Текст книги "Государевы люди"

Автор книги: Андрей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Глава 53

На Красную площадь выкатилась телега. На телеге сидел человек, которого все ждали. Потому что были здесь ради него! Одного!

Перед телегой на добрых, сытых конях ехали шагом преображенцы, раздвигая толпу, расчищая телеге путь. Народ расступался, давая дорогу, – гляди, не зевай! Раскроешь рот – враз получишь кнутом поперек спины, а то и вовсе конем стопчут!

Плывет в людском потоке телега... А на телеге, прикрытый шубой, сидит Густав Фирлефанц. Тот, ради кого скачут впереди преображенцы, ради которого со всех концов Москвы согнали на площадь народ.

Позади той телеги – другая, где везут женщину, отрока и девицу – жену Густава Фирлефанца Поросковью, сына его шестнадцати годков, которого нарекли, на иноземный манер, Карлом и дочь его Софью. Жена его плачет – слезами обливается, дочь к себе жмет. Отрок молчит, крепится, во все стороны волчонком глядит. Кто их жалеет, кто – грязью в них кидает. Злы люди, оттого что их от дел оторвали, да на площади битый час держат!

А там, впереди, народа и того гуще, там вплотную друг к дружке жмутся так, что протолкнуться невозможно! Там над головами виден высокий деревянный помост...

Возведенный для Густава.

На помосте стоит толстая деревянная колода, подле которой топчется человек в кафтане. Ждет.

Его...

Скрипит телега. Ноет сердце... Неужто все, неужто здесь придется ему голову сложить, не увидев боле никогда милой сердцу Голландии? И хоть жуть от того берет, но есть надежда, что в последний момент царь. Гер Питер, его помилует.

Подъехали.

Густав с телеги спрыгнул, по мокрым ступеням поднялся, взошел на эшафот. Повернулся к толпе, поклонился раз и другой, как все до него делали.

Вот она, площадь Красная, – гудит, колышется тысячами голов. Отчего Красная-то – уж не от крови ли людской?..

На подставленные лавки тут и там встали глашатаи, закричали громко во все стороны, читая приговор.

...Иноземца Густава Фирлефанца, разорителя рентерии царской, супротив государя императора со злодеем Виллиамом Монсом заговор чинившего, смерти предать: голову прилюдно отсечь, на кол насадить и в людном месте поставить, иным злодеям в назидание, дабы им супротив закону идти впредь неповадно было; жену его Поросковью с дочерью его Софьей навечно в ссылку сослать, а сына Карла кнутом бить и, буде он после того жив останется, в солдаты отдать...

Кричат глашатаи, глотки дерут.

Гудит толпа, волнуется. Когда рубить-то станут?!

Слушает Густав. А ведь про него это – его голову рубить станут и на кол насаживать! Его жену с дочерью сошлют, а сына кнутом до смерти бить будут!..

Как же так вышло-то?..

А вот – вышло!.. Не воротишь!..

Кто-то подошел, тронул его за плечо.

Палач...

Сказал:

– Ложись-ка давай, чего тянуть...

Нет, видно, не будет от Гера Питера пощады!..

Перекрестился Густав, да не как все – на купола церквей, что по всей Москве тут и там сияют, а мимо них, в сторону запада оборотившись, туда, где Родина его, Голландия!

Сбросил с плеча шубу, опустился на колени пред колодой, склонил голову, щеку на нее положив. А колода старая, вся-то топором изрубленная, изрытая, с бурыми, въевшимися в дерево пятнами.

Стоит Густав на коленях, на толпу глядит. Где-то там жена его, дочь и сын быть должны! Где же?..

Закрутил глазами...

Палач вкруг колоды заходил, топором звякнул, на ладони поплевал – вот сейчас замахнется...

Да где ж... где?!!

Так вон они – пред самым помостом стоят! Жена с дочерью в три ручья ревут, платком лицо прикрывая, а сын Карл – нет, сын на него глядит.

И Густав – на него!

И хочется Густаву у него прощения попросить за то, что хоть и не по его воле, но по его вине того сейчас кнутом бить станут до смерти. А если не до смерти, если жив будет, то идти ему в солдаты!

Глядит на сына, что-то сказать, крикнуть хочет. Да только, кричи не кричи, никто его за гулом толпы тысячеголовой не услышит. Только и можно – что глядеть!

Крякнул палач... Топор поднял.

– Прости!.. – прошептал Густав...

А боле ничего сказать не успел – качнулось небо, и толпа, и купола церквей московских, и лицо сына его Карла. И полетело все куда-то вбок... Но то не купола и небо полетели, то голова его, от шеи отделенная, полетела, кувыркаясь, на помост...

Вот и не стало Густава Фирлефанца, того, что в городе Амстердаме в Голландии простым ювелиром был, а в России зачинателем и хранителем государевой рентерии!.. От коей смерть свою принял!

А ведь не соврал, верно все сказал тот колдун!..

Глава 54

Теперь, именно теперь Мишель-Герхард-фон-Штольц должен был победить – буквально с минуты на минуту. Потому что только что ему на мобильный позвонила Ольга и сообщила, что все в порядке и что она едет домой!

– Ты сделала то, о чем я просил? – с трудом скрывая свое волнение, поинтересовался фон-Штольц.

– Да, милый! – ответила она.

А это значит, что экспертиза была проведена!

– И что? – не удержался-таки, спросил Мишель.

– Все хорошо! – прощебетала она. – Приеду – расскажу.

Полчаса Мишель метался по малогабаритной квартире, как лев по клетке. Минута торжества была близка! И пусть наконец все встанет на свои места, и пусть справедливость восторжествует! Теперь кто-то непременно сядет на нары, кто-то кому-то принесет свои публичные извинения, а кое-кто получит Звезду Героя! Никак не меньше – на меньшее Герхарды-фон-Штольцы соглашаться не должны!

Ну где же она, где?! Ведь полчаса прошло! Как можно так долго ехать?!

Минута торжества все откладывалась и откладывалась!..

Наконец раздался долгожданный звонок.

Мишель сорвался с места, бросаясь к двери.

– Здравствуй, милый, – чмокнула Ольга Мишеля в щечку.

Она бы бросилась ему на шею, но у нее были заняты все руки.

– Где ты была?! Я страшно волновался! – укоризненно сказал Мишель.

– Я?.. В магазин заехала, купить что-нибудь на ужин, а там – очередь... ведь я тебя должна хорошо кормить... – быстро-быстро говорила Ольга, перетаскивая на кухню пакеты и вытряхая из них на стол кур, пакетики с приправами и еще что-то. – Ты представляешь, я как зашла, как увидела... там были твои любимые крабы, такие большие, с клешнями... я как на ценник взглянула, обомлела, думала – с ума сойду... Но потом решила, что все равно куплю, побалую тебя, ты ведь говорил, что их так любишь...

Ольга стремглав носилась по кухне, разбрасывая продукты: что-то в холодильник, что-то в морозильную камеру, что-то в мойку...

– Хотела еще тебе креветок купить – там были такие большие, мороженые... Хватилась, а у меня денег уже почти нет... Я так расстроилась, так расстроилась, – все болтала и болтала без умолку Ольга.

Но вдруг осеклась, наткнувшись на молчаливо стоящего посреди кухни Мишеля, но более наткнувшись на его вопрошающий взгляд.

– Ах, прости, заболталась совсем, забыла!.. – всплеснула она руками. – Ах, какая же я глупая! Я сейчас, я быстро!..

И бросив на плиту сковородку, стала разбивать на нее яйца.

Да не это, совсем не это Мишелю нужно было! Не яичница – а минута торжества! Мишель с досады чуть эту сковородку ей об голову не расколошматил! Но не стал, сдержался, будучи стопроцентным джентльменом.

Но Ольга и так, без сковородки, почувствовала, что делает что-то не то.

– Что? Что-то случилось? – испуганно спросила она, так и не успев разбить последнее яйцо. – Говори!.. Нет, молчи, я сама скажу!.. У тебя грипп? Теперь в Москве ходит страшная инфекция...

– Сегодня должна была состояться экспертиза, – еле сдерживаясь, напомнил Мишель.

– Значит, не грипп?.. Уф!.. Как ты меня напугал! Я думала, ты заболел!.. Ты такой странный, молчаливый, весь – красный, напряженный!.. Я думала – точно больной, уже хотела теперь в аптеку бежать...

– Она – была? – перебил ее Мишель.

– Кто? – удивилась Ольга.

– Экспертиза?!

– Ах это?.. Ну, да – конечно. Я же тебе звонила. Все в порядке...

– Что в порядке?

– Как – что? Колье на месте!

Ну какая же она у него дурочка!.. Понятно, что на месте! Вопрос не в том, на месте или нет, – совсем в другом!

– Это оказалась подделка? – задал главный вопрос Мишель.

– Подделка?.. – удивилась Ольга. – Какая подделка? Какой же ты у меня глупенький!.. У нас не может быть подделок! Я же говорю – все в порядке!..

Ах, вот в каком смысле «в порядке!»

– Но как же так? – совершенно ничего не понимая, переспросил Мишель-Герхард-фон-Штольц. – Как это может быть?!

Потому что быть этого не могло! Никак!

– Что, что случилось? – встревоженно спросила Ольга, заметив, как ее любимый, только что бывший красным, смертельно побледнел. – Я что-то сделала не то?.. Ноя сделала лишь то, что ты меня просил! Ты просил меня провести экспертизу – я ее провела!

– И что? – вновь, с безумной надеждой, спросил Мишель, хотя ему уже все сказали. Все, что он хотел знать!

– Ну я же говорю тебе – все в порядке, можешь не волноваться – колье настоящее, – растерянно, потому что в который уже раз, повторила Ольга.

А как же не волноваться, когда оно... настоящее!

– Но ты уверена? Оно точно – настоящее?

– Да, конечно!

Но как же все ужасно и кошмарно!..

Мишель-Герхард-фон-Штольц чуть не плакал от огорчения. Потому что вместо минуты торжества случилось то, о чем он помыслить не мог и чего более всего опасался – он только что лишился чести... И бог бы уж с ней, но помимо чести он лишился всех денег и заложенной под кредит квартиры, причем не своей, а принадлежащей административно-хозяйственному управлению делами Президента.

Впору было стреляться!.. Прямо теперь!..

– Что с тобой, что? – тормошила Мишеля Ольга. – Тебе плохо?!

– Очень, – честно признался Мишель.

– Значит, все-таки грипп?..

Да какой грипп?!! При чем здесь грипп?! Лучше грипп, лучше чума с холерой, чем то, что с ним произошло!..

– При чем здесь грипп? – в отчаянии вскричал Мишель, хватаясь за голову.

– Голова?.. У тебя болит голова?! – все поняла и еще больше расстроилась Ольга.

– Да не грипп, не голова, не понос и не золотуха! А – экспертиза! – простонал Мишель.

– Экспертиза?.. Но ведь все хорошо – колье настоящее, его никто не украл! – лепетала Ольга.

– Какое – не украл? – непонятно спросил Мишель.

– В каком смысле – какое? – изумилась Ольга.

– То – не украл? Или – это не украл? – указал Мишель на свой кейс.

– Это?.. – удивилась Ольга. – Какое – «это»?

Вместо ответа Мишель нагнулся, поднял, бросил на кухонный стол и расстегнул кейс, вытащив из него небольшую коробочку. Которую раскрыл...

– Ой! – испуганно ойкнула Ольга, словно принесенные ею мороженые крабы ожили и пошли на нее, расставив клешни. – Ой-ой!..

В коробочке, на бархатной подушечке, лежало... колье! То самое!

Ольга изумленно глядела на колье и на Мишеля. И личико ее все более мрачнело.

– Как ты?.. Когда?!

Его милая, добрая, но глупенькая девочка заподозрила его в том, что он обокрал Гохран!

– Как ты мог?!

– Ничего я не смог! – вздохнул Мишель, имея в виду свое, наболевшее.

Ольга вертела в руках украшение.

– Но ведь это оно – то самое! – пораженно бормотала она.

Как же – «то самое», когда совсем другое!

– Нет, это не оно, – тяжко вздохнул Мишель. – Это подделка.

– Подделка?.. – удивилась Ольга. – Никакая это не подделка, это – изделие тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать! Колье золотое, в форме восьмиконечного многогранника с четырьмя крупными, по двенадцать каратов каждый, камнями по краям и одним, на шестнадцать каратов, в центре...

Вот, гляди, и вмятина на оправе есть, – ткнула Ольга пальчиком.

– Какая еще вмятина?

– Вот эта, видишь – каплеобразная вмятина неизвестного происхождения между вторым и третьим камнями... Она и в экспертной описи отображена!

Тут уж Мишель и вовсе перестал что-либо понимать!

Так что – выходит, это не подделка? А где тогда подделка? Там?..

Но там изделие номер тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать осматривали не далее как вчера вечером! То есть в то самое время, когда это находилось у него!

Чего быть не может!

– Нет, Оленька, ты что-то путаешь, это не то колье! – мягко взяв ее за руки, сказал Мишель. – Это – совсем другое колье!

– Как другое, если то самое! – возмутилась Ольга. – Я же специалист... эксперт! Наконец, я не слепая, я – вижу!

Мишель начал теряться.

– "То самое" – в Гохране, а это не «то самое», это совсем другое! – попытался он втолковать ей очевидное. Хотя уже менее горячо.

– Другое?.. Но оно ведь настоящее! – показала на колье Ольга. – С вмятиной! Ведь – настоящее?

Убежденность Ольги покоряла.

– Выходит – настоящее, – неуверенно согласился Мишель. – Колье платиновое, в форме восьмиконечного многогранника с четырьмя крупными, по двенадцать каратов каждый, камнями по краям и одним, на шестнадцать каратов, в центре...

– А там? – кивнула головой Ольга, имея в виду Гохран.

– И там тоже! – легко согласился Мишель. – Колье платиновое, в форме восьмиконечного многогранника с четырьмя крупными, по двенадцать каратов каждый, камнями по краям и одним, на шестнадцать каратов, в центре...

– Что же их – два?

– Выходит, два, – скромно потупив взор, сказал Мишель.

И хотел было добавить что-то насчет того, что «и тебя вылечат»!.. Да вовремя сдержался. Потому что самому впору было лечиться от двоения в глазах или раздвоения сознания!

Он добыл колье, да не одно – а пару! А толку?! Он ведь не колье коллекционирует, он преступников изобличает! И кто здесь тогда преступник? Кто, что, когда и кого украл, если все ценности на месте?! Кто здесь вор? И есть в этой истории вообще хоть один вор?

"Какие быть – есть! – ответил он сам себе. – Один!

И кто же?

Как кто – он. Он самый и есть! Потому что он украл у своей бывшей возлюбленной принадлежащее ей колье. И если кого здесь и можно засадить за решетку – так это его! Причем трижды – за воровство, за махинации с президентской квартирой, за кредит..."

«Ай, как некрасиво, как неудобно получилось!» – совершенно расстроился Мишель-Герхард-фон-Штольц.

«Это верно!» – согласился Мишка Шутов, сказав не так, сказав про пушного зверька, причем не просто зверька, а хорошо упитанного! В смысле – полного!..

И Мишель-Герхард-фон-Штольц не смог ему ничего возразить!

Он победил – получив все, что желал, и даже вдвое больше!

Но это ровным счетом ничего ему не дало!

Он – выиграл.

Но... в конечном итоге проиграл! Он сделал невозможное, пробрался в святая святых – в Гохран. Что никакие приблизило его к разгадке!

А ведь как все хорошо начиналось!..

Чтобы так преотвратно закончиться!..

И теперь ему уж точно головы не сносить!

...Мишель-Герхард-фон-Штольц и Ольга сидели на диване. Давно сидели... Уже было темно, на улице и в квартире тоже. Уже Ольга отплакала свое, вымочив все имевшиеся у Мишеля платки. Хотя сама не могла сказать, по какому поводу плачет. Просто она видела, что Мишелю плохо. Очень!

И так и было! И даже – еще хуже!

Все было кончено. Мишель проиграл по всем статьям – он оказался неудачником, вором и мошенником.

Главное – что неудачником. Что совершенно не к лицу «фонам»! Лучше быть удачливым вором и отпетым мошенником, чем неудачником! Неудач высший свет и начальство не прощают!

Он потерял все и разом, он – банкрот! У него не осталось ничего, кроме машины, яхты, платиновых часов, трех дюжин костюмов и еще кое-чего по мелочи...

Ничего!..

Ничего?.. – одернул он сам себя? Так ли уж ничего? А Ольга?.. Его, которая плачет теперь у него на плече, Ольга? Она-то есть!

Мишелю стало ужасно стыдно!

Да, верно!.. Неблагодарная скотина, эгоист, себялюбец, подлец!.. Как можно забыть о самом главном. Что – деньги, квартиры и долги, когда речь идет о женщине. О твоей женщине! Которая тебя любит и готова все для тебя сделать?

Ольга!.. Маленькое, милое, бесконечно дорогое ему существо, что всхлипывает, наверняка уже опухшим носиком, свернувшись на его плече. Что ему все его неудачи, когда у него есть она!

Он лишился всего, но он остался не один в этом мире. А это – самое главное! И это он не согласится отдать даже за минуту торжества, даже за час торжества, даже за год торжеств!..

Он – не один!

И хоть все ужасно, но и... прекрасно тоже! Настолько, что впору сказать – остановись мгновение...

Мишель-Герхард-фон-Штольц потерял все.

Но он был счастлив!..

Глава 55

Два дня так, что по всей Москве стекла звенели, бухали артиллерийские залпы. С Воробьевых гор и от храма Христа Спасителя били батареи. На Красной площади и в Кремле рвались снаряды, отчего своды каземата вздрагивали и со сводов сыпалась пыль.

Бух!

Бух!..

Мишель со счета сбился. Может, уж и Кремля-то нет, может, вместо него одни головешки остались? Здесь – не понять.

Бух!

Бух!..

Но даже если Кремля нет, если Спасская башня в руинах лежит – Арсенал точно уцелеет! Его многометровые стены ни одна пушка не прошибет! Так что Мишелю ничего не грозит!..

Да и не страшно ему теперь ничего, он свое, как видно, перебоялся!..

Не расстреляли Мишеля Фирфанцева – офицеры за него вступились. Вернее – за себя.

Солдаты, понятное дело, они большевикам продались, а кто этот, еще неизвестно – вон и бумага у него имеется не кем-нибудь, а самим Керенским подписанная! Его теперь, сгоряча, расстреляешь, а завтра с тебя за него спросят. Решили Мишеля до времени в каземат запереть, чтобы после в штаб переправить...

И надо ж такому случиться – не куда-нибудь заперли, а именно туда, где ящики были свалены! Наверное, эта дверь первой на пути оказалась. А может, в иные казематы его поместить не могли по причине того, что там оружие хранилось – не будешь же арестанта рядом с боеприпасами прятать!

Мишеля бросили внутрь, захлопнув за ним дверь.

А потом, когда большевики штурм готовить начали, уж не до него стало...

Довольно долго Мишель сидел неподвижно, привыкая к темноте. К которой, конечно, так и не привык, потому что темнота была кромешная. Потом, на ощупь, пробрался к ящикам и стал разрывать один из них.

Зачем?.. Он и сам сказать не мог. Слишком долго он к ним шел, и слишком много чего ему пришлось на этом пути испытать... И вот теперь они были рядом – руку протяни... Так отчего не перевернуть последнюю страницу?..

А еще вернее – он копал, чтобы не окоченеть здесь совершенно.

Вначале он работал руками, отбрасывая назад, в темноту, спрессованный хлам. Потом отыскал какой-то случайный штырь и стал разгребать им кучу. Мусор поддавался трудно. Он освободил треть ящика, прежде чем смог отодрать одну из досок. Он поддел ее и, надавив, сломал.

И тут же услышал, как что-то, зазвенев, посыпалось на пол, раскатываясь по сторонам. Неужели?! Он упал на колени и сгреб в горсть содержимое ящика.

То, что он поднял, напоминало сережки или, может быть, колье. Он ощупывал отдельные, выступающие, соединенные друг с другом детали, чувствуя пальцами их гладкую, холодную поверхность...

Да, несомненно, это были драгоценности! Они!..

Он стоял на коленях, как какой-нибудь счастливый, достигший своей цели, кладоискатель, и сердце его билось напряженными толчками.

Он – нашел!..

Но теперь нужно было со всем этим что-то делать! Нужно кликнуть сюда людей! Пусть тех, что его сюда засадили, а до того хотели расстрелять. Пусть – их, все равно больше некого! Они единственные защищали пославшее его сюда правительство!

Мишель подбежал к двери, стал колотить в нее. Вначале кулаками. А потом, не дождавшись отклика, ногами!

Он колотил в нее что было сил, боясь, что его не услышат, и двухсотлетнее железо гудело под его ударами, словно набатный колокол.

Наконец его услышали, и кто-то с той стороны, скорее всего кто-то из нижних чинов, недовольно крикнул:

– Чего тарабанишь? Чего надо-ть?

– Позовите офицера! – ответил ему Мишель.

– Ежели до ветру, то ходи прям там! – крикнули из-за двери.

– Нет! Я по делу! Это очень важно! Сообщите офицеру!

Солдат ушел, и очень долго никого не было. Мишель уж думал, что тот решил о нем не докладывать. Но нет – послышался какой-то неясный шум, шаги.

Кто-то стукнул в дверь.

– Чего вам? – спросил из-за двери офицер.

– Речь идет о порученном мне Александром Федоровичем Керенским деле! – стараясь быть убедительным, прокричал Мишель. – О сокровищах дома Романовых.

Каких-таких сокровищах?.. Что он там несет – рехнулся, что ли?

– Откройте. Это дело государственной важности! Загремел засов, и дверь отворилась.

На пороге силуэтом стоял офицер, погон которого видно не было.

– Что у вас тут стряслось? – недовольно спросил он.

– Дайте побольше света! – потребовал Мишель.

Офицер, вздохнув, хотел было захлопнуть дверь. Но Мишель сказал:

– В этом подвале находятся ценности на сотни миллионов рублей!

– Вы, сударь, здесь лампу Аладдина нашли? – усмехнулся офицер.

Но видя, что Мишель остается серьезным, приказал:

– Ладно, тащи сюда лампу! Да побыстрей у меня смотри!

Принесли закоптелую керосиновую лампу.

– Идемте за мной! – сказал Мишель, увлекая за собой офицера. – Это там!

Офицер шел осторожно, нащупывая ногами путь. Лампа не способна была осветить огромный, с уходящими куда-то вверх сводами, каземат.

– Здесь! – остановился Мишель подле разбитого ящика. – Только нужно будет обязательно сделать опись!

Он наклонился и зачерпнул в горсть царские сокровища.

– Огонь, ниже огонь!

Заинтригованный офицер склонился ниже.

– Ну, где сокровища? – спросил он.

– Да вот же – вот! – поднял руки Мишель.

Офицер опустил лампу ниже, к самым его ладоням.

Взглянул...

Пожал плечами...

Хмыкнул...

Не понимая его, не ожидая таких реакций, Мишель опустил взгляд, посмотрел на свои руки. Там что-то взблеснуло! Но не алмазы – нет. Какие-то стекляшки, напоминающие части разобранной люстры. Точно – не алмазы!

Как же так?..

Мишель присел, сунул руку в ящик, выгреб еще стекло и какие-то болты и еще гайки к ним, поднес их к глазам и разочарованно отшвырнул.

В ящике были части люстры и ничего боле!.. Не было главного, того, что он искал, – лишь только никому не нужный стеклянный хлам! К которому он шел через аресты, «Кресты», расстрел, из-за которого его бил по голове и пытался утопить в Москве-реке Махмудка.

– Дурак ты, братец! – вздохнул офицер. – Или умом тронулся!

– Горохов!

– Я, ваше благородь! – рявкнул в ответ Горохов.

– Ты вот что – ты запри его, и больше меня сюда не зови! И огня ему не давай, а то он, не ровен час, еще чего-нибудь здесь подожжет.

– Слушаюсь, ваше бродие!

Дверь захлопнулась, и стало темно.

Вернее, беспросветно!..

Бух!

Бух!..

Ухала артиллерия. Большевики обстреливали Кремль. И всем уже было не до какого-то там сумасшедшего арестанта! С окраин в центр, отбивая кварталы, стягивались рабочие дружины и перешедшие на сторону большевиков солдаты 55-го и 85-го пехотных полков, на Николаевском вокзале спешно разгружался пятитысячный отряд балтийских матросов, присланный из Петрограда...

Юнкера бились отчаянно, расстреливая последние патроны и поминутно бросаясь в штыки, но изменить что-либо они были уже не в силах! Еще день – и сопротивление «белых» было окончательно сломлено.

Несколько юнкерских рот, оставаясь верными долгу и присяге и не желая складывать оружие, сопротивлялись до конца, будучи истребленными поголовно, до последнего человека. Но большинство, испытывая нехватку в боеприпасах и людях, сдались на милость победителя.

К вечеру второго ноября был заключено перемирие, а третьего в час дня юнкеров и офицеров собрали там, откуда они начали свое выступление – в Александровском училище, где, заперев в классах, продержали несколько часов, решая их судьбу. Все готовились к худшему...

Но их, взяв с них слово, что они не будут участвовать в контрреволюционной борьбе, отпустили восвояси. Всех!

«Победивший пролетариат не поднял руки на обезоруженных, не мстил за расстрелянных в Кремле товарищей. Он доверил слову взятых: не поднимать руки на власть Советов!» – сообщили большевистские газеты.

Пленники разбрелись кто куда.

Кто-то отправился за границу.

Кто-то примкнул к победителям.

Большинство – подались на Дон, положив начало Добровольческой белой армии...

Но всего этого Мишель не знал. Он так и сидел в казематах Арсенала, потеряв счет времени. Неудачный граф Монте-Кристо, скупой рыцарь, чахнущий над... разбитой люстрой...

Так и сидел!..