Текст книги "Der Architekt. Без иллюзий"

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– Хорошо, пускай. Но это не решает других проблем. Поднимемся в мой рабочий кабинет, покажу вам кое-какие любопытные документы. Вы приехали в Богемию с инспекцией? Вот и оцените, как работает промышленность протектората. Точнее, на кого она работает. Равно и с какой эффективностью.

– Но… Но как?.. – заикнулся я. – Как эта система вообще ухитряется существовать?

Два с половиной часа спустя мы вновь спустились в курительную. Стемнело, в доме зажгли лампы. Сказать, что я остался в шоке от услышанного, значит не сказать ровным счетом ничего.

– Есть немаловажный объективный фактор, – Рейнхард Гейдрих назидательно вытянул палец к потолку. – Колоссальная инерция, оставшаяся от кайзеровских времен. Помните фразу Бисмарка о войне, выигранной германским учителем?

– Если быть совсем точным, « Битву при Кёниггреце выиграл прусский учитель», – угрюмо процитировал я. – Да и вообще авторство этого афоризма принадлежит Оскару Пешелю [5]5
  Оскар Пешель (1826–1875) – выдающийся немецкий географ, профессор Лейпцигского университета.


[Закрыть], Бисмарк лишь во всеуслышание повторил, а репортеры, как всегда, переврали. Но при чем тут…

– Да при том, что благодаря «прусским школьным учителям» у нас до сих пор осталось немалое количество великолепных профессионалов в большинстве отраслей. Чиновники, инженеры, военные. Заметьте, не новые «партийные кадры», не, простите, клошары, прыгнувшие после тридцать третьего года в гауляйтеры, имея семь классов образования и окопную школу Великой войны, а настоящие, крепкие специалисты. Которые и принимают на себя всю тяжесть.

– Получается, – со скупым смешком ответил я, – мы с вами, господин обергруппенфюрер, этими клошарами и являемся. С таким-то подходом.

– Отнюдь нет, – пожал плечами Гейдрих. – По крайней мере, не вы, человек университетский и не воевавший. Я, наверное, тоже: поступил во флотское училище сразу после войны, а Кригсмарине – это элита, кодекс чести и, с какой стороны ни посмотреть, глубокие знания, которые в курсантов вбивали упорно, старательно и на всю жизнь. Пояснить мысль?

– Потрудитесь.

– Гармонию развития Германского Рейха прервала Первая мировая. И прежде всего в плане образования. Качествачеловеческого материала. Мальчишки шли на фронт в семнадцать лет, пять лет на фронте отнюдь не способствуют интеллектуальному развитию. Опыт исключительный, да, но опыт и интеллект – это принципиально разные вещи. В итоге к 1918 году мы получаем огромную армию огрубевших недоучек, лишь ничтожная доля которых смогла себя преодолеть и пойти дальше. Послереволюционный кризис, ставка на грубую силу и безысходность социального положения довершили их формирование – оставалось отыскаться вождям, которые направят энергию этой массы в определенном направлении. Такие вожди нашлись. Коммунисты. И мы. Мы в итоге победили, пообещав этим людям радужные перспективы и, что самое скверное, во многом реализовав обещания. Вчерашний штурмовик SA садится в кресло регирунгсасессора полиции, а результат? Много он там наработает?..

– Кажется, понял, – тихо сказал я. – Знаете, как-то прежде задумываться конкретно над этой проблемойне приходилось. Вы ведь абсолютно правы, господин Гейдрих!

– Еще бы, – удовлетворенно кивнул шеф РСХА. – Уяснили, наконец? Десятки, возможно, сотни тысяч дилетантов на управляющих должностях. Партия дала им возможность выдвинуться наверх, это прекрасно. За годы борьбы люди заслужили место под солнцем. Но партия не позаботилась о главном – о просвещении своих членов, я подразумеваю множество «старых борцов». Об их образовании, желательно профильном. Чиновник должен понимать, что он делает. Знать, как работает механизм, что приводит этот механизм в движение. Они – не понимают. Некоторые догадываются, но интуитивно, народной сметкой, присущей низам.

Гейдрих умолк, перевел дух и продолжил полминуты спустя:

– В результате мы имеем безграмотных гауляйтеров и бургомистров, безграмотных руководителей над безграмотными исполнителями; имеем всеобъемлющее дилетантство, пока что компенсируемое представителями старшего поколения, на чьих плечах всё и держится. Временно. Пока они живы и владеют нитями управления. Тодт, Шахт, Нейрат и многие другие уже за бортом. Причем кадровый кризис на всех уровнях, от вершин до низов. Помните, что во всеуслышание заявил генерал-полковник Франц Гальдер? «Той пехоты, которая была у нас в 1914 году, мы даже приблизительно не имеем», и это опять же последствия Великой войны и крушения «германской школы»!..

«Потрясающая по своей глубине ересь, – не без смятения подумал я. – Концепция “дилетантского государства” с таким же дилетантом во главе. Это проверка? Или Гейдрих искренен?»

– Ваш взгляд, – мягко сказал обергруппенфюрер. – Взгляд изменился. Подозреваете меня в провокации? Бросьте, пожелай я навредить вам, доктор, нашел бы куда более примитивные и действенные способы, а не тратил несколько часов драгоценного времени на информирование министра Шпеера о нависшей над всеми нами беде. Можете ничего не отвечать, просто примите мои слова к сведению.

– Вот почему вы здесь, в Праге? В почетной ссылке? – буркнул я, догадываясь. – Пытались озвучить эту мысль наверху? Разумеется, такое никому не понравилось.

– Третий Рейх, – без обиняков сказал Рейнхард Гейдрих, – по вышеназванным причинам к сегодняшнему дню превратился в одно из самых нелепых государств в мировой истории. Впрочем нет, знаю еще одно, нелепее – Польша до 1939 года. Поляки вполне закономерно плохо кончили, а теперь эта угроза замаячила перед нами. Если немедленно не предпринять мер к спасению. Впрочем, иногда меня посещает обдающая морозом мысль – слишком поздно.

– Но что же делать? – оторопело сказал я.

– Не знаю, – обергруппенфюрер поднялся с кресла. – Призываю вас подумать. Вечереет, завтра тяжелый день у обоих, лакей проводит вас в спальню. Завтрак в семь, машину подадут к половине девятого утра. Спокойной ночи, доктор…

И ушел, оставив меня в состоянии, близком к полной опустошенности.

* * *

Заснуть я не мог до полуночи. Ворочался, прислушивался к чужим звукам, доносящимся из-за окна, включил лампу и попробовал читать прихваченный с собой из Берлина отчет, но буквы прыгали перед глазами и я не мог отделаться от мысли, что сегодня не слишком умело сыграл роль Фауста, встретившегося с Мефистофелем.

Наконец, не выдержав, я облачился в домашний халат, оставленный в спальне прислугой, и спустился вниз, в обширную кухню. Включил свет. Нашел молотый кофе и сахар, сварил на газовой плите сразу три порции – это других от кофе бодрит, а меня, наоборот, тянет в сон. Устроился на табурете, глядя в темное окно, выводящее на задний двор.

Надо попытаться еще раз вспомнить всё, что я когда-либо слышал о Гейдрихе. Сплетни, мимолетные разговоры в кулуарах имперской канцелярии и на личных встречах с фюрером. Что-то мне рассказывали жена и Ева Браун, но эти сведения были настолько неинтересны, что со временем окончательно выветрились из головы.

И всё же, и всё же… Кое-что я помню.

Очень у многих имелись веские основания Гейдриха не любить, а то и опасаться. Слишком работоспособен, слишком умен, невероятно быстрая и успешная карьера, чересчур много власти в одних руках. Помнится, года два назад Мильх в приватном домашнем разговоре шепотом озвучил – «А что, возможно и преемник…», пускай было общеизвестно, что официальным преемником является рейхс маршал, уже тогда начавший терять былую популярность.

Кстати, о последнем. Именно Геринг, иногда способный блеснуть остроумием, запустил в обиход одно из заглазных прозвищ Рейнхарда Гейдриха – «Четыре “Х”», « Himmlers Hirn heißt Heydrich», безусловно, обидное для рейхсфюрера СС – «Мозг Гиммлера зовется Гейдрих», прозрачно намекая, что большая часть работы в этом ведомстве выполняется не Гиммлером, а его излишне шустрым заместителем.

На месте рейхсфюрера я бы непременно задумался, ибо шутки шутками, а в таком неслыханном гадюшнике, как высшие круги СС (уж поверьте, я знаю не понаслышке, много лет был свидетелем тамошних интриг, о которых в рейхсканцелярии были отлично осведомлены!), подсиживания, внутренние войны группировок и просто мелкие гадости конкурентам за чины и должности – дело самое обычное, можно сказать, житейское.

Гитлеру иногда приходилось лично вмешиваться и своей волей решать возникавшие конфликты, после чего он частным образом жаловался мне на «отсутствие порядка» даже в столь влиятельной организации. Показательно, не правда ли?

Тем не менее Гейдрих стоял неколебимо, будто гранитный утес среди бушующего моря интриг. Однако в сентябре прошлого года он получает звание обергруппенфюрера и генерал-лейтенанта полиции и одновременно с этим – какая неожиданность! – назначение с очевидным понижением: исполняющим обязанности рейхспротектора в Прагу.

Гейдриха под благовидным предлогом выставили из Берлина, это было очевидно любому наблюдателю. Убрали подальше, оставив, правда, в прежних чинах. Но в его кабинете на Принц-Альбрехтштрассе теперь расположился группенфюрер Эрнст Кальтенбруннер, человек мне малознакомый и столь же малоприятный – без повышения, без официального занятия должности, но это всё равно знак.

Как это случилось, в чем причина – не знаю. Гитлер при мне не обмолвился и словом, любые разговоры в Ставке решительно (но без угрожающего тона) пресекал, а следовательно, можно сделать вывод, что господин обергруппенфюрер стал чересчур много себе позволять, вдобавок приобретя огромное влияние. Такое у нас мало кому прощается.

Но с учетом вечернего разговора и тех документов, что показал мне Гейдрих, прошлогодняя история предстала передо мной в совершенно ином свете.

Это уже не просто глухое недовольство. Это оппозиция. Не заговор, не подготовка к мятежу, а серьезная оппозиция, которая понимает, что крах неизбежен. В чем Гейдрих и попытался настойчиво, но без ненужного воодушевления меня убедить.

И представляет эту оппозицию руководитель Главного имперского управления безопасности.

Дожили.

Любопытно, как давно Гейдрих задумался? Явно не вчера. И скольких сумел убедить?

…Спать, спать. В конце концов, мне еще предстоит выполнять прямые служебные обязанности наступающим днем. А в свете открывшихся реалий это будет стократ сложнее.

* * *

Богемия не зря именовалась «фабрикой Европы» – вслед за распадом Австро-Венгрии и появлением на политической карте Чехословакии обитатели маленькой страны совершили изумительный экономический прорыв.

В 1928 году, всего через десять лет после окончания Первой мировой, Чехословакия вышла на десятое место в мире по промышленному производству, а это, знаете ли, заставляет относиться к богемцам с уважением. Достаточно вспомнить, что до войны чехословаки поставляли оружие почти всем странам Европы, а когда судьба Богемии окончательно решилась в Мюнхене, начали снабжать германскую армию. Чем весьма успешно занимаются до сих пор.

Успешно? Здесь я преувеличил. Благодаря стараниям тех самых «дилетантов», о которых в красках рассказывал мне вчера Гейдрих, богемское экономическое чудо превратилось в богемское экономическое чудище, на смертный бой с которым мне и пришлось выйти…

Наследство нам досталось богатое, не поспоришь. Огромные запасы угля в Судетах, развитая металлургия (орудия здешнего производства по качеству не уступают крупповским!), машиностроение, химическая промышленность, прекрасная транспортная сеть – всего не перечислить. Бриллиант из короны Габсбургов перекочевал к новым владельцам.

Но, как водится, есть нюансы. Имя самому главному нюансу – концерн «Рейхсверке Герман Геринг». Монстр, созданный трудами «нашего высокочтимого рейхсмаршала», если повторять слова Функа на памятном совещании в Министерстве авиации.

– …А я ничего не могу поделать, – разводил руками мой собеседник, господин Антон Шенк, директор по снабжению предприятия BMM. Он как раз происходил из плеяды «старых профессионалов», для которых современная экономика Рейха являлась одной леденящей кровь загадкой. – Хорошо, контракт на поставку машин для вермахта подписан, поставки согласованы, производство развернуто. Но как мне прикажете поступать, когда волевым решением… – Шенк поднял глаза к потолку, явно не решаясь упоминать громкие имена, – вольфрам и никель идут не нам, а в авиационную промышленность, где опять же не используются напрямую, а отправляются на склады: вдруг да понадобятся в среднесрочной перспективе? Это далеко не единственный пример! Отвечать за срыв поставок военного заказа для действующей армии придется мне… Возможно ли работать в таких условиях, господин министр? Как?

– Никак, – буркнул я. Несчастный директор исторгал вполне обоснованные жалобы на царящий в сфере снабжения бардак уже почти час. – Будьте добры, подготовьте бумаги по заказу на стратегические металлы и дайте мне телефон.

– Телефон? – недоуменно переспросил Шенк.

– Именно. Давайте попробуем обойтись без долгих бюрократических согласований, запросов и переписки.

«Ну, кто-то сейчас у меня получит, – не без злорадства подумал я. – Все-таки в использовании административного ресурса и министерского авторитета есть свои маленькие прелести!»

Разговор с берлинским управлением «Рейхсверке» занял ровно семь минут.

Да, это Шпеер. Что значит – «какой Шпеер»? Вы там совсем ополоумели?! Да, извинения принимаются. А теперь, господин коммерции советник, слушайте меня очень внимательно… Доложите лично рейхсмаршалу? Докладывайте, это даже к лучшему. Возражения? Прекрасно, в таком случае вам придется говорить лично с фюрером. Ах, никаких возражений?..

– Ваш заказ прибудет в Прагу послезавтра, – сказал я Шенку, положив трубку. Директор взирал на мою персону, сняв пенсне и вытаращившись, будто увидел божество, спустившееся прямиком с Олимпа. Я пожал плечами: – А что вы хотели, Шенк? Привыкайте к новым методам работы. И не стесняйтесь обращаться напрямую в будущем. На первом месте – требования армии, остальное второстепенно!

Козырять именем Гитлера было с моей стороны несколько опрометчиво, фюрер этого не любит, однако чиновник из корпорации Геринга не станет проверять, испугается. Ему достаточно знания о том, что министра Альберта Шпеера во всех начинаниях поддерживает лично канцлер – я постарался, чтобы эта информация за последние месяцы распространилась как можно более широко.

Предоставленный Гейдрихом автомобиль ожидал во дворе заводского управления BMM. Я постоял на крыльце, шумно втянул носом ароматы, с которыми теперь накрепко связана моя жизнь: угольный дым, горячий металл, креозот. Сидевший за рулем шарфюрер посмотрел на меня вопросительно: едем?

На часах половина седьмого вечера. Возвращаться в Бржежаны рановато, радушный хозяин за завтраком предупредил, что сам окажется дома лишь около девяти. Почему бы не заглянуть в Прагербург? Погода отличная.

– В крепость, – скомандовал я водителю, вольно расположившись на заднем сиденье «Мерседеса». – Хочу погулять.

Ненавязчивую охрану ко мне все-таки приставили. За моим автомобилем с раннего утра следовал неприметный «Опель» с еще более неприметными личностями в штатском, наверняка вооруженными чем-то очень действенным и эффективным. Конечно, обергруппенфюрер может себе позволить передвигаться по «собственному» городу без сопровождения, но не дай бог что-нибудь неприятное произойдет с господином рейхсминистром – бывали ведь случаи, достаточно вспомнить покушение на Эрнста фон Рата в Париже в ноябре 1938 года.

Промышленный комплекс BMM расположен сравнительно недалеко от центра города на Колбеновой улице, до Прагербурга ехать не больше восьми километров. Град территория охраняемая, но меня заверили, что в Праге я могу посещать любые места, какие заблагорассудится. Главное не соваться в подозрительные районы вроде Жижкова – да и то тамошняя дурная слава начала улетучиваться после того, как германские власти удалили из города всех цыган. Помню, лет шесть назад в городе было не так чтобы не протолкнуться, не встретив цыгана, но число грязных попрошаек оказалось существенно выше, чем в любой другой из посещенных мною столиц Европы.

Я покинул машину на Градчанской площади и неторопливо зашагал мимо резиденции архиепископа, прошел через ворота Матиаша во второй двор. Неприметные личности чинно шествовали следом, метрах в двадцати за мной. Удивительное дело, часовые не обратили на меня и малейшего внимания, будто министра Шпеера тут и вовсе не было – уверен, господин Гейдрих постарался.

Наслаждаться изумительной архитектурой и дворцами Прагербурга не было ни малейшего желания. Хотелось подумать в тишине и одиночестве – неприметные личности не в счет, в конце концов, они на службе и желания мне мешать не изъявляют. Дисциплина.

…Предъявленные мне вчера обергруппенфюрером досье на многих наших промышленников (как представляющих государственные структуры, так и лиц частных) поначалу показалось мне чем-то из области эсхатологической мифологии – ничего подобного попросту не может быть! Это исключено! Это не оправдывается никакой логикой! Гейдрих же выкладывал на стол передо мной документы, подлинность которых не вызывала сомнений. И от каждой бумаги исходил запах беспрецедентного воровства и прямой государственной измены.

Примеры? Сколько угодно. Фирма «Société du Pneu Englebert», исходно бельгийская, теперь с преобладанием германского капитала. Ее основатель, Оскар Энгльбер, начинал еще в 1877 году со штамповки резиновых ковриков и детских сосок, одиннадцать лет спустя он организует производство пневматических шин для велосипедов и входящих в моду автомобилей. В 1926, компания открывает завод в Аахене и сегодня является крупнейшим поставщиком шин, прежде всего для вооруженных сил. Часть акций, разумеется, выкуплена вездесущей «Рейхсверке Герман Геринг».

Это всё прекрасно, к качеству продукции и срокам исполнения контрактов к «Englebert» нет никаких претензий. За исключением одной небольшой, почти никому не заметной детали: фирма успешно продолжает сотрудничать с англичанами со взаимным размещением заказов, платежами через банк «Credit Suisse» и товарооборотом через нейтралов – та же Швейцария, Швеция и Испания. Партнеры? Да хоть «Daimler Motor Company» из Ковентри, тоже занятая в производстве стратегической военной продукции. С британской стороны, само собой [6]6
  Реальный факт, описанный у Белтона Купера. См. Belton Youngblood Cooper. Death Traps: The Survival of an American Armored Division in World War II. 1998.


[Закрыть].

– Никакой ошибки? – потрясенно спросил я у Гейдриха. – Фальсифицированные бумаги? Происки конкурентов? Немыслимо – прямое сотрудничество с врагом! Когда гибнут наши летчики и подводники, эти… Эти… Но тогда почему вы молчите? Никому не докладываете? Вы начальник службы Имперской безопасности! Господин обергруппенфюрер, это ваша прямая обязанность!

– Повторяю исходный тезис о вашей политической неопытности, доктор Шпеер, – усмехнулся Рейнхард Гейдрих. – Документацию по «Englebert» мои орлы раздобыли, да. Заметьте, на немецком и английском языках. Секретные контракты, платежные поручения, деловая переписка – более чем достаточно для военно-полевого суда с непременной виселицей в сухом остатке…

– Не преувеличивайте, – я вздохнул. – Дела о государственной измене рассматривает Народная судебная палата, а не военные.

– Считайте мои слова неудачной метафорой, доктор Шпеер, но в упомянутом сухом остатке тогда гильотина [7]7
  В Третьем Рейхе гильотина была общепринятым способом казни для уголовных преступников, включая статьи за государственную измену. Что любопытно, гильотина применялась после 1945 года и в ГДР, вплоть до 1966 года, когда единственный аппарат сломался по причине крайней изношенности.


[Закрыть]. Встает насущный вопрос: как мне дать ход делу, если во главе предприятия номинально стоит Геринг, как председатель «Рейхсверке»? Скомпрометировать второго человека в империи после фюрера?

– Вот дьявольщина, – только и сказал я.

– Конечно, я доложил рейхсфюреру. Гиммлер поразмыслил и распорядился отправить бумаги под сукно. Пускай занимаются своими мелкими гешефтами, в конце концов, никакого существенного вреда «Englebert» не причиняет, а если смотреть широко – одна сплошная польза. Кто-то ведь должен обеспечивать моторизованные части шинами? Зачем ради нескольких прохвостов из директората портить отношения с рейхсмаршалом, который непременно огорчится и в расстроенных чувствах наломает дров? Мне продолжать, или одного эпизода будет достаточно?

– Продолжайте, – я безнадежно махнул рукой. – Только я не уверен, что хочу всё это знать.

– При чем тут «хочу» или «не хочу»? – очень серьезно сказал обергруппенфюрер. – Вы обязаныбыть осведомленным. Среди окружающего нас карнавала безответственности должны быть люди, которые твердо знают, каково истинноеположение вещей. Которые не станут питать иллюзий.

Я и прежде подозревал, что РСХА – контора серьезная и бездельников там не держат, в отличие, допустим, от партийного аппарата. Рейнхард Гейдрих снова подтвердил эту истину: «экономическое» досье было составлено исключительно скрупулезно. Я бы даже сказал, пугающе.

Комплексного плана развития экономики нет и в состоянии войны быть не может. Пресловутая четырехлетка имеет под собой только демагогические цели – пятилетние планы русских, у которых Гитлер подхватил эту идею, подразумевали создание мощной промышленности, которой в СССР не было, создание системы с вертикальными и горизонтальными связями; у нас же это превратилось в череду абсолютно бессвязных и зачастую нелепых мероприятий.

Тут мы хотим сталелитейный завод, вот здесь автостраду, вон там реконструкцию Берлина, а еще дальше – народный автомобиль. Как эти планы будут взаимодействовать – непонятно, а взаимодействовать такие проекты обязаны! В итоге около 80 процентов государственных доходов уходит на непродуктивные цели. Кошмар.

Кстати о «народном автомобиле». Реализацию проекта «машины для каждого» KdF начали в 1938 году, построили огромный завод, возле которого появился новый город для рабочих с нестерпимо пафосным названием Штадт дес КдФ-Вагенс бай Фаллерслебен. Потратили почти сто семьдесят миллионов марок. Причем большая часть этих средств была собрана с подданных Германии в качестве аванса за автомобили, предполагавшиеся выпускаться в будущем – финансовые операции шли через Трудовой фронт Роберта Лея.

Естественно, никакого KdF в настоящий момент нет и в ближайшее время не предвидится – завод перешел на выпуск военной продукции, кюбельвагенов, танков, амфибий. 340 000 простых немцев вложили свои деньги в этот проект, и нет никакой уверенности в том, что в один прекрасный день они получат свой KdF.

Тем более откуда взять бензиндля столь неимоверного числа частных автомобилей? Вы над этим не задумывались? Никто не задумывался!

А вот, доктор Шпеер, взгляните на доказательства того, что партайгеноссе Лей положил в собственный карман около десяти миллионов рейхсмарок из аванса на строительство предприятия. Как вы думаете, откуда у него роскошный особняк на берегу Ванзее? Через его руки ежемесячно проходит сумма до пяти миллионов, выплачиваемых в виде налогов Трудовому фронту – как тут не соблазниться?..

Или, к примеру, рейхсляйтер Рихард Дарре, ваш коллега, министр сельского хозяйства, глава Управления аграрной политики НСДАП, руководитель фермерской организации и прочая. Его идея установить внутренний контроль над ценами за продовольствие, чтобы стимулировать внутреннее сельскохозяйственное производство, в корне не так уж и плоха, – здоровый протекционизм, – но реализация… Реализация весьма своеобразная.

Германия вынуждена импортировать продовольствие, своих ресурсов не хватает. В итоге товары, закупаемые на бирже по текущему курсу за границей, перепродаются на германском рынке по курсу, назначенному господином Дарре. Разница существенная; в отдельные годы может достигать нескольких сот миллионов марок.

Куда идут вырученные средства? Нет, не в бюджет. Всё туда же, на содержание орды дармоедов и бездельников, громко именуемых «политико-аграрным аппаратом», чьи представители отыщутся в любой заштатной деревне. Учат крестьян, как выращивать национал-социалистический картофель и убирать сено в соответствии с идеями партии.

Большевистские колхозы в сравнении с этим бедламом выглядят просто образцом патриархальности – иди и работай, никакой политики! Недаром оккупационные власти додумались сохранить в России стройную и вполне эффективную колхозную структуру: красные знают толк в организации.

Нравится? Тем временем скрытые фонды Дарре, по нашим подсчетам, составляют полмиллиарда. Почти как у Лея. И, безусловно, господин рейхсминистр прикупил средневековый королевский замок в Госларе, где расположил свою многочисленную канцелярию.

– Можете подобрать описанному мною подходящее определение? – бесстрастно спросил Гейдрих, одновременно убирая продемонстрированные документы в папки. – Кратко и ёмко?

– Не уверен, – я помедлил с ответом. – Это даже не коррупция. Нечто б ольшее. Спрут…

– Обойдемся без лирических сравнений, – обергруппенфюрер поморщился. – Помните, я упоминал о запредельных расходах на непродуктивные цели? Незачем далеко ходить, тот же Рихард Дарре блестяще справляется с этим несложным делом. Зачем нам в текущий момент сотни экспериментальных ферм по выращиванию шелковичных червей, соевых бобов и тутовых деревьев? Тогда как эти материальные и человеческие ресурсы следовало бы направить на традиционное сельское хозяйство? Парники, где пытаются вырастить гевею бразильскую?

– Что-о? – мне показалось, я ослышался.

– Да-да, каучуковое дерево. Оно и спасет Германию от острого дефицита каучука. В представлении Дарре и его шарлатанов от аграрного управления.

– Но почему вы…

– Почему молчу? – опередил меня Гейдрих. – Не бью тревогу? Не заваливаю рейхсканцелярию меморандумами, докладными и рапортами? Ответ прежний. Дарре из своих «закрытых» фондов финансирует наших романтиков. Субсидии доктору Альфреду Розенбергу на его исследования в области археологии, например. Часть уходит в руки СС. Кое-что рейхсмаршалу. Вы должны понимать. Это система, бороться с которой невозможно.

– Вы даже не пытались…

– Пытался. До прошлого года. Что было воспринято, в том числе и фюрером, как покушение на сакральные привилегии высшего руководства заниматься любым дорогостоящим идиотизмом. Поэтому мы разговариваем с вами не в Берлине, а в Праге.

Я остановился в самой отдаленной части Прагербурга, там, где Золотая улочка упиралась в круглую башню Дали-борка, построенную в XV веке жутковатую тюрьму королей Богемии и священноримских императоров.

Перед войной крохотные строения Золотой улочки были населены. До 1917 года в доме под номером 22 жил Франц Кафка. Теперь, из соображений безопасности, обитателей этого средневекового квартала переселили в другие районы Праги. Игрушечные домики чернеют провалами окон, поскрипывают на ветерке сорвавшиеся с креплений ставни. Далиборка прямо, правее готическая Черная башня, обширный двор и бывшая резиденция магнатов Лобковичей.

Никого. Даже неприметные личности куда-то подевались, видимо, решили, что в пустующем Прагербурге господину рейхсминистру ровным счетом ничего не угрожает. Разве что голубь уронит каплю на шинель «Организации Тодта». Кстати, униформа OT в нынешнем виде появилась именно благодаря протекторату: когда потребовалось обмундировать сотрудников, распотрошили склады бывшей чехословацкой армии. Отсюда и необычная для Германии темно-оливковая расцветка.

– Ваше превосходительство, господин Шпеер? – я дернулся от неожиданности. Чертыхнулся под нос. Из вечерней тени показалась фигура одной из неприметных личностей. Тот, что повыше и в тирольской шляпе. – Простите, не хотел напугать. Вас ожидают возле королевского дворца. Прикажете проводить?

– Ожидают? Кто?

– Господин обергруппенфюрер Гейдрих.

«Сейчас меня арестуют и посадят в Далиборку», – мелькнула дурацкая мысль.

– Идемте, – кивнул я, отгоняя возникшую в голове несуразицу.

Доверять Гейдриху всецело у меня нет ровным счетом никаких оснований. Очевидно, что правитель Богемии ведет некую свою игру, в которую пытается вовлечь меня, но холодная логика подсказывает: провокацией тут и не пахнет. Настоящиепровокации выглядят совершенно иначе, проводятся куда тоньше и деликатнее.

Да и зачем ему это? Смысл? Приказ Гиммлера? Не вижу оснований. Пока с СС не возникало никаких трений, рейхсфюрер не видит во мне сколь-нибудь серьезного политического конкурента, в отличие от партийных хозяйственников или ведомства Геринга.

Предположим, исполняющий обязанности протектора Богемии действительно был искренен. Предположим. Но в чем тогда истинная подоплека вчерашнего разговора? Указать на грозящую катастрофу? Это я и без наставлений Гейдриха предполагал. Он думает, что его собственное спасение всецело и полностью зависит от спасения Германии? Кажется, это уже ближе…

– Добрый вечер, доктор Шпеер, – поприветствовал меня обергруппенфюрер, стоявший возле своей открытой машины с номером «SS-3». Светло-серая, идеально подогнанная по фигуре форма. Фуражка в правой руке. В левой картонная папка. – Как провели день?

– Отвратительно, – не стал скрывать я.

– Понимаю, – Гейдрих невозмутимо кивнул. – Садитесь, едем домой, Лина телефонировала, сообщила, что к позднему обеду порадует нас кудлянками с грибами, сливками и взбитым яйцом. Должны же мы попотчевать гостя истинно богемской кухней? Уверяю, это очень вкусно.

– Не сомневаюсь. Благодарю. Герберт Вагниц захлопнул дверцу автомобиля, сел за руль. «Мерседес» спустился с холма и вырулил на тихую Королевскую улицу.

– Ваших рук дело, позвольте поинтересоваться? – обергруппенфюрер протянул мне папку с завязанными трогательным бантиком тесемками. – Вернее, вы участвовали в разработке?

На твердой обложке желтоватого картона с обязательным грифом секретности присутствовала бумажная наклейка с машинописным текстом:

«ВАЛЬКИРИЯ».

Оперативный план.

Утверждено 4 мая 1942 года .

* * *

«Кондор», взревывая прогреваемыми двигателями, стоял на летном поле Ружине. Я отправлялся в обратную дорогу с расширенным составом сопровождающих – два ведущих инженера «Шкоды» и представитель управления BMM, они должны были участвовать в берлинском совещании, назначенном на следующую среду.

В общей сложности я провел в Богемии четверо суток, успев объездить большинство стратегических предприятий в окрестностях Праги. Стоит отдельно заметить, что Рейнхард Гейдрих при мне «сомнительные» темы более не поднимал, однако сделал всё, чтобы я в полной мере ознакомился с обстановкой. Везде наблюдалось примерно одно и то же – межведомственная неразбериха, взаимное перетягивание одеяла между армией и ВВС, раздутые чиновничьи штаты и тихая коррупция.

Впрочем, по сравнению с Германией, здесь еще поддерживалась некая видимость порядка, опять же благодаря обергруппенфюреру, расставившему на ключевые посты представителей «старой кайзеровской школы» в ущерб неустанно навязываемым из Берлина некомпетентным бюрократам из партаппарата.

Гейдрих предпочитал закрывать вакансии по своему разумению, не особо прислушиваясь к рекомендациям из Партийной канцелярии Мартина Бормана. Чем, конечно, тоже вызывал раздражение. Что он себе позволяет?