ни техника, ни автоматы, ни даже ракеты им будут не нужны, если они смогут создать генетическое оружие.

– Но ведь, извините, господин Браун, от открытия до производства довольно большой путь…

– Да, большой. Но если государство пожелает, этот длинный путь можно преодолеть достаточно быстро. Мы полагаем, что на это в ближайшее время Россия бросит все силы. На это будут работать все те интеллектуалы, которые остались в военно-промышленном комплексе. А умных людей там еще хватает, поверьте, я-то знаю.

Витаутасу Гидравичюсу стало не по себе. Он, маленький человек, одиннадцать лет назад завербованный ЦРУ, должен будет убрать такого великого, судьбоносного человека, как доктор Кленов. Все это было выше его понимания.

«Неужели ставку делают только на меня? А если на меня, то какие деньги за этим стоят!»

Ведь раньше, когда он получил задание, ему не объяснили всех подробностей, лишь сказали, что ученый Кленов работает на военное ведомство. Теперь же все выглядело совсем по-другому. Если Кленова так плотно опекают, то теперь к нему не подобраться, особенно после неудачного покушения. А попадись он, Гидравичюс, в лапы русских спецслужб, то от него тут же все открестятся и обменивать его никто не станет: слишком маленький человек, просто разменная пешка, нужная лишь для того, чтобы переместиться с белого поля на черное, закрывая более важные фигуры.

– Надеюсь, теперь вам все ясно?

Гидравичюс лишь устало кивнул.

Мужчина подошел к столу и нажал невидимую кнопку. Тут же распахнулась дверь, и появились двое сотрудников в черных костюмах с кейсами в руках. Хозяин представил вошедших Гидравичюсу. Мужчины пожали друг другу руки.

– Они объяснят вам ваше задание в деталях. А я прошу прощения и оставлю вас, – и хозяин кабинета вышел, закрыв за собой дверь.

– Господин Браун объяснил вам, кто такой Кленов? – спросил один из сотрудников.

– Да, теперь я в курсе, – спокойно ответил Гидравичюс.

– Вот и прекрасно. Смотрите сюда.

Дипломат с кодовыми замками открылся, и на стол легли фотографии, схемы, белые листы бумаги. Из второго дипломата был извлечен ноутбук, его экран засветился, и на нем тоже замелькали фотографии, схемы, списки фамилий.

Гидравичюс слушал внимательно. Он понимал, что вряд ли на него делается основная ставка. В конце концов, кто он такой? Так, мелкий агент, почти любитель.

Скорее всего, будут действовать более серьезные профессионалы, а он – лишь прикрытие или наживка для отвлечения внимания спецслужб. Но возможен был и другой вариант. Спецслужбы плохи тем, что громоздки, и в них неизбежна утечка информации. Значит, о планах профессионалов ЦРУ могут узнать профессионалы из ФСБ, из русской внешней разведки, из ГРУ. А он, Гидравичюс, останется в тени, и именно он окажется ключевой фигурой. Отказаться Витаутас не мог – слишком многое знали о нем, слишком много знал он сам. Теперь на карту была поставлена не только жизнь Кленова, но и его собственная. Откажись он, сделай неверный шаг – и из Праги ему уже никуда не уехать, он останется здесь, естественно, в виде трупа. Ведь мертвые, как известно, молчат. А ему прозрачно намекнули, рассказав достаточно много, что жизнью своей он уже не располагает. Да и разговора о деньгах никто не завел, как случалось обычно – значит, ставка больше денег.

Витаутас Гидравичюс покидал ветхое двухэтажное здание с тяжелым сердцем. В голове все время крутилась одна и та же русская фраза, хоть он и привык думать то по-английски, то по-литовски:

«Херня какая-то!»

Первым его побуждением было поехать в аэропорт и улететь куда-нибудь к черту на кулички, упасть на дно и затаиться. Но он знал, что это невозможно: его сын учился в Берлине, жена с дочкой жили в Вильнюсе. А семьей Витаутас дорожил, в детях своих души не чаял.

Тем же вечером Витаутас Гидравичюс покинул столицу Чехии и самолетом чешской компании улетел в Москву. В самолете он принял сразу две таблетки от головной боли. Нервы его были на пределе, даже руки подрагивали.

На квартиру, которую снимал Гидравичюс, ему пришлось ехать на такси: от волнения перед отлетом он забыл позвонить своему шоферу, чтобы тот встретил его в аэропорту. Витаутас вспомнил об этом, только когда вышел из терминала и машинально взглянул на стоянку, как будто его темно-зеленый «Шевроле» все еще должен был стоять там, как будто и не прошло дня, за который он успел слетать в Прагу и вернуться назад.