Текст книги "Варяго-Русский вопрос в историографии"
Автор книги: Андрей Сахаров
Соавторы: Лидия Грот,Сергей Азбелев,Аполлон Кузьмин,Михаил Брайчевский,Владимир Мошин,Вячеслав Фомин,Д. Талис
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 62 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
VI
Скептическая школа не долго просуществовала. Труды М. Погодина[138], Буткова[139] и других исследователей вернули летописи доверие и авторитет, который она заслуживает, а вместе с тем и варяжский вопрос должен был сделаться предметом новых исследований. В ряду их наибольшее значение имеет монография Куника «Die Berufung der schwedischen Rodsen durch die Finnen und Slaven». 2 тома. СПб., 1844-1845. В этом труде, где исчерпывающе разобран весь дотоле известный материал, автор считался с тем, что сага о начале русского государства записана 250 лет после события, и потому не может быть принята на веру. Поэтому он снова изучает византийские, скандинавские, западноевропейские и восточные источники и, связывая исторические вести с лингвистическими данными, строит строго научную и вполне объективную конструкцию вопроса. Он полагал, что в древности обитатели восточного шведского берега прозвались гребцами Rodhsin (sing. Rods, от слова roper – гребля), а от них получило свое имя побережье, прозванное Roslagen – общиной гребцов. И теперь еще житель Рослагена называется Roslagsbo, или в насмешливом значении Rospigg. Славяне, путешествуя вместе с финнами в Скандинавию, должны были приставать к самой близкой им области – Рослагену, а там в IX-м веке не могли встретить ни шведов в узком смысле (которые жили во внутренних частях полуострова), ни готов (Gauten, которые жили южнее), а именно людей, которые по своему занятию назывались Rodsen. Славяне узнали их при посредстве финнов под именем «руссов» (финское Ruotsi, Ruossi), а по языку причисляли их к большому шведскому племени[140]. Относительно слова «варяг» Куник доказал, что по законам славянской фонетики оно не может быть выведено из славянских слов варяю, ворог, вор, как утверждали некоторые антинорманисты, а могло возникнуть только из иноземной формы *Warang, *Waring, *Warank и т. п. С другой стороны, этот термин не мог образоваться ни из имени Vaering, сохранившегося в норвежских сагах (как это доказывал Байер), ибо оно в русском языке перешло бы в «вуряг» или «воряг». Таким образом, необходимо предполагать существование слова *Varang (не сохранившегося в источниках), как могли называть себя готские и герульские «федераты» – военные варварские дружины на византийской службе. От герулов-федератов приняли это имя норманны, дружины которых в Константинополе заняли место готско-герульских отрядов[141]. Варварская форма *Varang должна была у греков измениться в Βάραγγος, у восточных славян – в варяг, а у норвежцев – в Vaering. Не встречающаяся в источниках форма Varang сохранилась как составная часть географических терминов: Warangerfiord, Warrango и Warang (в Эстляндии)[142].
Эти лингвистические наблюдения подтверждаются данными историческими. Куник изучает древнешведскую колонизацию на островах и берегах Финляндии, Эстляндии и Лифляндии. Обращает внимание на то, что Снорро называет Россию Grossschweden [9]*; что арабы называют шведов «варенгами»; что шведские рунические надписи рассказывают о путешествиях викингов к Черному морю; что древнерусские источники приводят большое число старошведских имен и терминов, распространенных в России в течение IX-XI веков; что в первые два столетия русской истории между Русью и Швецией существовали непрерывные, оживленные и дружеские отношения. Вторая часть труда посвящена толкованию отдельных исторических свидетельств: о псевдоруссах на острове Рюгене и на Кавказе в VIII-м столетии; о титуле кагана, носившемся русскими князьями; о взятии Севильи руссами в 844-м году по рассказу восточного писателя Ахмеда эль-Катиба; о народе 'Ρώς, осаждавшем Царьград в 860-м году по описаниям патриарха Фотия; о «народе северных скифов», упоминаемом императором Леоном; о названии 'Ρώς Δρομίται у продолжателя Феофана; о князе Росе у Симеона Логофета; о руси по рассказу Константина Порфирородного; о скандинавских обычаях князя Святослава и т.д. Впрочем, доказывая норманское происхождение русского государева. Куник считал нужным защититься от возможных обвинений в отсутствии патриотизма. Поэтому его труд начинается эпиграфом: «Nicht in der Form des Namens besteht die Würde und Grösse einer Nation, sondern darin, wodurch sie ihn in der Geschichte verherrlicht».
Большая эрудиция в лингвистической области и изощренный критический метод в интерпретации исторических источников создали книге Куника очень высокий престиж и составляли огромный контраст с полунаучными трудами антинорманистов сороковых годов. Наиболее авторитетный представитель этого направления, Надеждин, сам иронизировал по поводу своего поражения в вопросе о «русских хеландиях». Лавровский[143], повторяя мнение Палаузова[144] о пребывании руси на Черноморьи в VIII-м веке, сам сомневался в этом. В течение 15-ти лет после выхода в свет исследования Куника появляется немного работ, посвященных варяжскому вопросу. Это – критические обзоры Куника[145], затем упомянутые уже труды Круга[146], Крузе[147], Погодина, защищавшего достоверность летописной традиции и доказывавшего наличие сильного норманского влияния в русской культуре[148], а также посвященные изучению скандинавско-славянских отношений исследования Акиандера[149], Мунка[150] и Рафна[151].
Из антинорманистских работ данного периода любопытно упомянуть занятное исследование А. Васильева, доказывавшего, что «скифы, гунны, обры, болгары были не пришельцы азиатские, но славянские колена, обитатели берегов Каспийского, Азовского, Черного морей и Дуная», а в призванных Новгородом варягах видевшего не жителей Балтийского побережья, а варягов ильменских, живших по р. Варяже и Варанде, – «первое в России войнолюбивое казачье общество». После призвания новгородцами в 862-м году на государство предводителей заильменских руссо-варягов, эти «руссо-варяги естественно слились с славянами, принявшими общее, собирательное имя россиян, и самые сечи, селища варяго-руссов вошли в состав общего государства». При Рюрике звание воина постоянного войска обратилось в звание «варяг». Новгородские варяги бывали в Константинополе гораздо прежде норманских заходников; эти позднее через Россию проникли в Царьград и называли себя не варягами, а варингерами – созвучным, но не тождественным именем[152].
Примечания:
138. Нестор («Русская Библиотека». 1834 и особо 1836).
139. Бутков. Оборона летописи Несторовой от навета скептиков. 1840 и другие работы. Другие защитники «Нестора» – Перевощиков, Иванов, Поленов.
140. Beruf. 165-167.
141. Первый Ире (Glossarium Sveo-Gothicum) поставил в связь скандинавских Vaeringjar с готскими Φοιδεράιοι, упоминаемыми в Царьграде от времени Константина Великого. Vaering = перевод греко-латинского названия Φοιδεράτος: waere (англо-сакс), wara (алем.) = союз, pactum, foedus; wairthy, gawairthy (у Ульфилы) = pax; gawairtheis = pacificus. Была попытка (Cmpummep. Memm. popp. IV. P. 431) связать варягов с упоминаемыми в византийских источниках Х-го века фарганами (Fargana-Vargana-Varanga-Vaeringa). Рейске и Куник доказали ошибочность этого предположения, ибо фарганы – уроженцы азиатской провинции Фаргани (о них см.: Krug. Forschungen. II. 1848. S. 770 ff.) 142Beruf. I. 9, 42, 45, 156, 157.
143. Лавровский П.А. Исследования о летописи Якимовской. Ученые Записки II-го отделения имп. Акад. наук. Кн. II. Вып. I (1856).
144. ЖМНП. 1851. Ч. LXXI.
145. Remarques critiques sur les Antiquités Russes de M. Rafn et sur le Chronicon Nortmannorum de M.Kruse (Bull. Acad. Imper. Scientiarum Petrop. VII. SPb., 1850), где дана библиография вопроса.
146. Forschungen... 1848.
147. Chronicon Nortmannorum... 1851.
148. Исследования, лекции и заметки. 1846; Норманский период русской истории. М., 1859.
149. Akiander М.М. Utdrag ur Ryska annales. Helsingfors, 1849.
150. Munch P.A. Om Nordboernes Forbindelser ned Rusland og tilgraendsende Lande. Christiania, 1873 (написано в 1849 г.); Det Norske Folks Historie. 1852.
151. ЖМНП. 1853. Г. LXXX; Antiquités Russes. Copenhaque, 1850; Antiquités de l'orient; Monum. runogr. interprêtés par Rafn. Copenh., 1856.
152. Васильев А. О древнейшей истории северных славян до времени Рюрика, и откуда пришел Рюрик и его варяги. СПб., 1858.
VII
Очень интересным является то освещение варяжского вопроса, которое он получил в трудах западников и славянофилов, – представителей противоположных исторических мировоззрений, получивших особое развитие, и ожесточенно боровшихся в половине прошлого столетия.
Первое направление, образовавшееся под влиянием философско-исторических воззрений Гегеля, стояло на точке зрения единства цивилизации и в истории России видело постоянное стремление приобщиться к общеевропейской культуре, первым шагом к чему является образование государства. Начало государственной жизни на Руси и ее дальнейшее развитие рисуется аналогично тому, как это происходило в Западной Европе, т.е. по воззрениям того времени, из родового начала. В России «теорию родового быта», созданную представителями так называемой «юридической школы в русской историографии» Эверсом[153] и Рейцом[154], развивали главным образом Соловьев и Кавелин. Они утверждали, что в эпоху создания русского государства славяне жили небольшими группами, образовавшимися естественным развитием семьи от одного родоначальника. Управляли этими группами родоначальники или выбранные старейшины, объединявшие в своем лице высшую администрацию, суд, военное предводительство и представительство рода. Развиваясь, эта форма быта должна была сама себя уничтожить. Когда непрестанные междоусобные ссоры родов в связи с нападениями внешних врагов создали невыносимые условия жизни, явилось стремление к объединению, к созданию внутреннего порядка и суда вместо дикого своеволия родов. Появление иноземных государей было началом нового порядка. Отношения между членами многочисленного княжеского рода, рассеявшегося по разным центрам России, вначале также регулировались родовым началом, но уже это объединение всех малых родов в один огромный род, во главе которого стоял великий князь на правах патриарха, создало почву для возникновения мысли о единстве русской земли. Как Соловьев, так и Кавелин не придают значения вопросу, образовалось ли у нас государство как результат призвания, или как следствие завоевания. «Важно, не как укрепились князья, а что они вообще явились и дали единство русской земле» (Соловьев. Ист. России. 1,103-104). Все же оба исследователя склоняются к мысли о завоевании. По мнению Соловьева, и у нас было завоевание, но «на западе оно связано с развитием дружинного землевладения, на Руси же собственность сохранилась лишь у князей» (Сочинения. Изд. 1858, стр. 870, 888). Кавелин допускает, что варяги могли прийти по призванию, но потом стали распоряжаться как завоеватели (Сочинения. I, стр. 193,24,470). В вопросе о самой призванной руси Соловьев полагал, что русь – это ни народ, ни княжеский род, а дружина, составленная из людей, которые волей или неволею оставили свою родину и были вынуждены искать счастья на морях или в землях чуждых.
Славянофильское направление, сложившееся под влиянием философского романтизма Шеллинга, в противоположность западничеству отстаивало самобытность развития русского народа. Очень популярное в середине ХIХ-го столетия, оно имело ряд выдающихся представителей, занимавшихся изучением разных сторон русской культуры. Алексей Хомяков исследовал сущность православия; Иван Киреевский занимался философией; Юрий Самарин – историей русской церкви и историко-политическими задачами России; Константин Аксаков – русской историей; Иван Аксаков – новейшей внутренней и внешней политикой России; Петр Киреевский – народными песнями и фольклором. Исторические воззрения славянофильства формулированы И.В. Киреевским. Источники самобытности развития русского народа он видит: 1) в мистическом византийском православии, противопоставляемом римскому схоластическому католичеству; 2) в подавлявшей личность и дававшей простор общинному началу византийской культуре, противополагаемой римской культуре, создавшей свободу личности; и 3) в возникновении русского государства путем мирного призвания, тогда как на западе государства создавались завоеваниями. «Русская земля не испытала завоевания, она не знала и необходимого порождения этой борьбы – искусственной формальности общественных отношений и болезненного процесса общественного развития, совершающегося насильственным изменением законов и бурными переломами постановлений»[155].
Вопросу о начале русского государства больше всего внимания посвятил К.С.Аксаков. Он утверждал, что родовой быт перестал существовать на Руси задолго до призвания варягов. (Летописец именем рода называет иногда семью, иногда – родственников, иногда – племя, а часто и весь народ.) В эпоху создания государства на Руси господствовал общинный быт: славяне были объединены в общины, связанные не родственными, а соседскими отношениями; выбирали своих старейшин; все важные общие дела решали на вече. Небольшие общины, владевшие общей землей, назывались «вервь»; группы их составляли «волости» или «земли». Общину, как начало внутренней правды, К. Аксаков противопоставляет государству, как носителю внешней правды. Славянские народы (русский народ по преимуществу) – народы не государственные; история застает их в состоянии общины. Междоусобия и внешняя опасность заставили славян перейти к государственной организации, но на западе государство является целью, принципом, идеалом народов, у нас же – это неизбежная крайность, средство, принимаемое ради несовершенства человеческого рода. Не успев пересоздать себя на чуждом принципе («не бе в них правды»), славяне поставили государство вне себя, признали его, как чуждое себе, невместное с собою, обратились к нему как к внешнему средству, призвав его из-за моря. Варяжские князья принесли на Русь родовое начало, но оно действовало только в их междукняжеских отношениях, так что народ интересовался лишь личностью князя, а не его родственными счетами с другими членами Рюрикова дома[156]. Эту теорию приняли и развивали далее И. Беляев[157] и Лешков[158].
Для дальнейшего развития варяжского вопроса указанные труды имели весьма важное значение. Не отрицая возможности участия норманского элемента в политическом устроении русского государства, эти исследования опровергали утрированный ультранорманизм. Доказывалось, что если скандинавы и объединили восточных славян в одно государство – не они одни были культурным ферментом в среде диких аборигенов: и ранее их появления в Восточной Европе славяне уже были объединены в общественные группы, связанные не одними родственными отношениями, а соседством, территорией и общими экономическими интересами. Начав изучение истории русского быта, эта работа вызвала ряд капитальных исследований в этой области. В вопросе политической культуры древних славян создаются новые теории «племенного быта», «общинно-задружного быта» и «теория торговых городов». Начинается всестороннее изучение истории русской культуры, находящее завершение в широких концепциях Забелина, Ключевского, Милюкова, Довнар-Запольского, Преснякова, Любавского, Рожкова и многочисленных представителей современной экономической школы[159]. С другой стороны, в области материальной культуры исследования Буслаева, Самоквасова, Антоновича и других ученых открывают богатейший материал для воссоздания картины сложного по корням и высокого в смысле техники древнерусского искусства, получившего такое блестящее освещение в трудах недавно умершего академика Н.П. Кондакова[160].
Примечания:
153. Ewers. Das älteste Recht der Russen. Dorpat, 1826 (русский перевод 1835 г.).
154. Reutz. Versuch über geschichtliche Ausbildung der russischen Staats und Rechtsverfassung. Mitawa, 1828 (русский пер. Морошкина 1836 г.) и другие труды.
155. Киреевский Ив. Поли, собрание сочинений. И. М., 1911. С. 206.
156. Аксаков К.С. О древнем быте славян вообще и русских в особенности (первый раз издано в «Московском Сборнике». 1852 г.); «Об основных началах русской истории», и другие статьи в 1-м томе Полного собрания сочинений «Сочинения исторические». М., 1861.
157. Беляев И. Русская земля перед прибытием Рюрика в Новгород (Временник Москов. общ-ва истории и древностей.
VIII. 1850); Лекции по истории русского законодательства. М., 1879.
158. Лешков. Общинный быт древней Руси (ЖМНП. 1851. XII) и др. работы.
159. См. обзор вопроса у Любавского. Древняя русская история до конца XVI в. М., 1918.
160. См.: Айналов Д.В. История древнерусского искусства (Симферополь, 1919. Оттиск из № 57 Известий Таврической ученой архивной комиссии). Предисловие.
VIII
Новая стадия варангомахии начинается 1859 годом. В этом году знаменитый впоследствии славист Ламанский выступил против системы Куника, опровергая его этимологию имени «русь» и отвергая этническое значение названия «варяги», которых считал конгломератом норманских и славянских авантюристов, составлявших в древности многочисленные пиратские дружины[161]. Слово «русь» своей формой не показывает финского происхождения от Ruotsi: существует много других имен аналогичной формы, происшедших не только от финских, но и от греческих, литовских и славянских слов – скуфъ, ямь, сумъ, либъ, весь, пермь, водь, черемись, голядь, корсь, жмудь, чудь, серебь, волынь, велынь. Русский язык имеет много слов женского рода с окончанием на ь, имеющих такое же собирательное значение, как и приведенные племенные имена: знать, гниль, дичь, дрянь, падаль, погань, пыль, сволочь, чернь, челядь. Употребление народного имени и в географическом, и в этнографическом смысле (как это видим в слове Русь) – свойственно славянским языкам. Угры, ляхи, волохи, греки, варяги, моравы, немцы – в древних источниках употребляются не только в значении людей данного племени, но и в значении Венгрии, Польши, Валахии, Греции и т.д. Итак, имя Русь – не финское: 1) ни по окончанию на ь; 2) ни по употреблению в этнографическом и географическом смысле; 3) ни по существованию производного имени русин, аналогичного другим старославянским терминам – господин, боярин, хрватин; 4) ни по звукам основы; 5) ни по значению. Ламанский опровергает связь формы Rhos (из Бертинских анналов) с термином Rodsin – членами корабельных общин (Rodslagen = Rudergesellschaften). В противоположность этому он показывает, что существовала Угорская Русь; уже в XIII столетии (по Нотарию Белы) руссы жили в Венгрии – следовательно, русь явилась там не в позднюю эпоху, а, вероятнее всего, пришла вместе с уграми из Приазовья в IX-X веке. Руссы, упоминаемые арабскими писателями (Масуди, Истахри, Ибн-Хордадбех), не норманны. Нельзя игнорировать и свидетельств Захир-ед-Дина и Табари, выводящих руссов участниками событий VI—VII столетия[162]. Если по свидетельству русской летописи «русь» жила на Скандинавском полуострове, – она не была германским племенем, а могла бы быть онемеченным славянским племенем, в глубокой древности переселившимся в Скандинавию, подобно тому как «Русь Угорская» ушла в Венгрию, а «Русь Донская» – на берега Азовского моря. Только в таком случае можем понять, почему так быстро ославянились потомки Рюрика, не оказав влияния на сильную и самобытную культуру России[163].
В 1860-м году выступил Н. Костомаров с новой «литовской теорией». Найдя «Русь» на Балтийском поморье в исторических свидетельствах XIII– XIV веков и на старых картах XVI-XVIII в. (Неман по-литовски называется Русь), Костомаров высказал предположение, что основатели русского государства пришли в Новгород из Литвы. Отсутствие среди призывавших племен литовской жмуди уверило его, что призвана, была именно жмудь. В подтверждение своей гипотезы Костомаров пытается выводить из литовского языка имена русских князей и дружинников (Рюрик = rju + rikys – терзаю + князь; Олег = ilgis – длинный; Игорь = iggoras – стремящийся; Берн = Bernas – молодец и т. д.), а также «русские имена» днепровских порогов у Порфирогенета (Άειφάρ = Aithwaros – морская птица; Λεάντι – причастие от литовского глагола linu – лью и т.д.). Литовская теория вызвала оживленнейшую полемику между Костомаровым и Погодиным[164], а также ряд новых попыток толкования имен порогов – Срезневского[165], Летголы[166], Дювернуа[167], Гедеонова[168], Юргевича[169], Смита[170], Всев. Миллера[171], Иловайского[172], Н. Петрова[173] и др.
В 1862-1863 году появляется труд С. Гедеонова «Отрывки исследований о варяжском вопросе» – одно из самых солидных исследований в этой области, а самое научное и наиболее критическое из всех выступивших против норманизма[174]. Рассмотрев все норманские гипотезы, Гедеонов отрицал возможность выведения формы «Русь» и «Рось» от германского слова Rodsen или финского Ruotsi. Несклоняемая византийская форма δ 'Ρώς – οί 'Ρώς – των 'Ρώς и т. д., – совершенно несвойственная духу и законам греческого языка, с несомненностью доказывает, что греки приняли ее от другого народа, который сам себя называл этим именем. Но ни у одного европейского народа, кроме русского, племенные и народные имена не существуют в сингулярной форме. Старошведская форма rods (мн. rodhsin) и всякая другая германская форма имени «Русь» могла бы перейти к грекам только в форме δ 'Ρώσσος – οί 'Ρώσσος, ό 'Ρώσος, – οί 'Ρώσοι и т. под. Несклоняемая же форма δ 'Ρώς – οί 'Ρώς совершенно соответствует восточнославянской сингулярной форме женского рода Рось, употреблявшейся для обозначения русской земли и, как собирательное существительное, для обозначения народа, живущего на этой территории (как чудь, весь, ямь, водь, черемись). Следовательно, греческая форма могла возникнуть лишь из восточнославянского слова Рось, которое бы, таким образом, должно было быть древнейшим народным именем русских славян. В подтверждение этому Гедеонов перечисляет большое число русских рек, носящих имя Рось или Русь, ставит это название в связь со словом роса и доказывает, что это слово у восточных славян имело значение некоторой религиозности и сакраментальности. Затем на основании летописи он показывает, что в IX-XII-м столетии имя «Русь» употреблялось в двух смыслах: как обозначение всей России и как имя Киевской области, имя же «Славяне» – лишь для обозначения северной России. Указывает на существование Черноморской Руси до призвания варягов. Русь, по всей вероятности, одно из многочисленных племен черноморско-днепровских славян, – тех «бесчисленных племен антов», которые нагоняли страх на германцев и византийских греков. Там, где в VII веке исчезают «храбрейшие анты», т.е. вообще восточно-приднепровская славянщина, – там вскоре является могучая русь... Таким образом, становится понятным, почему древние летописи (которыми пользовался и Длугош) утверждают, якобы русь участвовала в призвании варягов в числе других славянских племен[175]. Но и призванные в Россию варяги – не суть норманны. Они – главным образом балтийские славяне, находившиеся в непрерывных связях с восточными славянами, в особенности же с населением Новгородской земли, заимствовавшим у них многие слова, обычаи, религиозные языческие обряды. Форма * Varang в северогерманских источниках не сохранилась; норвежское имя Vaerjngi возникло лишь в XI-м столетии, придя на север из Византии, где в то время были образованы наемные дружины варангов. Греки же получили это слово от русских, которые узнали его от балтийских славян. У этого славянского племени существовало много слов с носовой гласной, которая в русском языке переходила в я. В одном старинном словаре полабского языка сохранилось слово varang в значении меча. Таким образом, Гедеонов считал, что варангами назывались дружины авантюристов, искавшие пропитания с помощью своих мечей и состоявшие из смеси балтийско-славянских и норманских элементов.
Во втором издании этого исследования, вышедшего в 1876 г. под заглавием «Варяги и Русь», Гедеонов приводит много новых соображений в доказательство того, что варяги пришли на Русь из славяно-балтийского поморья. Утверждая, что язык балтийских славян занимал среднее место между чешским и польским языками, Гедеонов из этих языков объяснял многие «русские» имена и термины, считавшиеся норманскими[176].
