Текст книги "Повесть, которая сама себя описывает"

Автор книги: Андрей Ильенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Идут дальше, видят – на дороге ключи валяются. А у нее же сумочка открытая была, значит, выронила. Обернулись, чтобы ее позвать, смотрят – а ее уже нет. Исчезла! Они думают – что за херня вообще? Дорога-то одна. Ну, решили, может, она в придорожные кусты завалилась, ну и хрен на нее. Дальше идут, видят – на земле разбитое зеркальце. Ну точно, значит, шла и все теряла. Дальше косметичка валяется. Подружка заинтересовалась и подобрала. Там всякая фигня, в том числе помада. Она смотрит – помада синяя!

– Во прикол, – сказал Стива. – А что, бывает синяя помада?

– Да неважно, – поморщился Кирюша. – Ты не мешай, а? Нам нужно, чтобы была синяя!

– Как так неважно? – возмутился Олежек. – Что значит, «нужно»? Нельзя же в угоду…

– А, да, – перебил Стива. – Кстати, бывает, я вспомнил. В «Плейбое» была телка с синей помадой. Давай, Киря, рассказывай, нечего сопли жевать.

– В общем, девчонка взяла эту помаду, отвернулась и быстренько намазалась, как та. Чуваки увидели, даже испугались, потом посмеялись вместе. Еще, предположим, накатили. Девчонка дальше так и пошла с синими губами, да еще стала специально пошатываться, ту изображать. Короче, идут, прикалываются. И вдруг девчонка увидела на болоте лилию. И говорит: «Хочу цветочек». Пацаны ей говорят, типа ну ее на фиг, в воду упадешь. А она уже пьяная, нет, говорит, хочу, и все! Ну там, например, ствол какого-нибудь дерева в воде плавает, она по нему пошла к этой лилии. Ну и, конечно же, упала. И нет ее!

Пацаны испугались, друг ее в воду прыгнул спасать, а ее нет! Что делать? Проходит время, вдруг она вдалеке выплывает, вся в тине и хохочет. Что, говорит, испугались? Вылезла, они говорят: «Ты че, дура? Замерзнешь теперь!» Дали ей водки. Она накатила и говорит: «Ну теперь отвернитесь, я хочу одежду выжать». Они отвернулись, а она разделась догола и вдруг говорит: «А че ее выжимать, она мне вообще не нужна, мне и так хорошо!» Захохотала и кричит своему другу: «Догоняй!» И голая в лес побежала. Чувак за ней рванулся, а эти двое тут остались. Офигевают от такого.

А девка так быстро побежала, что он догнать не может. Ее уже за деревьями и кустами не видно, а только слышно, как она хохочет. Он бежит, уже запыхался весь, вдруг смотрит – она остановилась. Он к ней подходит, обнял, а она вся холодная. Она поворачивается, и оказывается, что это совсем не она, а та баба, которую они на дороге встретили, только голая. Не успел он и ахнуть, как мы переходим к рассказу об оставшихся у болота двоих чуваках.

Те двое сидят, говорят: «А эти-то, небось, пежатся уже!» Один предложил – пошли подглядим. Другой отвечает – да ну, неудобняк. А первый говорит: «А мне пофиг, я пойду посмотрю». Уходит. Долго никого нет. И вдруг возвращается подружка, но одетая. Причем в одежду второго пацана. Этот и спрашивает – а где пацаны? И почему ты в его одежде. Она отвечает: «А они купаются, плавают там, тебя зовут тоже». Он пошел. Пришел и видит, что оба друга плавают в болоте, оба голые и мертвые. Вот такая история!

– Круто, Киря! – воскликнул Стива. – Да ты гений! Это же у тебя получается настоящий американский фильм ужасов!

– Ну, не фильм, – уточнил польщенный Кирюша. – Это я имею в виду скорее роман. Готический роман. У нас еще никто такого не писал!

– Ты гений, однозначно! – окончательно решил Стива. – Только я не понял, а что произошло-то?

– Ну ты дубовый, – возмутился Кирюша. – Что ж тут непонятного, не понимаю! Первая – это была утопленница, а когда вторая в воду упала, первая уже там на дне затаилась и ее тоже задушила! И когда она вылезла, она тоже уже была утопленница. Ну и чуваков они всех по очереди утопили.

– А, ну теперь и я понял, – сказал Олег. – Но это же сплошная мистика какая-то.

– Ясно, что мистика, – согласился Кирюша. – На то и готический роман, чтоб была мистика.

– Да разве ж такое напечатают? – спросил Олег.

Да, разве ж такое напечатают? Да разумеется, что нет, нипочем, никогда в жизни и ни под каким соусом. Ни по какому блату. И что же, писать в стол? Это то же самое, что быть подпольным миллионером. Это мы уже проходили.

– Да запросто напечатают, – ответил Стива и уточнил: – На Западе. С руками оторвут.

– Тогда надо и самому эмигрировать на Запад, – предупредил Олег. – А то ведь и посадить могут.

– Ну и посадят. Мы ему передачи будем носить, письма писать. Будет Киря на зоне чалиться, лес валить, блатные песни петь. А как отсидит – эмигрирует. Его там встретят, как родного. Будет работать в русской службе Би-Би-Си. Мы его будем слушать. А че, клево!

Но Кирюша не увидел в такой перспективе ничего клевого. Даже в последней ее части, про русскую службу Би-Би-Си. Потому что не видать ему тогда ни миллионных тиражей, ни литературных премий, ни писем от поклонников. Он хотел всенародного признания, а не сомнительной славы диссидента. И он хотел жить не на Западе, а здесь. В обычном родовом поместье. На самый худой конец – на даче в подмосковном писательском поселке. Что же касалось первой части перспективы, про зону и лесоповал, то это было даже не смешно.

Да и, если хорошо задуматься, сама возможность стать автором первого русского готического романа не особенно прельщала Кирюшу. Где-то в глубине души он подозревал, что это не сделает его ни властителем дум передовой интеллигенции, ни даже инженером человеческих душ. Хотя, возможно, в качестве первого шага к мировой славе и готический роман сгодился бы.

Одним словом, Кирилл долго молчал.

– Хотя не такая уж и крутая история, – нежданно сообщил Олег. – Я в Артеке и пострашнее слышал. Про бородачей.

– Да ну на фиг! Я ее тоже слышал, – сказал Стива. – Фигня какая-то, не может такого быть.

– А как у Кирюши, может, да?

– Ну у Кирюши-то это ужастик, а там же говорили, что все было на самом деле.

– Да что было-то? – спросил Кирюша.

– Да херня, – начал Стива. – Там один чувак говорил, что у них вообще стремаются в пионерские лагеря ездить. Он из Литвы, что ли, фиг его знает, короче, из Прибалтики, хотя русский. И он говорил, что там, бывает, посадят детей в автобусы, все типа нормально, ручками родителям помашут, и повезут их лесами, и привезут в концлагерь.

– В какой еще концлагерь? – не понял Кирюша.

– В плохой! Там в лесах скрываются недобитые старые фашисты и к ним примкнувшие молодые прибалтийские садисты. И они делают с пионерами всякие вещи. И все это типа по правде.

– А почему бородачи?

– Ну они же в лесу живут, не бреются, не стригутся, не моются. Почти сорок лет.

– Да ну, фигня какая-то!

– Ясно, фигня, – согласился Стива. – Там после войны были «лесные братья», прибалтийские фашисты. Но их быстро замочили, осталась легенда, что, если при отправке автобуса шофер бородатый, – ехать нельзя.

– Нет, Стива, у нас не так рассказывали, – возразил Олег. – Если бы так! У нас рассказывали, что как раз не в Прибалтике, а на Урале и в Западной Сибири. Эти бородачи – бывшие фашисты, которых во время войны забросили с Новой Земли. У немцев там была секретная военная база. Там же Арктика, пограничных кораблей нет.

И вот немцы еще в сорок третьем году построили там подземную базу и подземный военный завод. Все перебрасывали на подводных лодках. И в сорок пятом наши с союзниками брали Берлин, делили Германию, воевали с Японией, а про Арктику и Антарктику никто и не вспоминал. И вот как раз в августе сорок пятого фашисты на подводных лодках пошли Северным морским путем и основали первую немецкую колонию на полуострове Ямал. Это тоже был подземный город. Такая же фигня была и в Антарктиде. В антарктических поселениях жил сам Гитлер. А у нас на Северном Урале – его заместитель Борман.

Они вели исследования в различных областях. Так, например, в области антигравитации. И очень успешно. Уже в сорок шестом году в Антарктиде было налажено серийное производство «летающих тарелок» – это были фашистские антигравитационные разведчики. А у нас в Заполярье гитлеровские ученые специализировались по биотехнологиям. К сорок седьмому году они уже синтезировали искусственный белок в промышленных количествах и, таким образом, продовольственную проблему решили раз и навсегда. Через год в Антарктиде заработала установка управляемого термоядерного синтеза. Вам это о чем-нибудь говорит?

– О чем-нибудь говорит! – рявкнул Стива. – Ты давай про бородачей.

– Ну и вот! У них было полное изобилие, единственное, чего им не хватало, – физического бессмертия. Тем более что Гитлер уже был в возрасте, и нужно было поторопиться. Им нужен был биоматериал для исследований, а пионеры – материал самый подходящий.

– Почему это?

– Ну как почему? Молодые, то есть еще не очень отравленные экологией и алкоголем, – это раз. Ну и сразу целая толпа в автобусе, едут по лесу, без свидетелей, очень удобно. Их и похищали. И работали с ними.

– Пытали? – спросил Кирюша.

– Насиловали? – поинтересовался Стива.

– Нет, зачем же пытать? – обиделся Олег. – Это ж вам не какие-нибудь садисты. Это были серьезные ученые. Экспериментировали, конечно. И насчет насиловали – тоже не было, но действительно ставили опыты по искусственной беременности маленьких девочек. Внедряли в матку девочке оплодотворенную яйцеклетку и впрыскивали огромное количество эстрогенов. И вот, говорят, это давало потрясающий эффект. Плод развивался за два месяца и достигал размеров нормального новорожденного. При этом девочки, естественно, гибли, но ребенок получался совершенно здоровый, причем истинный ариец, и обладал паранормальными способностями.

Ну и вот. Но это давно, еще в пятидесятые. А потом они стали реже похищать, но все-таки продолжали. А бородачи – это просто у них такая мода пошла, а от них – и по всему миру. Они ведь к тому времени уже всей планетой управляли через подставных лиц. Вот, например, Фидель Кастро – из Арктиды. Хо Ши Мин – из Антарктиды, любимец Гитлера.

Но это ладно. А история-то такая была, что в одном пионерском лагере на Урале заболел один пацан. Врач сказал, что надо его в больницу везти, и вызвал «скорую помощь». Та приезжает. Все санитары в повязках на лице. А в машине шофер бородатый. Как только отъехали, все сняли повязки, оказались все бородатые. И вот его привозят в больницу. Посреди леса. Там его обследуют. Он все время боится. Больница закрытая. Однако он изловчился, одежду и документы стащил и убежал в лес. Его санитары поймали и говорят: «Ну и че ты убежал?» Он сказал, что испугался, и рассказал все, что слышал про бородачей. Те посмеялись и говорят: зря убегал, и так тебя выписываем. А про документы второпях забыли. Сажают его в «скорую помощь» и везут обратно в лагерь. По ходу он слышит разговор двух врачей: «А что с ним? С виду такой крепкий». – «Да на пиелонефрит похоже, лучше не рисковать». И по ходу едут мимо скалы – а там внизу куча разбитых «скорых помощей». Вы поняли?

– Я нет, – признался Кирюша.

– Эх ты, – пристыдил его Олег. – А еще сочинитель! Это значит, чтобы их по номеру не узнали, они каждый раз на новой «скорой помощи» приезжали, а старую в пропасть сбрасывали!

– А на хера? – недопонял Стива. – А взять номер перебить – не судьба?

– Ну уж я не знаю, – пожал плечами Олег Олегович. – Ну, наверное, потому что номер ведь еще на двигателе есть. А может, просто возиться неохота было – у них ведь какие ресурсы!

– Какие ресурсы? – скептически осведомился Стива. – Что, скажешь, у них еще и автозавод под землей был? И если даже был, они что, копировали там сраные рижские микроавтобусы! Че-то гон какой-то…

– Может, они угоняли, – предположил Олег Олегович, или, как говорили в старину, Ольгович.

– Ну да! – саркастически поддержал Стива. – А…

– Да хватит уже, – вмешался Кирюша. – Ты сюжет до конца доведи, потом спорить будете.

– Сюжет-то? Да с нашим удовольствием! Ну, привезли его в лагерь, потом смена кончилась, он домой вернулся. А результаты обследования он же еще тогда, во время побега из больницы, украл. Естественно, отдал родителям. А у тех был знакомый врач, он эти документы посмотрел и говорит: «А что, его готовили в качестве донора внутренних органов?» Родители в ужасе, а все, поезд ушел. И следов не найдешь. Начальник лагеря вообще не в курсе, «скорая помощь» давным-давно ржавеет под откосом. Все! И главное – это все не мистика какая-нибудь, это по правде было.

– А я думаю, что ни хрена такого не было, – высказал свое суждение Стива.

– Почему же? – обиделся Ольгович. – Все правдоподобно!

– Да что правдоподобно? Что фашисты построили подземные города в Арктике и Антарктике, правдоподобно? Что они на НЛО рассекают? Что Гитлер до сих пор живой и управляет коммунистическими режимами? Бред собачий! Ну, что наши лоханулись, я еще поверю, но чтобы Америка, величайшая нация на земле?! Да их бы ЦРУ в первый месяц выследили!

– И Моссад, – добавил Кирюша.

– Во-во! – поддержал друга Стива. – Слыхал, что тебе израильтянин говорит? Моссад – это уж точно!

– Я не израильтянин! – неожиданно вскипел Кирюша. – Я русский, понятно! В отличие от вас обеих! И этим горжусь! Именно тем, что в отличие от вас обеих!

– Привет, приплыли! – удивился Стива. – А мы-то какие же?

– Совдейские!

– Что у тебя за словечко это поганое такое, «совдейское»? – поинтересовался Ольгович.

– А что тебе не нравится? Хорошее словечко! Точно и адекватно отражающее самую суть явления.

– Ну и как?

– Что «как»?

– Вот именно: как оно отражает суть явления? И какого явления?

– Какого-какого… Того самого! Совдепия потому что у вас, вот оно и отражает.

– Ах, у нас? У вас, между прочим, тоже. Ну, если Совдепия, тогда надо и говорить «совдепское». Почему же «совдейское»?

– Да хрена ль ты его слушаешь! – презрительно сказал Стива. – Высоцкого надо слушать, а не его. Высоцкий все время поет – совдейский, совдейский, вот Кирюша наш и повторюша.

Кирюша закусил губу, а потом сказал:

– Знаешь ли, Стива, я привык ко всякому твоему со мной обращению, потому что художника, конечно, всякий может обидеть. Но в плагиате меня еще никто не обвинял. И я чувствую себя оскорбленным! И я требую сатисфакции!

– Чего?

– Да типа ничего, – быстро передумал Кирюша.

– Да нет же, баклан, ты щас типа че-то такое пробормотал.

– На дуэль вызвал, вот что, – объяснил некультурному товарищу Олег.

– На дуэ-эль?! На дуэль – это круто! Это я всегда за. Я дуэли люблю.

– Бретер, да? – съязвил Киря.

– Чего?

– Бретер, – объяснил Ольгович. – Это так в их так называемой России называли людей, которые дуэли любят.

– А, ну да, я бретер, – согласился Стива. И тут же рассказал следующую умопомрачительную историю о дуэлях.

Однажды поэт Андрей Белый решил вздрючить жену поэта Александра Блока. И она ему, конечно, дала, потому что сам Александр Блок ее никогда не дрючил. Он считал ее Вечной Женственностью, а Вечную Женственность, по странному мнению Блока, дрючить было почему-то нельзя. Хотя на самом деле можно и нужно. И то сказать: кого ж тогда и дрючить, как не Вечную Женственность?

Но Александр Блок так не считал и поэтому трахал всяких проституток и вообще кого ни попадя, например, Анну Ахматову. Он однажды шел по улице, а навстречу – Ахматова. Он-то ее тогда еще не знал, а она его, конечно, знала. И она такая идет, вдруг видит – навстречу прет пешком такая знаменитость, сам Александр Блок. Она глаза вытаращила, смотрит на него. А Блок подумал, что это какая-то проститутка к нему клеится. Он ее спрашивает: «Девушка, вы сегодня свободны?» А та на радостях, что с ней сам Блок заговорил, и не знает, что ответить. Ну, он ее в пролетку – и в номера. Отымел, а потом через несколько лет их знакомят, а он ее даже не узнал, потому что в тот раз был в жопу пьяный, как обычно. А она узнала, но уж промолчала, напоминать ему не стала.

Так вот, а жену свою он не пежил. А ей тоже ведь хотелось сношаться, и поэтому она в оконцовке устроилась актрисой в бродячий цирк, где ее все и имели. Клоуны, жонглеры, борцы, дрессировщики, эквилибристы, импрессарио, фокусники-иллюзионисты и, уж конечно, йоги и факиры. Те уж натурально! Тантрическим сексом!

– Чем-чем? – заинтересовались в два голоса Ольгович и Кирилл Владимирович.

– Вы что, оба вместе ничего про тантрический секс не знаете? – поразился Стива.

– Нет, – сказал Ольгович.

– Не-а, – признался Кирилл Владимирович.

– Ну вы даете стране угля! Ну я еще понимаю Олежека, ему не положено. Но ты-то, Кирюша, великий п…страдалец, гуманист и просветитель! Ты не слыхал о тантрическом сексе?! До чего грустна наша Россия! Слушайте же, о, дети мои!

И он рассказал своим детям о тантрическом сексе. Но мы этот рассказ опустим. Ибо хотя бумага и не краснеет, а мы и подавно, но автору неудобно. Писать столько нехороших слов в одном коротком отрывке. Автор и без того, следуя тончайшим изгибам наррации своих героев, употребляет этих слов много-премного. Но то, что предстояло бы ему, опиши он Стивино описание, не идет с предыдущим ни в какое сравнение и даже ни в какие ворота не лезет (не сочтите за аллюзию). И тем более что все равно сущность тантрического секса понималась Стивой в корне неверно. Поэтому вернемся к нашим героям только в момент возобновления рассказа о дуэли, хотя и про дуэль тоже ерунда.

Стива закончил нести свою невообразимую похабщину и вернулся к похабщине худо-бедно вообразимой, то есть к сплетням о жене Блока.

Совершенно прав был Кирилл Владимирович, называя Стиву бретером. Сейчас последний явно нарывался на дуэль. Жаль, что не было рядом человека, который вступился бы за честь Любови Дмитриевны. Кирюша мог бы это сделать, и даже непременно, и будь у них пистолеты, то мог бы Стиву и завалить. И поделом, потому что ситуация тут особенная.

Блок был не столько одним из учителей Кирюши в поэзии, сколько предшественником в жизни. Недоброжелатель сказал бы, что Кирюша стал одним из эпигонов Блока, одною из обезьян его, по совершенно точному определению графа Толстого. Кроме того, существовало подозрение, что Блок был Кирюшиным родственником. То есть сначала оно существовало, а потом сменилось другим. Нет, Кирюша оказался не просто потомком Блока, а его реинкарнацией!

Дело было так. Еще в прошлом году ему понравилась, в числе других, одна рослая и румяная девочка, Оля Любимова. А тут случись ей поговорить с Кирюшей приветливей обычного, хотя и шепотом, так как дело было на уроке. Кирюша подумал, что Оля ему симпатизирует, и тут же горячо влюбился. Придя домой, решил соответственно ситуации почитать какую-нибудь любовную лирику. Пока раздевался, с полки упала книга. Кирюша поднял ее и остолбенел. Это были «Стихи о Прекрасной даме»!

Кирюша сбросил пиджак на пол и в крайнем волнении стал листать книгу, путаясь ногами в одновременно снимаемых ими штанах. Под всеми стихами были проставлены точные даты написания. Он полистал еще и нашел сегодняшнюю дату, 20 мая, хотя и 1901 года. Стал читать и остолбенел паки дондеже всуе, то есть, попросту сказать, охренел, ибо текст гласил: «Кто-то шепчет и смеется сквозь лазоревый туман…»! А дальше: «Снова шопот – и в шептаньи чья-то ласка, как во сне»! А дальше и того жутче:

Пошепчи, посмейся, милый,

Милый образ, нежный сон;

Ты нездешней, видно, силой

Наделен и окрылен.

Все это в точности описывало события сегодняшнего дня! Кирилл сел на унитаз и крепко задумался. Вероятно, Блок был его предком, раз такое совпадение биографий, фамильное, можно сказать. Так-так-так! Вот Блок-то и передал ему свой талант!

Кирилл стал вспоминать, когда же впервые обратил внимание на Олю. Это было сразу же после того, как она пришла в их класс, в сентябре прошлого года. Значит, это должно соответствовать сентябрю 1900 года. Лихорадочно перелистал том. И вот оно! 22 сентября 1900 года!

Твой образ чудился невольно

Среди знакомых пошлых лиц.

Порой легко, порою больно

Перед Тобой не падать ниц.

Принцесса захлопнула крышку клавесина!

Очнувшись, Кирилл понял: нет, здесь не просто родство, слишком много совпадений. Кирилл и Блок оказались не просто рядом, кой черт рядом!! Они занимают одну точку духовного пространства! С точки зрения геометрии одного из них не существует. Это феноменология духа, господа! Это реинкарнация.

И он засел за изучение Блока, в творениях которого искал ответ на мучившие его вопросы: почему он ощущает себя не обычным человеком, а некоей пешкой в игре гигантских страстей мировых сил, и чего ему следует ожидать в дальнейшем.

И вот когда Кирилл прочел дневники Блока, открылось страшное. В своих дневниках Блок прибег к мистификации. Любовь Дмитриевну в них он называл… Страшно было об этом узнать… Ольгой Любимовой! Так вот в чем тайна существования Кирилла, который одновременно же и Блок!

Что же касается будущего, тут все было ясно. Блок собирался покончить с собой 7 ноября 1902 года, если Менделеева откажется принять его руку и сердце. Менделеева не отказалась, Блок остался в живых и стал известным поэтом. Весьма правдоподобно, что такая дилемма маячила и перед Кирюшей. Правда, он не делал предложения Любимовой, но это детали. По всему этому прикончить Стиву следовало завтра же поутру на дуэли. Но пистолетов у них не было, а если драться на шпагах (которых тоже не было) или ножах, которые как раз были, то тут, скорее всего, Кирюше бы не посчастливилось, больно уж ловок этот сукин кот. И тогда сбылось бы пророчество о том, что 7 ноября будет последним днем его жизни. Что также явно перекликалось с сюжетом «Гнилых рвов». Но Кирюша предпочел второй вариант, стать известным поэтом. Поэтому он смолчал.

Между тем подлец Стива продолжает рассказывать:

– Но тогда она еще не убежала с бродячим цирком и поэтому решила отдаться Андрею Белому. А у того, как известно, отродясь член не стоял, и даже вообще его не было. И пока они там вдвоем пытались этот член подприподнять, входит такой Александр Блок. Пьяный в жопу, рожа красная, в тельняшке и с кнутом. Он потому что только что с коня слез. Он же вечно на коне рассекал и даже вводил его в Религиозно-философское собрание. И вот он входит, а они там. Голенькие. Жена-то у Блока была дама справная, все у нее, что надо, было. А у Андрея Белого ничего не было. У него даже пениса не было вообще. Вот Блок жену кнутом по спине огрел, а Белого – по харе! А это как оскорбление считается. И пришлось им драться на дуэли.

Ну и долго еще Стива продолжал языком молоть, аж самому надоело до смерти.

– Вечно ты, Стива, всякие гадости рассказываешь, – только и сказал Кирюша, надув губы.

– Какие такие гадости? – возмутился Стива. – Это тебе не гадости, это, брат, правда жизни! А ты от нее прячешь голову в песок.

– И что, он правда с проститутками встречался? – внезапно с живым интересом спросил Кирюша.

– Да зуб даю! – воскликнул Стива. – Вот уж это я не соврал! Все соврал, а это не соврал. У меня же матушка литераторша, филфак закончила, она все знает.

– Что-то мне сомнительно, чтобы твоя матушка такое говорила, – сказал Ольгович.

– А пьяная была, – объяснил Стива.

– Да, проститутки – это круто, – вздохнул Кирюша.

– Вечно ты, Кирюша, проституток воображаешь, – пожурил товарища Ольгович.

– Ну и правильно делает, – одобрил Стива. – Проститутки – это правильное решение полового вопроса.

– Почему?

– Потому что ты дурак. Потому что захотел, снял, расплатился. И она идет на все четыре стороны. А иначе тебе предстоит завести постоянную подругу. Свою будущую жену или, того хуже, любовницу. Это гораздо хуже.

– Чем хуже?

– Чем проститутку!

– Нет, ты не выпендривайся, ты по-нормальному скажи. Если есть что. А если нечего, то так и скажи, а не выпендривайся.

– Да, Стива, – вмешался Киря. – Изволь-таки объясниться. Чем тебе нехороша постоянная подруга, или жена, или любовница?

– Хорошо. Для особо тупых я объясню. Самый тупой у нас ты, Кирюша. Поэтому сначала тебе. Известно, что рано или поздно постоянная подруга становится женой или любовницей. Ну вот. А вот у моего батюшки есть и жена, и любовница. И ничего в этом хорошего нет.

– Ну еще бы! – воскликнул Ольгович. – Он бы еще завел двух жен и трех любовниц! Надо иметь одну.

– Любовницу! – уточнил Кирюша.

Стива усмехнулся:

– Вот как только заведешь любовницу, так и глазом моргнуть не успеешь, как она станет женой. Нет, дорогуша, любовницу можно заводить только женатому.

– Ну тогда есть вариант: не надо любовницу, иметь одну жену, – предложил Олег.

– Не проходит твой вариант, Олежек.

– Да почему не проходит?!

– Да я уже ведь, Олежек, объяснял почему. Да просто потому, что ты дурак. Вот представь, что ты женился. Супругу ты, конечно, захочешь выбрать достойную и приличную. Типа моей сестренки. Предположим, ты на ней женился. Но ты знаешь, какая это дура? Еще хуже, чем ты! И все они такие.

– Кто все?

– Ну все такие девушки, которых ты можешь считать подходящей партией. Уж ты мне поверь, я-то на них насмотрелся. Инка еще не самая беспросветная. Но только по сравнению с остальными. А так-то вообще-то совершенно беспросветная.

– Ну так и что, что дура? Что, с ней жить нельзя? Трахать ее нельзя?

– Кого? Инку? Инку трахать, конечно, можно. Но только не тебе.

– А почему это мне нельзя?

– А ты думал, тебе можно, что ли? У нее уже есть один женишок. Тоже такой же, типа тебя. Искатель! Вот ему можно. Но только теоретически. Практически пока тоже нельзя.

– Почему?

– А она ему не дает.

– Да ты-то откуда знаешь?

– Да уж знаю. Я сам его спросил.

– Как так спросил?

– А так и спросил. Что, говорю, тебе Инка уже дает или все еще цену себе набивает? Он такой вздрогнул, засмущался, не знает, что ответить. А мне пофигу, я широко улыбаюсь и жду ответа. Он тогда тоже разулыбался, говорит – ага, говорит, цену набивает. Я его по плечу похлопал, говорю типа – ничо-ничо, ищите, и обломится вам. Батюшке, говорю, нашему по барабану, он Инку готов отдать за первого встречного, типа тебя. Ты, главное, с матушкой дружи. Ну и меня постарайся не обижать. А то я тебя обижу – мало не покажется. Вообще душевно так поговорили, выпили. Он за коньячком сбегал, посидели, я ему всю политику партии рассказал.

– Ну и какую это всю политику партии? Нам тоже расскажи!

– Кому это нам? Мне вот не надо, – отказался Кирюша. – Знаю я всю вашу политику партии. Давить и не пущать!

– А вот и не знаешь, – уверенно ответил Ольгович.

– Ни хрена не знаешь, – согласился Стива.

– Знаю! А если и не знаю, то знать не желаю! Я свободная личность, и не желаю вдаваться в ваши низменные совдейские подробности. У меня есть все – ум, талант, средства, и ничего мне от вашей политики партии не надо.

– А проституток? – ехидно спросил Ольгович.

– Да как сказать? – почесал в затылке Кирюша. – Проститутки – это, конечно, пикантно. Но ведь они существуют независимо и помимо всякой вашей партии. Да и потом, одно дело полюбоваться, а если в постель – то вдруг правда какой-нибудь сифилис подхватишь.

– Сифилис – это точно, а триппер – еще хуже, – сказал Стива.

– Сказал тоже! – заспорил Ольгович. – Чем же хуже?

– А тем и хуже! Лечат и то, и другое одинаково, антибиотиками. А вот диагноз ставят по-разному. На сифилис кровь сдаешь – и все. А на триппер делают мазок из уретры.

– И что, это больно? – спросил Кирюша, болезненно поморщившись.

– А вот засунь себе карандаш в уретру – узнаешь. Или хотя бы стержень от ручки.

Это наверняка было ужасно. История, как выражался Кирюша, не для печати. Стива, как всем известно, в свое время занимался каратэ. Потом каратэ запретили, и Стива ударился в легкую атлетику. Он записался в секцию, достиг даже некоторых успехов, сдал на какой-то там юношеский разряд и стал ездить на соревнования. И Кирюше однажды говорит: «Ну ты и дурак, что спортом не занимаешься!» Кирилл фыркнул: «Вот еще!» А потом на всякий случай спросил: «А чего? Зачем спортом-то заниматься?» Стива ему все разложил по полочкам.

Не говоря уже о пользе для здоровья. Не говоря о формировании атлетической фигуры, благодаря которой тебя могли бы любить девушки и уважать юноши.

Не говоря и о другом: что спорт – скорейший путь в науку. Что в институт спортсмену гораздо легче поступить, чем вот такому, как Кирюша, непонятно кому. Чьей мамочке как бы не пришлось давать за поступление сыночка взяточку, что и хлопотно, и в случае чего наказуемо. Потому что Олежек-то медалистом собирается стать и, будь спок, станет. Но Кирюша не станет медалистом. А вот спортсмена в любой (ну, почти любой) институт возьмут с распростертыми объятиями рук. И даже потом можно не учиться, а одними спортивными успехами заработать диплом. О чем Кирюше-то бы следовало приподзадуматься!

Но! Во-первых, сами соревнования – это же с уроков отпускают на несколько дней. Во-вторых, можно на халяву в учебное время по стране поездить. А главное – спортсмены после соревнований почем зря бухают! Причем с девками-спортсменками – ну и так далее.

До туповатого в некоторых случаях Кирилла наконец дошло, и он заревел: «Что – далее?!» Оказалось – то самое… И Стива уже неоднократно типа приподуспел, пока Кирилл тут на уроках штаны просиживал. Кирилл сначала не поверил, но потом поверил. Когда Стива подхватил на этих соревнованиях, прощу прощения, гонорею, – тогда Кирилл сразу поверил. И даже знал, что тут надо сочувствовать или насмехаться, но сам-то отчаянно завидовал. Гонорею! Гонорея – это вам не шутка! Это же заработать надо! И, воображая, как Стива зарабатывал свой злосчастный недуг, Кирюша неоднократно бешено мастурбировал. Но, конечно, стержень от ручки в уретру – это ужасно. Не говоря о карандаше.

И притом источником заразы была не проститутка, а вполне респектабельная советская девушка: спортсменка, комсомолка, наверняка даже красавица. Чего же можно тогда ждать от проститутки? Страшно вообразить. Нет уж, ну их на фиг!

– Да уж, ну их на фиг, проституток! – с чувством сказал Кирюша. – Лучше бы каких-нибудь чистых поселянок.

– Каким это местом они чистые? – удивился Стива.

– Ну, в моральном смысле, – объяснил Кирюша. – В смысле, что они не испорчены совдейской городской цивилизацией. Что они там живут в патриархальной невинности, лишены всяких порочных соблазнов.

– Так ты что, в деревне собрался жить? – спросил Стива.

– Конечно! Жить следует только в деревне.

– Да ты-то с чего взял? Ты же сроду в деревне не бывал!

– Ну и что, что не бывал. Я читал.

– Что ты читал?

– Многое! «Бедную Лизу». «Барышню-крестьянку». «Записки охотника». «Олесю». Стихи разные читал.

– Киря, ты совсем дурак? – опешил Ольгович. – Это когда все было написано? В прошлом веке! И притом это же художественная литература, там все приукрашено, а ты веришь.

– А вот Есенин в приватной беседе не помню с кем говорил, что деревня – это жизнь, а город – смерть. И так и получилось. А с тех пор еще хуже стало! Индустриализация ваша сраная! Воздух в городах отравлен, вода с хлоркой, шум ужасный, выхлопные газы.