Текст книги "Беовульф (Сборник)"
Автор книги: Андрей Мартьянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 57 (всего у книги 61 страниц)
– Его императорское высочество Сергея Михайловича, допустим, мне вовсе не жаль – удивлен, как с таким генерал-инспектором артиллерии у нас вообще остались пушки и какой-то запас снарядов. Сошлют в Туркестан, тем и ограничатся – привлечь к суду представителя царствующего дома решительно невозможно.
– Но вдовствующая императрица? Мария Федоровна! О боже!..
– Ею двигали интересы родной страны, Дании. Мария Федоровна действовала неосознанно, ее нельзя простить, но можно внять ее чувствам. Поверьте, она закончит старость в крымском дворце, в комфорте и уюте. И в полном уединении. Ее имя никогда не будет упомянуто. Династия не потерпит такой компрометации…
– И все это происходило на протяжении двадцати лет, все делали вид будто ничего не замечают, молчали, отворачивались! Ничего бы не вскрылось! Алексей Николаевич своей смертью искупил… Такого никогда не случалось: в списках шестьсот сорок две фамилии по одиннадцати губерниям, и это наверняка не предел. Нам предстоит процесс столетия!
– Процесс? – ухмыльнулся его высокопревосходительство. – Военно-полевые суды, как при блаженной памяти Столыпине, без проволочек. Боюсь, Василий Константинович, ближайшие сутки глаз мы не сомкнем. Приготовления завершены полностью?
– Точно так. Освобождено два крыла корпуса центральной пересыльной тюрьмы возле Финляндского вокзала, охрану в полночь заменили на казаков. Петропавловская крепость предназначена для самых именитых арестованных, камеры только одиночные. Следственный комитет начнет работу с заключенными незамедлительно. Щадить чувства общественности не станем – показательная акция, аресты будут производиться на службе, в присутствиях, театрах, дома, да где угодно. Сообщения для прессы только после выхода Манифеста и введения военного положения в крупных городах.
– Диктатура, да-с… Восемнадцатое брюмера для России, пускай такая аналогия и не совсем корректна. Вот о чем еще следует позаботиться: бывший император с семьей теперь в Петергофе, его следует полностью изолировать от внешнего мира, не исключено, что противодействующие нам силы решат вернуть Николая на престол, обойдя любые законы. То же самое – с Михаилом Александровичем. Охрана у государя верная, но исключить возможность покушения мы не можем – если погибнет император, погибнем и мы. Только он в силах осуществить задуманное. Решительно, беспощадно и твердо.
– Будет сделано все что в моих силах и все, что сверх них, ваше высокопревосходительство. Это ведь не просто устранение заговорщиков, это государственный переворот сверху. Восемнадцатое брюмера, да…
* * *
Подолия, Устя,
3 августа
– Все готово, милорд. Большую часть снаряжения бросим, оставим здесь, отправимся налегке. Автомобиль, две пролетки. Станция Проскуров в девяноста трех верстах, ехать часа три. Поезд Одесса—Винница—Киев останавливается в Проскурове в час с четвертью пополудни на двадцать минут, если выедем рано утром, успеем. Особенно в свете складывающейся обстановки…
Насчет обстановки его сиятельство не шутил – напряженность на границе с Австро-Венгрией стала критической, несмотря на поддержку Германии в Сербском конфликте (бои на южном фронте шли уже несколько дней), Вена не могла рассчитывать на помощь Вильгельма II против Российской империи. Особенно в свете раскрывшихся необычайных обстоятельств, обнародованных в Петербурге.
Тем не менее правительство Франца-Иосифа без оглядок на дипломатические формулировки объявило августейший Манифест и заявление главы русского кабинета «горячечным бредом» и «враждебным выпадом». Впрочем, основные события пока разворачивались на западе, у рубежей Франции, громко и неожиданно вступившейся за сербов и обещавшей балканскому королевству всемерную поддержку.
Австрийцы, опираясь на союзный договор с кайзеррейхом, расценили слова Пуанкаре как объявление войны и отозвали посла – они упорно лезли в драку, не раздумывая о последствиях.
Французский маршал Жозеф Жоффр пригрозил отставкой, если не будет объявлена мобилизация, который тем самым и добился от Пуанкаре и Клемансо приказа. В ответ Германия ввела режим «военной опасности» и ультимативно потребовала демобилизации в течение двенадцати часов.
Пожар разгорался и остановить пламя не мог уже никто, не остановили подступившую катастрофу и невероятные сообщения из Петербурга.
Второго августа кайзеррейх объявил войну Франции и пригрозил Бельгии. Британия медлила. Немедленно за Вильгельмом к ультиматуму присоединились австрийцы. Антанта слала громкие проклятия в адрес вероломного царя Николая, обвиняя того в трусости, диктаторских замашках и даже в психическом расстройстве, вследствие чего некоторые серьезные газеты посчитали, что «измена» русских может стать причиной конфликта уже между державами «Душевного согласия».
Кризис перерос из балканского в мировой.
* * *
Манифест от 31 июля вызвал у концессионеров предсказуемую реакцию – смесь шока и понимания. Это была настоящая бомба, Николай Николаевич не испугался и пошел до конца, хотя и ограничился довольно расплывчатыми формулировками, не назвав прямо истинного виновника начинающейся общеевропейской смуты.
– …Надвинувшаяся угроза бедствия всеобщей войны тяжкой скорбью преисполняет сердце наше, – вслух читал Барков, одновременно переводя на французский. – Благо российского государя неразрывно с благом народным и печаль народная – его печаль. От нестроений, возникших как в пределах Отечества нашего, так и у рубежей его, может явиться угроза целости и единству державы нашей… Так, где же главное-то? Вот, слушайте!.. С глубочайшей скорбью в сердце, извещаем народ наш о преступной измене, зародившейся среди дворян империи, сановников и людей военного звания; измене, поставившей Отечество на грань разорения и превеликих бедствий…
Сам Манифест был достаточно краток: несколько слов о «враждебных государству силах», направлявших заговорщиков из-за рубежа, прямое заявление о том, что вступление России в уже начавшуюся войну противоречит национальным интересам, отчего империя провозглашает полный нейтралитет и ответит военной силой только в случае нападения, и – самое главное, – пункт о «немедленном пресечении смуты», с наделением правительства чрезвычайными полномочиями.
Дата, собственноручная подпись, заверено министром двора.
Ниже публиковались соответствующие высочайшие повеления и доклад председателя комитета министров. А вот это уже было интересно донельзя. Интересно и жутковато.
Военное положение в обеих столицах, в Киеве, Варшаве, Одессе и еще четырнадцати крупнейших городах. Смещение нескольких генерал-губернаторов. В отдельных случаях вся полнота власти сосредотачивалась в руках «особо назначаемых представителей кабинета и лично его величества». Срок – до особого императорского указа.
Введение военно-полевых судов – действующих вне норм существующего уголовного законодательства и юрисдикции, на основе особого положения, при упрощенном до крайних пределов судопроизводстве и при отмене всяких гарантий нормально-законного течения процесса. Причастных к заговору будут судить военные.
Объявление вне закона нескольких политических партий, причастных к измене и финансируемых иностранцами. Приказ о немедленном аресте их лидеров.
Войска вправе применять силу при возникновении беспорядков.
Декреталия о временном замораживании цен на важнейшие продукты питания. Спекуляция и придерживание товара объявляются государственным преступлением (смотри военно-полевой суд).
И, наконец, постановление о высылке из пределов Российской империи некоторых иностранных подданных. Список прилагается: двести семь человек, из них сто шестнадцать британцев.
– Ну прямо робеспьеровские меры, – изумленно качая головой, говорил Алексей Григорьич. – Революционный террор, гильотина и проскрипция. Неслыханно! Неужто в России решили навести порядок железной рукой, вспомнили эпоху Петра Великого? Посмотрите извещения о новых назначениях – совершенно неизвестные имена! Допустим, кто таков генерал-майор Антон Иванович Деникин, я догадываюсь, во времена японской кампании он был начальником штаба Урало-Забайкальской дивизии, но сейчас вдруг высочайшим указом произведен в генерал-лейтенанты и из Киевского округа переведен в Генштаб… Одновременно: генерал Сухомлинов уволен и разжалован, генерал Куропаткин отставлен от военной службы, на его место назначен Поливанов. Что делается, господа!
– Вот они, прелести самодержавного правления, – иронично сказал Робер. – В нашей республике ничего подобного никогда быть не может! А вдруг пострадают невиновные? Суд без адвоката?
– Кажется, вы, мсье де Монброн, забыли только что поминавшегося Робеспьера и революционный трибунал, – парировал граф. – Здесь Россия, и политику кнута у нас понимают куда лучше, чем демократические увещевания… Будь у Николая Александровича хоть чуточку воли и решимости ныне царствующего дяди, глядишь, обошлись бы без поражения в войне с Японией и смуты девятьсот пятого года. А в условиях начавшейся войны диктатура совершенно необходима – подумать только, вполне могло статься так, что против Российской империи могли одновременно выступить и Германия, и Австро-Венгрия!
– Пишут, будто кайзер Вильгельм воспринял новость о нейтралитете России с удовлетворением, – Евангелина встряхнула газетные листы. – И Вильгельм благодарит своего августейшего брата Николая за своевременное предупреждение о сети заговорщиков, действующих такожде в пределах Германии. Против каковых приняты жесточайшие меры. Что же получается? Приорат начали громить по всей Европе?
– Не исключено… Но только не в Австрии, Британии и не во Франции, там позиции тайной организации слишком сильны. Они стремились к войне и они ее развязали с маниакальным упорством!
– Зачем?
– Для устранения континентальных конкурентов, ставших слишком сильными, – прямо сказал Барков. – Джералд, вы простите мне этот намек?
– Прощу, – поморщился лорд Вулси. – Никогда бы не подумал, что наше невинное увлечение кладоискательством выведет едва ли не на всемирный заговор, перед которым меркнут любые тамплиеры с розенкрейцерами. И оказалось, что «мистика» тут играет лишь второстепенную роль.
– Не скажите, – отозвался Ойген. – С истинной подоплекой происходящего мы знакомы только отчасти. Нельзя списывать со счетов такие силы, как дракона Фафнира или наследие Вёлунда. Тварная Вселенная – есть тесная взаимосвязь самых разных сил. Может быть сейчас нашими стараниями и разразилась война, но почему бы не подумать о противоположном: вдруг нынешний конфликт предотвратит нечто более страшное? В будущем?..
– Нам бы с настоящим разобраться, – озабоченно сказал Барков. – Не забудьте, Австро-Венгрия рядом и что взбредет в голову фельдмаршалу Конраду фон Гётцендорфу предугадать невозможно. Особенно учитывая отвод русских войск вглубь страны – граница остается не прикрытой серьезными силами. Полагаю, главную оборонительную линию собираются провести по Нижнему Днестру и Бугу.
– Хотите сказать, надо уносить ноги? – прямо спросил Тимоти.
– Да. В нашем положении это не трусость, а разумный расчет. Что смогут сделать два взвода поручика Львова против всей австрийской армии?
* * *
Спать легли рано, поскольку предстоял подъем затемно. Личные вещи собраны и упакованы, палатки, инструменты и всякая мелочь вроде котлов и посуды остаются в наследство помещику Садофьеву.
Большая часть коллекции отправлена в Петербург несколько дней назад. Даже мумии лошади и самого вождя гуннов аккуратнейшим образом уложили в специально заказанные ящики, проложенные непромокаемым материалом, заколотили, поставили пломбы и перевезли в Проскуров, где их дожидался специальный вагон. При себе оставили только доспехи Вёлунда.
Заодно договорились с Дмитрием Викентьевичем Львовым – автомобиль «Руссо-Балт» он может оставить себе в качестве благодарности за труды, надо лишь потом забрать его со станции. Ева за несколько дней обучила поручика управлять машиной – оказалось, ровным счетом ничего сложного, – а если он не изъявит желания владеть «Руссо-Балтом» сам, пускай передаст в распоряжение штаба гарнизона. Вещь полезная.
Саперы собирались отбыть в город поутру, но дисциплина есть дисциплина: господин поручик привычно распределил посты, пять караульных по периметру лагеря, одна смена – четыре часа, развод в девять вечера и час ночи. Время нынче беспокойное.
Евангелина проснулась оттого, что ей почудилась гроза – раскаты грома. Первая мысль: только ливня не хватало, дороги развезет, ехать будет трудно.
Приподнялась на локте, прислушалась. Стука дождевых капель по тенту палатки не отмечается.
Б-буу…Бу!
Грохотало отчетливо, в отдалении, кажется на севере.
Отодвинув ширму, отделявшую дамский будуар от постелей джентльменов, Ева первым дело узрела графа Баркова, возившегося с карбидной лампой. Его сиятельство успел одеться. В полутьме различалась заспанная и одновременно встревоженная белобровая физиономия Прохора.
– Вставайте, вставайте, – бросил граф. – Знаете, что это? Нет, никакая не гроза. Артиллерийская дуэль. Верстах в десяти-пятнадцати, я по слуху научился различать еще в японскую. Джералд, Тимоти, доктор! Подъем! Толкните кто-нибудь Робера!
– Артиллерия? – охнула Евангелина. – Что это значит? Сколько времени?
– Три с небольшим. А значит это вполне определенное: или начало боевых действий, или одна из сторон не разобралась, в чем дело, открыв огонь по недомыслию или поддавшись на провокацию… Похоже, полковые гаубицы.
– Русские или австрийские?
– Этого, простите, сказать не могу… Прохор, вот что. Бери мистера О’Донована с Ойгеном и бегом марш в усадьбу господина Садофьева за пролетками – стучите, орите, но перебудите всех. Джералд, нам придется погрузить вещи в автомобиль. Немедленно эвакуируемся, я склонен рассчитывать на худшее.
На ходу застегивая пуговицы кителя, в палатку ворвался Львов и, не успев единого слова сказать, получил быстрые указания от графа.
– Ваше благородие, поднимайте своих в ружье. Позицию займите на гребне перед лагерем, со стороны реки, чтобы все подходы простреливались – там, где редан построили… Да что я вам говорю, мы это десять раз обсуждали!
– Слушаюсь!
– Быть внимательными, по любой тени огня не открывать! Еще своих в темноте подстрелите!..
Ночь, однако, была не самой темной – небо звездное, полная луна склоняется к горизонту и светит будто огромный фонарь. Долину Днестра затягивает туман, скапливающийся в низинах и заводях. На рассвете вся округа будет укрыта сплошным туманным одеялом.
– Вон там, – Барков указал Евангелине на север и северо-запад. Горизонт подсвечивался желтоватыми вспышками. – Безостановочно палят уже двадцать минут, это не случайный приграничный инцидент… Район Каменца-Подольского, он всего в шестнадцати верстах от границы. Ай, как скверно, ехать на Проскуров как раз через губернский город – надо посмотреть карту и поискать объездные дороги.
– А если на юг? Перебраться через Днестр и в Бессарабию? Недалеко две станции, Новоселица и Липкацы, я хорошо помню план…
– В случае войны неприятель будет стремиться перерезать именно железнодорожные линии. Поэтому наш путь – только на восток или северо-восток.
– Пойду займусь автомобилем, – угнетенно сказала Ева. – Может быть, действительно не разобрались? Или какие-нибудь маневры?
– Маневры? Не смешно, моя дорогая. Вот еще что… Держите под рукой свой маузер.
– Предлагаете стрелять в солдат моего кайзера?
– Предлагаю подумать о собственной, единственной и неповторимой жизни. Вы не представляете себе, что такое настоящие боевые действия: никто не станет разбираться кто вы и откуда. И вежливым голосом таможенного чиновника просить показать паспорт. Будь таковой австро-венгерским или болгарским.
* * *
В белой мутной каше утонуло все – и палатки, и деревья, и берег реки. Мир поглотила колышущаяся мгла; только верхушка кургана да изогнутый острый хребет остатков Траянова вала плыли над бескрайним молочным озером. Звуки приглушенные, едва слышные.
Поверх – купол черно-синего неба с едва заметными золотисто-голубыми отсветами по восходному краю. Пейзаж самый таинственный, почти фантастический, когда возникает ощущение, что грань между настоящим и прошлым размылась, эпохи смешались, а из вечной материи остались только небеса, звезды, земля под ногами и журчащий неподалеку невидимый Днестр.
Будто распахнулись ворота меж мирами – тогда, полтора тысячелетия назад, возле безымянной готской деревеньки, стоявшей в излучине Агалингуса, как именовали реку германцы, из тумана выплыли темные силуэты всадников на низеньких мохнатых лошадках. Ехали медленно, тихонько переговариваясь меж собой на странном картавящем наречии.
Остановились вдруг, почуяв легкий запах дыма. Двое спешились, с осторожностью рысей, пригибаясь и хоронясь в зарослях прибрежной осоки, пошли туда, где было жилье – десяток длинных домов, не обнесенных тыном. Готские собаки – свирепые и огромные, в чьих жилах текла кровь римских молоссов и волков Дакии, – чужаков не учуяли, те зашли с подветренной стороны. Из осторожности убили ножом женщину именем Арегунда, зачем-то вышедшую среди ночи к плетню, – перерезали горло. Тело оттащили к реке, вспороли живот, чтобы труп сразу утонул, и бросили его в воду.
Вернулись к своим.
К полудню деревни не существовало – коренастые чужаки на маленьких лошадях привели подкрепление, убили всех, дома подожгли…
«Гунны, – отрешенно подумала Евангелина, увидев в тумане призрачные тени. Шесть или семь всадников, едва различимых. Лошади шли мерным шагом, абсолютно бесшумно. – Они вернулись за своим вождем… Гунны ищут нас, тех, кто осквернил усыпальницу…»
– Wir sind zu weit gegangen, – на самом излете слуха различила Ева человеческую речь с австрийским акцентом. Морок исчез, венский выговор ни с одним другим не перепутаешь! – Kommt zuruck. [70]70
Мы забрались слишком далеко. Возвращаемся назад ( нем.).
[Закрыть]
Конные прошли мимо, не заметив автомобиль или приняв его в тумане за валун странной формы, издалека похоже. Судя по направлению, они едут с северо-запада, если не повернут левее, минуют лагерь и окажутся на берегу. А дальше?
Ева ринулась в противоположную от всадников сторону, к палаткам. Хорошо, что оделась в шоферский костюм, кожаные галифе и куртку, бежать можно не подбирая проклятущие юбки!
– Готово? – сказал Барков, обернувшись на звук быстрых шагов. – Мы сейчас принесем…
– Тише, умоляю! – шикнула Ева. – Я видела… Видела наших! То есть это наверняка австрийская кавалерия! Там, дальше!
– Сколько? – наклонил голову граф. Единственный глаз хищно взблеснул. – Шесть или восемь? Понятно, дозорный разъезд, разведка. А вы говорили, опасаться нечего.
– Ничего подобного я не говорила, – огрызнулась Евангелина. – Да погасите же лампу!
– Черт возьми, Тимоти и Ойген с Прохором отправились в усадьбу… Робер, Джералд, господин Шпилер! Идите сюда немедленно! Вы вооружены?
– Н-нет, – испуганно пискнул Робер. – Мой браунинг в саквояже, а саквояж я отнес в машину час назад…
– Идиот. Прости. Доктор?
– Револьвер.
– У меня тоже, – подтвердил Джералд. – «Смит-вессон». Я отлично стреляю, большой опыт охотника, но…
– Мадемуазаль Чорваш, – приказным тоном сказал Барков. – Берите Робера и быстро… Вернее, со всех ног неситесь к раскопу! Спрячетесь там до рассвета.
– Никуда не пойду, – твердо сказала Евангелина. – И вы это знаете, Алексей.
– И я! – неожиданно заявил Монброн. – Мы вас не бросим! Если укрыться в усыпальнице, то всем вместе!
– А Тимоти и мсье Вершков? – справедливо заметил Шпилер. – Они должны скоро вернуться… Ах, чтоб тебя! Слышите?
Совсем рядом прогремел винтовочный залп. Раздались крики.
– Они нарвались на Львова и саперов! Его благородие должен отбиться, если кавалеристов мало, силы неравные… Немедленно в хозяйственную палатку, оборону займете за ящиками с инструментами, отличный бруствер! А я пойду взгляну, что происходит!
– Куда?! – переполошилась Ева. – Вас же убьют! Не те, так другие!
– Простите, мадемуазель, – жестко и непреклонно сказал Алексей Григорьич, – но моя жизнь принадлежит только мне. Исполняйте приказание. И отдайте запасной пистолет господину де Монброну, я знаю, у вас два… Евангелина, уверяю, ничего не случится! Не убили под Мукденом и в Порт-Артуре, значит, доживу до глубокой старости! Идите же! Слышите, перестрелка продолжается!
* * *
За прошедшие долгие недели его сиятельство изучил окрестности лагеря как свои пять пальцев, он с закрытыми глазами мог пройти от «господской» палатки к мосткам на реке, где обычно умывались, набирали воду и ловили рыбу в свободное время, благодаря отличной памяти мог вспомнить, где находится любая ямка или кочка, ну а сохранившийся со времен Рима вал на досуге изучил досконально – когда еще увидишь древнейшее фортификационное сооружение античной эпохи?
Собственно от вала осталось всего ничего, но поскольку нижних чинов по окончанию работ в гробнице следовало занять делом – солдат и минуты не должен быть свободен, ибо праздность обязательно ведет к потере дисциплины и разложению! – Барков припомнил курс по военной инженерии в Корпусе и совместно с поручиком проводил небольшие маневры, обучая саперов премудростям, узнать которые в захолустном гарнизоне они не могли.
Полигоном служил помянутый вал, точнее его часть, примыкавшая к реке в полутора верстах от деревни Устя – остальное срыли в прошлом веке, чтобы освободить поля от неудобного «ребра» высотой в полторы сажени.
– …Известно, что в нынешние времена самые прогрессивные достижения в области полевой фортификации принадлежат немецкой и отчасти французской военным школам. Если угодно, я могу показать, как выстроить редан не с двумя, а тремя фасами так, что несколько взводов окажутся способны отбить нападение целого полка, или по меньшей мере долго сдерживать противника до подхода основных сил без непоправимых потерь.
А теперь представим, что на нас наступают с запада, со стороны Австро-Венгрии.
Догма генералиссимуса Александра Васильевича Суворова «Тяжело в учении – легко в бою» этой ночью себя оправдала полностью. Построенный «потешно», ради тренировки и получения нового опыта, редан позволял держать круговую оборону, безнаказанно обстреливая конного или пешего противника с возвышенности и одновременно будучи защищенным укреплением, похожим на трилистник клевера и с возможностью незаметно отступить под прикрытием вала с западной или восточной стороны.
Что ни говори, но русская трехлинейка и стоящий на вооружении австрийцев карабин «Манлихер М-1895» при выстреле по звуку различаются, и человек, обладающий достаточным опытом, точно знает, какая сторона теперь ведет огонь. Если из винтовок Мосина производились слаженные одновременные залпы ради достижения плотности огня и кучности, то австрияки огрызались одиночными, но частыми выстрелами. Отступать они почему-то не желали, перекрикивались в начавшем редеть тумане на немецком и продолжали атаку – очевидно безнадежную.
Барков мельком посочувствовал австро-венгерскому офицеру, рвавшемуся в бой, – он явно молод и чересчур горяч, только положит людей зря, не понимая, какова обстановка. Кавалеристов значительно больше восьми – поначалу Ева разглядела лишь треть или половину отряда, – их двадцать или тридцать. Прошли мимо Усти незамеченными. Ну точно, это линия разведывательного полуэскадрона…
Холодно, но хочешь или нет, придется залезть в воду по пояс. Идти очень тихо, чтобы всплески нежданно не привлекли внимания. Вал обрывается в реку, подняться можно, цепляясь за корни серебристой ивы, нависшей над берегом. Проползти чуть ниже гребня, ага, вот и тропка, вытоптанная саперами. На ноги не подниматься, и впрямь пристрелят.
Отсюда лучше обзор – видно, что в белесо-голубом мареве, подсвечиваемом заходящей луной, крутятся всадники. Болваны, они и есть болваны! Давно можно было сообразить, что обстрел идет с возвышенности! Впрочем, некоторые спешились и залегли – если судить по вспышкам выстрелов, – хоть кто-то сообразил…
Алексей Григорьевич буквально упал на голову поручика Львова, свалившись в редан с высоты полусажени. Чудом пулю не получил.
– Вы?
– А кто же! Уберите револьвер, ваше благородие!
– Где остальные?
– Надеюсь, в безопасности. Вы отвлекли внимание австрияков. Потери есть?
– Один легкораненый, рядовой Алексеенко, ваше сиятельство. Перевязан, ведет бой… Что же это, а?
– Война, поручик. Молодцом держитесь. Скоро они поймут, что наскоком нас не взять, и отступят, но не в этом соль. Приведут с собой значительные силы. Ночь, у страха глаза велики, сообщат командиру, будто здесь полк окопался… Наступит затишье, придется отступать.
– То есть как отступать?
– Обычно, в пешем строю. На восток. А, мать вашу! – От выложенной оставшимся от креплений ведущего в гробницу Аттилы тоннеля деревом амбразуры отскочила щепа, выбитая пулей, Баркову оцарапало щеку. – Братец, дай-ка винтовку… Позвольте-с ответить, господа…
Выстрел. Мимо. Граф матерно выругался. Передернул затвор трехлинейки. Всадил пулю в голову коня, затем добил упавшего всадника. Война, ничего не поделаешь.
– По лошадкам бейте, не жалеть, соплей не распускать! Держи, братец, винтовку… Поручик, вы меня слушаете?
– Точно так.
– Думаю, возле города идут тяжелые бои, Каменец-Подольский наверняка окружен, если уж австрияки оказались здесь… Вы читали императорский рескрипт? Армия отводится за линию Буга, чтобы продемонстрировать нейтралитет России. Каждый солдат будет нужен там! Я старше вас и чином и опытом, посему слушайте приказ: настанет затишье, мигом хватайте в лагере остатки провианта, все боеприпасы какие есть и скорым маршем в сторону Ушицы, там расквартирована наша кавалерия… Разберетесь, вы офицер, а не младенец! Тем более теперь – уже настоящий боевой офицер! Здесь погибнете без пользы для Отечества, а при соединении с более крупной частью окажетесь при деле. Поняли?
– Точно так, ваше… Ваше высокоблагородие. Понял.
– Глядите, вроде отходят… Стрелять почти перестали.
Дозорный разъезд австрийцев все-таки начал отход, потеряв убитыми не меньше десятка. Бросили погибших и уцелевших лошадей. Начало светать.
– Выберемся, – решил Барков. – Хоть посмотрим, кто таковы.
Прыжками спустились вместе с Львовым (солдатам пока было приказано оставаться на месте) с вала вниз, подошли к одному из мертвых кавалеристов. Граф присел на корточки.
– Ах ты ж скотина, прости господи… Смотрите, поручик. Драгун. Цвет воротника и обшлага краповый, пуговицы белые, офицерская лядунка с гербом – все-таки их командира мы застрелили. Это тринадцатый драгунский полк князя Евгения Савойского, элита кавалерии… Что там еще такое?
Господа концессионеры, уяснив, что бой закончился, выбрались из хозяйственной палатки и все дружно примчались к валу.
– Тимоти и остальных нет, – отрапортовал взмокший от волнения Робер. – В поместье стрельбу слышали, тут совсем рядом, вот они и решили не рисковать… Я так думаю. Пересидели.
– Мистер О’Донован решил не рисковать? – поднял левую бровь граф Барков. – Вы серьезно, де Монброн? А с ним еще и Прошка, черт белобрысый? Мсье Вершков, чтобы вы знали, врукопашную четверых японцев уложил, он до драки редкостно охоч. Не смотрите, что в обычное время тихий… Другого боюсь, как бы в нехорошую историю не попали, австрийцы вполне могли захватить поместье, как раз по пути было.
– Только не это, – Джералд положил руку, в которой сжимал «смит-вессон» на сердце. – Их придется выручать!
– Подождем… Тихо! Что за звук, по-вашему?
Земля начала гудеть. Звук низкий, далекий, очень грозный. У Баркова вытянулось лицо – он точно знал, что это обозначает.
– Поручик… Нет, не успеем! Сколько боеприпасов в редане?
– Все что были. Израсходована четверть или немногим больше.
– Мигом все наверх, в укрытие! Поручик, помогите даме! Влипли мы, господа, вот что скажу… Слышите? Это кавалерия, и не один разъезд, а минимум эскадрон! Скорее же!
Солнце еще не взошло, но окружавший лагерь и остатки Траянова вала туман окрасился в розовое – легкомысленный цвет кружев на пикантном дамском белье. Ночная тьма стремительно откатывалась к западу, звезды исчезали.
– Вы не видите, но курган пылает ярко-алым, – потрясенно сказала Евангелина по-французски. – Над ним огненная корона…
– Я вижу, – бросил граф. – Но сейчас опасно отнюдь не древнее колдовство… Учтите, в запале боя неприятель вырежет всех, кого застанет с оружием в руках. В такие минуты никто не думает, просыпаются древние звериные инстинкты. Гражданским я могу предложить единственный шанс на спасение: связать вас и представить нашими пленными. С большой долей вероятности вас пощадят, дальнейшая судьба зависит от вашего ума, фантазии и удачливости… Решайте.
– Я с вами, – мигом отозвался лорд Вулси и, похоже, обиделся.
– Банкир, погибший в бою? – индифферентно сказал Монброн, обреченно подъяв очи горе. – Об этом напишут в газетах, но маменька останется безутешной. А-а, каналья, в конце концов мой прадед был наполеоновским офицером! Чем я хуже?!
– Джентльмены из Техаса не отступают, – грустно улыбнулся доктор. – А настоящие германцы не бросают друзей в беде.
– Евангелина?
– Один маузер в умелых руках заменяет пять бестолковых пехотинцев с винтовками. Я никого не хотела обидеть, господа. Сейчас для меня нет Австро-Венгрии или России, я… Я видела, как сюда, в эту долину, пришел Аттила. По-настоящему видела. Перенос во времени или нечто иное, но… Я с вами.
– Прекрасно, – кивнул Барков. – Я не сомневался. Слушайте очень внимательно: пистолеты и револьверы есть оружие ближнего боя. Экономьте патроны, стреляйте с минимальной дистанции, только когда будете твердо уверены, что попадете. Не надо целиться в противника, отстоящего на пятнадцать-двадцать саженей! Поручик, есть дополнительные винтовки?
– Да, три…
– Отдайте одну лорду Вулси, он прекрасный охотник. А вы, Джералд, одолжите мне свой «смит-вессон».
* * *
Как и пятнадцать столетий тому, из золотисто-розовых, подсвеченных восходом полос тумана над Днестром начали выплывать фигуры всадников. Два десятка, еще два, и еще…
Шли уверенно, крупной рысью. Волной. Отблески зари сверкали на деталях упряжи, кокардах и эфесах сабель.
– Эскадрон и полуэскадрон, – оценил Барков. – Не меньше. Две с лишним сотни. А нас всего тридцать четыре. Эх, мне бы таланты Бонапарта или Фридриха Великого с Кутузовым… Поручик?
– Слушаю?
– Они пока не сообразили, что атаковать редан можно с трех сторон, с четвертой река. Будут бить в лоб, с северного и западного направлений. Подпустить как можно ближе, бить по офицерам прицельно. Залповый огонь – лошадям в грудь и шею. С наскока они нас не возьмут, обязательно перейдут в пехоту и начнут правильную осаду, а в этом случае мы долго не продержимся – вы воды сколько взяли?
