Текст книги "НИКОЛАЙ НЕГОДНИК(СИ)"

Автор книги: Андрей Саргаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Ладно, сойдет. Петрович, заливай ему в пасть святую воду.

Савва попробовал, но не получилось – как ни старались лекаря крепче затянуть швы, все равно вода через них выливалась и стекала на траву.

– Август! – Патриарх обратился к привидению. – Ты что, глотать разучился?

– Нихт, я есть сдох. Я не мочь глотать.

– Но это же твое тело? Вот и старайся.

– Каким образом? – от волнения фон Эшевальд потерял акцент. Впоследствии выяснилось, что он его больше так и не нашел.

– Сам придумай, а не то через воронку в задницу зальем.

– Только не так! – привидение вздрогнуло, окутало волчье тело сиреневым туманом и полностью растворилось в нем. Через мгновение мертвый волк открыл пасть и послушно глотал льющуюся воду.

– Вот и ладушки, совсем другое дело, – оценил ситуацию Глушата. – Теперь, Савва Петрович, повторяй за мной. Нет, лучше давай на листочке тебе напишу.

Черт вытащил из бездонной сумки чернильницу с гусиным пером и на обратной стороне своего паспорта черкнул несколько строчек.

– Держи!

Патриарх опять надел очки и начал негромко:

– Силой Спящего, чье имя ты помнишь памятью предков…

Тело чуть дернулось.

– Волей Спящего, что вела твоих предков к свету…

Волка начало бить крупной дрожью.

– Любовью Спящего, прошедшей через тьмы веков…

Безобразный шов на шее исчез, оставив белесый шрам, тут же заросший шерстью.

– Разумом Спящего, который научил вас быть людьми…

Кровь на шкуре осыпалась бурой пылью, а вместо волка на носилках уже лежал голый человек.

– Приказываю! – голос Саввы усилился почти до крика и холодком пробежал по спинам. – Живи!

Все охнули одновременно – Август фон Эшевальд открыл глаза и сел.

– Ой, я что, опять живой? У кого-нибудь есть запасные штаны? Я же не могу вот так вот ходить… Комары кусаются!

Шлеп!

Там же. Четыре часа спустя.

Патриарх поставил бокал на стол и пристально посмотрел на Глушату:

– Ну, сейчас-то ты мне скажешь, кто такой этот Спящий?

Черт пригубил вино и прикрыл глаза, наслаждаясь букетом:

– Спящий? А спроси у князя, может быть, он ответит?

Глава 19

– Посторонись!

– Куды прешь, придурок?

– Пропусти, говорю.

– А дубиной промеж ушей не хочешь? Князь отдыхать изволит. Чего орешь как потерпевший? – Рома Кутузов, стоявший в карауле у княжеского шатра, погрозил горлопану здоровенной палицей, которую считал самым русским из всего оружия и предпочитал иному.

Настырный молодец сбавил обороты:

– Пропустил бы, а? Тут посольство прибыло.

– Подождут, – Рома презрительно скривился. – Вот как выспится государь, тогда пусть и приходят. Много тут всяких проходимцев шляется, а здоровье у Николая Васильевича одно.

– Так это… из самого Царьграда Румийского.

– Тем более подождут. И предупреди, кстати, чтобы руками ничего не трогали, а то в прошлом месяце бошецкий посланник дюжину вилок украл. Повесили-таки негодяя. Слышал, небось, сию историю? Во! И шпионить пусть не вздумают – тоже повесим.

Молодой дружинник, всю дорогу из Татинца сопровождавший грекосов и гордившийся своей миссией, растерянно посмотрел по сторонам, видимо в поисках поддержки. Но Кутузов, переживший схватку с барыгами на артиллерийских позициях, где был наводчиков одной из пушек, свысока смотрел на не нюхавшего пороху юнца и помогать в трудной ситуации не собирался.

– А они говорят, что послы – лица неприкосновенные, – нашелся гонец.

– Да разве кто против? Лицо и не тронем, за шею повесим. Хотя некоторые предлагают на кол сажать, только государь не велит. К чему излишняя жестокость? А ты как считаешь?

Дружинник кивнул, полностью соглашаясь. И неизвестно, сколько бы продолжался этот разговор, не приди к растерянному воину неожиданная помощь. За спиной у Ромы послышались твердые шаги, и узнаваемый голос Патриарха укорил:

– Кутузов, ты опять молодежь разыгрываешь? Вот так потом зловещие слухи по миру и расползаются.

Над левым плечом Саввы высунулась рогатая голова:

– Да нормально, Петрович, пусть развлекается.

Но Патриарх в советчиках не нуждался:

– Кто таков?

– Гонец я, – ответил дружинник робея под суровым взглядом. – В Татинец посольство прибыло, а там как раз нет никого. Так это… сюда и послали, стало быть.

Савва задумался. Интересно, с какой это стати грекосы пошли в столицу, если точно знали, что князя в ней нет? Или надеялись встретиться там уже с Глорхи-нойоном? Мутно все как-то и непонятно.

– Что они говорили по дороге?

– Да вроде ничего. Послание от ихнего императора везут.

На этот раз Глушата показался целиком и нагло заржал. Ему вторил верный Харлам Давыдович.

– И чего ты веселишься, чертушка?

– Как это чего? Наш ампаратор в шатре спит, зачем ему с самим собой посольствами обмениваться?

– Звание Великого князя выше будет, так что не путай Божий дар… От базилевса послы.

– Так там же кастраты правят.

– Не кастраты, а евнухи. Впрочем, разницы нет, но на троне все равно не они сидят. Ладно, боец, показывай своих грекосов.

– А я здесь останусь, – заявил Глушата. – Что я, иноземных харь ни разу не видел? Они же все одинаковые, как опята сушеные, одного от другого не отличишь – черные да сморщенные. Лучше буду княжеский сон сторожить. Рома, наливай!

А Николай спал сном праведника, уставшего от богоугодных дел и поисков истины, и ничто не могло помешать его отдыху. Даже разухабистые песни стражей, прерываемые звоном кубков, только убаюкивали – после грохота пушек любой шум покажется колыбельной песенкой.

А может и не покажется, может, есть она на самом деле, эта колыбельная. Рядом с князем, привычно обняв колени руками, сидела русалка и что-то чуть слышно напевала. Ласковый голос мягко наполнял шатер и Шмелев улыбался во сне, видимо увидев хорошее и радостное. И пусть ее, Яны, нет во снах любимого, пусть. Пусть он видит свою далекую семью, отделенную сотнями лет и сотнями миров, пусть… И пусть хранит им верность.

Удивительно, но Яна не ревновала, только грустное чувство легкой зависти к той, неведомой, сжимало порой сердце. И гордость за человека, знающего что такое любовь и верность. А она подождет. Год, два, десять… Потом… Когда-нибудь потом…

Из-за опущенного полога послышалось деликатное царапанье.

– Базека, ты? Заходи.

– Кто же еще? – кот ученый проскользнул в шатер и устроился на мягких шкурах. – Извини, что отрываю от дел. А, впрочем, какие там у тебя дела… Все грустишь?

От Базеки истинное положение дел скрыть было просто невозможно, и русалка просто кивнула.

– Оно и понятно, – заключил кот. – Может, прервем твое грущение? Там румийцы приперлись целой делегацией.

– Послал бы в задницу.

– Не хотят.

– А чего они хотят? Чего надо-то?

– Я почем знаю? Хотя догадываюсь – опять жаловаться будут.

– Мы же их не трогали еще.

– Заранее жалуются, сволочи.

– Князя будить?

– Конечно. Глядишь, не выспавшись, злее будет. Давай, поднимай.

– Красиво идут, особенно музыканты, – одобрил Серега.

С высокого холма, куда срочно перетащили княжеский шатер, открывался неплохой вид на приближающееся посольство, медленное и печальное.

– И чего красивого? – не согласился Шмелев. – Папуасы, бля… Наверное, хотят на нас впечатление произвести. Или купить.

– Сомневаюсь, что именно нас, – вставил Патриарх. – Не к Орде ли шли?

– Хотя бы и так, – вмешался Базека, у которого при виде богатых одеяний гостей заплясали в глазах золотые огоньки. – А попали к нам. А мы – скифы с раскосыми и жадными очами. Кстати, а кто придумал встать на самом солнцепеке?

– Можешь в теньке полежать, высокая политика без тебя прекрасно обойдется.

Кот и вправду послушался мудрого совета и смылся в шатер, откуда сразу же послышалось смачное чавканье. Ясное дело – скиф, только кошачий.

А посольство все приближалось с приличествующей случаю неторопливостью. Величавость момента слегка портили унылые физиономии конвоя имперских гвардейцев, которых перед тем вежливые лешаки встретили загодя и попросили разоружиться. Грубо попросили, честно сказать. С преизрядным рукоприкладством. Грекосы же, во избежание международного скандала и последующих осложнений, предпочли посчитать сие действие небывшим, но обиду, скорее всего, затаили. Не иначе от нее такие постные рожи.

Если не брать во внимание бесчисленных секретарей, слуг, носильщиков с громадным сундуком и просто множества подозрительных личностей, послов было трое. Первый, видимо самый главный, чернявый и тощий старик, а два других – рангом помельче, но мордами шире. Так вот они какие – румийские кастраты! На баб похожи, только фигуры подкачали – безобразные фигуры, надо сказать. Ну… чай с ними не спать. Тьфу-тьфу-тьфу, прости, Господи!

Тощий первым подошел к князю и поклонился. Коля слегка качнул головой, обозначая приветствие.

– Великий Император приветствует моими устами правителя здешних земель.

Шмелев внутренне подобрался и услышал за спиной возмущенный ропот. В переводе с тонкого языка дипломатии, его только что оскорбили, фактически в душу плюнули и растерли грязным сапогом. Проще сказать – отказали не только в праве называться князем, но и поставили под сомнение законность власти вообще, не говоря уже об управлении другими народами и землями. Сиди, мол, в своем болоте, варвар!

Что же… вы сами этого захотели.

– Глушата где? Тут к нему гости приехали!

Патриарх ткнул Шмелева локтем в бок и зашипел:

– Сдурел? Черта на царство?

– На княжество. И успокойся, это временно – минут десять хватит.

Из-за шатра выскочил верхом на козле пьяный до изумления рогоносец и изобразил великую обиду:

– А чо сразу я? Больше некому?

– Вот это видел? – Николай показал кулак. – Гостей принимай.

– Они чо, ко мне? – Глушата покачнулся в седле, громко икнул и с трудом сосредоточился, вникая в ситуацию. – А-а-а… так бы сразу и сказал! Эй, почтеннейшие, вы по процедурному вопросу? Обождите.

Румийцы побледнели от ужаса и попадали на колени, только сопровождавшие вельмож музыканты разбежались с криками, побросав инструменты. Выбравшийся из шатра кот послал несколько человек прибраться – и не нужно, но жаба душит при виде валяющегося бесхозным имущества.

А черт обиженно хлюпнул пятачком:

– Ну и чо? Куда все свинтили? А кто копыто мое лобызать будет? Эй, ты, старый хрен, чего молчишь?

Грекос в ответ только воздух ртом хватал. Глушата сплюнул ему под ноги и обратился к Николаю:

– Яну можно позвать? А то я рыбьего языка совсем не понимаю. Сам видишь – только жабрами хлопает.

– Но я думал… – наконец-то произнес посол. Но разве можно перебивать нетрезвого черта?

– А ну заткнись! Молчать, я спрашиваю! Меня на сегодня назначили повелителем – не с хреном собачьим разговариваешь! Еще вопросы? Молчать! Что? Молчать! – рогоносец соскочил с седла, невероятным усилием удержал равновесие и, бесцеремонно сковырнув замок, поддел вилами крышку стоящего на земле сундука. – Чего это у нас? Ага, а у нас тут золото и камушки… Это все мне? Молчать!

Глушата не стал дожидаться ответа, только махнул рукой, и два здоровенных лешака утащили драгоценные дары в шатер. Следом прошмыгнул алчно потирающий лапы Базека. Но вот наконец-то посол совладал с собой и выдавил через силу:

– А еще меня послал Великий Базилевс к Великому Князю Татинскому, Славельскому, Булгарского ханства покровителю, прочих земель и народов владетелю…

Заскучавший было, черт перебил на полуслове:

– Тогда снимаю с себя полномочия. Княже, можно остаться пресс-секретарем?

– Это как? – тихо спросил Савва у стоящего рядом волхва.

– Сейчас прессовать начнет, – предположил Серега.

Получивший молчаливое одобрение Николая, черт обернулся к румийцам:

– Прошу любить и жаловать – я теперь лицо официальное. А где посольские дары от вашего Базилевса?

Опешившие послы молча, но дружно показали глазами на шатер, откуда уже раздавался азартный перезвон и советы ходить с бубен.

– А вот и нет, не угадали, – не согласился рогоносец. – Это мое золото! И камни мои! Базека, сколько там?

– Мизер неловленный, – откликнулся кот. Но потом переспросил: – Или ты про деньги?

– Ага.

– Так, мелочи немного… Но нам с тобой хватит.

– Все равно мало. Во сколько посольскую одежду оценишь?

Базека не стал надрывать глотку, а сам вышел для осмотра. Но много ли времени нужно опытному взгляду?

– Сотни две дам, не больше. Вот у этого рубин поцарапанный, а у тех брильянты немного желтоваты. Хрень, короче говоря, а не брильянты. Тем более такая огранка давно уже не в моде. И тряпки пыльные… Они в них что, по улице ходят что ли? Моветон, как сказал бы один мой знакомый маркиз. Ну так что, отдаешь? Дороже все равно никто не возьмет.

– Я не покупать – князю в подарок.

– У нас намечается бал-маскарад?

– Нет, но совсем ничего не взять…

– Тогда и сотни хватит – княжескому величию приличествует скромность.

Глушата посмотрел на Николая, испрашивая одобрения, и тот кивнул, тщательно пряча усмешку в усах.

– Раздевайтесь! – пресс-секретарь замахнулся вилами.

Через минуту посол чрезвычайный и два полномочных стояли в одних набедренных повязках, а чуть поодаль лешаки-танкисты с увлечением мародерствовали над слугами и конвоем.

– А теперь подите прочь! – черт ударил левой рукой по сгибу правой, указывая направление. – Для нашей чести уроном будет с голозадыми обезьянами разговаривать – невместно. Прочь, я сказал. Молчать!

Николай не стал дожидаться развязки комедии и сбежал в шатер, где упал на мягкие подушки и уже во весь голос засмеялся. Появившийся следом Савва присел рядом в низенькое складное кресло и с кряхтением вытянул ноги. Когда вошел волхв, Шмелев уже успокоился и просто всхлипывал, а заботливая русалка вытирала ему слезы собственноручно вышитым платочком.

– Значит, война? – Серега опустился прямо на расстеленный на земле ковер. – Не надорвемся?

– Война, – подтвердил Николай. – И заметь – не мы ее начали. Да и идет она уже давным-давно.

– Будешь мне объяснять.

– Именно.

– А Орда?

– А что Орда? Половину с Божьей помощью одолели, да и вторая от нас никуда не денется. Это так, пустяки.

Волхв промолчал, краем уха вслушиваясь в негромкое бормотание ученого кота:

– Это на корабли… пушек еще… И город в Крыму построю… два города. Хватит, нет? Займу… корону надо будет заказать… котам корона положена, или как?

А у Патриарха совсем другие мысли крутились. Что война? Румийцы далеко, и пока их золото дойдет до возможного агрессора – всегда можно успеть подготовиться или нанести упреждающий удар. Тут иное не давало покоя:

– Послушай, Николай Васильевич, а кто такой Спящий?

А Шмелев уже положил голову русалке на колени, зевнул сладко до хруста в челюстях, и ответил с закрытыми глазами:

– Разве не видно? Спящий – это я.

Из записок Николая Шмелева

"Мне опять снятся странные сны. Такие и раньше снились, но этот был особенно ярким и запоминающимся.

Я шел едва заметной тропинкой, вьющейся по огромному ржаному полю, и видел вдалеке, на самом краю, высокое дерево, в тени которого сидел, привалившись спиной к стволу, седой старик. Самое удивительное – знаю кто он.

Тропка долго петляла, но вот дошел и сел рядом, разделив сосредоточенное молчание. Дедушка улыбнулся и достал из лежащей у ног котомки два яблока – одно протянул мне, а другое привычным движением вытер о подол вышитой рубашки и с хрустом раскусил сам.

– Угощайся.

Покатал подарок на ладони – мелкое, не больше китайки, красное с одного бока. Помню варенье из таких в детстве. С веточкой.

– Спасибо. Или лучше – благодарю?

– Ты прав, второй вариант меня всегда больше устраивал.

Мы помолчали. Каждый о своем.

– Не стесняйся, ешь яблоко.

– То самое?

– Оно.

– А где змий?

– Его и не было никогда. Вы сами придумали, чтобы оправдать собственную дурость. Да что же не кушаешь?

– Честно сказать? Боюсь.

– Чего? Это просто сон.

– А если нет? Что-то не чувствую в себе готовности к знаниям.

– Сомневаешься? Это хорошо. А вот тот мужик не сомневался, сожрал и дело с концом. Несколько двусмысленно звучит, не находишь? Да… и кроме знаний о природе поноса он ничего больше не приобрел. А ты кушай яблоко, кушай! Специально самое спелое выбирал.

– И я познаю суть добра и зла? А потом железной рукой погоню всех в светлое будущее, являясь истиной в последней инстанции?

Старик печально улыбнулся:

– А сейчас разве не так? Впрочем, когда-то и я шел по этому пути.

– Читал. А мне это зачем? Повторять ошибки только потому, что создан по образу и подобию твоему?

– Да что ты цепляешься к этой фразе? На ней свет клином сошелся? Я дал гораздо больше – свободу выбора и свободу воли. А что до ошибок… ты делаешь не мои, свои. Без всякого познания добра и зла.

Хм… будто не знаю, что не безупречен. Но зачем тыкать носом, пусть и во сне?

– И какие же ошибки?

– Сам посмотри, – старик показал рукой на поле. – Видишь тропинку?

– И чего? Тропинка как тропинка.

– Но ведь ты шел не по прямой, хотя цель была блага и светла. Это я про себя, если не понял.

Ну что за манера говорить притчами?

– Но не топтать же колосья? Чужой труд нужно уважать.

– А мой?

– Это как?

– Ты идешь по моему полю с мечом в руке… Пусть даже не всегда сам рубишь… Но я тоже старался.

– Создавая сорняки?

– Даже огурец когда-то был простой лианой в джунглях.

– Пока человек не додумался ее сожрать?

– И не только ее.

– Тогда о чем переживать? Сам только что говорил о свободе воли. Да, хлебное поле мне дороже сорняков, и что? Борюсь, как умею. И еще… совсем недавно кое-кто передал, что вмешиваться в мои дела не собирается. Не так ли?

– Люблю людей за неисправимый оптимизм.

– И?

– Тебе правильно передали. Да и встретиться захотел исключительно из любопытства – посмотреть, изменился ли ты за эти тысячелетия.

– Я вроде помладше… Мы были знакомы?

– Конечно. Удивлен?

– Нет, это же сон.

– Ага, он самый. А ты все тот же – наивный, немного глупый…

– А чего это?

– В хорошем смысле слова, да… И такой же упертый – весь в меня. Кстати, узнаешь место? Здесь будет стоять твой дом.

– Когда?

– Потом. И сейчас. Мы вне времени, но и внутри его. Дом уже построен и шелестит листвой дубок у его крыльца.

– И я смогу вернуться?

– В любой момент.

– Но Орда… И румийцы опять же… А тут еще Орден…

– Тебе решать. Всегда и везде – только тебе. Свобода.

– Тогда потерплю чуток.

– Я так и думал. И надеялся, честно сказать. А будет трудно – приходи, поговорим. Ко мне в гости не бывает опозданий.

– Благодарю.

– Да не за что, это же сон. А яблоко все же захвати с собой, пригодится".

Глава 20

Уже десятый день продолжалась вялая осада Алатыря, и Никифор, принявший командование гарнизоном, привык просыпаться под пищальную пальбу и грохот пушек, всех трех. Обступившие город кочевники с упорством, достойным лучшего применения, долбились в стены, а если по правде, так и вовсе до них никак не добрались. Несколько приступов отбили силами караульных, не созывая народ на стены. Даже немного неловко получилось – хотели погеройствовать, а тут… Будто вор сунулся ночью в чужое окошко, а хозяин с печи швырнул полено в морду. Разбил вдребезги, да снова захрапел, разве что почесался недовольно да на другой бок перевернулся.

Ленивая война, одним словом. Хотя нужно отдать должное барыгам – они как раз старались всерьез. Вот только обслугу осадных машин и камнеметов расстреливали еще издали, а конская сбруя по утрам часто оказывалась съеденной кем-то неизвестным, оставлявшим только следы острых мелких зубов. И стрелы сожрали, которыми степняки задумали, было беспокоить жителей Алатыря по ночам. Впрочем, постоянные взрывы на минных полях и так не давали нормально выспаться.

В это утро на площади перед церковью архангела Гавриила приземлился Змей Горыныч, летавший к князю Николаю с отчетом о состоянии дел в осажденном городе, и привез известие о великой победе на Трезве. Заодно и прихватил, кроме самого нужного, кое-чего полезное из питьевых запасов – такое событие просто необходимо достойно отпраздновать, а то капризная удача, улыбнувшаяся на этот раз, обидится и отвернется, показав выпуклую часть спины.

Годзилку уже освободили от поклажи, когда подошел Никифор:

– Здорово, Горыныч.

– Привет, чо.

– Раненых отвез?

– Ага, обоих. Патронов вот еще прихватил обратным рейсом. От Патриарха благословение привез и просьбу проявить милосердие к барыгам.

– Почто такая мягкотелость? – полковник, недавно запретивший добивать лежащих во рву степняков, с неодобрением покачал головой. – Вот ежели к побежденным… Но, обычно, горе им!

– Вопрос времени.

– Оно у нас есть?

– Сколько угодно. Пету-хан на серьезный приступ не пойдет, ожидает вестей от Глорхи-нойона, а сам в коленках слабоват. Вот только передавать те вести некому, а если кто случайно уцелел, то не думаю, что поспешит к своему повелителю… Жить-то охота, как думаешь?

– Согласен. А князь с войском сюда собирается?

Годзилка хмыкнул и почесал когтем нос:

– Не-а, грузятся на лодьи, хотят перекрыть дорогу к южным княжествам.

– Вот бы хрен с ними…

– Ага, и я про это князю говорил. Нет, уперся, гуманист чертов.

– Понятно, – вздохнул Никифор. – Какие еще новости?

– Вроде бы ничего. Думаешь, за десять дней что-то изменится?

– Еще как. Совсем недавно и за сто лет столько событий не происходило, сколько сейчас за неделю. Заснешь вот так в княжестве, а проснешься утром, глядь, а уже империя, до границ которой и к старости не доскакать.

– Доскачешь, – успокоил Змей Горыныч. – И даже дальше доскачешь – у нас тут война с Царьградом намечается.

– Напугал ежа голой… хм… Пока они войско соберут, мы с тремя Пету-ханами разобраться успеем. Тем более лето за середину перевалило, а грекосы зимой воевать не умеют, боятся афедрон застудить. Не те нынче румийцы стали, совсем не те.

– Это точно, – согласился Годзилка. – Вот, помнится… А-а-а, неважно… Сейчас Царьград только вяло отбивается от молодых и сильных, что постоянно откусывают от империи все новые куски.

– И мы в их числе.

– А как же иначе? Но знаешь… хотелось бы скушать в одиночку. А чо делиться-то?

Большой серый волк осторожно выглянул из-за куста шиповника и замер неподвижно. Потревоженные сороки на ближайших деревьях только было собрались поднять свой предательский стрекот, как зверь рыкнул на них тихонько и вполне человеческим жестом погрозил лапой. Длиннохвостые ябеды мгновенно заткнулись, так и не успев заверещать.

В сорочьих головах, обычно глупых и короткопамятных, накрепко отложилось изгнание всего их воровского племени из Татинца. Еще позапрошлым летом одна из них, на беду остальных сорок, ухитрилась спереть у князя зажигалку. Обычную бензиновую зажигалку, и все бы ничего, только других во всем мире просто не было, да как на грех кончились спички… Николай несколько раз пытался прикурить трубку при помощи допотопного огнива, но попал кресалом по пальцам и в сердцах выдал такое! Короче, с тех самых пор всякая сорока, залетевшая в город, неизвестным образом лишалась всех перьев, и продолжать свой путь далее, могла только пешком. Городские коты за это Шмелева просто боготворили.

А волк наблюдал за станом кочевников, осаждающих Алатырь. Оно, конечно, можно было и не вылезать из кустов, а смотреть в запахах… только не в этом случае – над барыгским лагерем стелился удушливый дым горящих кизяков. Ну что тут унюхаешь? Август фон Эшевальд все никак не мог понять – почему кизяк? Разве город не окружен со всех сторон лесами? Да тут одного валежника на десять лет работы всем ивропским охотникам на ведьм хватит, еще для других останется. Даже рубить не нужно, знай себе таскай да в огонь подбрасывай. Нет, это дрова не нужно рубить, а ивропскую инквизицию стоит обязательно, с ней у оборотня старые счеты.

От ближайшего костерка отошел толстопузый барыг и, озираясь по сторонам, засеменил к лесу подпрыгивающей походкой. Наверное, приспичило. Странно, они обычно не стесняются подобных мелочей, а этот вот необычный попался. Кочевник был одет в привычные засаленные тряпки, а поверх них – кожаный панцирь с нашитыми бронзовыми бляхами. Явно не из богатых, те железо приклепывают, а тут из украшений только две полосы на плечах с фигурными завитушками, похожие на петли от ворот. Точно, они… вот полукруглые, напоминающие подковы ушки по воротнику шлепают! А на голове, прямо поверх медного шлема, красная шапка с собольей опушкой. Каков франт! Правда, шапка девичья, с колечками для височных подвесок.

Серый волк неслышной и невидимой тенью стелился за обладателем красной шапочки. Нет, вы неправильно поняли. Август вовсе не собирался подсматривать! Просто давал барыгу отойти подальше, чтобы даже тихое бульканье и хрипы из разорванной глотки не всполошили оставшихся у огня соратников. Вернее – подельников. Степняк долго не мог выбрать подходящее место – то вид плохой, то комары слишком кусачие. Эстет хренов! Наконец-то остановился, придирчиво ощупывая взглядом густые заросли, но все не приседал, чего-то ожидая.

До оборотня долетел звук приближающихся легких шагов. Женщина? Ну конечно, и молодая притом! Что это у них тут, любовное свидание? Фон Эшевальд смутился, и совсем было собрался убежать, но сильнейшее любопытство пересилило. Во-первых, хотелось посмотреть на дуру, решившую попробовать экзотики, а во-вторых, хоть одним глазком глянуть – может, в этом кочевники будут на людей похожи?

А шаги все ближе. Вот чуть слышно похрустывает опавшая хвоя под тонкими подошвами изящных сапожек, деревенские бабы таких не носят. Да, точно городская, вот и подол едва-едва прикрывает колени по татинской моде. А в руках у черноволосой красавицы покачивалась плетеная корзиночка, из которой одуряющее пахло свежеиспеченными пирожками.

В желудке у оборотня громко квакнуло, и пасть наполнилась вязкой слюной. Третьи сутки без нормальной еды – жирный барсук, восемь упитанных зайцев и уведенная у барыгов кобыла не считается. Это все всухомятку, на бегу, между делом. А человеческая половина организма требовала большего. А какой запах из корзинки… Ах, какой запах! Неужели эта кошелка собирается подкармливать толстобрюхого кочевника пирожками с мясом? И с капустой? И с грибами? И с вишней? Да за такое глумление над пищей – на костер, и то мало.

Август подобрался и затаил дыхание, готовясь к прыжку. Вот она, вожделенная корзина! Хрен тебе, а не пироги, красная шапочка. Прыгнуть не успел – толстяк тоже услышал шаги и выглянул из-за дерева. Странно, а морда вполне нормальная, если не принимать во внимание отвисшие щеки. Во всяком случае глаза не узкие, вообще круглые, как монетки. Да, действительно странный степняк.

– Гой еси, красавица! – вдруг по-росски выдал приветствие барыг.

Красавица раздраженно бросила корзинку на землю, и румяные пахучие пирожки, завернутые для сохранения тепла в расшитое полотенце, от удара вылетели и укатились в заросли папоротника. Более чуткий, чем у человека слух, смог бы различить среди пения птиц жадное чавканье проголодавшего оборотня.

– Да пошел бы ты в задницу, Чечевикович! Что у тебя за важное дело, неужели принес долг моему отцу?

– Я сейчас не при деньгах, но…

– Оно и видно.

– Это временно, поверь. Мне пришлось бежать из Славеля быстро, спасаясь от ищеек самозванца, и я…

И ты унес только свою глупую голову.

– Не только…

– Ладно. А теперь говори – для чего я тащилась в несусветную даль, пряталась от твоих новых хозяев и нюхала их вонючий дым?

– Они завоевали половину мира! – похвалился беглый славельский боярин.

– А чего им на месте не сидится? Шило в одном месте?

Вечкан Чечевикович не стал развивать дискуссию, только еще раз внимательно посмотрел по сторонам. Волк, поспешно заканчивающий трапезу, насторожил уши.

Как удачно начинается карьера на новой должности! Ведь только три дня назад оборотень возглавил только что созданную службу разведки и контрразведки, а уже натолкнулся на весьма перспективное дело. Правда, раскручивать его придется в гордом одиночестве, так как сотрудников в новой Конторе катастрофически не хватает. Их всего два – сам Август фон Эшевальд начальником, а первым и единственным заместителем – черт Глушата Преугрюмович.

Одному так одному… Оборотень вытер крошки с морды полотенцем и подполз поближе. Уф-ф-ф, кажется, ничего не пропустил.

– Как удалось выбраться из города? – спросил толстяк.

Красавица зло рассмеялась:

– Ну уж не твоими молитвами, Вечкан. И не на твоем почтовом голубе верхом. Я сказала стражам на воротах, что иду навестить свою больную бабушку, живущую на болоте с другой стороны леса.

– И они поверили?

– Конечно. Более того – даже объяснили, как лучше пройти мимо ваших дозоров.

– Откуда они знают?

– Не спрашивала. И вообще с ними долго не разговаривала, боялась заразиться простудной хворью. Там один стражник все кашлял и лицо платком закрывал. Но не в этом дело… Чего звал?

– Каган степняков предлагает неплохую сделку.

– Ах, он уже и каган? Давно ли?

– Разве это важно? Он велик – этого ли не достаточно?

– Зная тебя – нет. Когда вернешь долг моему отцу?

– Ну вот, опять ты за свое, – погрустнел Вечкан. – Деньги будут. Сегодня я простой воин, завтра десятник, а послезавтра… а послезавтра, может быть, поведу тумен, а то и два, на штурм богатого Кьявска. Чуешь перспективу? И это все будет, и горы золота будут, и власть… Если только выгорит одно маленькое дельце.

– Маленькое?

– Именно так, сущая мелочь!

– И что мы с этого будем иметь?

Глаза у беглого боярина заблестели:

– У твоего отца будет право беспошлинной торговли по всей Орде, от моря Студеного и до моря Желтого, что на самом краю земли. Он будет первым скупать богатую добычу у воинов, дошедших до последнего моря. Вы озолотитесь! И это все за единственную услугу, – тут Вечкан Чечевикович замолчал и медленно потянул из-за пояса кривую саблю. – Нас кто-то подслушивает.

– Где?

– Вон там, в кустах. Только не спугни.

Девушка искоса глянула в указанную сторону – из зарослей торчал блестящий свиной пятачок.

– Чего страх наводишь? Обычный маленький кабанчик, – в подтверждение тут же послышалось задорное похрюкивание. – Убери саблю, не раздражай животину, а то бросится.

– А почему у него клыки на макушке? Я что, кабанов ни разу не видел? У них клыки в пасти должны быть, а тут как у диавола.

– Кумыс в башку ударил?

– Да не пил я его!

– Не ври! Почему тогда везде черти мерещатся? А ну дыхни!

Глушата быстро сообразил, что явка провалена и на карачках попятился назад, стараясь не шуметь. Внезапно его задница уперлась во что-то, а еще чуть погодя черт подскочил, едва сдерживая вопль.

– Ты что творишь, паразит блохастый? – прошипел рогоносец и вывернул голову назад в попытке разглядеть укушенное место. – Ты за что меня укусил?

– За афедрон, объяснил оборотень отплевываясь. – Извини, на инстинктах получилось. Чего тут делаешь?

– В засаде сижу.

– Нет, это я в засаде. Сижу себе спокойненько, за злоумышленниками наблюдаю, и вот на тебе… Прямо в нос корма чертячья тычется! Да я, может, из-за этого на целый год нюх потеряю. Кто будет производственную травму оплачивать?