Текст книги "Варяго-Русский вопрос в историографии"

Примечания:

15. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 346.

16. Политические и правовые учения эпохи Возрождения и Реформации // История политических и правовых учений. Средние века и Возрождение. М., 1986. С. 254-276.

17. Петрарка Ф. Автобиографическая проза // Избранное. М., 1974. С. 13.

18. Шеллер А.К. (Михайлов А.). Савонарола. Его жизнь и общественная деятельность. СПб., 1893 // Будда, Конфуций, Савонарола, Торквемада, Лойола. СПб., 1998. С. 152-155.

19. Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978. С. 120-138.

20. Баткин Л.М. Итальянское Возрождение: Проблемы и люди. М., 1995; его же. Европейский человек наедине с собой. Очерки о культурно-исторических основаниях и пределах личного самосознания. Августин. Абеляр. Элоиза. Петрарка. Лоренцо Великолепный. Макьявелли. М., 2000; Брагина Л.М. Итальянский гуманизм эпохи Возрождения. Идеалы и практика культуры. М., 2002; Ревякина Н.В. Гуманистическое воспитание в Италии XIV–XV вв. Иваново, 1993; её же. Человек в гуманизме итальянского Возрождения. Иваново, 2000.

21. Макьявелли Н. История Флоренции // Пер. с ит. Н.Я.Рыковой. 2-е изд. М., 1987. С. 27.

22. Шеллер А.К. (Михайлов А.). Указ. соч. С. 151.

23. Политические и правовые учения эпохи Возрождения и Реформации. С. 254-262.

24. См. об этом, напр.: Баткин Л.М. Итальянское Возрождение: Проблемы и люди. М., 1995. С. 61-72.

25. Политические и правовые учения эпохи Возрождения и Реформации. С. 265.

26. Соколов В.В. Европейская философия XV–XVII вв. М., 1984. С. 15.

27. Ракитская Н.Ф. Леонардо Бруни Аретино // Правоведение, 1980, № 5. С. 98-105.

28. Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV в.) / Под ред. Л.М.Брагиной. М., 1985. С. 311-313.

29. Kristeller P.O. Renaissance thought. The classic, sholastic and humanist strains // Cultural aspects of Italian Renaissance. Assays in honor Paul Oskar Kristeller. Manchester, 1961. P.19.

30. Цит. по: Ракитская Н.Ф. Указ. соч. С. 104.

31. Грановский Т.Н. Лекции по истории средневековья. М., 1987. С. 13.

32. Цит. по: Политические и правовые учения эпохи Возрождения и Реформации. С. 268-269.

33. Грановский Т.Н. Указ. соч. С. 43. Приведённый Грановским источник опубликован под названием: Lebensbeschreibung des Ritter Götz von Berlichingen. Leipzig, 1881. S. 9-10, 58-59, 110.

34. Соколов В.В. Указ. соч. С. 15.

35. Макьявелли Н. Указ. соч. С. 12-13.

36. Latvakangas A. Op. cit. S. 95; Svennung J. Zur Geschichte des goticismus. Stockholm, 1967. S. 56.

37. Haslag J. «Gotic» im 17. und 18. Jarhundert. Köln,1963. S. 1, 37.

38. Ibid. S. 23, 37.

39. Ibid. S. 38.

40. Svennung J. Op. cit. S. 56.

41. Frankl P. Gothic Architecture, revised by P.Crossley. Yale University Press, 2000. P. 265; Хрипкова Е.А. Общие вопросы изучения готического стиля. Появление понятия «готика», эволюция отношения к готическому искусству, начало его изучения и направления современных исследований // Публикация в Интернете на сайте «Слово. Православный образовательный портал». С. 1; Svennung J. Op. cit. S. 57.

Готицизм как реакция на антиготскую пропаганду итальянских гуманистов

Антиготская пропаганда, которую Свеннунг назвал оборотной стороной гуманизма – eine Kehrseite – и определил как «предание итальянскими гуманистами проклятию всего готского, иначе германского...»[42], сложившись в устойчивую историографическую традицию итальянского гуманизма, задевала человеческое достоинство многих европейских народов. Так, например, даже испанская аристократия, невзирая на культурно-языковую близость к итальянцам, гордилась своим происхождением от визиготов[43]. Эта этногенетическая традиция пронизывала всю cсредневековую испанскую историографию. Мотив о победоносных вестготах – выходцах из легендарной Скандии/Скандцы и основоположниках испанского королевства, доминировал во всех известных исторических трудах Испании на протяжении веков: от энциклопедических и исторических трудов архиепископа Исидора Севильского (560–636), таких как «Historia de regibus gothorum», и до «Historia gothica» (1247) архиепископа Толедо Родриго Хименеса[44].

Но больше всего мишенью антиготских нападок итальянских гуманистов осознавало себя немецкоязычное население Священной Римской империи, т.е. население Германии, а также ощущавшие своё родство с ним представители образованных слоёв скандинавских стран. В этой среде с конца XV – начала XVI в. и стало складываться интеллектуальное движение протеста, в русле историко-филологической мысли оформившееся как готицизм. Много позднее, не ранее, чем через столетие, когда в рамках готицизмаокончательно сложился миф о величии готско-германского прошлого, в этот идейный спор втянулись сначала представители английской общественной мысли, а затем и французской[45]. Попутно стоит отметить, что препирательства между представителями итальянской гуманистической историографии и сторонниками готицизма стали фоном для ещё одного идейного противостояния в Западной Европе, а именно, славяно-германского. Надо сказать, что в русле ренессансной исторической традиции стали создаваться работы и обобщающего характера, стремившиеся охватить прошлое многих европейских народов, в том числе, и славянских, также включившихся в исторические дебаты. Для представителей готицизма стремление защитить историческое прошлое германских народов от критики итальянских гуманистов вылилось в упорное желание отыскать объект, на который можно было бы в свою очередь перенести обвинения в варварстве, темноте, неспособности к цивилизованному развитию. Такой объект был отождествлён со славянскими народами, и начался пресловутый германо-славянский спор, не закончившийся и сейчас. Сам по себе этот спор – целиком и полностью порождение западноевропейской идейной традиции. Характеризуя ответную реакцию на антиготское оплёвывание, проявившуюся в Германии в указанный период, Свеннунг отмечал, что ревностное изучение античных авторов, благодаря которому итальянцы открыли миру величие древнеримской империи, уничтоженное германцами, сменилось не менее ревностным изучением в немецкой среде немецких источников или источников, с помощью которых можно было бы ослабить или полностью опровергнуть обвинения итальянских гуманистов. Так, европейскому миру были заново открыты сочинения Тацита и Иордана[46]. В Германии получило развитие негативное отношение ко всему итальянскому или римскому[47].

Одним из первых исторических произведений, возвеличивших германскую древность, стало произведение Франциска Иреника под названием «Germaniae exegesis», появившееся в 1518 году. В нём автор прославлял высокие моральные качества, отличающие германские народы: братскую любовь друг к другу, геройский дух – созидатель сильных держав в Европе, вечное преклонение перед мудростью и справедливостью, постижение христианского учения ранее других народов. В силу этого германцы провозглашались законными наследниками Римской империи. По замечанию шведского историка Курта Юханнессона, Иреником были сформулированы идеи, заложившие основы западноевропейского историописания, сохранившие своё влияние до наших дней[48].

Я бы несколько скорректировала эти слова и сказала, что Иреник заложил основы готицизма, которые стали становым хребтом значительной части западноевропейской историографии, пронесшим через века мысль о германских завоеваниях как причине возникновения государственности в Европе. Интересно, что Иреник обсуждал план своего труда с другими немецкими историками, и по требованию Виллибальда Пиркхеймера (1470–1530), которого Юханнессон назвал Нестором немецких гуманистов, включил готов в число германских народов, что и оформило идею тождества готскогои германского, столь привычную нам, но, по всей видимости, не существовавшую в древности. Кроме того, Пиркхеймер предложил упомянуть и шведов как один из народов «на германских островах»[49], что послужило важным стимулом для складывания шведского готицизма. Таким образом, тождественность германского и шведского, сиречь скандинавского, которым с такой лёгкостью оперируют современные норманисты, является не естественным результатом исторического развития, а – рукотворным произведением учёной среды Германии XVI века.

Немецким автором, оказавшим особо большое влияние и на шведский готицизм, и на всю североевропейскую историографию, стал немецкий историк и богослов Альберт Кранц (1450–1517). Кранц был уроженцем Нижней Саксонии и в первую очередь, как отмечал исследователь его творчества В.А.Нордман, интересовался историей родного края и историей народов региона Балтийского моря. Благодаря тому, что Кранц часто получал дипломатические поручения Ганзейского союза, а также короля Дании Кристиана I, он бывал и в городах Балтии, и в Риме, и в других европейских городах[50]. Кранц оставил несколько значительных исторических трудов, среди которых наиболее известны «Саксония» («Die Saxonia»), «Вандалия» («Die Wandalia») и история скандинавских стран «Chronica regnorum aquilonarium», которая в 1545 г. была опубликована на немецком языке под названием «Датская, шведская и норвежская хроника» («Denmärckische, Swedische und Norwägische chronica…») и где значительная часть посвящена истории готов, сведения о которой были почерпнуты, в основном, из сочинений Иордана и Саксона Грамматика. В контексте настоящей главы нелишним будет отметить, что автор «Вандалии», поясняя родство названий «Вандалия»/«Wandalia» и «Венден»/«Wenden» как мест нынешнего проживания славянских народов, упоминает и о таком славянском народе как русские/russi. Ссылаясь на Плиния и Страбона, Кранц замечает, что «Roxani», «Roxi», «Roxanos» – это древние наименования русских[51]. Данное рассуждение принадлежало к общеизвестным фактам того времени, что подтверждается «Космографией» итальянского писателя, географа Энея Сильвия Пикколомини (1405–1464), с 1458 г. – папы Пия II. Автор «Космографии», также со ссылкой на Страбона, писал о «северных роксанах» (roxani), отождествляемых с «рутенами» (ruthenos)[52]. Кроме Пикколомини, о связи имени русских с роксоланами, или, иначе говоря, о русских как о народе с древними восточноевропейскими корнями, со ссылками на античную традицию, писали многие другие авторы: итальянский историк Ф.Каллимах (1437–1496), польский историк М.Меховский (1457–1523), польский историк Дециус (1521), немецкий историк И.Хонтер (1498–1549), чешский историк Ян Матиаш из Судет (ум. после 1617) и др.[53] Не меньший интерес выказывался и к историческому прошлому народов балтийского побережья. После «Вандалии» Кранца о балтийских славянах писали такие историки и писатели как И.Хонтер, С.Мюнстер (1488–1552), С.Герберштейн (1486–1566), Д.Хитрей (1513–1600), Д.Крамер (1568–1637) и др.

Эти сведения приведены для того, чтобы показать, что XVI в. был переломным периодом, когда процесс накопления исторических знаний друг о друге развивался в Европе весьма интенсивно: извлекались из библиотек забытые источники, фиксировалась устная традиция, шёл отбор материала о наиболее существенных исторических событиях европейской истории. Но параллельно нарастала и другая тенденция – тенденция мифологизирования исторического прошлого своих народов, где наиболее активно выступали представители готицизма.

Как уже было сказано выше, немецкая учёная традиция и немецкие историки-гуманисты играли ведущую роль в создании образа единого готско-германского прошлого, оказывая влияние и на страны Скандинавии. Шведские теологи и историки получали образование в немецких университетах. Так, в Ростоке учился «отец шведской истории» Эрик Олай (ум. 1486) – автор «Chronica regni Gothorum» – той работы, где с опорой на традиции испанской средневековой историографии, провозглашалось, что Швеция – это легендарный остров Скандия/Сканца, т.е. прародина готов, завоевавших Рим. В Виттенберге у Мартина Лютера учился известный реформатор шведской церкви и историк Олаф Петри (1493–1552), в работе которого «En swensk cröneka» («Шведская хроника») было высказано соображение о том, что упоминаемые в средневековых хрониках «nordmen» должны были происходить только из трёх скандинавских стран[54]. Работы Кранца по истории скандинавских стран стали образцом для таких крупных представителей шведского готицизма XVI в. как Иоанн Магнус (1488–1544) и Олаф Магнус (1490–1557)[55]. Шведский историк Нордстрём отмечал, что романтика готицизма была формой национального самоутверждения в условиях римско-католической культурной гегемонии. Римское и готическое провозглашались итальянскими гуманистами как антиподы, соотношение между которыми было равнозначно соотношению понятий «культура» и «варварство». «Потомки римлян, – писал Нордстрём, – они не забыли чужеземное владычество в Италии выходцев с Севера, поэтому “готское” стало для них ненавистным эпитетом всего, что было чуждым их латинскому классицизму. Но уже в ранний период поднимается в нас чувство патриотизма против изысканного отвращения гуманистов к готскому имени. ...И тон здесь был задан Юханнесом Магнусом»[56].

По единодушному мнению шведских историков, И.Магнус был самой крупной фигурой шведского готицизма[57]. Большую часть своей жизни И.Магнус провел за пределами Швеции, в европейских центрах гуманизма, где ревностно стремился отстаивать идею древности Швеции и её особую миссию[58]. И. Магнус с юности посвятил себя духовной карьере и в 1517 г. как полномочный шведский легат был направлен в Рим, где сразу же оказался вовлечённым в водоворот идейного противоборства, царившего в Италии[59]. В 1517 г. вышел труд польского историка М.Меховского «Трактат о двух Сарматиях», где автор, согласно с античной традицией, упоминал и готов, как народ, живший у Чёрного моря и в Малой Азии, откуда они и начали завоевания и миграции. И.Магнус сразу же отреагировал письмом протеста Меховскому, поскольку усмотрел в его работе посягание на идею происхождения готов из Швеции. Приведу несколько фрагментов из этого письма, поскольку в нём хорошо отражены как эмоциональный стимул, пробудивший готицизм вообще, так и две исходные проблемы шведского готицизма: первая – отстоять постулат о том, что Швеция – прародина готов и, следовательно, всех германских народов, второе – найти историческую связь между названием Швеции как королевства свеев и именем готов.

«Нет новости, более захватывающей и пленительной для меня, гота, или если это более отвечает Вашему пониманию, – шведа, чем та, которая знакомит с новым исследованием, затрагивающим происхождение готов, и от которого мы вправе ожидать достоверности и основательности в стремлении достичь ясности в данном вопросе. Я всегда испытывал глубокий интерес к чтению работ исторических писателей и космографов... прежде всего с особым рвением стремился я получить полное знание о том, откуда ворвались в жизнь так называемые готы – этот варварский, несущий гибель и разложение, безбожный народ.

О всеведающий господь! Мы видим, что известнейшие историки и географы античности, упоминая готов, со всей определённостью говорили, что они вышли из королевства Швеции – моей родины.

Если кто-то может опровергнуть свидетельства о том, что эти готы были шведы, то мне бы хотелось, чтобы были приведены истинные или хотя бы надуманные основания. Не раз доводилось мне вступать в дискуссии и споры с чужестранцами о том, какими качествами обладают разные народы. Но как только они узнавали, что я – готский человек, то говорили, что готов надо опасаться, что варварам следует молчать, а славянам – исчезнуть на веки вечные; с выражениями омерзения и проклятиями в адрес отродья этого безбожного народа сообщали они со всей непререкаемостью, что его потомков надо избегать, как змеиное семя. Как можно было, сколько бы это ни томило мою душу, признаться перед чужими или более того – похвалиться тем, что я был готского происхождения? Ибо никому не хотелось выдавать себя, хотя бы даже по имени, не говоря уж – в подражание – за потомков, наследников или сынов греховного племени, жестокого и опасного народа-преступника. Только слабоумный или нищий духом мог бы выказать гордость готским мужеством или вернее, тенью, оставшейся от этого мужества, потому что это превосходит всяческую способность описать или изобразить то, с какой прямо-таки звериной дикостью готы разрывали на куски одну за другой страны, империи, области и храмы, посвящённые как богам, так и героям.

Явно из этих соображений, которые должно понимать, как добродетель, мои вышеназванные предки – готы, когда они приобщились к святым обычаям христианской религии, то, оставляя свои языческие заблуждения и привычки, захотели поменять и своё языческое имя – готы на шведов и решили, что области, которые были известны под именем Готии, с этих времён получили имя Швеции...»[60]. Меховский опубликовал письмо Магнуса вместе со своим язвительным ответом на него, где написал, что для него очевидно, что его молодой друг начитался рассказов старинных писателей о густонаселённом острове Скандия. Но почему он верит им более, чем своим собственным впечатлениям? По дороге в Рим он мог осознать, насколько мал и беден Скандинавский полуостров. Как же он или другие представители готицизма смогут когда-нибудь доказать, что вестготы и остготы вышли с нынешнего Скандинавского полуострова, из тех его двух областей, которые носят созвучные названия, хотя нет ни одного датского, шведского или готского источника того периода[61].

Уничижительный ответ Меховского послужил, возможно, решающим толчком, под воздействием которого И.Магнус обратился к написанию шведской истории или истории о конунгах готов и свеев в духе готицизма. Главными источниками для него стали его шведский предшественник Эрик Олай, прославлявший остров Скандию как прародину готов, завоевавших Рим, и немецкий историк Кранц, также популяризировавший сведения из труда Иордана. Над своим произведением И.Магнус работал до самой смерти в 1544 г., хотя его первый вариант был завершён уже в 1540 году. Опубликовано оно было братом И.Магнуса, Олафом Магнусом под названием «Historia de omnibus Gothorum Sveonumque regibus» в 1554 г. в Риме, в типографии приюта Святой Биргитты (1303–1373), прославленной шведской религиозной деятельницы, скончавшейся в Риме, и причисленной католической церковью к лику святых[62]. После этого труд Ю.Магнуса издавался в Базеле в 1558 г., в Кёльне в 1567 г. и стал постепенно одним из наиболее популярных сочинений[63]. Современник Магнуса, датский профессор Ханс Мюнстер с неудовольствием писал в 1559 г. из Лондона, что история о королях готов и свеев раскупается в Лондоне нарасхват, и вместе с этим распространяются среди доверчивых иностранцев беспочвенные вымыслы «великого Гота» (т.е. И.Магнуса), и что датскому королю тоже следует найти автора, способного создать подобный труд о Дании[64].

Важно учитывать, что готицизм, зародившись как движение идейного протеста и стремления отстоять достоинство исторических судеб германоязычных народов, с самого начала развивался при активной поддержке правителей этих стран. Так, идеи готицизма крайне интересовали шведских правителей периода Кальмарской унии (уния между Данией, Швецией и Норвегией, существовавшая с перерывами с 1389 г. по 1520-е гг.), поскольку в них усматривалась возможность для культурно-идеологического обоснования стремления шведской знати разорвать Кальмарскую унию и восстановить суверенитет шведской короны. Отыскание и подбор аргументов, которые доказывали бы первенство и особое положение Швеции в реконструируемой древней истории готов, становилось насущной политической задачей. В силу этого небезосновательно предположение о том, что именно по инициативе короля Карла Кнутссона писал Эрик Олай свою историю Швеции на латыни, обращаясь тем самым к учёным кругам всей Европы и придав ей форму хроники готских королей, где исходным пунктом был мотив о готах – выходцах с острова Скандии, взятый у Иордана. Скандия у Эрика Олая безусловно отождествлялась со Швецией. Карл Кнютссон был активным противником королей унии – Кристоффера Баварского (1441–1448) и датского Кристиана I (1457–1464). Для осуществления своих политических амбиций он нуждался в исторической доктрине, обосновывавшей превосходство Швеции среди других скандинавских стран. Героическое прошлое готов как прямых предков королей Швеции и как преамбулы к панораме шведской истории, было созвучно его целям[65]. При поддержке королевской власти идея Швеции как прародины готов быстро укоренилась в шведской историографии и получила дальнейшее развитие в последующие годы, в частности, при дворе правителя Швеции Стена Стюре Младшего (1512–1520), который также видел в готицизме идеи, полезные для обосновании легитимности независимости шведской королевской власти. И.Магнус был посланцем Стена Стюре в Риме, и отсюда понятна его горячая увлечённость готицизмом, а также та запальчивость, с которой он опровергал Меховского, не принимавшего мысль о Швеции как прародине готов. В качестве посланца шведского правителя И.Магнус отстаивал официальную линию шведского двора[66]. При короле Густаве Вазе (1521–1560) идея готского происхождения шведских королей стала официальной догмой. Историческая версия И.Магнуса, связывавшая династию Ваза с героическим прошлым древних готов, ласкала воображение представителей этой династии. Труд И.Магнуса сделался официальной историей Швеции вплоть до XVIII в.[67]