Текст книги "Предупреждение путешествующим в тумане"

Автор книги: Андрей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Так закройте же. Насморка мне только не хватало.

– Не могу… боюсь.

– Черт знает что…

Я нашел под кроватью свои туфли и, надев их на босу ногу, прошел в кабинет хозяина. На улице здорово похолодало, и я, ежась от холода, подошел к распахнутому окну. За окном было молочно-бело от густого предутреннего тумана, я высунулся, чтобы рассмотреть хотя бы ветви яблонь у дома. Они едва проглядывались серыми скорченными тенями.

– Что там? – тревожно спросила Нина.

– Ничего интересного. Сыро только, как в погребе.

Я взялся рукой за шпингалет и начал закрывать окно. Но так и замер, с поднятой рукой и выпученными глазами…

Где-то совсем рядом, из скрытого густой пеленой тумана сада, возник глухой, тоскливый, леденящий душу вой. Он наполнил собою весь дом, пропитал, казалось, насквозь все тело щемящей болью.

И оборвался так же внезапно, как и возник.

Я наконец нашел в себе силы и захлопнул окно. Потом обернулся к Нине.

Она сидела на диване, уронив голову на скрещенные руки. Сидела тихо, неподвижно.

– Бродячая собака, – сказал я, – их много развелось в последнее время.

Она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.

– Это не бродячая, – сказала она глухо. – Это не собака.

– Глупости… Вам надо принять снотворное и уснуть.

Она замотала головой.

– Я уже приняла. Две таблетки…

Ее стала бить мелкая дрожь. Я присел рядом на диван и обнял ее за плечи.

– Успокойтесь. Утром все выясним…

Она снова отрицательно покачала головой и прижалась к моему плечу. В коридоре тикали старые напольные часы, поскрипывали перекрытия, в дымоходе завывал ветер.

Так мы и сидели, как два подростка, обнявшись и укрывая друг друга от холода и всяческих напастей, которые роились в нашем возбужденном воображении. Я и не заметил, как побелело окно и туман стал рассеиваться. Нина уже спала, положив голову мне на плечо и изредка жалобно всхлипывая во сне. Тогда ресницы ее вздрагивали, и она еще крепче обхватывала мою руку…

2. СУББОТА

Когда на стекле появился первый блик солнечного луча, я осторожно встал, чтобы не разбудить спящую женщину, и подошел к окну. Я отворил его и смотрел, как пожар рассвета заливает бездонное небо и пустынную улочку, старый яблоневый сад и далекую березовую рощу, как отражается он в золотых куполах церквушки, что стоит на пригорке у реки.

Воздух после дождя холодный и влажный. Он пахнет свежестью осеннего утра. Березовая роща набегает на косогор янтарным прибоем, и ветер шелестит за моей спиной белыми тюлевыми занавесками. Город только просыпается, и над его красными крышами повисает на мгновение крик утренней электрички.

А здесь, на окраине, где-то заиграло радио, захрипел в утреннем кашле курильщика сосед слева, стукнула рама в доме напротив, и зазвенела поздняя пчела у сиреневых астр под окном.

В эти мгновения хочется верить, что душа бессмертна.

Я затворяю окно и, прихватив из своей комнаты полотенце, иду в душевую. Включаю холодную воду и проклинаю себя за решение начинать каждый день с этой пытки. Сердце подпрыгивает и обрывается, внутренности судорожно сжимаются. Я постанываю, подставляя тело под упругие ледяные струи, но креплюсь. И понимаю, что перед остальным человечеством у меня есть небольшое преимущество. Я заранее знаю, что когда-нибудь умру в ванной от холода.

Наконец, растираюсь махровым полотенцем и одеваюсь.

Нина еще спит, и я решаю выйти на улицу – посмотреть, не наследил ли ночной гость. Не то, чтобы я был очень любопытен, просто в голове у меня некоторый сумбур, от которого хотелось бы избавиться.

Иду в прихожую, где на вешалке оставил вчера свой плащ. В коридоре полумрак – день проникает сюда сквозь небольшое и пыльное окно. У вешалки останавливаюсь в нерешительности.

Дело в том, что я ношу свой плащ уже пять лет, и мы научились довольно быстро узнавать друг друга. Потому-то я сразу догадался, что здесь что-то не так… Моего плаща не было.

Вместо него висела чужая куртка.

Я протянул к ней руку, но на мгновение раньше понял, что ткань вся промокла от ночного дождя. Снимаю куртку с вешалки и в растерянности разглядываю. Синяя, финская, лыжная… Сейчас в таких никто не ходит, а раньше были в моде.

Дождь начался, когда я был уже в доме. Значит, хозяин куртки пришел следом. Ночные шорохи получают некоторое объяснение. И еще – в принципе я не против – люди должны делиться с ближними, в том числе и одеждой. Но как-то не принято делать это заочно. Тем более что в плаще остались документы на машину, деньги, права и ключи. Такие дела…

Я понимаю, что попал в довольно нелепое положение. Кем бы ни был ночной гость и какие бы обстоятельства ни вынудили его к столь таинственным посещениям, содержимое моих карманов, точнее отсутствие его, создает массу неудобств.

Мой черный длинный плащ…

Я вешаю чужую куртку на место и бреду обратно по коридору.

Под ногой вдруг пронзительно скрипит половица.

Я припоминаю, что уже слышал этот скрип.

Нины в комнате не было, а в душевой шумела вода. Я прошел на кухню, открыл холодильник и решил внести разнообразие в меню омлетом. Поставил на плиту чайник, и как раз, когда он закипел, на кухню вошла Нина. Она сонно жмурилась и ела яблоко.

– Доброе утро, – Нина застенчиво улыбнулась.

– Уи, мадам, утро вы уже проспали.

– Неужели? – спросила она с притворным удивлением. – Хотя, наверное, вы правы.

Нина села напротив меня и подвинула к себе тарелку.

– А вы неплохо готовите…

– У меня долгая практика.

– Как это?

– В холостяцкой жизни есть единственный недостаток. Все приходится делать самому. В том числе и готовить.

– Единственный?

– Да. В остальном чувствуешь себя как до грехопадения. Я имею в виду библейский сюжет.

Нина качает головой:

– Да, жизнь одинокого мужчины гораздо привлекательнее, чем одинокой женщины. В глазах общества, во всяком случае.

– Вот как?

– Именно. Одинокий мужчина, сам себе стирающий белье, – у окружающих это вызывает только восхищение. Как и героизм холостяка, вынужденного самостоятельно варить макароны. Когда то же самое проделывает женщина, ничего особенного в этом никто не видит. Разве кто пожалеет – не позарились на бедняжку. А уж когда видят разведенного папашу, который в выходной вместо футбола и компании дружков прогуливает свое чадо, которое, к слову, остальные шесть дней живет у мамы, – тут общественность начинает путаться в соплях умиления.

– С чего это вы так сердиты?..

– Просто жалею незамужних баб. Получается, они кругом виноватые. Одна поехала отдыхать – ловит кавалеров, завела ребенка – умудрилась лечь под кого-то, не завела – норовит оставить отечество без детей, одевается нарядно – выставляется напоказ, наоборот – синий чулок, выдра и мужик в юбке.

– Ну а замужние? – я рассмеялся. – Им-то полегче?

– Через месяц после свадьбы муж вдруг понимает, что ты вкалываешь на работе так же, как и он, если не больше, а по вечерам валишься с ног от усталости. И до него доходит, что розовая мечта о вкусных ужинах из трех блюд, сказках Шахерезады и прочих прелестях разбивается о действительность. И тогда в один прекрасный день ты замечаешь следы чужой пудры у него на рубашке, подозрительно долгие разговоры по телефону с неизвестным абонентом, которого муж почему-то называет Иван Иванычем и при этом предательски краснеет. А потом из-за пустячного конфликта вдруг уходит из дома… Может, рано или поздно он поймает свою мечту за подол, но ты-то становишься снова одинокой бабой…

Бессонова замолкает и несколько минут сосредоточенно ест. А я исподтишка наблюдаю за ней.

У нее крылатые брови и переменчивые глаза. Еще вчера они казались серыми, а сейчас я замечаю, что они уже зеленые с золотистыми искорками. Выступающие скулы, длинные блестящие ресницы, капризные губы и роскошные темно-русые волосы…

За кофе я решаюсь:

– Нина, как вы думаете, ваш муж…

– Вам интересно, не сбежал ли он? – ресницы ее вздрагивают. – Если и сбежал, то до первых заморозков. На нем была легкая куртка, а что-нибудь потеплее он вряд ли сможет купить с первой зарплаты. Со второй тоже.

Тогда я рассказываю, что увидел на вешалке.

– Значит, – она прикусывает губу, – он оказался хитрее…

Мне неловко. Мужья иногда сбегают от своих жен, и тут я, конечно, ни при чем. Но делается это, как правило, с меньшей помпой. Во всяком случае, быть свидетелем довольно тягостно.

Потом мы вместе идем к вешалке.

– Я еще вчера заметила – на вас был плащ – совсем как у Бессонова. Он ведь скоро должен был в него влезть – погода… Недавно перевесила к себе в шкаф – хотела пуговицу пришить, да забыла. Вот он и перепутал. Он рассеянный, может сразу не спохватиться…

– Ничего, подождем до понедельника, – бодро говорю я, с трудом подавляя раздражение.

Дурацкое положение. Нина хочет что-то ответить, но, вижу, не может подобрать слова. Уж не извиниться ли она собирается за своего сбежавшего мужа?

Никогда не допускайте в сердце жалость – вы становитесь рабом тех, кого пожалели. Сочувствие – еще куда ни шло…

Зазвонил телефон.

– Вас, – зовет меня Нина. – Звонит Эдгар.

– Привет, – говорю я.

– Здравствуй, – вежливо отвечает Эдгар. – Слушай, у меня в шкафу стоят два отличных удилища со шведской леской…

– Так-так, развивай свою мысль.

– Конечно, теперь не самое удачное время для рыбалки, но я знаю прекрасный пляж и заводь, где в тихих омутах кое-что водится.

– Так чего же мы ждем?

– Это я и хотел спросить.

– Считай, что уже спросил. Где встретимся?

– Слушай, у тебя из окна видна церковь с золотыми куполами? Над рекой?

– Угу.

– Там и встретимся. Кстати, не забудь накопать червей.

– А ты малый не промах…

Когда я вернулся на кухню, Нины там уже не было, а возле моей тарелки лежал ключ. Я не стал больше задерживаться. Только натянул на себя оставшиеся в сумке теплые вещи.

Всегда стараюсь увильнуть от проблем, когда они возникают. Хотя бы на часок. Путеводной звездой мне были золотые купола церквушки.

* * *

За пустырем асфальт кончился, под будущее полотно был насыпан толстый слой гравия, и стояли большие оранжевые дорожные машины. От них пахло натруженным металлом и мазутом. За машинами притулился домик с резными наличниками, клумбой отцветших роз и ухоженным палисадником.

Я вспомнил просьбу Эдгара и остановился. В самом углу огорода, у забора, на рыхлой черной земле, лежал многообещающий серый лист шифера.

На крылечке сидела старушка лет под сто и с удовольствием уплетала морковку:

– Сударыня, – спросил я, – вы не позволили бы мне заглянуть вон под тот кусок шифера? Мы с другом собрались на рыбалку, и чего нам не хватает – так это наживки. Хороших дождевых червей. Уверен, я найду их именно там.

– Молодой человек, – она подняла голову, – сразу видно, что в вас романтики и отваги хватит на десятерых. Только неисправимый романтик мог обратиться к такой старой мегере, как я, со слова «сударыня»… Что же касается отваги – не тревожьте прах бедного существа…

– С нами крестная сила! Как такое может быть?

– Да-да, моя бедная серая кошка… Наверное, съела отравленную мышь. Соседи травили… – она нахохлилась и стала похожей на поблекшую моль.

– Какая грустная история, – я подпустил дрожи в голосе.

– И не говорите, – старушка встрепенулась и улыбнулась. – Хотите морковку?

– Благодарю вас, надо спешить. Меня ждет товарищ. Кроме того – долг чести. Пресловутые черви.

– Тогда выпейте хотя бы молока, а я пока принесу лопату. Думаю, вы найдете то, что надо, на моих грядках.

– Но там что-то растет?

– Пустое. Вы мне симпатичны больше тех чахлых огурцов, которые здесь так и не появились.

…Дальше дорога на рандеву петляла по заброшен ному полю среди пожухлых трав, потом стала взбираться на косогор, нырнула в тень деревьев и вывела к обрыву. Там, под старыми березами, ждал Эдгар. Он сидел на узловатом, выступающем из земли корне и курил сигарету. Рядом лежали чехол с удилищами и рюкзак.

– Тебя почти не пришлось ждать, – сказал он с ухмылкой.

– Скажи лучше, есть ли в этом болоте рыба?

К реке надо было спускаться по крутой, осыпавшейся под ногами тропинке. Заводь была тихая, спокойная, заросшая до середины ряской. На противоположном берегу паслись коровы, и до нас доносилось звяканье бубенцов и глумливое мычание.

– Здесь? – Эдгар обиделся. – Да здесь все кишит рыбой!

* * *

…Когда ловить дальше не имело смысла, я смотал леску и уселся на поваленное дерево. Скоро вернулся и Эдгар.

– Ну как? – я окинул его взглядом.

– Вот, – он достал нацепленных на кукан окуней и молодую щуку, из тех, что называют «голубое перо».

Щука была очень красивая, узкая и стремительная, как лезвие ножа.

– А у тебя? – спросил Эдгар.

– Поскромнее.

– Честно?

– Сам проверь.

Эдгар развязал мешок, сложил туда свой улов. Потом сел рядом, достал сверток, термос и газету. Разложил на ней ломтики копченого окорока, хлеб, кудрявые листья петрушки.

– Приобщайся, – посоветовал он.

Я кивнул и взял веточку петрушки.

– Ты что-то бледный, – заметил Эдгар, – плохо спал?

– Нет, мне грызет душу имущественная проблема, – я улыбнулся.

– Как это? – он сложил брови домиком.

– Очень просто… – и я рассказал про плащ.

– История… – сказал Эдгар задумчиво. Тебе бы надо в милицию заявить. Мало ли что…

– Видишь ли, Эд, – я помахал веточкой петрушки, – у меня такое ощущение, что с этой женщиной поступили по-свински. И как бы там ни было, не я буду тем, кто выставит это на всеобщее обозрение.

– Да, бы тоже не смог, – Эдгар шумно вздохнул. – Пей чай.

– Чай – это замечательно. В чае витамин С. А витамины – это вещь. От витаминов у юных дев пропадают прыщи, а у мудрых старцев вырастают зубы.

– Эк тебя занесло, – сказал Эдгар с раздражением. – Чего ты хочешь?

– Давай собираться. Не сидеть же до ночи на берегу? Куда денем улов?

– Что-нибудь придумаем.

– Если ты не против, я уже придумал.

– Не против.

Мы поднялись по осыпавшейся тропинке наверх, к церквушке, и я заметил, что у самого обрыва рос зеленый и тонкий подсолнух. Он клонился на ветру и, казалось, готов был броситься в реку.

– Чего же ты хочешь? – повторил Эдгар.

– Когда муж уходит от жены… Слушай, а что он из себя представляет, этот Бессонов?

– Как тебе сказать… Типичный представитель нашего поколения.

– Вот как? А мне показалось, он лет на десять старше.

– Все равно, в сущности, мы – одно поколение. И те, кому тридцать и кому пятьдесят. Ведь не в возрасте дело.

– А в чем?

– Мы одинаково относимся к жизни.

– Любопытно. А как мы к ней относимся;

– Равнодушно. Как говорил один мой знакомый – была без радости любовь, разлука будет без печали.

– Он что, пьет?

– Бессонов? Нет, у него крепкие нервы.

– Не пьет и не гуляет. Образцовый, стопроцентный?..

Эдгар наклонился и сорвал лист подорожника.

– Натер ногу, – объяснил он. – Надо будет приложить. Отличное средство.

– Ну и осторожный же ты тип. По сути, мне наплевать на нравственность твоего приятеля. Чисто корыстный интерес.

– Просто не люблю сплетен. Но если здесь замешана женщина, то… Некоторое время назад у него в отделении лежала одна особа, в судьбе которой, как мне кажется, он принимал живое участие… Ходили слухи… Ее зовут Вера, если не ошибаюсь.

– Тоже нашего поколения?

– Нет, из следующего.

– А оно чем отличается?

– У них одна любовь, без радостей.

Мы как раз проходили мимо дома с резными наличниками.

– Подожди…

Я перебрался через гравий, обогнул оранжевую дорожную машину и подошел к забору. Моя старушка копалась в огороде.

– Сударыня!

Она подняла голову и, прикрыв глаза ладонью, посмотрела на меня.

– Хочу отдать компенсацию за изуродованные грядки с огурцами, – я протянул ей мешок с рыбой.

Старушка подошла поближе и улыбнулась.

– У вас доброе сердце, – она взяла наш улов, – приходите ко мне как-нибудь. Думаю, несмотря на преклонный возраст, смогу развлечь вас беседой.

Я вернулся к Эдгару. Он ждал меня, посматривая на часы.

– Теперь куда? – спросил он. – Сегодня я весь твой. Можем пойти, выпить холодного пивка. С солеными баранками.

– Сто лет не грыз соленых баранок. Только сначала узнаем телефон этой Веры. Придется поторопить события – неизвестно, когда Бессонов снова нагрянет к своей благоверной. А я без плаща чувствую себя неуютно. Без документов, кстати, тоже.

– Сегодня в клиническом дежурит, кажется… Ладно, узнаем, – Эдгар задумчиво почесал переносицу.

* * *

До института мы доехали на автобусе. Удилища засунули в шкаф. Я умылся, причесался. Одним словом, привел себя в порядок.

– Пойдем, – сказал Эдгар, – нам на третий этаж. Только учти – знакомлю и ухожу. Иначе они решат, что сую нос в их дела. У клиницистов болезненное самолюбие…

Все коридоры в этом здании специфические, больничные.

– Вот, – Эдгар толкнул одну из дверей. – Знакомьтесь, товарищ из Москвы. А это – Николай Петрович…

За столом сидел мужчина лет сорока с лицом очень здорового человека.

– Чем обязан? – он поднял голову.

– Это уж вы без меня выясняйте, – Эдгар поспешил дезертировать. – Приходи потом в лабораторию, – бросил он мне напоследок.

– Садитесь, – сказал мужчина, когда дверь за Эдгаром закрылась, – я вас слушаю.

– Я журналист…

– Очень приятно. Я догадался, что вы не имеете отношения к медицине.

– Каким образом?

– Человечество делится на врачей и пациентов. Одни чувствуют себя не в своей тарелке, когда снимают белый халат, другие, когда надевают. Вы относитесь ко вторым. Так чем могу вам помочь?

Я откинулся в кресле:

– Моя просьба несколько необычна… Нужен адрес и фамилия одной бывшей пациентки.

– А, понятно, – на лице собеседника появилась проницательность популярного киногероя, – какая-нибудь темная история, да? А вы из какой газеты? Мы из московских только «Комсомолец» тут получаем. И – «Медицина для вас».

– Никакой жалобы, – я протестующе поднял руку. – Никаких темных историй. Только фамилия и адрес. Тут, думаю, нет врачебной тайны?

– Если ваш интерес не касается подробностей медицинского характера… Так кто вас интересует?

– Молодая женщина, она лежала здесь в прошлом году…

– У нас много молодых женщин, – он грустно улыбнулся. – К сожалению.

– Ее зовут Вера…

Кустистые брови пришли в движение.

– Вера?.. Но откуда вы… Впрочем, Вера – имя не уникальное…

– Ее лечил ваш коллега, Бессонов.

Он взял со стола шариковую ручку и вдруг сжал ее, словно хотел сломать.

– Бессонов… Спросили бы у него. В понедельник…

– Дело срочное.

– Странно…

Он встал и подошел к окну. Потом резко распахнул его.

Комнату наполнили звуки города и сырость. Опять начал накрапывать дождь. Я поднялся и встал рядом.

– Не знаю, вправе ли я, – наконец сказал он, – Бессонов не любит, когда вмешиваются в его жизнь.

– Давно с ним знакомы? – спросил я.

– Да, вместе работали на «Скорой помощи». Зачем вам нужна эта девушка?

– Просто поговорить. Тема касается только меня.

– Валяйте. Ее фамилия Громова. Можете встретить каждую ночь на дискотеке. Ходит туда как на работу.

– А адрес?

– Дискотеки? Спросите у любого пацана, он расскажет, где.

У нас всего одна ночная дискотека. Провинция-с, – он усмехнулся и изучающе уставился на меня.

– Я бы не хотел разыскивать ее в ночном заведении. Лучше бы я съездил к ней домой. Где она живет?

– Вот этого… не знаю.

– Но ведь в истории болезни…

– Истории болезни нет…

Он подошел поближе и вдруг сжал мне локоть. Пальцы у него были железные. Пальцы врача «Скорой помощи».

– Как нет?

– Очень просто. Она пропала.

– Позвольте… Но ведь есть порядок…

– А уж это, позвольте, не ваше дело. Прошу!

И он самым издевательским образом подвел меня за локоть к двери и распахнул ее передо мной.

* * *

В лабораторию Эдгара я поднимался пешком по лестнице. Здание было пустынно, и мои шаги отдавались на всех этажах. Мимо прошла пожилая медсестра и, как мне показалось, подозрительно на меня покосилась.

Когда я вошел, Эдгар сидел на корточках перед шкафом и рылся на нижней полке.

– Ну как? – он поднял голову и вопросительно посмотрел на меня.

– Странный тип. От его пальцев на руках синяки остались.

– Он тебя что, – Эдгар оживился, – тискал?

– Похоже на то.

– Сам напросился.

– Не спорю. Слушай, где у вас находится ночная дискотека?

– Что еще надумал? В твоем-то возрасте по дискотекам… он лукаво прищурился.

– Почему бы и нет? Разве там существует возрастной ценз?

Имею полное право немного повеселиться.

– Я пойду с тобой.

– Ни в коем случае. Я хочу пуститься во все тяжкие.

– Так пустимся вместе.

– Ни-ни. В тебе слишком много здравого смысла. Все испортишь.

– Ладно, как знаешь. Пойдем в гостиницу, по пути покажу, где у нас тут ночной вертеп.

И он снова засунул голову в шкаф.

– Чего там позабыл? – спросил я.

– А, банка стояла… – он вынырнул из-за дверцы и сделал страшные глаза. – С ядом!

– Кошмар. У вас тут что – двор Марии Медичи?

– Ага. Я им приблудных крыс травлю.

– А человека можно?

– Можно, – он рассмеялся, – человека и стиральным порошком можно. Если очень захотеть. Ну и устрою я уборщице. Наверняка она переставила.

Он ухватился за открытую дверцу и рывком встал. Вид у него был этакого непроницаемого мужика с морщинистой, рубленной топором физиономией. Он был почти седой и стригся ежиком. В общем, бестия, да и только. Но я знал, что он славный. Я таких славных, честно говоря, больше и не встречал.

* * *

Минут через десять мы дошли до реки и свернули направо. Мы повторяли наш вчерашний маршрут, только в обратную сторону.

– Вот и наш вертеп, – Эдгар тронул меня за локоть. – Днем работает как закусочная. Вечером – дискотека. Так, по-моему, это теперь называется.

– Зайдем? Мы ведь еще не обедали.

Я толкнул дверь под вывеской из неоновых трубок, и мы оказались в довольно просторном холле. С одной стороны был пустовавший с лета гардероб, с другой – двери туалетов. В зал надо было подниматься по ступенькам.

Что мы и сделали и открыли еще одну, застекленную дверь.

– Пахнет довольно аппетитно, – сказал я Эдгару.

Он неопределенно поморщился.

Здесь мало что изменилось со времен общепита. Скатерти, похоже, не меняли с тех пор, как и пластмассовые цветочки в вазочках. Часть помещения была свободна от столов, и серебряный шар, свисавший с потолка, да огромные колонки позволяли представить, как все это может выглядеть ночью – переполненный зал, отраженный свет, громкая музыка… На противоположной от входа стороне находилась стойка бара с кофеваркой и еще каким-то никелированным монстром, предназначенным, скорее всего, для запекания сосисок.

За стойкой сидела девушка и читала толстую книгу.

Мы взобрались на высокие табуреты у стойки, и я спросил, может ли она нас накормить. Девушка оторвалась от книги и подняла скучающее личико.

– Кофе и чего-нибудь покрепче, – заказал я.

– Не рановато ли? – засомневался Эдгар.

– В самый раз, – я подмигнул девушке.

Она фыркнула:

– А закусывать будете? Куры-гриль, венские сосиски в тесте…

– Давайте что посвежее, – я махнул рукой.

– Придется подождать, пока агрегат нагреется.

– Ничего. Мы не торопимся.

Она включила никелированного монстра и вернулась на свое место.

– Миленькое у вас заведение, – сказал я довольно развязно.

– А что, по вечерам бывает довольно шумно?

– Вам-то какая разница, – и девушка уткнулась в книгу.

– Просто я любопытен. Думаю заглянуть сюда вечерком.

– Не попадете, – сказала девушка уверено.

– Ой ли?

– Вечером много клиентов, – пояснила она. – У нас престижное место. Крутые парни со всей округи к нам приезжают – за полста километров и более.

– Тогда видите вон ту, самую большую коробку конфет? Я хочу вам ее подарить.

– С какой стати? – она взглянула исподлобья.

– Такой уж у меня характер. Люблю делать подарки.

– Как знаете… – девушка впервые улыбнулась.

– По-моему, вода закипела, – хмуро сказал Эдгар.

– Сейчас накормлю вас, – барменша отложила книгу. – Вы приезжий? – она повернулась ко мне.

– Именно. Одинокий неухоженный приезжий, путешествующий инкогнито.

– Это как?

– Долго объяснять. Это когда в гостиницу не пускают.

– А, понятно.

– Так как насчет вечера? – я подмигнул.

– Ладно, – она пожала плечами, – приходите. Одно место я как-нибудь найду.

* * *

– Чего ты там говорил насчет инкогнито? – спросил он на улице. – Просто у Бессоновых ты смог бы сэкономить… И я надеялся, что тебе там понравится. Но раз такая история, сейчас отведу тебя в гостиницу.

– Ничего не выйдет.

– Почему?

– Документов-то нет.

– Так вот почему инкогнито, – он хмыкнул. – Ладно. Поезжай к Бессоновой за оставшимися вещами, а я пока договорюсь, чтобы ключ от номера уже лежал у администратора. Там у моей лаборантки знакомая, попрошу договориться и, если надо, оставлю в залог свой паспорт.

– Мне бы такую лаборантку, – я притворно вздохнул.

– Ладно, – сказал он сухо, а потом вдруг улыбнулся. – А как же пиво с баранками?

– Может быть, завтра?

– Завтра я с утра в лаборатории. Приходи туда.

– Так ведь воскресенье!

Эдгар развел руками.

– Молодец, – я похлопал его по плечу, – чистый Менделеев. Куда ты денешь свою Нобелевскую премию? Закопаешь в огороде?

Мы попрощались, и он приложил все силы, чтобы раздавить мне кисть. Но я был начеку, и сохранился паритет.

– Да, старина, – я задержал его ладонь, – на реке ты очень славно рассказал о том, как молоденькая больная влюбилась в своего импозантного врача. Узнай, когда и от чего Вера Громова лечилась у Бессонова. Ладно?

– Тьфу ты, частный сыск, да и только. Хорошо, постараюсь.

* * *

Я прошел пешком несколько кварталов и купил по пути газету. Она была позавчерашняя, но я давно усвоил, что, если не смотреть на числа, все газеты одинаковые. А главные новости, если они касаются лично нас, мы чаще всего узнаем не из газет. На том стоим.

Спешить мне было некуда, и я некоторое время посидел на мокрой лавочке и прочитал газету от корки до корки. Я порядком промок под моросящим дождем, но зато теперь имел ясное представление о том, что предстоит сделать. Можете поверить мне на слово, но я выяснил это не из газеты.

От автобусной остановки мой путь лежал к яблоневому саду. Стало немного грустно переезжать в гостиницу. При свете дня дом Бессоновых выглядел не так мрачно, а блестевший от дождя флюгерный петушок наталкивал на веселенькие ассоциации. Я ведь здорово продрог.

Дверь была открыта, и из гостиной доносился голос хозяйки дома. Я прошел по полутемному коридору и оказался в одной с ней комнате.

Бессонова лежала на диване и говорила по телефону. Увидев меня, она помахала рукой и бросила в трубку:

– Ну, пока. У меня. гости.

Потом она спустила на пол ноги в одних чулках, зевнула и вопросительно на меня посмотрела.

– Вы совсем промокли. Где вы были?

– Знакомился с местными достопримечательностями, – последнее слово я мог выговорить только по слогам. Диктора из меня не выйдет, увы.

– Вам надо срочно согреться, – сказала она, вдруг встала, нетвердой походкой подошла к бару, открыла его и налила две рюмки коньяку.

Мы выпили, и она налила еще.

– Вы взяли высокий темп, – сказал я. – Боюсь, мне не угнаться.

– За моего муженька, – сказала она, скривив губы.

– Что так?

– Получила от него телеграмму. Берет на работе отпуск, хочет пожить у каких-то знакомых в Петербурге. Обдумать сложившуюся ситуацию, как выразился. Плевать я на него хотела.

Она выпила, и ее передернуло.

– Может, сварить кофе? – предложил я.

– А, отстаньте…

Она снова взяла бутылку, но не удержала, та упала на пол и разлетелась вдребезги. По комнате пополз клопиный запах.

– Вот бестолочь какая, – она посмотрела на свои руки, потом на пол. – Ничего, я знаю, у него еще припрятано. В кладовке. Вот только ключа нет. Ключ на его связке. Знаете, вы мне поможете. Взломаете дверь.

– Стоит ли?

– К черту, вы мужик или нет?

Я улыбнулся:

– А это определяется при взламывании дверей? Тогда нужен хоть какой-нибудь инструмент.

– На кухне, под колонкой, – топор. Сойдет?

– Как нельзя лучше.

Двери я взламывать не умел. Раскрошил притолоку и ободрал пальцы. Но в конце концов справился.

– Вы поранились, – она взяла мою руку, поднесла к губам и слизнула выступившую капельку крови. – Так лучше?

Чуть улыбнулась, потом снова коснулась кончиком языка кровоточившей ранки. Я заметил, что щеки у нее пунцовые.

Нина подошла почти вплотную и, прижимая одной рукой мою кисть к губам, другой обхватила шею, провела по волосам и поймала пальцами мочку уха. Острые ноготки впились в кожу, и я поморщился.

– Что ж, – спросил, – зря ломали дверь?

– Хочешь прежде меня накачать? – она подмигнула.

Разбитая бутылка коньяка была уже пустая на две трети, когда я пришел. Во сколько она начала? Как только получила телеграмму?

– Поищи на полке справа, – говорит она. – На нижней.

Давно ли мы перешли на ты? И надолго ль? Согнувшись в три погибели, я шарю в темноте и наталкиваюсь на всякую ерунду вроде старых ботинок и пустых трехлитровых банок. Вдруг под ладонь попадается какой-то тряпичный комочек, и я непроизвольно поворачиваюсь к свету, чтобы его рассмотреть. Лучше бы я этого не делал. В кулаке у меня был зажат женский носовой платок.

Поднимаю глаза на Нину. Губы у нее нервно подергиваются. Потом она резко бьет меня по руке. Платочек падает на пол.

– Вот, значит, куда он от меня своих б… прятал, – кричит она, – если я не вовремя возвращалась…

Она судорожно всхлипывает, отворачивается, и тут ее начинает тошнить.

Волоку даму в туалет.

– Уйди, – просит она между приступами. – Убирайся отсюда. Не смотри.

Иду на кухню, наливаю стакан одной заварки. Закуриваю. Минут через пятнадцать приходит Нина.

– Выпей, – говорю я, жестом показывая на стакан чая. – Поможет.

Глаза у нее уже совсем трезвые.

– Мне очень стыдно, – она теребит поясок халата, – поверьте, это впервые в жизни.

– Ничего не было, – я киваю, – договорились?

Она отводит глаза. Я смотрю на часы. Значит, путь к Бессонову в ближайшие дни лежит через Громову, как я и предполагал. А мне он нужен именно в ближайшие дни. Точнее, не он, а что – сами знаете.

– Сегодня вам лучше уйти, – нерешительно произносит Нина. – Вы не подумайте…

– У меня уже есть номер в гостинице.

Нина кивает, и мы прощаемся. Она очень бледная, мне ее жаль. Но что тут поделаешь?

* * *

На новое место жительства я попал к девяти часам вечера.

У гостиничных номеров есть одно неприятное свойство – к ним привыкаешь. Привыкаешь к пятнам на обоях, скрипящему креслу и поцарапанной плоскости стола, улице за окном и голосу дежурной. Может, именно поэтому я не люблю подолгу задерживаться на одном месте – в день отъезда становится страшно, что больше никогда сюда не вернешься.

Я поставил сумку, стянул свитер, расстегнул ворот рубашки и распахнул окно, чтобы немного подышать вечерним воздухом. На улице только смеркалось, и сквозь причудливую вязь деревьев проглядывали красные крыши домов. От серых плит тротуара веяло вечерней сыростью. На каждой плите сидело по жабе.

Я вернулся к сумке и стал подбирать наряд для предстоящего мероприятия. За окном квакнула одна жаба. Потом вторая. Похоже, они задумали устроить концерт.