Текст книги "КНДР вчера и сегодня. Неформальная история Северной Кореи"

Автор книги: Андрей Ланьков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Как же живут сами пхеньянцы? Говоря об этом, нельзя забывать, что Пхеньян – это привилегированный город, право жить в котором дается далеко не всем и жители которого имеют куда больше возможностей для удовлетворения своих материальных потребностей чем те, кто живет за его пределами. Тем не менее, назвать большинство пхеньянцев богачами никак нельзя.

С начала шестидесятых годов все снабжение в КНДР основывалось на карточной системе, носящей всеохватывающий характер. Нормируется абсолютно все: от телевизоров до риса, от холодильников до ботинок, ассортимент товаров свободной продажи исчезающе мал. Без карточек в магазине можно, пожалуй, купить только книги да канцелярские товары. Фактически торговли как таковой в КНДР не существовало несколько десятилетий: с начала 60-х годов и до середины девяностых годов в стране ничего не продавалось, но все распределялось. Цены на продукты, отпускаемые по карточкам, были, однако, низкими и носили скорее символический характер. Однако нормировалось абсолютно все, поэтому-то на руках у населения, несмотря на низкий уровень заработной платы, скапливались деньги: ведь тратить их было некуда.

В середине 1980-х гг. средняя зарплата в Корее, по оценкам иностранных наблюдателей, составляла 60–70 вон в месяц, но сами корейцы в откровенных беседах часто называли мне еще меньшую цифру: 50–60 вон в месяц. Зарплаты рабочих колебались от 45 до 100 вон (при средней – около 70 вон) и значительно уступали зарплатам чиновников и ИТР. Молодой инженер по окончании вуза, имея низший из четырех инженерных разрядов, получал около 100–110 вон, а инженер высшего разряда – не менее 150 вон.

Даже в те, относительно благополучные, времена, до начала катастрофического обвала корейской экономики в 1991–1993 годах, меню пхеньянцев, по нашим понятиям, нельзя было назвать разнообразным. Повседневная еда состояла из чашки риса с кимчхи и чашки жиденького постного супа. Диета, разумеется, была сугубо вегетарианской, мясо большинству населения было практически недоступно. Запивали подобную пищу корейцы горячей водой или рисовым отваром, такие напитки, как чай или, тем более, кофе, были известны им более по книгам и фильмам. Жившие с нами в общежитии студенты – корейцы, за исключением детей крупных чиновников-ганьбу, чая никогда не пили и, когда мы угощали их, пробовали этот напиток впервые в жизни. Один из них даже, выпив чай, поинтересовался, нужно ли съедать оставшиеся на дне чашки чаинки.

В сравнительно благополучном 1985 году каждый взрослый работающий пхеньянец получал по карточкам в среднем примерно полкилограмма риса и/или иных зерновых в день. Для разных групп населения размер пайка неодинаков и может колебаться довольно существенно. Так, дети дошкольного возраста получали 300 г, школьники – 400 г, иждивенцы 300–400 г, работающие взрослые – 700 г, работники тяжелых профессий (шахтеры, металлурги, машинисты и т. п.) – до 900 г. Впрочем, реальные нормы были ниже, так как 15 % пайка, как официально объясняли, «направлялась в стратегические запасы».

Вдобавок, часть этого количества выдавалась не собственно рисом, а кукурузой, ячменем или иными злаками. В Пхеньяне, как в привилегированном городе, доля риса в пайке тогда составляла примерно 50 %, в то время как в провинции даже в лучшие времена три четверти зерновой нормы выдавалось ячменем или кукурузой. Кроме того, каждый месяц на человека полагалось 1–1, 5 литра растительного масла и около десятка яиц. Раз в год, перед приготовлением кимчхи – знаменитой корейской острой маринованной капусты – проводилась распродажа по карточкам капусты и, в небольших количествах, перца для заготовки на зиму.

Кроме того, корейцам в небольших количествах выдавали или, точнее, продают по карточкам рыбу (обычно минтай), пророщенную сою, картофель, раз в год они получают яблоки, соевый соус канчжан и соевый соус твенчжан. Хотя мне не удалось выяснить точные нормы снабжения этими продуктами, но ясно, что они, эти нормы, были очень малы: все это (кроме, может быть, рыбы) появлялось на столе только по праздникам в виде лакомств.

По праздникам же (день рождения Ким Ир Сена, день рождения Ким Чжон Ира, день основания ТПК, Новый год) всем корейцам выдавались праздничные пайки, которые именовались «подарками Великого Вождя» или «подарками Любимого Руководителя». Обычно такой «подарок» представлял из себя полкило сахара и конфет, или кулек с фруктами. Детям в школах и детских садах давали к праздникам кулечки с печеньем, фрукты, при этом им объясняли, что это – выражение беспредельной заботы Великого Вождя, на которую они должны отвечать «пламенной верностью». Кроме того, в Пхеньяне (и только в Пхеньяне) школьники младших классов получали бесплатно по стакану молока в день. К праздникам по карточкам продавали мясо, из расчета килограмм на человека.

Таким образом, мясо и сахар – продукты для простого человека необычные, редкие праздничные деликатесы. Однако в питании, как и в уровне жизни в целом, существует заметный разрыв между народом и номенклатурой. Даже внешне чиновник отличается от простого человека и дело не только в том, что он лучше одет и из кармана френча у него торчит неизменная авторучка. Нет, все гораздо проще: большинство чиновников толстые, с округлыми животиками, которые рельефно вырисовываются под их традиционными френчами. Им есть с чего отрастить жирок: по всему Пхеньяну раскиданы небольшие магазинчики без вывесок, часто с закрашенными, дабы не вводить народ во искушение, окнами. Это – закрытые распределители, в которых получают свои пайки чиновники. В отличие от старого Советского Союза, эта система привилегированного распределения существовала в КНДР почти что открыто. Вдобавок, чиновники высшего ранка часть своей зарплаты получали в валюте, что давало им возможность отовариваться в валютных магазинах (действительно, корейского начальства в таких магазинах было куда больше, чем иностранцев, а машины с номерами ЦК занимали всю автостоянку перед валютным универмагом «Раквон»). Мясо, яйца, молоко и прочие редкие деликатесы на столах чиновниках были каждый день.

Как уже говорилось, с начала восьмидесятых в КНДР вполне официально действовали рынки, до этого находившиеся на нелегальном или, как минимум, полулегальном положении. Купить на этих рынках можно многое, в том числе продукты. Сначала я хотел написать не «купить», а «свободно купить», но не сделал этого. Да, на рынках, само собой, продукты можно было купить без карточек, но зато по невероятным ценам. Килограмм свинины стоил там 20 вон, то есть примерно треть средней зарплаты, а курица – от 30 до 40 вон. Понятно, что при таких ценах на рынке могли покупать продукты немногие и в исключительных случаях. Не лучше обстояли дела и с промтоварами. Цены на рынках во много (часто – в десятки) раз превосходили официальные – символические – цены, которые существовали на такие же товары в государственной торговле.

Если говорить об обеспеченности пхеньянцев потребительскими товарами, то начинать, надо, безусловно, с часов, так как в нынешней Северной Корее часы – предмет очень престижный, в значительной степени это показатель респектабельности человека. Дело в том, что часы стоили дорого: обычные советские часы, в те времена доступные любому ленинградскому старшекласснику, в КНДР в магазине продавались ни много ни мало за 300 вон, то есть сумму, равную почти полугодовой средней зарплате корейского рабочего. Покупка часов – событие. Я хорошо помню молодую пару (видимо, мужа и жену), которые ехали в троллейбусе и везли с собой только что купленные в Первом универмаге часы. Они сияющими глазами смотрели то на часы, которые держал в руках муж, то друг на друга, поминутно переглядывались и радостно улыбались. У них был праздник, они купили часы!

Кроме советских часов, у некоторых есть японские или швейцарские, которые, разумеется, котируются куда выше. Забавно, что на швейцарских часах рядом с традиционным «Омега» красными буквами по-корейски написано «Ким Ир Сен». Разумеется, делают подобные изделия по специальному заказу Северной Кореи. Такие часы в магазине не купишь, их вручают в качестве награды или, как говорят в КНДР, «подарка Великого Вождя» передовикам производства и чиновникам.

В середине восьмидесятых большинство семей в Пхеньяне уже имело телевизоры. Телевизоры есть японского, советского, китайского или корейского производства (последние сделаны по японской или румынской лицензии). Импортные телевизоры зачастую украшены корейской надписью, так что, видимо, изготовляют их по специальному заказу КНДР. В магазине черно-белый телевизор стоил 700–900 вон, но только одних денег для покупки недостаточно, кроме них требовался еще и специальный ордер. Получить его можно на месте работы, но для этого сначала нужно провести несколько лет в ожидании своей очереди.

У самых обеспеченных были и магнитофоны, либо купленные в валютных магазинах или с рук на черном рынке, либо привезенные из-за границы. Даже в университете, где учились в основном дети элиты разных рангов, магнитофоны имели немногие, как говорили мне сами студенты – лишь около 10 % всех учащихся. Еще менее доступны населению холодильники, которые были только у высших чиновников, да и то далеко не у всех. Конечно, холодильники красовались на витринах Первого универмага, но вот купить их можно только по ордерам, а получить ордер на покупку холодильника – дело чрезвычайно сложное. Кроме того, они довольно-таки дороги, простейший холодильник корейского производства стоил 300 вон, так что даже в Пхеньяне они были только у очень небольшой части населения, в лучшем случае – у каждой сотой семьи. Любопытно, что в 1980 г. делегаты VI съезда ТПК после съезда получили в «подарок от Великого Вождя» огромные, ультрасовременные холодильники, на которых крупными буквами по-корейски было написано «Пэктусан». Правда, более зоркие и наблюдательные увидели в укромном месте другую надпись – «made in Japan», но ценность подарка от этого только увеличилась.

Вообще-то в Северной Корее постоянно приходится сталкиваться с подобными мистификациями, когда на иностранное изделие наклеивается корейская этикетка. Часто это явно делается изготовителем (может, за определенную мзду от заказчика, то есть Кореи), но иногда возникало подозрение, что подобная подмена – результат корейской самодеятельности. Как бы то ни было, но весьма забавно было увидеть в Мехянсане в гостинице, сверхсовременный по виду телефон с корейской надписью «Тэдонган», а, перевернув его, прочесть «Hitachi». Однажды знакомые болгаре жаловались мне, что с компьютеров, которые Северная Корея закупила в Болгарии, немедленно по получении сняли все таблички, которые указывали на то, где они были сделаны. С этим несколько поспешили, так как компьютеры с отодранными табличками увидели болгарские инженеры, которые приехали в Корею их налаживать.

И, наконец, немного о жизни тех немногочисленных иностранцев, которые волею судьбы или начальства оказались в самом закрытом обществе мира. Эта жизнь представляет собой некоторый интерес, и, наверное, заслуживает того, чтобы уделить ей десяток-другой строк.

Иностранцев в Пхеньяне немного, так что они привлекали всеобщее внимание, а в окраинных районах города прямо-таки производили сенсацию. Взрослые оглядывались на них, дети помладше бежали за ними целыми толпами, радостно вопя: «Дядя-иностранец, дядя-иностранец!», а дети постарше почти никогда не забывали снять шапку и, поклонившись, поздороваться. Постоянно уступали иностранцам место в метро, в транспорте. Вместе с тем, корейцы избегали разговаривать с иностранцами, в особенности днем и в общественных местах – видимо, это небезопасно. Вплоть до начала 80-х гг. прохожие часто даже не отвечали на вопросы иностранцев и порою одно обращение иностранца к корейцу на улице вынуждало последнего, пробормотав: «Извините», обратиться в бегство. Впоследствии положение изменилось к лучшему. По вечерам и в малолюдных местах пхеньянцы стали даже сами заговаривать с иностранцами.

Сколько всего иностранцев было в Пхеньяне в 1984–1985 гг.? Не берусь оценивать их число, но думаю, что вряд ли в этой стране с ее двадцатимиллионным населением жило или находилось более полутора тысяч иностранных граждан (включая туристов). Действительно, в Корее около 20 посольств, по большей части с небольшим штатом в 5-10 человек (с женами и детьми – человек по 20–30 в каждом), кроме того – около сотни иностранных специалистов и членов их семей, да пара сотен студентов. Кроме того, летом в стране обычно находилось 2–3 группы советских туристов, группы японских корейцев и представителей всяческих обществ по изучению идей чучхе, а также несколько мелких делегаций.

Большинство постоянно живущих в Корее иностранцев – это дипломаты и сотрудники различных посольств и представительств. Надо сказать, что посольств в Пхеньяне было немного, ибо большинство стран, у которых есть дипломатические отношения с КНДР, обычно назначало по совместительству послами в Корею своих послов в КНР. Около 1980 г. в Восточном Пхеньяне был построен посольский квартал, где разместились большинство посольств и представительств. На западном берегу Тэдонгана осталось лишь несколько самых больших посольств, персоналу которых не хотелось расставаться с обжитыми местами. Там, вдоль проспекта Сынни (в недавнем прошлом – проспекта Сталина) расположились два крупнейших посольства: китайское – у перекрестка с улицей Пипха и советское – у театра Мансудэ, а также посольства поменьше – чешское и румынское.

Вообще, говоря о положении иностранца в Корее, надо учесть беспрецедентную отрезанность его от нормальной корейской жизни. Мне не раз приходилось убеждаться, что даже те, кто, казалось бы, имеет некоторое представление о северокорейских делах, все-таки серьезно недооценивают степень этой изоляции. Иностранец в КНДР ныне не имел права без сопровождающего-корейца и специального разрешения посещать многие учреждения, порою даже самые безобидные, вроде кинотеатров и большинства музеев, ему никогда не удавалось спокойно поговорить с корейцем, если тот не входил в число людей, работающих с иностранцами и должным образом проверенных и проинструктированных «компетентными органами», на улице он мог, самое большее, спросить дорогу и, изредка, переброситься парой слов о погоде. Ни о каких неформальных контактах, неофициальных встречах с корейцами не могло идти и речи. Откровенный разговор с иностранцем может стоить жизни, и это хорошо знал каждый житель Пхеньяна.

Студенты-иностранцы (в университете имени Ким Ир Сена их было около 20) жили в отдельном общежитии, и их контакты с корейскими студентами тоже были сведены к минимуму. В частности, иностранцы занимались в своих группах, сформированных строго по национальному принципу. Студенты из одной страны учились вместе даже в том случае, если уровень их подготовки был разным. Совместное с северокорейскими студентами посещение лекций было запрещено. Как ни парадоксально, но не могли мы даже пользоваться библиотечным каталогом (иностранцев просто не пускали в помещение, где он находился), а книги по указанной нами тематике подбирались самими корейцами. Правда, в общежитии в каждой комнате студент-иностранец жил вместе со студентом-корейцем (разумеется, отобранным и тщательно проверенным). С точки зрения языковой практики это было весьма полезно, хотя в действительности северокорейские власти преследовали совсем иные цели. Теоретически наши соседи должны были, во-первых, вести среди нас пропаганду идей чучхе (этого не делал никто), а, во-вторых, доносить о наших словах и делах по начальству. Каждый вечер в 18:30 специально прикрепленный к общежитию сотрудник службы безопасности собирал всех студентов для отчета. Впрочем, несмотря на то обстоятельство, что наши соседи должны были шпионить за нами, многие из них оказались умными и интересными людьми, вдобавок, часто относящимися к режиму с неожиданным критицизмом.

Однако, иностранные студенты – это сравнительно небольшая часть иностранной колонии в Пхеньяне. Большинство постоянно живущих в Пхеньяне иностранцев – это сотрудники посольств и их семьи. Расположившийся в Восточном Пхеньяне посольский квартал застроен небольшими особняками современной архитектуры. В этих зданиях дипломаты обычно и работали, и жили вместе со своими семьями. Как мне объяснили, это было связано не столько с соображениями удобства и безопасности, сколько с тем, что в течение долгого времени у иностранцев в Пхеньяне отсутствовала возможность снимать в городе более или менее благоустроенные квартиры. Разумеется, не следует понимать это так, что дипломаты могли снимать квартиры в тех же домах, где живут и корейцы, пусть даже и привилегированные. Для иностранцев существовали специальные дома, где они, разумеется, находятся под постоянным наблюдением корейских спецслужб.

Совсем рядом с мостом Тэдонге, на восточном берегу Тэдонгана располагалось небольшое двухэтажное здание дипломатического клуба. На первом этаже его был ресторан и кинозал, в котором по вечерам показывали иностранные фильмы (разумеется, не голливудские боевики, а фильмы социалистических стран), а наверху – танцевальный зал с баром, биллиардная и кабинеты для бесед и игры в карты. Открылся клуб весной 1984 года и быстро стал любимым местом встреч иностранцев, в том числе и неофициальных деловых свиданий дипломатов. Само собой, ни у кого не вызывает сомнения, что корейские спецслужбы предусмотрительно оборудовали клуб всем необходимым, поэтому-то серьезные разговоры велись в полумраке танцевального зала, где оглушительный вой дискомузыки делал бессильной подслушивающую аппаратуру.

Центрами бытового обслуживания иностранцев стали гостиницы. При них расположены магазины и киоски, в том числе и книжные, парикмахерские, прачечные и другие подобные учреждения. Только для иностранцев работает единственная в городе химчистка при гостинице «Пхеньян». Недалеко от главных гостиниц находится и валютный универмаг «Раквон» («Рай»), в котором для иностранцев и высокопоставленных чиновников продавались разнообразные потребительские товары.

Весной 1985 года при гостинице «Чхангвансан» открылось большое кафе-мороженое, одно из первых в Северной Корее совместных предприятий, партнером в создании которого стали японские корейцы. Японцы обучили весь персонал, оформили зал в хотя бы относительном соответствии с требованиями мирового дизайна, оборудовали кухню. Это заведение, действительно, какое-то не совсем северно-корейское не только по оформлению, но и по духу. Даже официантки там носили не обычную в КНДР, самим Ким Ир Сеном предписанную прическу с завивкой, а все, как одна, коротко стригут волосы на японский манер, не завивая их (по-моему, эта прическа действительно больше идет кореянкам). Более того: у официанток в этом кафе не было даже обязательных для всех корейцев значков с изображением Вождя! Как им удалось добиться этой неслыханной привилегии – не берусь сказать, но факт остается фактом: когда сидишь в этом кафе, в котором нет даже вездесущего портрета Ким Ир Сена, то ничто, в общем, не напоминает о том, что ты – в Северной Корее. Ходят в это кафе иностранцы и представители «золотой молодежи», сынки чиновников из соседнего правительственного района.

Для очень немногочисленных западных туристов и иных визитеров зарезервирована небольшая, но комфортабельная гостиница «Потхонган», рядом с которой прилепилось низкое строение «Ансан-клаба», где проводят свой досуг граждане капиталистических стран. В этом учреждении к услугам дорогих иностранных гостей в начале 80-х гг. была не только изысканная кухня, но и проститутки, которых северокорейские власти приглашали по контракту из стран Юго-Восточной Азии. Помню, как один индонезиец, с которым я в силу обстоятельств вынужден был довольно часто разговаривать, все время жаловался зимой 1985 г., что у таиландских проституток кончился срок контракта и они уехали, а их филиппинские коллеги должны будут приехать только в апреле, так что этому индонезийцу оставалось лишь маяться и ругать местные власти за проявленную нерасторопность. Однако судьба этого заведения оказалась печальной: в конце концов этот публичный дом (быть может, единственный публичный дом в современном мире, чьим владельцем являлось государство) прогорел из-за нехватки клиентов.

Из иностранцев в Пхеньяне чаще всего встречались японцы, точнее, японские корейцы, представители Чхонрена, пропхеньянской организации японцев корейского происхождения. Корейское правительство в своей японской политике делает ставку на широкое использование живущих в Японии корейцев. Делегации и группы Чхонрена постоянно встречаешь в Корее, ими буквально забиты гостиницы и курорты для иностранцев. Особенно много среди них студентов. Путешествуют они обычно группами, все в одинаковой форме, аккуратные, подтянутые и очень японские, очень непохожие по своему виду на северокорейцев. Единственное, пожалуй, что объединяет их с корейскими студентами – это постоянные построения, переклички и поверки, которые проводятся даже в вестибюлях гостиниц. Выглядит это довольно странно: из кучи одинаково, но очень элегантно одетых парней и девушек вдруг выскакивают двое или трое и начинают хорошо поставленным строевым голосом отдавать приказы: «Становись! Равняйсь! Смирно!». В несколько секунд толпа преображается в нечто, более похожее на роту пехоты, чем на группу туристов.

Впрочем, туристов не очень много, особенно зимой, так что обычно в это время пхеньянские гостиницы пустуют. Впрочем не слишком переполнены они и летом, так что странно, что в конце восьмидесятых в северокорейской столице при французском участии была построена огромная гостиница «Коре»

***

Такой увидел я северокорейскую столицу 15 лет назад.

Что же изменилось за это время? Как сейчас ясно, в 1985 г. Северная Корея доживала последние спокойные годы. Еще существовал социалистический лагерь, который предоставлял Корее рынок сбыта для ее товаров. Советская помощь, пусть и небольшая, продолжала поступать в страну и поддерживать ее экономику на плаву. Еще в конце восьмидесятых годов Северная Корея позволяла себе организовывать дорогостоящие престижные мероприятия. В 1989 г. с большой помпой был проведен Международный фестиваль молодежи и студентов, традиционное молодежное мероприятие левых сил. Он должен был стать пхеньянским ответом на успех Олимпийских Игр 1988 г., проходивших в Сеуле (кстати, он, похоже, оказался последним фестивалем такого рода). К фестивалю был построен новый престижный район в Западном Пхеньяне и начато строительство грандиозного 105-этажного отеля. Впрочем, последнее строительство носило откровенно престижный характер: по слухам, Ким Ир Сен никак не мог смириться с тем, что в Сеуле – столице конкурентов – высится 65-этажный небоскреб, самый высокий во всей материковой Восточной Азии. Лихорадочное строительство совершенно ненужного монстра должно было быть завершено к лету 1989 года, но сил на это не хватило. Вскоре положение северокорейской экономики резко ухудшилось, так что о завершении работ уже не могло идти и речи. В результате исполинская пирамида с недостроенными последними этажами так и высится над северокорейской столицей.

Недостроенная 105-этажная громада вот уже 10 лет высится над Пхеньяном, постепенно приходя в негодность и разваливаясь…

Топливный кризис привел к тому, что машин в Пхеньяне стало еще меньше, чем раньше. С другой стороны, появился трамвай. Люди одеваются разнообразнее, времена френчей давно прошли, но на лацканах пиджаков по-прежнему висят значки с портретами Ким Ир Сена (с недавнего времени к нему добавили и изображение Ким Чжон Ира). Начавшийся после 1995 года голод вынудил власти ослабить контроль над передвижением по стране, а также терпимее относиться к частной торговле. Однако портреты Кимов, как и раньше, висят на всех площадях, а их громкоговорителей гремят безостановочные военные марши…

notes

Примечания

1

Состав 25-й армии, на основании советских публикаций 1960-х гг., см.: van Ree E. Socialism in one zone. Stalin's policy in Korea, 1945–1947. Oxford-New York-Munich, «Berg», 1989. P. 70.

2

Автору довелось встречаться с Н. Г. Лебедевым в 1989 и 1990 году. Во время этих бесед я был поражен тем, что несмотря на крайнюю старость, Н. Г. Лебедев сохранил блестящую память и острый, несколько иронический ум, который резко контрастировал с его крайней физической дряхлостью.

3

Данные о биографии Т. Ф. Штыкова содержатся, в частности, в составленной ЦК КПСС справке: Российский Центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ), фонд 644, опись 2, дело 55, лист 117.

4

Впоследствии Т. Ф. Штыков был назначен послом в КНДР. В ноября 1950 г. он был снят с должности и отозван в Москву. На него была возложена ответственность за военную катастрофу сентября-октября 1950 г. Решением Политбюро от 3 февраля 1951 г. он был понижен в воинском звании до генерал-лейтенанта и направлен на второстепенный пост заместителя председателя Калужского облисполкома. Впоследствии Т. Ф. Штыков недолгое время был советским послом в Венгрии. Умер он в 1964 г.

5

Письмо секретарю ЦК М. А. Суслову. РЦХИДНИ, фонд 17, опись 128, дело 1440, лист 9.

6

Показательна в этом отношении судьба Петра Цоя (Чхве Пхе Дока), который был в 1937 году офицером-танкистом, одним из многих корейцев – кадровых офицеров Красной Армии. Он был арестован и в течение примерно 11 месяцев его допрашивали, время от времени, по обычаю тех лет, избивая и требуя признаться в шпионаже в пользу Японии. Однако П. Цой, несмотря на все издевательства, не оговорил себя. После падения Ежова было прислано распоряжение об освобождении всех арестованных офицеров, которые так и не признались в своих «преступлениях». П. Цой подпал под действие этого решения, был освобожден, прошел всю войну и впоследствии некоторое время пробыл в КНДР: сначала – в качестве советского военного советника, а потом – как один из высших военных руководителей КНА.

7

И. М. Чистяков. Боевой путь 25-й армии. // Освобождение Кореи. М., «Наука», 1976. С. 44.

8

И. М. Чистяков. Боевой путь 25-й армии. // Освобождение Кореи. М., «Наука», 1976. С. 51.

9

Примером недоброжелательного источника являются рассекреченные и опубликованные сообщения американской военной разведки (North Korea Today, for American Eyes Only (G-2, American Army Forces in Korea, August, 1947) – «An Anthology of Selected Pieces from the Declassified File of Secret U. S. Materials jn Korea before and during the Korean War». Seoul, National Unification Board, 1981. P. 31). Однако об инцидентах такого рода пишет, например, и Брюс Камингс, который в целом оценивает советскую политику в Корее настолько доброжелательно, что его впору назвать антиамерикански настроенным историком (см.: Cumings B. The Origins of the Korean War. Princeton, Princeton University Press, 1981, P. 388).

Другим свидетельством такого же рода является замечание Анны Стронг, которую цитирует Эрик ван Ри (van Ree E. Socialism in one zone. Stalin's policy in Korea, 1945–1947. Oxford-New York-Munich, «Berg», 1989. P. 85 footnote). Едва ли эта левая журналистка позволила бы себе критические замечания о поведении советских войск, не имея на то самых серьезных оснований.

10

Более откровенные советские военные и политики говорили о «советизации освобожденных территорий». Впрочем, в послевоенный период этот термин уже практически не применялся, он принадлежит к 1930-м годам. Термин «коммунизация» – чисто западный.

11

Мельком об этих проблемах упоминает Н. Г. Лебедев в книге, вышедшей в 1965 г., то есть во времена, когда откровенные замечания на эту тему отнюдь не приветствовались. Рассказывая о событиях 1945 г., он говорит: «Кое-где выдвигались требования о введении в Корее советских порядков и другие левацкие лозунги» (Лебедев Н. Г. Заря свободы над Кореей. // Во имя дружбы с народом Кореи. М., 1965. С. 41).

12

Пак Чэ Чхан. Пхенъан конгук чунби вивонхве кельсон-гва Кодан Чо Ман Сик (Создание Южнопхенъанского комитета по подготовке к восстановлению государства и Чо Ман Сик). – «Пукхан», 1985, #8. С. 44.

13

Пукхан сасип нен (40 лет Северной Кореи). Сеул, «Ырю мунхва са», 1988. С. 101.

Пак Чэ Чхан. Пхенъан конгук чунби вивонхве кельсонъ-гва Кодан Чо Ман Сик (Создание Южнопхенъанского комитета по подготовке к восстановлению государства и Чо Ман Сик). – «Пукхан», 1985, #8. С. 47.

14

van Ree E. Socialism in one zone. Stalin's policy in Korea, 1945–1947. Oxford-New York-Munich, «Berg», 1989. P. 87.

15

Пукхан сасип нен (40 лет Северной Кореи). Сеул, «Ырю мунхва са», 1988. С. 36.

16

Щетинин Б. В. Власть-народу. // Во имя дружбы с народом Кореи. М., 1965. С. 121 сноска.

17

И. М. Чистяков. Боевой путь 25-й армии. // Освобождение Кореи. М., 1976. С. 48.

18

Интервью с Н. Г. Лебедевым, 13 ноября 1989 г., Москва

Н. Г. Лебедев – советский генерал, в 1945 г. – член Военного Совета 25-й армии, позднее – глава Советской Гражданской Администрации в Северной Корее.

И. М. Чистяков. Боевой путь 25-й армии. // Освобождение Кореи. М., 1976.

19

Scalapiяno R., Lee Chong-sik. Communism in Korea. Berkeley-Los Angelos-London, 1972. P. 315.

Пукхан сасип нен (40 лет Северной Кореи). Сеул, «Ырю мунхва са», 1988. C. 36.

20

van Ree E. Socialism in one zone. Stalin's policy in Korea, 1945–1947. Oxford-New York-Munich, «Berg», 1989. P. 92.

21

И. М. Чистяков. Боевой путь 25-й армии. // Освобождение Кореи. М., 1976. С. 50.

22

Интервью с Ю Сон Чхолем, 18 января 1991 г., Ташкент.

Ю Сон Чхоль – в 1941-46 гг. сотрудник советской разведки, в 1948–1956 гг. – начальник оперативного управления Генштаба Корейской Народной Армии.

23

Эта трактовка событий 1945–1947 г. как антифеодальной, национально-освободительной, антиимпериалистической революции, которая впоследствии переросла в социалистическую получила большое распространение в советской историографии (см., например, отчасти посвященную этому вопросу работу Ф. И. Шабшиной: Ф. И. Шабшина. Социалистическая Корея. М., 1963. С. 70–71).

24

Щетинин Б. В. Власть-народу. // Во имя дружбы с народом Кореи. М., 1965. C. 125.

25

Там же, с. 126.

26

Там же, с. 126.

27

Интервью с Кан Сан Хо, 30 ноября 1989 г., Ленинград.

Кан Сан Хо – советский журналист и партийный работник, в 1945–1959 гг. на работе в КНДР, занимал ряд постов: директор Высшей партийной школы, зам. министра внутренних дел и др.