Текст книги "Государевы люди"

Автор книги: Андрей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава 42

Диспут был в самом разгаре – заключенные вшестером, впритирку друг к другу, сидели на откидной койке, двое, спина к спине, примостились на стуле, еще один – на столе, остальные устроились просто на полу и стояли бок к боку вдоль стен. В камеру-одиночку набилось человек двадцать, не меньше, так что дыхнуть было нечем, но никто на это не обращал никакого внимания.

– ...Да как же вы не понимаете, что именно теперь-то и самое время! – размахивая руками, громко кричал давешний партнер Мишеля по шахматам. – Не раньше, не позже, а нынче!

– Ну, Лев Давыдович, это ты лишку хватил! Как же – нынче, когда нас казаки по шеям, да разогнали всех? Если мы здесь сидим? – возражали ему.

– Так в том-то все и дело! Другие бы на их месте не по шеям, а в Неве всех нас, как котят слепых, перетопили! А эти – нет, эти боятся! Выходит, слабые они! Вот бы теперь их с ног и валить!

И сразу же все загалдели.

– Верно! – кричали одни. – Кабы вместо них якобинцы были – не сносить нам голов, они бы всех нас под гильотину!..

– Ерунда! – также криком отвечали им другие. – Мы скомпрометировали себя несвоевременным выступлением, и теперь надобно не на рожон лезть, а силы копить!..

– Не копить, а драться! Именно сейчас, пока на фронтах и здесь, в Петрограде, разброд и шатания. Пока они не укрепились...

Мишель, которого черт знает как занесло в эту камеру, с удивлением смотрел на бушующих большевиков, которые разве только не кидались друг на дружку с кулаками! Был в них какой-то сумасшедший, молодой задор, какого не было, к примеру, в кадетах. Их только что наголову расколотили и по тюрьмам разослали, а они, вместо того чтобы виниться, вновь о драке толкуют. И где – в «Крестах»!

– Наступать и еще раз – наступать!..

В камеру, в полуоткрытую дверь, сунулась испуганная голова надзирателя.

– Господа политические, – смущенно промямлил он, – вы бы потише себя вели, а то, не ровен час, беду накликаете. Вдруг начальник тюрьмы пойдут-с.

– А ты, голубчик, в конце коридора встань и если что, нас упреди! – не растерялся, предложил Лев Давыдович.

И все дружно заржали. Потому как и впрямь смешно было – каторжане тюремного надзирателя за начальником тюрьмы приглядывать отряжают!

И по всеобщему веселью и смешливым взглядам надзиратель сообразил, что не иначе как над ним подтрунивают. И обиделся.

– А вот я счас вас, господа политические, по камерам разведу и более оттеда не выпущу! – грозно хмуря брови, сказал он.

– Ну что ты, – миролюбиво приобнял надзирателя кто-то из заключенных. – Зачем так-то?.. Мы не сегодня-завтра к власти придем и, может статься, тебя начальником тюрьмы сделаем! Или самим министром. Зачем тебе с нами ссориться?

– Конечно, сделаем! – радостно загудели все. – Смотри, какой славный парень! А у нас как раз тюремщиков не хватает!

На этот раз никто не смеялся – все, если на них глядел надзиратель, серьезно кивали, хотя сами давились смехом.

Надзиратель, который совсем не прочь был стать начальником тюрьмы, почесал в затылке и миролюбиво сказал:

– Ну тогда ладно, я пойду, что ли, покараулю. Но только вы, господа политические, все ж таки потише!

– Ступай, ступай, голубчик. Мы тебя не забудем!

– Премного благодарен...

И как только надзиратель вышел, вежливо прикрыв за собой дверь, вся камера взорвалась дружным смехом, так, что аж до слез, до колик!

Веселую компанию составили большевики!..

– А вы почему молчите? – вдруг толкнул Мишеля в бок локтем сосед в смешном пенсне на носу.

– А мне, собственно, нечего сказать, – смущенно пожал плечами Мишель.

– Но вы за выступление?

– Не знаю, – честно признался Мишель.

– А вы, простите, к какой партии принадлежите? – поинтересовался у него другой, притиснутый к нему сосед.

– Никакой. Я в партиях не состою.

– Так, батенька, нельзя! – пожурил его сосед в пенсне. – Нынче Петроград захлестнул революционный поток и, того и гляди, всю страну затопит! Посреди никак невозможно – утопнете. Надо обязательно к какому-нибудь берегу прибиваться.

– Что там у вас, Анатолий Васильевич? – вдруг, привлекая всеобщее внимание, обратился к соседу Мишеля Троцкий.

И все разом повернулись к ним.

– Да вот, товарищ все никак определиться в своих политических пристрастиях не может!

– А, так это вы?.. – обрадовался Троцкий. – Вы с ним поосторожней, товарищ Луначарский, вы не глядите, что он такой скромный, он меня так в шахматы разуделал!..

– Так вы в шахматы играете? – оживился Луначарский.

– Ну не так, чтобы... – засмущался Мишель. Хотя на самом деле играл неплохо, по крайней мере, лучше всех в своем сыскном отделении.

– Это он скромничает, – сказал Троцкий. – Раза выиграть мне не дал!

– Тогда, будьте любезны, зарезервировать за мной партейку, – попросил Луначарский. – Буду крайне вам признателен!

Мишель кивнул.

– И за мной тоже, – крикнул еще один революционер, тот, что сидел на корточках напротив. И представился: – Антонов-Овсеенко. Вы уж меня запомните, голубчик...

– Э-э нет, батенька, так не честно, только после меня! – возмутился Луначарский. – Я первый!..

Вновь поднялся галдеж, из которого тут же составился шахматный турнир. И сразу же доска нашлась, и все с интересом обступили первую пару игроков. Каждый ход бурно обсуждался.

– Товарищи, товарищи, ну нельзя же так! – кричал, отпихиваясь от наседавших со всех сторон болельщиков, Луначарский. – Так невозможно играть!

Но его не слушали, налезая на самую доску.

Он быстро продул свою партию, уступив место следующему, наверное, более сильному игроку.

– Каменев Лев Борисович, – представился тот, протягивая Мишелю руку.

– Мишель Фирфанцев.

– Где изволите служить? – так, между делом, спросил Каменев, расставляя фигуры.

– В полиции. В сыскном отделении, – машинально ответил Мишель, устанавливая последнюю пешку.

И тут же наступила гробовая тишина.

И Мишель почувствовал, как подле него совершенно ощутимо сгустилась и наэлектризовалась атмосфера. И как обступившие доску болельщики подались назад, а многие так и вовсе в сторонку отошли.

Никто не знал, как реагировать на его сообщение.

– Вот так дела! – присвистнул кто-то.

«Ну все – сейчас растерзают», – печально подумал Мишель.

Но растерзать, может, и собирались, да не успели, потому что обстановку разрядил Троцкий.

– Кто?.. Полицейский?.. Из охранного? – крикнул он поверх голов. – Вот так славно! Раньше они нас по тюрьмам да каторгам гоняли, а нынче с нами в одной камере сидят! Да еще в шахматы нас обдирают! – и весело, как-то совсем по-детски, засмеялся.

И тогда уж все засмеялись.

– Я не гонял, – попытался, совершенно стушевавшись, объясниться Мишель. – Я не по вашей части, я по уголовной. По ворам и душегубам.

Но его никто не слушал – все опять веселились!

– Давай, Лев Борисович, не осрамись перед царским держимордой!..

Мишель обыграл всех.

А уж по ходу игры во всем разобрались.

– Вы, батенька, зря так своими должностями козыряете, – сказали ему. – Солдатики, случись они здесь, могли бы, прежде чем разобраться, стрельнуть вас за милую душу. Потому как настрадался народ от вашего брата, жандарма!..

– А за что вас, собственно, сюда посадили? – спросили его из задних рядов.

– Ума не приложу! – честно признался Мишель. – Никакой вины я за собой не знаю. О чем пишу прошения, да только, видно, они до адресатов не доходят.

– Не просить надобно – требовать! – наставительно сказал Троцкий. – А хотите – ваше письмо хоть до самого премьера дойдет?

Все заинтригованно замолчали.

– А что?.. Вот мы его возьмем, да прямо сейчас и здесь всей нашей фракцией подпишем! – озорно предложил Троцкий.

– Верно! – поддержал кто-то. – Пусть увидят, что мы выше личных обид и что хоть даже за полицейского, когда он честный и от временщиков пострадал, ходатайствовать можем!

И тут же все, смеясь и предлагая формулировки, принялись составлять письмо.

Составили. И подписали. Почти все, кроме нескольких воздержавшихся.

Вот как странно все обернулось – за бывшего полицейского каторжане заступились! Да как удачно-то! Потому что месяца не прошло, как зачастили к Мишелю следователи. Да не похожие на гимназистов, без году неделя, милиционеры, а представительные на вид чины. И уж не о том, как он революционеров преследовал, спрашивали, а все больше о его связях с большевиками!

А еще чуть позже явился за ним в камеру караул из трех солдат и офицера.

Брякнул запор, и вот они стоят в дверях, переминаясь с ноги на ногу и оружием бряцая.

– Фирфанцев?

– Я...

– На выход!

– Куда? – спросил, драивший песком миску, Мишель.

Но офицер его ответом не удостоил.

– Побыстрее прошу!

– С вещами?

– Как вам будет угодно!..

Мишель собрался в одну минуту. И вышел в коридор. Где его тут же, словно он особо опасный преступник, обступили солдаты. И по округлившимся, испуганным глазам надзирателя, по тому, как он угодливо суетится подле офицера, понял, что такое здесь случается не часто. Отчего Мишель заподозрил – что дело его плохо.

Все это – офицер, солдаты с примкнутыми к винтовкам штыками, обращение, взгляды – напоминало тот, первый его арест. Но тот – кончился «Крестами».

А этот?..

– Должен предупредить, что при всякой попытке побега либо неповиновения караул будет стрелять! – предупредил офицер. – Шагом марш!..

И куда?

И зачем?

И чем все на этот раз закончится?..

Ох... видно, недобрую службу сослужили ему господа большевики!..

Глава 43

– Ну? – с надеждой спросил Мишель-Герхард-фон-Штольц.

– Он обещал, – кивнула Ольга и замялась. Но все же нашла в себе силы спросить: – Только скажи... Скажи, что это нужно не кому-нибудь, а тебе!

– Конечно – мне. Вернее, нам! – ответил ей Мишель.

И она ему поверила, потому что ему невозможно было не поверить!

И уже ничего больше не говоря, протянула какую-то, сложенную в несколько раз, бумажку. На которой была проставлена цифра. С рядком нулей.

Н-да... Приятно иметь дело с деловыми, которые знают, что хотят от жизни, людьми...

Таких денег у Мишеля не было.

Конечно, была машина... Но она была не здесь.

Здесь были только костюм и туфли. Но они были единственными и были ношеными.

Наверное, можно было попытаться деньги занять – без проблем, но тоже, увы, не здесь, а там, откуда он прибыл и где он имел неограниченные кредиты у самых известных людей.

Здесь у него ничего не было!

Оставался вариант обратиться к непосредственному начальству, поклянчив деньги на оперативные нужды.

Но как объяснить, на какие, если его расследование – чистой воды самодеятельность, за которую, если только о ней узнают, ему голову снимут!

К кому же тогда обратиться ?..

– У тебя есть деньги? – спросил Мишель у Ольги.

– Да, конечно! – с готовностью ответила та, начав шарить в сумочке. – Вот, пятьсот рублей!

Она, конечно, перепутала. Пятьсот, да еще рублей, это не деньги.

– Спасибо, – улыбнулся ей Мишель. – Я не о таких деньгах. Мне нужно минимум тысяча долларов. Лучше две. Если бы у тебя было хотя бы три тысячи, это могло спасти положение.

– Есть, – обреченно вздохнула Ольга.

– Что есть? – не понял он.

– Три тысячи двести. Долларов. Я их на «десятку» копила. Хотела продать свою «шестерку», добавить и...

Брать деньги у дамы сердца – это самое распоследнее дело! Джентльмен не должен брать у дам денег – ни цента! Наоборот, он должен тратить на нее – и, конечно же, не центы! Он должен засыпать ее цветами, водить в дорогие рестораны и бутики, дарить машины и кольца с бриллиантами.

Но, с другой стороны, он ведь не для себя берет, а на дело. И не навсегда, а лишь на время... Впрочем, в данном случае имеет смысл спросить, наверное, в том числе мнение дамы.

– Ты можешь дать мне эти деньги? – проникновенно спросил Мишель. – Под честное слово.

– Твое? – спросила она, глядя на него широко распахнутыми глазами, в которых, вот-вот готовые пролиться через край, блестели слезинки.

Наверное, ей было ужасно жаль этих денег!

Но для него не было жалко даже жизни!..

– Мое! – твердо сказал Мишель. – Под слово Мишеля-Герхарда-фон-Штольца!

– Под твое – с радостью!..

Но... ведь этого все равно будет мало!

Какая умница, она поняла – для чего, вернее, для кого предназначены эти деньги! Их, конечно, будет недостаточно, но, если они у него будут, он мгновенно увеличит их вдвое, втрое – хоть даже вдесятеро. Во столько – во сколько надо!

– Не беспокойся, – сказал он. – Этих денег мне хватит с избытком! Еще и останется. Тебе на новую машину. Только не на «десятку» – «десятка» это не машина, это «Жигули». Я думаю, тебе следует купить что-нибудь поприличней. Например – «Мерседес». Лучше всего двухместный родстер, в котором ты, как мне кажется, будешь выглядеть просто потрясающе.

– Но у меня не хватит на «Мерседес»! – вздохнула Ольга.

– Хватит, – уверил ее Мишель, – потому что ты имеешь дело с везучим человеком!

– С очень? – игриво переспросила она.

– Нет, не с очень, – покачал он головой. – А – с очень-очень!..

Глава 44

Арестантская карета тряслась по булыжнику мостовых. Мишеля мотало из стороны в сторону, отчего он то и дело наваливался на конвойных солдат, которые сидели впритирку по обе стороны от него.

Было неясно и оттого тревожно на душе. Куда его?..

Ехали в город, в самый центр – не иначе как в Петропавловку.

Но приехали не в Петропавловку и не в Особую Комиссию, которой не раз стращали Мишеля следователи, – приехали к зданию Министерства финансов.

А сюда-то зачем?!

Мишель был готов ко всему – даже к тому, что его отвезут куда-нибудь за город, где застрелят без суда и следствия, изобразив попытку к бегству.

А привезли – вон куда!..

– Выходите! – приказал конвойный офицер.

Мишель сошел с подножки арестантской кареты. За ним попрыгали солдаты. Сойдя, арестант замер в нерешительности, думая, что, может быть, случилась какая-то ошибка и его теперь повезут куда-нибудь дальше.

Но ошибки, кажется, не было, потому что его подтолкнули в сторону крыльца.

Поднявшись на ступени, прошли сквозь высокие стеклянные двери. В просторном вестибюле остановились. Тут только Мишель вспомнил, как он выглядит – нечесаный, с вечера не бритый, в плохо стиранной, мятой одежде, в казенной смене белья, пахнущего дешевым мылом.

Ах, как неловко!

Офицер куда-то ушел, но скоро вернулся с господином в штатском платье. Которому, козырнув, с рук на руки передал привезенного из «Крестов» арестанта.

– Прошу вас.

Господин указал кивком головы куда-то наверх. И сам пошел в шаге сзади, показывая путь. И даже солдат с ними не было и, кабы Мишель решился вдруг бежать, он это мог бы сделать без всякого труда!

Ничего не понятно!

Вошли в шикарную приемную, где в креслах скучало несколько просителей.

– Подождите минуточку! – сказал господин, прошел вперед и скрылся за еще одной дверью, оставив Мишеля одного!

Просители удивленно поглядывали на странного, неопрятного, в несвежем платье, посетителя, торчащего посредине приемной. Раньше ничего такого решительно не могло бы случиться, а теперь, как видно, все, что угодно!

Мишель чувствовал себя отвратительно, не зная, что делать и куда девать руки – не решаясь сесть на дорогие кожаные диваны и не имея возможности никуда уйти! Он стоял ровно там, где его оставили, как и положено арестанту!

Через несколько минут господин вышел из-за двери, поманив его к себе.

– Прошу вас! – сказал он, отступая в сторону.

Просители и вовсе растерялись. Они тут не один час высиживают, будучи весьма важными особами, а какого-то непонятного – немытого и нечасаного господина – вперед них без всякой очереди пропускают! Что за чертовщина нынче царит в министерствах!..

Высокая, в два человеческих роста, дверь закрылась.

Мишель оказался на пороге просторного кабинета.

После крохотной камеры-одиночки здесь все казалось огромным – уходящие в бесконечность стены, высоченные потолки, широкие, в полстены, окна... Все это давило на него!.. Не там, не в «Крестах», именно здесь Мишель осознал себя по-настоящему арестантом, поняв, насколько за эти месяцы он свыкся с тюремной обстановкой и бытом. В нормальном помещении он чувствовал себя неуютно, теряясь от обилия воздуха и света.

И в этом просторе, оглушенный и подавленный, он не сразу заметил стол и сидящего за ним, быстро проглядывающего какие-то бумаги, человека.

– Проходите, – не глядя, кивнул ему человек за столом.

Мишель подошел и встал. И стоял. Вновь ненавидя себя за то, что в него так глубоко въелись арестантские привычки. Потому что кивок, по-видимому, был приглашением присесть в просторное, вблизи стола, кресло. В которое раньше он бы тут же, не задумываясь, плюхнулся. А теперь он этого жеста даже не понял, а поняв, все равно не решился сесть!

Каким же рабом он стал! И что тогда случается с людьми, которые провели в тюрьме или на каторге пять или десять лет?!

Он уже было хотел, перебарывая себя, подойти к креслу, но тут человек за столом, заметив странную, непонятную ему нерешительность посетителя, удивленно взглянул на него.

– Присаживайтесь, прошу вас! – указал он на кресло.

На этот раз Мишель сел.

– Господин Фирфанцев, если я не ошибаюсь?

– Да, – привычно кивнул Мишель.

– Михаил Иванович, – в свою очередь представился человек за столом. – Терещенко. Министр финансов.

Вот так-так!..

Министр был молод, щеголеват и уверен в себе. Он был из нового, вознесенного к вершинам власти, поколения российских политиков. Сахарозаводчик, миллионер, жуир... Ничего в нем не было от прежних величавых, с бородами и пышными бакенбардами, в шитых золотом парадных мундирах, чиновников, от одного вида которых у подчиненных в зобу дыхание спирало!

– Вы, кажется, сударь, служили в полиции? – поинтересовался министр.

– Служил-с, – кивнул Мишель. И, сам себя за это ненавидя, на всякий случай уточнил: – В уголовном сыске.

Только зря он это сказал, потому что видно было, что министру совершенно безынтересно, где и в каком качестве служил Мишель, что не для того он его к себе пригласил, чтобы вести беседы личного характера, а зачем-то совсем иным...

Но зачем?..

– Это вы изволили написать? – нашел он в ворохе бумаг и показал какой-то исписанный мелким, каллиграфическим почерком, лист.

Это было прошение Мишеля – одно из многих.

– Да, – кивнул он.

– Вы, кажется, вели расследование по делу хищения ценностей, принадлежащих царской фамилии?

Это так?

– Совершенно верно, – подтвердил Мишель.

– Вот здесь вы утверждаете, – Терещенко быстро нашел нужное место и отчеркнул ногтем заинтересовавшую его фразу, – что общая стоимость всех содержащихся в восьми ящиках драгоценностей может составлять что-то порядка миллиарда золотых рублей?..

– Это не я утверждаю, – поправил его Мишель. – Это сообщают свидетели по делу.

– Миллиард? – недоверчиво приподнял министр одну бровь.

Миллиард – это большие деньги. На них можно сформировать и вооружить целую армию, которую бросить в прожорливую мясорубку германского фронта.

Новый министр, хоть и принадлежал к новой, демократической волне, был прагматиком, умеющим считать деньги и из всего, к чему только ни прикасался, извлекать выгоду.

– Где теперь могут находиться эти ценности? – спросил Терещенко.

– По последним сведениям, в Москве, в Кремле, в подвалах Арсенала.

Министр финансов о чем-то напряженно задумался, быстро барабаня по зеленому сукну стола пальцами.

– Вот что, милостивый государь, вы ведь теперь, кажется, свободны?..

– Совершенно, если считать свободой камеру-одиночку в «Крестах», – грустно усмехнулся Мишель.

– Ах это!.. – досадливо поморщился министр. – Об этом можете не беспокоиться. Я нынче же похлопочу о вас перед министром внутренних дел, и, думаю, не далее как через неделю ваш вопрос будет решен в положительную для вас сторону. В свою очередь, я бы попросил вас изложить письменно все подробности расследуемого вами дела – все, что только вам относительно него известно.

Мишель согласно кивнул.

Арестанты министрам не отказывают.

– Благодарю вас! – довольно сухо кивнул Терещенко, трогая кнопку электрического звонка.

Где-то глухо задребезжало, и сей момент в кабинет, бесшумно растворив дверь, вошел тот самый, что сюда Мишеля привел, господин.

– Проводите, – кивнул министр в сторону примостившегося на самом краешке кресла посетителя.

И тут же, без малейшей паузы, занялся своими делами, вновь углубившись в какую-то бумагу.

– Прошу вас! – вежливо сказал, указывая на дверь, господин.

Мишель встал и растерянно попрощался. Вся встреча заняла не более десяти минут.

Он вышел в приемную, где на него вновь недоуменно уставились ожидавшие аудиенции просители. Но Мишель в их сторону даже не глядел. Он шел за указывающим дорогу господином. Они спустились по лестнице на первый этаж.

– Одну минутку, – попросил господин, куда-то исчезая.

Мишель остался один в просторном вестибюле. Мимо сновали какие-то люди в штатском и форме, огибая его и задевая плечами, а он совершенно не понимал, куда ему теперь идти и что делать.

Но тут дверь открылась, и с улицы внутрь вошли солдаты с примкнутыми к стволам штыками, и вошел тот самый, что сопроводил его из камеры, офицер.

– Вот, прошу-с! – указал на Мишеля вновь появившийся господин.

– Можно забирать?

– Да-с...

Солдаты обступили Мишеля.

– А ну – шагом марш! – вполголоса скомандовал офицер.

И Мишель, отчего-то чувствуя облегчение, пошел с ними к арестантской коляске. Все бывшие в вестибюле министерства и на его крыльце люди сопровождали его удивленными взглядами.

Мишель привычно забрался в коляску, с боков, притискивая его друг к другу, сели солдаты, отчего крепко запахло табаком и «мышиным сукном» новеньких, будто только что со склада, шинелей.

Коляска тронулась, побежала по булыжным мостовым.

Впереди Мишеля ждали «Кресты», ждала камера-одиночка, тюремный ужин и приятное общество большевиков.

Он ехал в тюрьму, но ехал почти домой!..

– Но-о!.. Пошла! Шевелись, родимыя!..