Текст книги "Дипломатия Святослава"

Автор книги: Андрей Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Таким образом, византийские авторы сообщают о появлении летом 970 года на полях Фракии войск антивизантийской коалиции, в состав которой входили Русь, Болгария, венгры, печенеги. Что касается участия в коалиции венгров и печенегов, то эти сведения споров в историографии не вызывали. Соответствуют данные известия и фактам, касающимся прежних союзных действий печенегов и руссов, а также одновременных антивизантийских действий угров и руссов. Однако историки оставили без внимания любопытное известие В. Н. Татищева о том, что в самом начале конфликта Руси и Византии, когда еще шли русско-византийские переговоры и греки запросили о количестве русских воинов (чтобы выплатить якобы на них дань), то у руссов было всего 20 тыс. человек, «ибо венгры и поляки, идусчие в помощь, и от Киева, есче не пришли»14. Что касается союзных действий Руси и поляков, то, кроме этого известия Татищева, у нас на этот счет нет иных сведений, хотя сам по себе факт, сообщаемый историком, весьма примечателен. Он служит дополнительным свидетельством организации Святославом широкой антивизантийской коалиции. Сообщение Татищева о венграх находит неожиданное подтверждение у Скилицы. Он сообщил, что руссы действовали во Фракии, «призвав на помощь печенегов и живших западнее, в Паннонии, безобразных турок (венгров. – А. С.)». А это значит, что еще в условиях относительного спокойствия на Балканах в начале 970 года Святослав основательно готовился к предстоящему противоборству с Византийской империей и заслал посольства к печенегам и в Паннонию, призывая своих союзников на помощь15. Татищев же сообщил, что к моменту переговоров с греками венгры еще не подошли, и это, вероятно, вынудило Святослава повременить с началом военных действий. Лишь к лету союзники появились во Фракии, что и обусловило попытку Святослава продвинуться к Константинополю. Убедительное подтверждение реальности созданной Святославом антивизантийской коалиции мы находим в русско-византийском договоре 971 года. Святослав клянется в нем не только не нападать на Византию, но и обещает не наводить на владение империи Херсонес, а также на Болгарию войск других государств: «Яко николи же по-мышлю на страну вашю, ни сбираю вой, ни языка иного приведу на страну вашю и елико есть подъ властью гречьскою, ни на власть корсуньскую и елико есть городовъ ихъ, ни на страну болгарьску»16. Совершенно очевидно, что этот пункт договора был сформулирован греческой стороной и с ним согласился потерпевший военное поражение Святослав. Греки стремились взять с руссов обещание не приводить более войск «иных языков»17 на Балканы, на их крымские владения. Слишком свежа была у византийских правителей память об ударах, которые обрушили войска союзников на владения империи летом 970 года.

Таким образом, линию на создание антивизантийской коалиции, намеченную еще Игорем, успешно воплотил в жизнь Святослав. Но если Игорю не удалось выступить против Византии вместе с уграми, то при Святославе последние уже были постоянными союзниками Руси.

Сложнее обстоит дело с вопросом о месте Болгарии в этой коалиции. Чем являлось в это время Болгарское царство – русским сателлитом или союзником? Кем были ее воины – людьми, которые шли на борьбу с Византией под страхом наказания со стороны Руси, или убежденными сторонниками руссов, их товарищами по оружию?

Вопрос об истинном значении внешней политики Болгарии в 60 – начале 70-х годов X в. можно решать лишь с учетом как русско-болгарских, так и византино-болгарских отношений на каждом поворотном этапе развития событий на Балканах и в Северном Причерноморье, а также внутриполитического развития самой Болгарии. Такой подход создает возможность для определения истинной направленности дипломатических шагов древней Руси того времени в отношении Болгарского царства, понимания весьма противоречивых сведений источников об отношениях Святослава и болгар.

Мы уже отмечали, что к 967 году, то есть к моменту появления там русского войска, Болгария пришла ослабленной внутриполитическими противоречиями, отражающими процесс усиления феодальной раздробленности страны. Правительство царя Петра проводило капитулянтский по отношению к Византийской империи внешнеполитический курс, что привело с середины 30-х годов X в. к осложнению русско-болгарских отношений, но не избавило Болгарию от военно-политического давления со стороны Византии, которая стремилась сокрушить своего традиционного противника на Балканах.

Русь со своей стороны не могла мириться с тем, что издревле дружественная Болгария в последние десятилетия стала проводить антирусскую политику. Исконные русские торговые пути, и в первую очередь устье Дуная, оказались под контролем враждебного Руси государства.

Эти обстоятельства и определили решение Руси взять под свой контроль торговый путь вдоль западного берега Черною моря, овладеть Нижним Подунавьем, повернуть правительство Болгарии в русло дружественных отношений с Русью. Выполнению этих задач был подчинен первый балканский поход Святослава. Князь быстро сокрушил противника, захватил Переяславец (Малый Преслав) на Дунае, принудил болгарское правительство заключить с ним мир, перенес свою резиденцию на Дунай. Кажется, цель была достигнута. Однако эти действия привели Русь к острому соперничеству с Византией в 967–969 годах.

Византийские хронисты, рассказав о первом походе Святослава на Дунай, отметили, что руссы захватили всю Болгарию, разграбили захваченные города18. Скилица записал, что руссы «многие города и селения болгар разрушили до основания, захваченную огромную добычу превратили в свою собственность»19. Заметим, что и «Повесть временных лет» сообщает о далеко не мирном овладении Святославом подунайскими городами20.

Эти сведения дают точное представление о методах ведения войны, использовавшихся как Русью, так и другими государствами того времени. Болгария была на данном лапе противником Руси, и удар по ее крепостям на Дуиае был нанесен с учетом этого обстоятельства по всем тогдашним «законам» военного времени. Сюда же относится и захват добычи, дележ ее между победителями. Что касается сообщения византийских хронистов о захвате Святославом всей Болгарии, то оно противоречит истине. Едва Святослав укрепился на Дунае, как военные действия были прекращены. Болгария сохранила свой государственный суверенитет, в Преславе появляется византийское посольство, болгарские послы направляются в Константинополь. Судя по последующим событиям, сохранила Болгария и свою армию, которая возобновила военные действия против руссов, когда Святослав поспешил на выручку Киева.

Таково, по нашему мнению, было истинное положение дел в 967–968 годах.

В период событий 969 или начала 970 годов ситуация в известной степени повторилась. Руси вновь пришлось иметь дело с различными группировками в правящих кругах Болгарии. Провизантийская тенденция вновь взяла верх во внешней политике страны. Вступив в союз с империей, болгарское правительство готовилось при поддержке Византии к противоборству с Русью, однако Никифор Фока не предоставил помощи Болгарии ни в 968, ни в 969 году. Лев Дьякон не дает объяснения такого положения. Когда он рассказывает, что болгары «с воздетыми руками умоляли императора защитить их» и Никифор Фока не шевельнул для этого и пальцем, византийский хронист объясняет это тем, что в то время греческие войска взяли Антиохию21. Но данный аргумент, казалось бы, должен говорить совсем об обратном – о появлении у империи возможностей для войны против другого соперника. Далее хронист сообщает об окончании царствования Никифора Фоки. Причины пассивности Византии на Балканах в 968–969 годах в «Истории» Льва Дьякона не указаны.

Сопоставляя все уже рассмотренные обстоятельства, мы можем здесь повторить уже сделанный вывод не только о нежелании империи в этот период вступить в открытое противоборство с Русью, но и о традиционном стремлении Византии использовать все возможные средства для дальнейшего ослабления Болгарии. Подталкиваемая империей к борьбе с Русью, Болгария вновь оказалась один на один с могучим северным соседом. Провизантийская правящая группировка, осуществляя близорукую политику соглашения со своим традиционным врагом – империей, вела страну к катастрофе.

События, разыгравшиеся под Переяславцем во время второго похода Святослава на Дунай, лишь подтверждают сложность и противоречивость положения в тогдашнем болгарском обществе. Взяв вторично штурмом Переясла-вец, Святослав, по сведениям Устюжской летописи, «казни в нем изменников смертию»22. Согласно данным В. П. Татищева, в Переяславце среди горожан после ухода Святослава не было единства. Воевода Волк бежал из города именно потому, что обнаружил «согласие» части жителей с подошедшим к городу болгарским войском. Святослав расценил этот факт как измену и казнил провинившихся. Это может означать, что в Переяславце существовали две партии, одна из которых проявила себя лояльной Руси, другая же выступила против нее при первом удобном случае.

Можно не согласиться с такой трактовкой данного факта, поскольку в применении к событиям в Переяславце он находит отражение лишь в известиях русской летописи и Татищева, чье сообщение также восходит к русскому источнику. Однако оказывается, что в цепи последующих событий данный факт не единичен. Еще дважды византийские хронисты сообщают о расправах Святослава с болгарами.

Первое сообщение относится к событиям в Филиппо-поле (Пловдиве). Лев Дьякон отмечает, что Святослав изумил всех своей «врожденной свирепостью», так как, «по слухам», после взятия Филиппополя он посадил на кол двадцать тысяч человек пленных, чем заставил болгар покориться своей власти.

Это было время, когда Русь вступила в противоборство с империей, руссы появились в южной Болгарии и овладели Филиппополем.

Историки Мутафчиев, Левченко отмечали, что в этом городе, находившемся в непосредственной близости от Константинополя, сильнее всего чувствовалось византийское влияние, и, вступив в южную Болгарию, Святослав нанес удар именно по той части болгар, которая активно поддерживала союз с империей и, вероятно, оказала руссам активное сопротивление24. П. О. Карышковский высказывает даже предположение, что Филипполь до появления здесь Святослава был захвачен греками и расправу руссы учинили над пленными греками25.

И Лев Дьякон, и Скилица, и Зонара сообщили также о репрессиях Святослава в Доростоле на последнем этапе войны. Лев Дьякон пишет, что запертый в Доростоле русский князь, видя, как болгары покидают его, начинают поддерживать греков, и понимая, что если все они перейдут на сторону Цимпсхия, то дела его кончатся плохо, казнил в Доростоле около 300 «знаменитых родом и богатством мисян», остальных же заключил в темницу26.

Об этом же говорит и Скилица, сообщивший, что количество посаженных в тюрьму достигло 20 тыс., и отметивший, что это произошло после неудачной для руссов битвы под Доростолом27. Зонара полагал, что Святослав заточил часть горожан, «боясь, как бы они не восстали против него»28.

Таким образом, Святослав учел опыт Переяславца, жестоко подавив сопротивление провизаытийски настроенной части населения (о чем говорит сообщение Льва Дьякона о «знатнейших родом и богатством» жителях Доростола) и нейтрализовав колеблющихся.

Необходимо учесть и факты отпадения болгарских городов от союза со Святославом по мере успехов войск Цимисхия и его продвижения к Доростолу. В частности, Плиска и другие города «отложились от руссов» и перешли на сторону греков после взятия Цимисхием Преславы29.

Все это говорит о непрочности русских позиций в Болгарии, о сильной антирусской оппозиции, вскормленной в течение десятилетий провизантийской политикой правительства Петра. Проводниками этой политики в Болгарии были царский двор, а также часть знати. Поэтому именно их сопротивление Святославу надлежало преодолеть прежде всего.

Данной цели русский князь достиг мерами более решительными, чем во время первого похода. Здесь и жестокое подавление противников из числа болгар, и занятие ряда болгарских крепостей (например, Филипполя), и направление русского отряда во главе со Сфенкелем в столицу Болгарии Преславу, где находились царь Борис и его семья, болгарский двор.

Эти меры явились одним из факторов, благодаря которым византийское влияние в болгарском руководстве было преодолено и Болгария из противника Руси стала ее союзником. Факт союзных действий руссов и болгар византийские хронисты объясняют лишь страхом болгар перед руссами, а также возмущением болгарского населения действиями Византии, которая навлекла на Болгарию русское нашествие.

Однако анализ источников показывает, что византийские авторы и здесь допускают определенную тенденциозность. И Лев Дьякон, и Скилица, заявляя о враждебности болгарского населения к Руси и его приверженности союзу с Византией, в то же время приводят такие факты, которые не укладываются в эту схему. В историографии, в частности, отмечалось, что сообщение Льва Дьякона об участии болгар в сражениях за Преславу и о том, что их «много пало» там и они отчаянно защищали болгарскую столицу, указывает на наличие болгаро-русского антивизантийского военного союза в это время30. Отмечались также факты лояльного отношения руссов к правительству царя Бориса. В Преславе к моменту штурма греками болгарской столицы хранилась не тронутая руссами «казна мисян»; царь Борис был захвачен греками не во дворце, а во внешним городе, причем на нем были царские знаки отличия. А это значит, что Борис, продолжая оставаться царем Болгарии, вовсе не был пленником и не содержался под стражей31, как на этом настаивали в первую очередь болгарские историки Дринов, Благоев, Зла-тарский, а также Успенский32. Причем Златарский даже заметил, что Сфенкел стерег в Преславе болгарские сокровища и плененных Бориса и его семью. Для кого и зачем стерег – этого, к сожалению, историк не объяснил. А Успенский писал, что Святослав предал огню и разграбил Преславу.

П. Мутафчиев обратил также внимание на слова Льва Дьякона о гибели византийского полководца Иоанна Куркуаса, который опозорил себя грабежами болгарских христианских храмов. Из этого историк сделал вывод о том, что руссы вопреки своей военной практике не тронули болгарские православные святыни33.

В этой же связи рассматривалось и сообщение Льва Дьякона о том, что во время сражения за Доростол греки находили среди убитых противников женщин, которые сражались против армии Цимисхия с оружием в руках наравне с мужчинами. П. О. Карышковский и Г. Г. Лигаврип высказали верное, на наш взгляд, мнение, что в данном случае речь идет о болгарках, сражавшихся рядом со своими соотечественниками, так как русским женщинам здесь взяться было неоткуда34. К атому можно было бы добавить еще несколько фактов, которые до сих пор не были отмечены в историографии. Так, обращает на себя внимание сообщение Льва Дьякона о том, что в тот момент, когда Цимисхий обрушился на Преславу, там находился Калокир, претендент на императорский трон35. В Преславе же он находился в прямой близости к болгарскому двору, а это значит, что в данном случае болгарский двор был не только олицетворением антивизантийской политики, но пользовался определенными государственными прерогативами. Этот, кажется, незначительный, на первый взгляд, факт ярко высвечивает наличие болгарской государственности в это время, определенной суммы прав, которыми располагал Борис как царь Болгарии, союзный характер отношений Болгарии и Руси.

Следует упомянуть и о ночной вылазке руссов из осажденного Доростола, о которой рассказал Скилица. Две тысячи руссов однажды ночью ушли на Дунай в поисках пищи и, попутно разгромив отряд греков, благополучно вернулись в город36. Трудно представить, что эта дерзкая экспедиция была осуществлена без помощи болгар.

Однако нам представляется, что доказательства болгаро-русского союза в 969–971 годах заключаются не только в этих, пусть и весьма значительных, но все-таки единичных фактах, а во всем строе отношений Руси и Болгарии, Византии и Болгарии в это время.

После 969 или начала 970 годов, то есть после вторичного взятия Переяславца, Русь и Болгария больше не ведут военных действий. Византийские хронисты лишь сообщают о казнях в Филиппополе летом 970 года, но это было уже время русско-византийской войны. Нетронутыми оставались Преслава, Плиска и другие болгарские города. За исключением болгарской столицы, в них не было русских гарнизонов, что проявилось в тот тяжелый для руссов момент, когда после взятия греками Преславы депутации этих городов явились к Цимисхию и заявили о своей лояльности императору37. Об этом же говорит и сообщение Льва Дьякона, что Святослав весьма опасался перехода болгарского населения на сторону неприятеля, так как в этом случае дела его пошли бы совсем плохо38. Византийский автор, тем самым противореча своей концепции о борьбе болгар со Святославом, признал, что в ходе войны руссы опирались на болгарское население и лишь в конце войны эта опора потеряла свою прочность.

Необходимо учитывать и местонахождение самого Святослава весной 971 года. Когда греческая армия прошла через Балканы и неожиданно появилась около болгарской столицы, Святослав находился на Дунае в крепости Доростол. П. Мутафчиев считал, что русский князь оказался там для отражения нападения императорского флота39. Но заметим, что весной 971 года Святослав не ожидал нападения греков ни на суше, ни со стороны Дуная и тем не менее находился в Доростоле «со всею ратью»40. А это значит, что Подунавье и в это время являлось основной целью пребывания Святослава на Балканах. Кроме русского отряда, размещенного в Преславе, других русских войск на территории, контролируемой болгарским правительством, не было. Византийские хронисты, рассказав о взятии Преславы, затем сразу же переходят к описанию боев руссов и греков под Доростолом и за Доростол.

Теперь обратимся к системе отношений Византии и Болгарии в 970–971 годах. На эту сторону вопроса историки, как правило, не обращали внимания, хотя и отметили, что в ходе войны 971 года Иоанн Цимисхий нарушил свои обещания болгарам, захватил в плен Бориса, детронизировал его, подчинил себе Восточную Болгарию. Но дело, на наш взгляд, заключается не только в этих финальных антиболгарских действиях Византии, а во всем строе византино-болгарских отношений в 970–971 годах. С весны 970 года империя оказалась в состоянии войны с двумя государствами – Болгарией и Русью, то есть пришла к тому, чего старался избежать Никифор Фока в 966–968 годах. Тогда империи удалось предотвратить сближение двух государств, отвлечь Святослава с Дуная на родину, оказать помощь провизантийски настроенной болгарской знати и направить Болгарию против русских гарнизонов на Дунае.

К концу 969 – в начале 970 года положение коренным образом изменилось. Болгария выступает как враг империи, и сведения византийских хронистов, несмотря на их попытки скрыть этот факт, не оставляют на этот счет никаких сомнений.

Едва переговоры со Святославом зашли в тупик, Цимисхий приказал Варде Склиру и патрикию Петру отправиться в пограничные с Болгарией области, зимовать там и не допускать русских набегов на византийские владения. А это значит, что византийские армии оказались в прямой близости от ряда болгарских городов, в том числе Филиппополя (Пловдива). Последующий удар Святослава по этому городу, казнь там 20 тыс. врагов указывают на то, что греки в ходе начавшихся летом 970 года военных действий заняли при поддержке своих сторонников из среды болгарской знати некоторые южноболгарские города, и в первую очередь Филиппополь. В ходе войны с Византией Святославу пришлось брать провизантийски настроенные или даже занятые греками южноболгарские города. Зимой и ранней весной 970 года империя вступила в прямое противоборство с Болгарией.

Наиболее серьезным аргументом, говорящим о наличии византино-болгарских противоречий в 970–971 годах, является участие болгарского отряда в боях против греков при Аркадиополе летом 970 года, когда болгары и руссы составляли одну часть союзного войска, угры – вторую и печенеги – третью. В преддверии этой битвы Варда Склир заслал в лагерь противника своих лазутчиков. Они были одеты «в скифское платье» и знали «оба языка»41. Вполне очевидно, что речь шла о болгарском и русском языках. Таким образом, и этот факт указывает на то, что в сознании как греков – участников событий, так и позднейшего хрониста Болгария являлась военным противником империи.

Затем Святослав заключил мир с Иоанном Цимисхием. Широкие военные действия были прекращены, хотя дерзкие набеги руссов на владения империи продолжались. С этого времени ни о каких военных действиях болгарских войск против империи мы также не имеем сведений. Однако враждебное отношение Византии и к Руси, и к Болгарии сохранилось.

Зимой 970–971 годов Цимисхий готовил свои войска и флот для войны с руссами. В пасхальные дни 971 года Цимисхий принял решение прорваться сквозь балканские теснины и выйти в Северную Болгарию. Судя по описанию Льва Дьякона, положение империи в это время было критическим. Обнаружив, что проходы в горах не охраняются неприятелем, император поставил перед армией задачу пройти по «тесным и непроходимым дорогам» и вступить «в их землю». При этом совершенно ясно, что речь здесь идет именно о болгарской земле. Это становятся особенно очевидным при анализе последующего текста. Цимисхий сказал, что первая задача – взять «столицу мисян» Преславу, после чего будет легче преодолеть и сопротивление руссов42.

Императору возражали, указывали на опасность этого военного предприятия, но он считал риск оправданным, если счастье «висит... на волоске».

Сообщение о молениях, предпринятых императором, также указывает на всю серьезность положения империи. Перед началом похода Цимисхий преклонил колена в знаменитом храме Христа Спасителя, а затем горячо молился за победу в не менее известном храме Богоматери во Влахернах43, где греки не раз до этого стремились найти духовную поддержку в грозные минуты опасности.

Особенно Цимисхий надеялся на неожиданность наступления именно в дни пасхи44. Это говорит о том, что его противником, кроме руссов, были и православные болгары, которые, как и греки, широко отмечали этот религиозный праздник.

Почему же не охранялись балканские проходы? Святослав был. как мы знаем, на Дунае и непосредственно не руководил защшой болгарской границы. Мы предполагаем, что в этих условиях охрану проходов должны были взять на себя болгары совместно с руссами, находившимися в Преславе. Однако сделано этого не было, и не только из-за беспечности, как полагают некоторые историки, но и потому, что граница между Византией и Болгарией проходила, как известно, не вдоль этих теснин, а южнее Балканского хребта. Пограничным с Византией был город Филиппополь, занятый Святославом в ходе военной кампании 970 года. Располагать охрану в горных проходах внутри своей же территории было бы мерой сверхосторожности. Что касается «беспечности» руссов, то, думается, такое заявление требует определенных оговорок. Конечно. Святослав и его болгарские союзники не предусмотрели столь неожиданной и рискованной атаки со стороны греков в столь неподходящее время и в условиях заключенного мира. Но определенные подозрения у Святослава относительно непрочности соглашения, заключенного летом 970 года с Цимисхием, видимо, имелись. Иначе чем объяснить появление русского посольства в греческом лагере, о котором сообщил Скилица45, и то, что сами греки посчитали его разведкой? Вопрос об охране балканских проходов, таким образом, находился в ведении болгарских сластей, и ни они, ни находившийся в Преславе Сфенкел не сумели обеспечить безопасности Северной Болгарии.

События, развернувшиеся под Преславой, а затем после взятия греками болгарской столицы, также подтверждают наше мнение о ведении Византией против Болгарии настоящей войны как против своего постоянного противника. Два дня продолжался штурм Преславы, которую вместе с русским отрядом отчаянно защищали болгары. Взяв город, греки вели в нем себя как завоеватели. Они ходили по улицам, убивали "неприятелей", «грабили их имения», то есть подвергали разгрому имущество болгар. Разграбили они и казну болгарского царя, которая хранилась во дворце в полной неприкосновенности во время пребывания в городе отряда Сфенкела.

После ухода под Доростол Иоанн Цимисхий оставил в городе «достаточную стражу», то есть военный гарнизон; ото также указывает на военный характер отношений Болгарии и Византии тех дней46.

К этому следует добавить п сведения византийского хрониста, на которые уже было обращено внимание в историографии, о разграблении Иоанном Куркуасом православных болгарских святынь, а также другой яркий факт, обойденный историками молчанием. Скилица сообщил, что после взятия Преславы и движения к Доростолу Цимисхий «отдал на разграбление своему войску захваченные многие города и крепости»47. Греки шли по болгарской территории, как завоеватели.

Вместе с тем Цимисхий стремился выдать себя за друга болгар, объявил в Преславе о том, что он ведет войну не с Болгарией, а с Русью, обещал болгарам отомстить за те обиды, которые им наносили руссы. Это были фальшивые обещания, рассчитанные на то, чтобы, обманув болгарское население, привлечь его на свою сторону, вызвать возмущение против Святослава идущих за ним болгарских союзников.

Этот обман обнаружился уже в первые дни войны. Но особенно ярко он проявился в ходе дальнейших военных действий и после ухода руссов из Болгарии.

Лев Дьякон сообщил, что Иоанн Цимисхий «покорил мисян». Болгарские города Преслава и Доростол были соответственно переименованы в Иоаннополь и Феодорополь48. Яхья Антиохийский приводит факт о том, что после ухода Святослава из Болгарии Цимисхий «назначил от себя правителей над теми крепостями»49. А это значит, что греческие гарнизоны были размещены во всех крупных болгарских городах, а не только в Преславе.

А потом последовала тягостная для Болгарии процедуре детронизации царя Бориса. Он был отправлен вместе с братом Романом в Константинополь. Иоанн Цимисхий устроил себе триумф – торжественный въезд в Константинополь. Характер этого триумфа указывает, кто являлся истинным врагом империи, над кем она столь торжественно праздновала победу. В условиях, когда руссы были уже далеко, таким противником оставалась Болгария.

На едущую впереди колесницу были возложены болгарские символы царской власти: багряные одеяния, венцы, а также священная для болгар икона Богородицы. Сам Цимисхий верхом на коне в сопровождении блестящего эскорта следовал за колесницей. Корона болгарских царей была отдана им в храм св. Софии, а затем в императорском дворце Борис сложил с себя царские знаки отличия – драгоценную одежду, царскую обувь. Ему было присвоено звание магистра. Так империя отпраздновала победу над Болгарией.

Этот финал соответствует общей линии Византии по отношению к Болгарии в 970–971 годах. Рассмотренные события позволяют сделать вывод о том, что Болгарское царство в это время было союзником Руси и противником Византии, что империи пришлось бороться в течение двух лет с мощной коалицией, ядром которой являлись Болгария и Русь.

Теперь нам становятся понятными рассуждения императора о критическом положении Византии зимой 970– 971 годов. Империя стояла перед лицом двух мощных противников, и неожиданный прорыв через Балканы был для византийской армии едва ли не единственной спасительной возможностью.

Лишь теперь мы можем обратиться к очень важному свидетельству армянского историка Степаноса Таронского о войне Византии и Болгарии в ото время. Он писал: «Потом он (Иоанн Цимисхий. – А. С.) отправился войпою на землю Булхаров, которые при помощи Рузов [Русов] вышли против кир – Жана (Иоанна Цимисхия. – А. С.), и когда завязался бой, Рузы обратили в бегство оба крыла греческого войска». Рассказав далее о ходе военных действий на территории Болгарии в 971 году и о победе Цимисхия, историк сообщает: «Он многих положил на месте, а остальных разогнал в разные стороны и принудил булхарский народ покориться»50. Речь здесь идет о войне Византии против Болгарии, союзником которой выступала Русь, и о последовавшем покорении страны51.

* * *

В свете всего вышеизложенного мы можем сделать некоторые выводы о дипломатической деятельности Святослава с конца 969 года до времени решающих боев за Доростол, то есть до июля 971 года.

Прежде всего следует подчеркнуть, что ни о какой единой внешнеполитической линии Болгарии этого периода не может быть и речи. Нет также оснований говорить об исключительно провизантийской, а затем исключительно прорусской ориентации болгарского правительства в целом в 969–971 годах. За спиной царя Бориса шла ожесточенная борьба двух группировок болгарской феодальной знати, одна из которых ориентировалась на Византию и занимала ярко выраженные антирусские позиции, а другая стояла за традиционную дружбу Болгарии и Руси. Эти линии наметились, как указывалось в историографии, уже в первые годы после смерти царя Симеона и получили дальнейшее развитие в период усиления феодальной раздробленности Болгарии в 60-х годах X в.

Провизантийская политика правительства царя Петра, постоянные уступки и лавирование Болгарии по отношению к империи поставили страну на грань катастрофы. Используя провизантийскую ориентацию болгарский правящей группировки, Византия настойчиво добивалась военного, экономического и политического ослабления Болгарии. Основная цель империи в отношении Болгарии и в 60-х годах оставалась прежней: сокрушить своего постоянного противника на Балканах. И в этом смысле попытка столкнуть Болгарию и Русь, с присутствием которой на Дунае Византии пришлось временно примириться, вполне соответствовала духу византийской поли гики по отношению к Болгарии тех лет.

Появление Святослава на Дунае в 967 году нейтрализовало сторонников Византии в правительстве Болгарии, и Петр был вынужден заключить с Русью мир, уступить ей Нижнее Подунавье. Однако в 968 году антирусские настроения в болгарской правящей верхушке, инспирируемые Константинополем, вновь усилились, что привело ко второй болгаро-русской войне 969 года. Измена болгар в Переяславце, репрессии в Филиппополе и Доростоле, отпадение болгарских городов после взятия греками Преславы указывают на то, что Провизантийская партия в Болгарии имела мощные корни, особенно среди знати, в южноболгарских районах. В то же время все приведенные факты болгаро-русского боевого сотрудничества в 970– 971 годах показывают, что начиная с зимы 969–970 годов в болгарском правительстве взяли верх сторонники союза с Русью. Этот союз между двумя государствами был заключен, как правильно отметил А. Стоукс, вскоре после вторичного взятия Святославом Переяславца52. Болгария отныне стала союзным Руси государством. Благоев, Мутафчиев, Стоукс и некоторые другие историки полагали, что подлинным хозяином страны стал Святослав, а Борис был фиктивным правителем. Мы согласны с тем, что Борис действительно являлся лишь формальным носителем царской власти, но это не значит, что на деле власть принадлежала руссам. На сей раз политика страны определялась антивизантийской партией, стоявшей за спиной Бориса. Болгария не была лишена самостоятельности и, оставаясь суверенным государством, проводила в 970– 971 годах четко выраженную антивизантийскую политику.