Текст книги "Варяго-Русский вопрос в историографии"
Автор книги: Андрей Сахаров
Соавторы: Лидия Грот,Сергей Азбелев,Аполлон Кузьмин,Михаил Брайчевский,Владимир Мошин,Вячеслав Фомин,Д. Талис
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 62 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
Варяго-Русский вопрос в историографии
М.: Русская панорама, 2010
Оглавление
Оглавление
Фомин В.В. Слово к читателю
Мошин В.А. Варяго-Русский вопрос
Фомин В.В. Комментарии ответственного редактора к монографии В.А.Мошина «Варяго-русский вопрос»
Грот Л.П. Путь норманизма: от фантазии к утопии
Исторический яд готицизма
Культурно-историческая обстановка, обусловившая возникновение утопий шведского готицизма и рудбекианизма
Готицизм как реакция на антиготскую пропаганду итальянских гуманистов
Рудбекианизм, исторические взгляды эпохи Просвещения и норманизм
Современный норманизм – наследник готицизма, рудбекианизма и утопий эпохи Просвещения
Фомин В.В. Ломоносовофобия российских норманистов
Часть первая. Ломоносовофобия и ее норманистские истоки
Южнобалтийская родина варягов, или научная несостоятельность норманской теории
Байер, Миллер, Шлецер и Ломоносов как историки
Ненависть Шлецера к Ломоносову и ее причины
Ломоносов и антинорманизм в трудах норманистов начала XIX в. – 1941 г.
Ломоносов и антинорманизм в трудах послевоенных «советских антинорманистов» и современных российских норманистов
Уровень знания нынешних «ломоносововедов»– гуманитариев творчества Ломоносова и варяго-русского вопроса
«Технарь» Карпеев и геолог Романовский о Ломоносове-историке и антинорманизме
Часть вторая. Ломоносовофобия современных археологов и филологов
Ломоносов и антинорманизм в трудах археологов Клейна, Петрухина, Мурашовой
Клейн как специалист по творчеству Ломоносова и варяго-русскому вопросу
Бойся данайцев, дары приносящих
Петрухин и Мурашова как специалисты по творчеству Ломоносова и варяго-русскому вопросу
Учитель и ученик: Клейн и Носов
Антинорманизм и варяго-русский вопрос в трактовке филолога Мельниковой
Наука и нравственность
Кузьмин А.Г. Одоакр и Теодорих
Кузьмин А.Г. Руги и русы на Дунае
Сахаров А.Н. 860 год: начало Руси
Брайчевский М.Ю. Русские названия порогов у Константина Багрянородного
Талис Д.Л. Росы в Крыму
Азбелев С.Н. Гостомысл
Список сокращений
Фомин В.В. Слово к читателю
2010-2015 гг. – годы особые в жизни современной России, поскольку они наполнены многими знаковыми юбилейными событиями, сквозь призму которых охватывается вся история нашего Отечества. И празднование которых позволит не только вспомнить и уточнить – с чего начинается Родина, но и как она мужала, как расцветала, как терпела бедствия, как их преодолевала, а вместе с тем еще раз и очень серьезно задуматься о нашей огромной ответственности перед прошлым, а значит, перед будущим.
И прежде всего, конечно, будем вспоминать о нашей величайшей трагедии и нашем величайшем триумфе – о Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. 70 лет со дня ее начала... 70 лет Сталинградской и Курской битв... 70 лет Великой Победы над фашистами, спасшей мир от ужасов «коричневой чумы». И эти 1418 дней и ночей той страшной войны должны пройти перед нами не только в победном марше и в чествовании героев фронта и тыла, но и с сопереживанием тяжести каждого этого дня, с ощущением боли отступления и горького отчаяния 1941-1942 гг., но не сломивших ни мужчин, ни женщин, ни детей, с ощущением того невероятного нечеловеческого напряжения, которым налилась вся страна, что позволило ей выстоять в столкновении с самой лучшей армией и техникой того времени, с потенциалом, многократно превышающим ее потенциал (ведь с нами воевали не только немцы), с ощущением отсутствия среди нас не родившихся миллионов наших сверстников, возможно, более способных и более одаренных, чем мы, и которые, возможно, распорядились бы судьбами своей Родины лучше, чем мы.
Юбилеи Великой Отечественной войны тесно переплетаются с юбилеями Первой мировой войны, также бывшей для нас Отечественной, – столетие со дня ее начала в 2014 г., столетие подвига русских солдат и офицеров 1914– 1915 гг., ценой своей жизни предопределивших разгром Германии в 1918 г.
Другие юбилеи нашей истории во многом, думается, помогут понять причины бед и горестей, побед и взлетов, пережитых страной в XX веке.
18 июня 860 г., т. е. 1150 лет тому назад, русский флот подошел к Константинополю – столице мощнейшей Византийской империи, тогдашней «сверхдержавы». Этот факт оставил многочисленные упоминания о нем в византийских, западноевропейских хрониках и русских летописях. В нынешнем же 2010 г. исполняется 1000 лет славному, но далеко не самому древнему русскому городу Ярославлю и 825 лет созданию величайшего произведения – Слово о полку Игореве.
В 2011 г. страна будет чествовать 50-летний полет Ю.А.Гагарина в космос и 300-летний юбилей со дня рождения своего величайшего сына, величайшего ученого и просветителя – Михаила Васильевича Ломоносова. Тогда же исполняется 1100 лет победоносному походу русского князя Олега на Константинополь (Царьград) и заключению русско-византийского договора, сохранившегося в Повести временных лет.
Много важных юбилеев приходится на 2012 год. Первый из них знаменует 200-летие и Бородинской битвы, и изгнания из России многоязычной армии Наполеона, и начала вызволения русскими воинами из под его владычества Западной Европы. Как очень емко выразил значение той немеркнущей с веками Победы А.С. Пушкин, «в бездну повалили мы тяготеющий над царствами кумир и нашей кровью искупили Европы вольность, честь и мир». Второй юбилей – это 400-летняя дата освобождения Москвы от польско-литовских захватчиков и начала восстановления многовековой государственности, порушенной страшным «Великим Московским разорением» – Смутным временем. Третий юбилей – это 1130-летняя годовщина возникновения крупнейшего государства европейского раннего Средневековья, именуемого в источниках Русь, Русская земля, Русская страна и население которого называло себя русью, русскими, русинами.
Вместе с тем 2012 г. – это и 1150-летняя годовщина призвания восточнославянскими и угро-финскими племенами варягов и варяжской руси, чьи представители в лице князей, бояр, дружинников, купцов самым активным образом и, что следует подчеркнуть обязательно, с тонким знанием дела участвовали в возведении российской государственности, не только блестяще выдержавшей тяжелейшими испытаниями проверку на прочность, но и неоднократно уберегавшей – гибелью десятков миллионов жизней и неподдающихся исчислению духовных и материальных ценностей – европейские народы и саму европейскую цивилизацию от гибели.
Все названные юбилеи вызовут пристальный интерес, и, к сожалению, не только здоровый. Сколько фантазий и фальсификаций родилось на наших глазах вокруг Великой Отечественной войны, в чем усердие проявили – какой страшный грех! – наши же соотечественники, в том числе профессиональные историки. Этих фантазий и фальсификаций столь много, они столь часто произносятся с разных трибун и экранов, и они столь тесно переплелись с правдой, что очень трудно увидеть в них ложь. И эти фальшивки, выдаваемые за «новый взгляд» и за «новый подход», якобы сокрушающие стереотипы и разрушающие комплексы, на самом же деле разрушают нашу историческую память и деформируют историческое сознание молодежи, тем самым ставя под вопрос само будущее России.
Но не только историю XX в. переписывают «объективно мыслящие историки». Они с каким-то все же непонятным для нормальных людей удовольствием и злорадством ищут пятна на героях русской истории, включая «Грозы двенадцатого года», на М.В.Ломоносове, на Дмитрии Донском, на Александре Невском, очень свободны в полетах своих фантазий по истории Киевской Руси. А ведь Киевская Русь, ставшая колыбелью русских, белорусов и украинцев, – это начало многих наших начал, в связи с чем так опасны отступления от истины в ее изучении. И особую опасность в этом плане представляет норманская теория, в силу своего многовекового тотального господства в науке навязавшая нам ложный взгляд на наше же прошлое. В результате чего фальшивка, примитивно сработанная шведами в Смутное время, что летописные варяги-русь якобы и есть их далекие предки, обрела статус абсолютной истины. Но, как и любая другая фальшивка, эта выдумка, на основе которой шведы в XVII в. сконструировали норманскую теорию, призванную «исторически» обосновать их притязания на Прибалтику и на подчинение шведскому контролю всех морских путей из России на Запад [1]1
См. об этом подробнее: Фомин В.В. Варяги и варяжская русь: К итогам дискуссии по варяжскому вопросу. – М., 2005. С. 17-47; его же. Начальная история Руси. – М., 2008. С. 9-16; его же. Варяго-русский вопрос и некоторые аспекты его историографии // Изгнание норманнов из русской истории. М., 2010. С. 340-347; а также раздел «Антинорманизм и варяго-русский вопрос в трактовке филолога Мельниковой» в публикуемой в настоящем сборнике монографии: Фомин В.В. Ломоносовофобия российских норманистов.
[Закрыть], лишена доказательной базы. По причине чего норманисты крайне нервно реагируют на критику в свой адрес, клеймя ее, при этом старательно избегая разговора по существу, для которого свойственны и спокойный тон, и оперирование надлежавшими фактами, как «ненаучная» и как «патриотичная».
Настоящий сборник отделяет, как и предыдущий выпуск, науку от тенденциозности, факты от ошибок и показывает полнейшую непричастность норманнов (шведов) к варягам и варяжской руси. И делается это не в силу патриотических побуждений, о чем неустанно твердят норманисты по причине отсутствия у них аргументов за и против, а в силу показаний очень большого числа источников – исторических (отечественных и зарубежных), археологических, антропологических, лингвистических. Как справедливо заметил в 2002-2003 гг. А.Н.Сахаров, «объективная научная истина не имеет никакого отношения к патриотическим или антипатриотическим настроениям того или иного автора. Так русское сердце равнодушно относится к фактам происхождения первых князей Северо-Восточной Руси от половчанок, к бракам московских князей с ордынскими княжнами или к тому, что первой русской императрицей была литовская крестьянка Екатерина I – она же Марта Скавронская. Точно также исследователей мало трогают факты пол у немецкого происхождения Петра III или чисто немецкого – Екатерины II» [2]2
Сахаров А.Н. Рюрик, варяги и судьбы российской государственности // «Мир истории», 2002. № 4/5. С. 66; то же // Сб. РИО. Т. 8 (156). – М., 2003. С. 14.
[Закрыть].
Но русское сердце преисполняется огромной гордостью за славные дела и великие свершения в политике, ратном деле, науке, искусстве Екатерины II, Багратиона, Крузенштерна, Беллинсгаузена, Тотлебена, Рубинштейна, Левитана и многих-многих других истинно русских нерусского происхождения. В том числе историка Г.Ф. Миллера, которого норманисты искусственно превратили в совершеннейший антипод русского М.В.Ломоносова, не замечая факта его отказа от норманизма. Миллер, прибыв в Россию в 1725 г. и став ее подданным в 1747 г., верой и правдой служил своему новому Отечеству долгую жизнь. И в этой жизни были и взлеты, и падения. Но не об этом думал историк в 1775 г., когда писал в автобиографии: «Итак, служу я Российскому государству пятьдесят лет и имею то удовольствие, что труды мои от знающих людей несколько похваляемы были. Сие побуждает во мне желание, чтоб с таковым же успехом и с общенародною пользою продолжать службу мою до последнего часа моей жизни, чувствуя себя к тому Божиим милосердием еще в нарочитых силах» [3]3
Автобиография Г.Ф.Миллера. Описание моих служб // Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. I. – М., 1999. С.
[Закрыть]. Действительно, и служил, как истинный патриот, честно до последнего вздоха, и труды его «похваляемы» были куда значительно больше, чем он мог сам написать. Честно служил своему Отечеству на поприще исторической науки и Ломоносов, свою задачу историка видевший в том, что «коль великим счастием я себе почесть могу, ежели моею возможною способностию древность российского народа и славные дела наших государей свету откроются...» [4]4
Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 10. – М., Л., 1957. С. 474-475.
[Закрыть]. И многое действительно открыл!
Два замечательных человека, два замечательных историка, создававших российскую историческую науку, но которая все время пытается вычеркнуть Ломоносова не только из числа своих отцов, но и из числа историков вообще. Подобное стремление особенно характерно для современных норманистов, так любящих на публике порассуждать о демократических принципах в науке, о законном праве ученых на выражение своих взглядов. Но «свободу мнений» они допускают в рамках только своей теории, шумно споря о том, чего никогда не было. Например, завоевали ли норманны Русь в 862 г. или их туда добровольно пригласили, по вопросу их численности на Руси, по тому, сколько скандинавских слов они принесли с собой славянам и угро-финнам, и т.д., и т. п. А под этот шумок злобно и беспощадно травя оппонентов, в первую очередь М.В.Ломоносова. Но когда уже и эти недозволенные приемы не срабатывают, то начинают, по примеру мультяшного кота Леопольда, призывать «жить дружно», объясняя, что в скандинавском происхождении варягов «нет ничего обидного для русских». Но наука – это не детская песочница. Где один обиделся, потому что у него отняли игрушку, другой обиделся, потому что его ведут домой, третий обиделся и вот-вот расплачется, так как его не приняли в игру, четвертый... да мало ли есть причин для детских скоротечных обид. История – это наука и наука весьма точная, и в ней нет таких аргументов, как «обида», «патриот», «непатриот». А если такие «аргументы» появляются, то с ними исчезает наука, ибо она строится на действительных фактах и вразумительных доказательствах и возражениях. К тому же русский народ возник на полиэтничной основе, в его чертах можно увидеть черты многих народов. И он очень необидчив и, несомненно, нисколько бы не возражал, если бы правдой оказались слова норманистов. Но слова норманистов не имеют отношения к правде. Потому примазываться к чужой истории – поступок довольно некрасивый, сродни воровству У нас своей истории хватает, и в ней нам надо по-настоящему разобраться, и защищать надлежит ее от мародеров – своих и чужих.
Редколлегия, ставя своей задачей борьбу с норманистскими мифами, старается знакомить читателя с работами историков прошлого. С работами, которые вышли и давно, и в эмиграции, и которые заставляют взглянуть на многие «прописные истины» норманистов совершенно другими глазами. Причем, независимо от того, кто их написал – норманист или антинорманист (а эти понятия, надлежит подчеркнуть, не несут в себе ни отрицательной, ни положительной окраски и представляют собой рабочий инструментарий, позволяющий точно и емко обрисовать позицию ученых по отношению не только к проблеме этноса варягов, но и к норманской теории). Так, первый выпуск открывала замечательная книга эмигрантки-антинорманистки Н.Н.Ильиной «Изгнание норманнов. Очередная задача русской исторической науки» (Париж, 1955). Эта же книга дала и название тому выпуску – «Изгнание норманнов из русской истории» (как и самой серии).
Настоящий сборник открывает важное историографическое исследование эмигранта-норманиста В.А. Мошина, без знакомства с которым современным исследователям в варяго-русском вопросе делать просто нечего, – «Варяго-русский вопрос» (Прага, 1931). Эта работа и дала название сборнику в целом – «Варяго-русский вопрос в историографии». Но Мошиным число авторов-норманистов не исчерпывается (хотя среди огромного числа норманистских сочинений крайне трудно найти те, в которых все же наличествует наука). Таковыми являются «советские антинорманисты» Д.Л.Талис (1974) и М.Б.Брайчевский (1985). Важно отметить, что, будучи норманистами, Мошин, Талис, Брайчевский, а это также достаточно редко встречаемое явление в норманистике, не закрывали глаза на противоречащие норманской теории факты и своими работами демонстрировали ее научную несостоятельность. Даже не желая сами этого. И что лишний раз подтверждает правоту антинорманистов.
Мошин В.А. Варяго-Русский вопрос
Светлой памяти горячо любимого
отца Алексея Николаевича
ум. 15 февраля 1929
I
По словам академика Куника, «история как предмет преподавания и средство к образованию народов выполняла свою задачу пока еще очень слабо, отчасти именно потому, что не стала еще историей культуры в настоящем смысле слова. Но для разработки истории с культурной точки зрения одним из самых главных средств должен служить предмет специальный – историческая этнография: без нее и вступление способных к культуре народов на поприще образованности не может быть понято верно»[1]. Эти слова, сказанные более пятидесяти лет тому назад, и до сих пор не потеряли своего значения: к сожалению, именно эта область исторической науки до сих пор остается наиболее темной. Origines большинства славянских народов покрыты еще густым туманом, несмотря на длинный ряд исследований, старающихся осветить это темное царство загадок и гипотез. Сюда относится и вопрос о начале русского государства и русского имени, – один из старейших и наиболее занятных вопросов русской историографии, известный в науке под именем варяжского вопроса.
Неясность вопроса и трудность ориентировки в большом числе научных трудов, исследовавших его в течение последних 200 лет, вызывали несколько раз попытки представить цельную картину развития этой научной борьбы, но, как кажется, ни один из этих обзоров не смог бы удовлетворить человека, желающего себе составить полную картину развития варяжского вопроса. Гедеонов критикует только норманские теории и заканчивает обзор 1862-м годом[2]. Интересный обзор Бестужева-Рюмина доходит до 1872-го года[3]. Короткий и поверхностный обзор у Томсена доведен до 1879-го года[4], у Крека до 1887-го[5]. Исчерпывающая библиография в «Каспии» Куника обнимает 1859-1875 года[6]. Мало материала дает, написанный с антинорманской точки зрения, обзор Кояловича[7], повторенный галичским писателем Свистуном[8]. Конспективный обзор всех теорий в статье проф. Брауна, помещенной в Энциклопедическом словаре изд. Брокгауза и Эфрона, вследствие краткости не может дать картины последовательного развития вопроса[9]. В хронологически построенном обзоре Грушевского (в главной части повторяющем Куника) мало внимания уделено аргументации каждой теории и недостаточно ярко оттенены особенности главных направлений[10]. Проф. Любавский, обрисовав славяно-балтийскую, автохтонославянскую и готскую теорию, не интересуется другими гипотезами и не останавливается на развитии вопроса11. В подстрочных примечаниях к краткому обзору истории вопроса в труде Багалея охарактеризованы лишь труды Куника, Гедеонова, Иловайского, Томсена, Ключевского и Шахматова[12].
Насколько мне известно, других обзоров не существует, если не считать критических разборов отдельных направлений и библиограф[ических] обзоров, охватывающих небольшие промежутки времени.
Между тем в последнее время все сильнее и сильнее ощущается потребность составления общей сводки всей литературы, посвященной варяжскому вопросу: количество материала настолько увеличилось за последние годы, что без указателя становится трудно разбираться в нем, в результате чего сплошь да рядом происходят недоразумения. Создаются заключения, которые можно найти в старых работах Эверса, Надеждина, Иловайского. Пытаются, напр., выводить русское имя из якобы первоначальной греческой формы, не считаясь с тем, что подобную гипотезу некогда защищал Круг, опровергнутый уже 75 лет тому назад Куником и Гедеоновым. Сравнивают русский Олимп со скандинавским, не интересуясь исследованиями протоиерея Сабинина, который около ста лет тому назад занимался тем же вопросом. Воскрешают хазарскую теорию Эверса, игнорируя столетний труд представителей других направлений. Пишут о варягах в Византии, не посмотрев в работы Васильевского. Если так попадаются впросак известные ученые, то что можно сказать о многочисленных студенческих рефератах и статьях «любителей истории»? Не зная иногда даже представителей «своей теории», они часто не имеют никакого представления о работах исследователей противного лагеря и пытаются часто старыми аргументами доказывать то, что уже давно опровергнуто. Требования, которые когда-то предъявлял Куник исследователям варяжского вопроса, уже давно забылись. Не только без солидных знаний в области германской, финской, литовской, славянской и иранской филологии, но часто без всякой лингвистической подготовки принимаются исследователи за решение филологических вопросов. Вместо нарочитой осторожности в интерпретации исторических источников и в толковании народной традиции – в русской исторической науке господствует, так сказать, какая-то гиперкритическая вакханалия. Аскольд, напр., является не норманном, а тмутараканским князем; его сподвижник Дир оказывается угорским князем, владевшим в Киеве после Аскольда; св. Кирилл едет с проповедью не к хазарам, а в Киев; автором летописи является не Нестор, а Никита Затворник и т. д. Думаю, что этому направлению русской исторической науки не мешало бы применить и к себе слова, которые о. де Кара говорит о гиперкритической школе в изучении истории античных народов: ее выдающиеся качества – «отсутствие оригинальности в существенном содержании и самая безграничная свобода в подстановке собственных мнений и собственных суждений на место и теперь еще уважаемого предания, за уважаемость которого стоят люди, по силе таланта и по обилию учености, конечно, не могущие завидовать кому бы то ни было»[13].
Но, конечно, главным условием на право исследования вопроса о начале русского государства должно быть знакомство со всем тем, что уже сделано в этой области. Обзоры, перечисленные в начале статьи, не дают по этому вопросу исчерпывающих данных. Еще хуже обстоит дело со многими краткими характеристиками варяжского вопроса, попадающимися в учебниках и популярных трудах по русской истории, не только не дающими действительной картины развития вопроса, но часто страдающими значительными и вредными ошибками.
Во-первых, весьма ошибочно мнение, считающее варяго-русский вопрос борьбою объективной науки с ложно понятым патриотизмом. С такой, например], точки зрения рассматривает вопрос столь большой научный авторитет, как профессор] Ф.Успенский, который говорит: «если бы вы спросили меня теперь, к которой школе сам я присоединился бы охотней, я бы ответил: к норманской, хотя не без сожаления. На сторону норманской школы обязывает стать рассудок и логика сохранившихся текстов, но к противоположной школе влечет меня чувство и опасение пожертвовать живой действительностью, наблюдаемой в жизни и деятельности Руси X века»[14]. Мне кажется – патриотический элемент не имел в развитии вопроса такого решающего значения, как это кажется профессору] Успенскому. Бывали, конечно, моменты, когда под влиянием господствовавших политических идей эта научная борьба принимала публицистический характер. Так, напр[имер], заострила борьбу национальная гордость, пробудившаяся в русском обществе после ненавистной немецкой бироновщины, когда поборник славянской теории Ломоносов высказывал опасение, как бы варяжская теория не повредила славе российского народа. В эпоху расцвета славянофильских идей варяжский вопрос обращает на себя внимание всей русской интеллигенции, наполняет исследованиями все научные журналы, попадает на страницы литературных, юмористических и газетных изданий. Коялович в «Истории русского самосознания» провозглашает варяжскую теорию простой антиславянской интригой. В последней трети прошедшего столетия, когда студенческая молодежь стала увлекаться нигилистическими и антинациональными идеями, выступает на защиту национального воспитания наиболее горячий противник норманизма Иловайский. В предисловии к первому тому «Истории России» он пишет: «Я беру русский народ великим туземнъш народом Восточной Европы, не приходившим откуда-то из-за моря в IX веке и не призывавшим к себе чужеземных властителей, а имевшим своих собственных племенных князей...»; «нет сомнения, что в основу нашей национальности и нашего государства положено крепкое, плотное ядро, т. е. могучее славянское племя, которым только и можно объяснить замечательную живучесть и прочность нашего государственного организма». Иловайский обвиняет Куника в отсутствии патриотического чувства; пропагандирует «славянскую теорию» своими гимназическими учебниками; из своих средств назначает премии за лучшие работы, которые бы развивали варяжский вопрос в направлении поставленных им тезисов. Однако, как уже упомянуто, этот патриотический момент доминирует в «варангомахии» только в некоторые, определенные периоды под влиянием политических настроений современности, и не может служить в качестве главной характеристики вопроса. Было бы весьма занятно искать публицистическую, тенденциозно-патриотическую подкладку в антинорманистских трудах немца Эверса, еврея Хвольсона или беспристрастного исследователя Гедеонова.
Во-вторых, еще более ошибочно мнение, считающее норманскую теорию защитницей летописной традиции о призвании варягов, а антинорманскую – теорией автохтонности руси-славян на их теперешней родине. Есть много норманистов, которые отрицают историческую верность летописной традиции; с другой стороны, автохтонность руси-славян исповедуется далеко не всеми антинорманистами. Варяго-русский вопрос – вопрос о начале русского государства – является кардинальным вопросом из истории русской культуры, долженствующим вскрыть действие различных посторонних и местных влияний при образовании русского государства. Антинорманисты в большинстве не отрицали, безусловно, норманского влияния в создании Руси; они лишь предлагали гипотезы о доминирующем значении других влияний: хазарского, угорского, полабско-славянского, автохтонно-славянского, иранского или даже еврейского. Ни Эверс, ни Костомаров, ни Юргевич, ни Щеглов – представители разных антинорманских теорий – не сказали ни слова о автохтонности славяно-руссов. Таким образом, если первая упомянутая ошибка в характеристике варяжского вопроса может быть истолкована как преувеличение важности одной несущественной стороны этой научной борьбы, то вторая ошибка допускает лишь одно объяснение: незнакомство с историей вопроса и легкомысленное желание описать ее без самостоятельного изучения, на основании прежних ошибочных характеристик.
В-третьих, никак не могу согласиться с распространенным мнением о научной ценности антинорманистских трудов. Это общее мнение приводит, например, (со слов Томсена) славист Т.Маретич, который в своей популярной, но очень хорошей книге «Славяне в древности» утверждает, якобы между антинорманистами «кроме единственного (С. Гедеонова) нет ни одного настоящего ученого; все остальные – лишь дилетанты в исторической науке»[15]. Эверса, Костомарова, Юргевича, Антоновича никак нельзя причислять к дилетантам, а по моему мнению, этот эпитет нельзя приложить и к Иловайскому, филологические доказательства которого действительно слабы, но который в области чисто исторических построений руководился строго научными методами и доказал свою большую эрудицию в русской истории прекрасным трудом «История России». Если ему под влиянием горячей любви к родине и пришлось прийти к некоторым ошибочным заключениям, эти ошибки не принесли вреда русской науке, а наоборот, пробудив у других исследователей интерес к новозатронутым вопросам, содействовали появлению ряда интереснейших изысканий в области русских древностей. Некоторые же открытия Иловайского, осветив по-новому различные моменты древнейшей истории Руси, получили всеобщее признание и заставили даже наиболее упорных его противников внести в свои конструкции необходимый корректуры.
Изложенные соображения: важность вопроса с культурно-исторической точки зрения, трудность ориентировки в большом количестве собранного материала и недостаточное знакомство с историей и характером этой научной борьбы, обнаруживающееся во многих трудах по русской истории, побудили меня попытаться предложить новый, по возможности исчерпывающий обзор историографии варяжского вопроса. При этом я не скрываю от себя трудностей такой задачи. Собрания русских книг в научных библиотеках Югославии не обладают многими важными исследованиями из прошлого столетия. Не претендуя на оригинальность, я для характеристики многих старых трудов пользовался материалом из существующих историографических обзоров Гедеонова, Бестужева-Рюмина, Куника, Грушевского, Иконникова, Тарановского, Любавского и других ученых, местами просто пересказывая отрывки из их исследований. Не имея иногда возможности лично ознакомиться с той или иной работой, я все же не колебался цитировать ее по ссылкам, которые находил в других трудах, имея в виду прежде всего регистрацию материала по варяжскому вопросу, что бы облегчило работу будущим исследователям этой научной проблемы. Еще труднее было ознакомиться с трудами, вышедшими во время великой войны [1]* и после неё. За многими справками приходилось обращаться к людям, живущим в более благоприятных для научной работы условиях. Всем им приношу мою сердечную благодарность, а в особенности профессору Александру Львовичу Погодину, моему руководителю в области лингвистики, и профессору Антону Васильевичу Флоровскому, не только предоставившему в мое распоряжение собранный им большой библиографический материал, но взявшему на себя труд просмотреть настоящую работу в черновике и сделавшему мне ряд ценных указаний, которые я постарался использовать. [2]*