Текст книги "Семенов-Тян-Шанский"

Автор книги: Андрей Алдан-Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Глава 28
РАДОСТИ И БЕДЫ

В 1892 году Генуя праздновала четырехсотлетие со дня открытия Америки.

На родину Христофора Колумба со всего света съехались гости. Петр Петрович прибыл в Геную официальным представителем русского правительства и Географического общества.

Вначале праздничная атмосфера старого итальянского города увлекала его.

Генуя цвела флагами, грохотала салютами, озарялась сполохами фейерверков. На фасадах общественных зданий и частных домов висели огромные портреты Колумба, на банкетах и званых обедах звучали тосты в честь открывателя Америки. Никогда еще люди не славили так путешественников, не интересовались так географическими открытиями. И всеобщая заинтересованность эта волновала Петра Петровича. Когда же он вглядывался в мелочи Колумбовых торжеств, то предприимчивость торгаша и пошлость обывателя оскорбляли его чувства.

Колумб хмурился с сигарных коробок, валявшихся по генуэзским улицам. Колумб мелькал на шейных платках щеголей, на чулках модниц. Великий мореплаватель призывал с рекламных щитов покупать колбасу «Колумб», рисовую водку «Кристобаль», посетить модный кафешантан «Каравелла».

Петру Петровичу было странно думать, что четыре века назад по узким улочкам Генуи бродил молодой Колумб. Его башмаки топтали эти же самые каменные плиты, тень его ломалась на этих мостовых.

Италия приурочила к Колумбовым празднествам свой национальный географический конгресс. Петр Петрович выступал на нем с докладом о русских географических открытиях.

– После открытия Америки путем, проложенным Христофором Колумбом, – говорил Петр Петрович, – на запад устремились испанские завоеватели, голландские и английские купцы. Люди всех наций, населяющих Европу, двинулись на запад в поисках новых земель, сказочных богатств, золота, пряностей.

В то же послеколумбово время русские устремили свои взоры, но не в сторону Америки, а на восток, к неизвестным далям Азиатского материка. Русские землепроходцы, начиная с Ермака, Семена Дежнева, Василия Пояркова, Ерофея Хабарова, кончая путешественниками наших дней, открыли необозримые земли, лежавшие до самого Тихого океана. Европа узнала от русских землепроходцев и географов о Сибири, о Камчатке, о Ледовитом океане. Благодаря нашим путешественникам стали доступны Аляска, Центральная Азия, горные страны Тянь-Шаня и Памира. Русские открыли Новый Свет с Востока, так же как Колумб открыл его с запада. В этом я вижу взаимосвязь и взаимное обогащение науки во все времена. В этом я вижу необходимость народов совместно познавать и устраивать наш мир для лучшей жизни…

Из Генуи Петр Петрович возвращался домой через Париж. Как обычно, он посетил Лувр, приобрел несколько картин голландских мастеров, заглянул в антикварные лавки. Он уже давно перестал мечтать о «своем Рембрандте» – зачем желать невозможного?

Блуждая по набережным Сены, он равнодушно наблюдал торговцев, художников, таких же любителей-коллекционеров, как и сам. То и дело слышал имена новых знаменитостей, но Мане, Курбе, Ренуар ничего не говорили ему. Глаза безразлично скользили по картинам импрессионистов.

– Мосье, уделите минутку. – Кто-то потянул Семенова за полу сюртука, осторожно, просяще.

Петр Петрович оглянулся: перед ним стоял седой старичок.

– Посмотрите, мосье, – старичок отвернул борт костюма.

Петр Петрович увидел маленький холст. Вздрогнул от неожиданности. Голова старика в черных растрепанных кудрях, резкие приподнятые морщины на лбу. Глаза – острые, пронзительные, полные скорби и муки. Кажется, старик вот-вот заговорит и Семенов услышит горькую исповедь о человеческих страданиях и бедах. Художественная сила изображения, психологическая глубина образа – нет сомнения, этот портрет принадлежит Рембрандту. Семенов так долго и внимательно изучал картины великого голландца, что узнает любую из них по одному мазку.

Петр Петрович смотрел то на картину, то на ее продавца и даже не чувствовал радости. «Настоящий Рембрандт! – стучало в его голове. – Рембрандт!» Радость к Петру Петровичу пришла значительно позже.

Петр Петрович отдал за Рембрандта все свои деньги. Зато «Этюд мужской головы» стал украшением его коллекции, он гордился им и долго был счастлив.

Увлечение Петра Петровича живописью имело непосредственное отношение к географии. В своих «Этюдах по нидерландской живописи» он писал: «Как и все виды обширных равнин нашего Севера, голландский ланшафт не поражает наблюдателя той постоянной и, можно сказать, торжественной, всегда одинаковой и потому до некоторой степени утомительной красотой, какую представляют горные и южные страны.

Зато северная природа, однообразная на больших пространствах и грустная с первого взгляда, выказывает в некоторые моменты дня и года дивные прелести, уловимые только тонким эстетическим чувством».

Выступая на юбилее художника Айвазовского, Петр Петрович говорил о том, что «все типы природы обширной русской земли будут изображены русскими художниками с таким же талантом и с такой же самобытностью, с какими изображает Иван Константинович волны и берега Русского моря».

Летом 1892 года Семенов снова отправился в родную Гремячку. Ехал он, радуясь зелени лесов, свежести полей, собственному бодрому настроению. Радовал его и отдых на берегах Рановы. Он заранее предвкушал охоту на бабочек и жучков, блуждания по березовым рощам, заревые часы на заливных лугах.

Радовало и благополучие в его большой дружной семье.

Он уже давно стал дедом, но по-прежнему чувствует в себе неуемную силу. Не потому ли взвалил он на себя подготовку к пятидесятилетию Географического общества?

До юбилея оставалось два года, когда совет решил издать историю полувековой деятельности общества. Совет поручил подготовить материалы секретарю общества А. А. Достоевскому и географу Зверинскому. Зверинский внезапно умер, Достоевский не справлялся с работой. Да и не в силах был один человек пересмотреть огромный архив, подобрать тысячи выписок, статей, отчетов, сгруппировать их по главам. Нужна была всеобъемлющая память, колоссальная географическая эрудиция, чтобы справиться с таким делом. Совет обратился к Петру Петровичу с просьбой – принять на себя составление истории.

Семенов привез в Гремячку связки архивных документов и отчетов. Раскладывая их по ящикам, он с невольным уважением трогал пожелтевшие листы. В них спрессованы тысячи верст путешествий. В них географические открытия, преодоленные тяготы, сбывшиеся надежды. В них живут дух и воля его незабвенных друзей.

Даже Петра Петровича испугала предстоящая работа. Перед отъездом из Петербурга Достоевский сообщил, что подобрал всего лишь двенадцать тысяч документов. А история общества будет состоять из трех обширных томов, из полутора тысяч печатных страниц. Петр Петрович не собирается просто рассовать по главам весь материал. Ему не нужна простая последовательность в истории русских путешествий и открытий. Ему нужно осмысление всей научной деятельности общества. Взаимосвязь и зависимость всех событий.

Испуг прошел, когда он приступил к работе. Все-таки хорошо это чувство полной отрешенности от всех забот, кроме одной, самой главной. Хороши эти часы в ночном кабинете, когда только пузырится от свежего воздуха занавеска да поскрипывает сверчок. И скрипит перо, скользя по бумаге. И мысли будоражат ум, и перед глазами встают видения далеких лет. А где-то за Рановой, в теплых лугах одиноко, протяжно вскрикивает коростель.

Петр Петрович пишет, зарыв босые ноги в пушистую шкуру гималайского черного медведя, одетый в холщовый заляпанный красками балахон. В балахоне ему и удобно и покойно, хотя сыновья подсмеиваются над его нелепым, монашеским одеянием.

В полночь он бросал перо, ложился спать. По-старчески кряхтя, долго устраивался на диване. Чтобы скорее уснуть, бормотал детские стишки, считал до ста, до трехсот, думал о себе, о сыновьях. Да, вот сыновья. Выросли, приобрели солидность, наплодили детишек. Он и в самом деле роздал сыновьям частицы своей разносторонней натуры. Лишь Ростислав решил стать художником.

Петр Петрович с усмешкой думает, что если бог и лишил его таланта, так это таланта живописца. Он, самозабвенно влюбленный в живопись, в коллекционирование картин, сам не может нарисовать ничего. Знаток живописи, не умеющий рисовать, – не смешно ли? Зато Ростислав талантлив, очень талантлив…

С этой мыслью он засыпает.

Утром расстроенная Елизавета Андреевна сообщила, что Ростислав опять заболел.

Перепуганный Петр Петрович поспешил к сыну. Еще с пятилетнего возраста Ростислав болен туберкулезом костей; ни доктора, ни курорты не могут помочь ему. Петр Петрович надеялся – чистый воздух гремячинских полей поставит мальчика на ноги.

Мальчик сгорел на глазах отца и матери.

Смерть любимого сына потрясла Петра Петровича: он осунулся, еще сильнее постарел и уже не прикасался к работе.

В доме стало пустынно, печаль поселилась во всех комнатах, Петр Петрович заперся в кабинете.

Иногда брал перо, но на бумагу стекали слова: «Что делать? Любить! Любить всех тех, кому нужна, дорога или полезна эта любовь, любить их на земле, заботясь о них, облегчая их горести и страдания…»

Он тупо смотрел на исписанный клочок бумаги. «Что делать? Любить!» А любви не было. Была деревянная боль в сердце, пустота в голове, полынная тоска по сыну.

Елизавета Андреевна страшилась за мужа. Впервые за долгие годы Гремячка показалась ей местом, опасным для Петра Петровича. Она уговорила его вернуться в Петербург.

Шумная столица, новые встречи, друзья отвлекли Петра Петровича от мрачных дум. Он снова принялся за работу.

Зимой 1893 года в Географическом обществе появилась худенькая по-дорожному одетая женщина. Петр Петрович еще издали заметил ее одинокую фигуру. При его появлении женщина встала. Синие, с металлическим отблеском глаза – в них жили и воля и ум – остановились на Петре Петровиче.

– Я – жена Ивана Дементьевича Черского, – сказала она.

– Мавра Павловна! – Он распахнул дверь кабинета. Еще ничего не зная, почувствовал новое несчастье.

– Иван Дементьевич скончался на реке Колыме, – сказала Черская после минутной паузы.

Петр Петрович сжался от боли. У него не было слов для утешения, потому что слова друзей не могли утешить его собственные муки.

Черский в мае 1892 года решил плыть из Верхне-Колымска до Ледовитого океана. Смертельно больной, сопровождаемый женою, сыном и проводником Степаном Расторгуевым (племянник Генрих Дуглас бросил путешественника), отправился он по неведомой северной реке. На сотни верст не было живой души, чтобы помочь Черскому в случае беды. Утлый карбас спускался по Колыме, а умирающий ученый вел наблюдения, собирал коллекции, исследовал окрестные горы.

– Предчувствуя скорую смерть, муж написал для меня завещание, – говорила Мавра Павловна. – Он просил, чтобы я завершила начатое путешествие. «Когда я умру, положи меня на карбасе лицом на север. Даже мертвым я должен быть впереди», – повторила Мавра Павловна слова завещания.

Петр Петрович вспомнил: «Похороните меня в походной экспедиционной форме на берегу Иссык-Куля». Как похожи слова Пржевальского на завещание Черского! Как родственны были их натуры, хотя путешественники и не знали друг друга!

– Иван Дементьевич умер двадцать пятого июня. Над рекой в тот день бушевала снежная метель, мы еле выкопали могилу в вечной мерзлоте. Я похоронила Ивана Дементьевича на берегу Прорвы – маленькой речки, впадающей в Колыму. – Мавра Павловна опустила голову.

Петр Петрович пристально разглядывал худенькую синеглазую женщину, и душевная боль его таяла. Улетучивалась тоска. Казалось странным, что эта маленькая, подавленная собственным горем женщина оживляла сейчас его волю. «Может ли горе воодушевлять?» – поразился он неожиданной мысли и исправил ее, как не точную: «Не горе, а люди подают нам примеры бодрости».

Перед ним сидела простая русская женщина, дочь иркутской прачки, достойная своего мужа-путешественника. Мавра Павловна завершила трагическое путешествие мужа. Со скудными запасами пищи, с ночевками на голой земле, преодолевая снежные бури, речные паводки, всевозможные опасности. Подавленная гибелью мужа, эта женщина вела по пути научные наблюдения, дополняла коллекции новыми видами животных, образцами горных пород.

Эта женщина совершила путешествие из Нижне-Колымска в Петербург – двенадцать тысяч верст – на собаках, на оленях, через горные хребты и сибирскую тайгу, чтобы в полной сохранности доставить материалы экспедиции.

Петр Петрович вспоминает, что в истории русских географических открытий записано имя Марии Прончищевой, отважной путешественницы в Ледовитом океане. Отныне имя Мавры Павловны будет стоять рядом с именами многих открывателей Азиатского материка.

Петру Петровичу пришли на ум слова Черского:

«Если бы люди не путешествовали, как бы они узнали о красоте и величии мира? И в самом деле, как бы мы узнали о Центральной Азии без Пржевальского, о Кашгарии без Чокана Валиханова? Сколько жертв, сколько преждевременных смертей требует наука! Какие могучие люди сгорают для России, во славу ее! Для тебя, Россия, идут на подвиг, на гибель твои лучшие дети».

– А где ваш сын, Мавра Павловна!

– Саша со мною.

– Мы сделаем все, чтобы вы жили спокойно, а ваш сын получил образование…

Пройдут годы. Александр Черский станет крупным русским ихтиологом. Он исколесит реки и озера Дальнего Востока, Охотское и Берингово моря, изучая новые виды рыб и морских животных. И погибнет от американских браконьеров, спасая котиковые стада на Командорских островах.

Петр Петрович уже ничего не узнает об этом…

Глава 29
ПОЛВЕКА ПОИСКОВ И ОТКРЫТИЙ

Он достал список почетных и действительных членов Географического общества. Надел очки, начал просматривать фамилии. Всемирно известные ученые, скромные земские деятели, члены царствующего дома. Знаменитый путешественник Норденшельд и великая княгиня Александра Иосифовна. Михаил Сибиряков, Эммануил Нобель, Григорий Потанин, Абдул Гамид Второй – султан турецкий, Генри Стенли, Рудольф Вирхов, принц Альфред – Эрнест-Альберт – Великобританский. Более двух тысяч человек…

 
Какая смесь одежд и лиц,
Племен, наречий, состояний!
 

Он улыбнулся и уже без тоски посмотрел на груды материалов. Надо заканчивать трехтомную историю деятельности Географического общества за пятьдесят лет. Он работает над ней с перерывами: другие неотложные дела отвлекают его.

Перерыв в работе сказывается: мысли разбегаются, второстепенное лезет на вид, исторические события, люди, факты толпятся и мельтешат, мешая друг другу.

Петр Петрович в первом томе истории Географического общества подробно рассказал о тех, кто принес всемирную славу русской географической науке.

Знаменитые мореплаватели Крузенштерн, Литке, Врангель. Великий путешественник Пржевальский. Рыцарь научного подвига Черский. Их уже нет, но, подобно маякам, они освещают дороги новым географам на всех меридианах и параллелях планеты. А те, кто жив, те, кто творит науку, исследует, путешествует? Все они – члены Географического общества. Вот выдающийся метеоролог Воейков, а вот не менее крупный антрополог Анучин. Талантливейший геолог Мушкетов, географы Козлов, Грум-Гржимайло, контр-адмирал Макаров, биолог Тимирязев…

Многие из членов общества в преклонном возрасте, но продолжают работать. Настоящие ученые, как и поэты, не имеют возраста, не ведают дряхлости. А великие тени ушедших вдохновляют молодую поросль на творческие дерзания. Происходит лишь смена поколений. В обществе работают достойные сыновья достойных отцов русской науки. Многие из них еще только-только приняты в действительные члены общества. Горного инженера Владимира Обручева ждет блистательное будущее. Молод и талантлив. И поразительно энергичен. Он уже разведал залежи каменного угля на реке Оке, что в Иркутской губернии, месторождения ляпис-лазури и слюды на Байкале. Обручев побывал на вершинах Хамар-Дабанского хребта, на самом большом байкальском острове – Ольхоне. Прислал оттуда ценные научные материалы. А подполковник Вилькицкий? Он сменил удобный кабинет морского министерства на утлое суденышко и скитается в Енисейском заливе. Андрей Вилькицкий описывает побережье Ледовитого океана, производит магнитные, температурные, астрономические наблюдения на островах Диксона и Сиби-рякова. Что же вошло в первый том? Вступительное слово о возникновении общества, первые научные сношения его членов как внутри России, так и за границей. И первая же Уральская экспедиция под руководством минералога Гофмана. Исследования Бутакова, Макшеева на азиатских окраинах России. Состояние русской картографии и исправление губернских межевых атласов. Работы по этнографии и поземельной статистике. Вилюйская и Амурская экспедиции Сибирского отдела общества под начальством Маака. Путешествие Семенова на Тянь-Шань…

Петр Петрович остановился, держа перо на весу.

Во втором томе описывается деятельность общества с 1871 года до конца 1885-го. Этот период он назвал эпохой Пржевальского.

А за Пржевальским стоят Потанин и Певцов, с их путешествиями по Монголии и Застенному Китаю. А потом Олонецкая и Сахалинская экспедиции, сибирская нивелировка, поиски путей между Обью и Енисеем. Устройство полярных станций на побережье Ледовитого океана, исследования Семиречья, Кокандского ханства, Арало-Каспийской низменности, озера Балхаша.

Петр Петрович с удовольствием думает о том, каких внушительных научных результатов достигло общество по этнографии, статистике, математической и физической географии. Зоогеографические работы Полякова на Ладожском озере, исследования князя Кропоткина в Финляндии, Воейков и его метеорологические наблюдения.

А изучение форм и порядков земледелия, распространенных среди крестьянства, и русской кустарной промышленности, поземельная и тюремная статистика…

Третий том посвящен деятельности общества за последнее десятилетие – с 1886 по 1895 год. В нем рассказ о пятой, неоконченной экспедиции Пржевальского и о трех экспедициях взамен ее. Рассказ о путешествии Певцова в Китайский Туркестан и на северную окраину Тибета, об открытиях Громбчевского на Памире, братьев Грум-Гржимайло в Нань-Шане.

И об экспедициях Потанина и Обручева по восточной окраине Нагорной Азии, исследованиях Радлова на развалинах Каракорума. И о русских путешествиях по Индийскому и Тихому океанам, в Турцию, Японию, Судан.

Этнография и статистика занимают достойное место в последнем томе. Отделение этнографии работало разносторонне и очень хорошо, славно работало. И тут неоспоримы заслуги его председателя – Владимира Ивановича Ламанского.

Знаток славянских народов, Ламанский создал специальный журнал «Живая старина», в котором печатаются лучшие труды отечественных этнографов, историков, антропологов. По инициативе Ламанского предпринимались этнографические поездки в Литву и Латвию, к инородцам Севера, к татарам, марийцам, башкирам Восточной России.

Этнограф Лесков записывал у жителей Петрозаводского и Олонецкого уездов сказки, загадки, пословицы, свадебные и погребальные причитания, приметы, толкования снов, народные песни.

Крестьянин Верещагин награжден серебряной медалью за свои записки о жизни и быте удмуртов, о мире их сказок и верований. Интересные этнографические материалы о народах Кавказа собрали Браун и Селиванов, Егиазаров и Марков.

Крупные услуги обществу оказал Федор Михайлович Истомин – секретарь отделения этнографии.

Истомин отправился за песнями и сказками к русским поселенцам в Печорском крае, к зырянам и ненцам. То пешком, то на челноке по речкам скитался он в полном одиночестве. О его скитаниях и приключениях в печорских дебрях можно было бы создать новую сагу…

Эта случайная мысль растрогала Петра Петровича. С необычайной отчетливостью представил он черную холодную реку Цильму – неисследованный приток Печоры. Увидел столетние зеленые стены елей и сосен на ее берегах. Услышал треск глухариных крыльев, токование тетеревов на утренних зорях. И однообразный, угрожающий рев воды на перекатах. И утлый челнок с поникшей человеческой фигурой.

«Успехи отделения этнографии в изучении истории и быта народов России несомненны, – думает Петр Петрович. – Но есть еще одна сторона деятельности, которую нельзя не отметить. Владимир Иванович Ламанский больше, чем кто-либо из членов Географического общества, занимается сбором русских народных песен».

– Невозможно обозреть всю лирическую и бытовую поэзию самого крупного, наибогатейшего лирической песенностью русского народа в певучем и поэтическом племени славянском, – говорил как-то Петру Петровичу Ламанский. – Без народной лирической песни нельзя познать ни русского быта, ни русского духа, ни русской народной речи во всей ее силе и роскоши, красоте и меткости…

Оборвав речь, Ламапский посмотрел на Петра Петровича. Почувствовав его заинтересованность, продолжал:

– Поэтому пора издать полное собрание русских лирических песен. Такое предприятие – дело и национальное и патриотическое. Собрание песен – драгоценный запас данных для исторических, археологических, филологических, этнографических наблюдений – будет живым, неисчерпаемым родником нашей художественной поэзии. Оно послужит распространению русского языка среди народов славянских…

При поддержке Петра Петровича отделение этнографии развернуло энергичную деятельность.

Со всех концов России в общество стекались песни. Казанский краевед Шляпкин прислал сборник народных песен XVIII столетия. Были разысканы и просмотрены старинные песенники. Первый том великорусских народных песен издан под редакцией московского профессора, знатока народной лирики Алексея Ивановича Соболевского. Позже вышли еще три тома народной лирики.

Чем больше думает Петр Петрович о трехтомном труде по истории Географического общества, тем необозримее кажется проделанная работа. И он начинает колебаться: достаточно ли материалов? Ведь Андрей Достоевский представил всего лишь двенадцать тысяч документов. Придется подобрать еще материалы по статистике, по картографии…

Петр Петрович поднимается из-за стола. Подходит к книжному шкафу, где хранятся особенно дорогие ему книги по землеведению всего мира. Книги незабвенных его учителей и его друзей. Александр Гумбольдт, Карл Риттер. А рядом – Николай Пржевальский, Чокан Валиханов, Иван Черский. И еще сотни других произведений.

Он стоит перед книгами, опустив голову, глубоко задумавшись. Думает о том, что история полувековой деятельности общества – не перечисление экспедиций, путешествий, открытий. «В то время, когда учреждалось общество, географическая наука, к счастию, уже давно вышла из тех узких рамок, которые были на нее наложены самим термином „география“… Величайший из географов первой половины XIX века Карл Риттер уже заменил имя географии на заглавном листе своего обширного сочинения термином „землеведение“…»

Так что же такое землеведение? Своим взглядам на землеведение он посвятит предисловие к трехтомной истории Географического общества. Землеведение есть познание нашей планеты со всем миром, на ней обитающим. Правильная эта мысль кажется ему слишком общей и неопределенной. Ее надо конкретизировать, подкрепить практической деятельностью ученых.

Он возвращается к столу, берет перо. Пишет быстро, мелким почерком, почти без помарок. «Землеведение прежде всего имеет дело с фигурою земли; оно старается определить эту фигуру во всей ее детальной точности не только путем градусных измерений, но и исследованием силы притяжения Земли в разных местах земной поверхности.

Затем следует исследование земных очертаний, составление географических карт. Определяется при помощи астрономии положение точек земной поверхности, производятся геодезические и топографические съемки, а затем по начертании надлежащей проекции вычерчиваются и карты земных пространств. Но составление географической карты не есть еще само по себе географическое исследование Земли: географическая карта представляет для таких исследований только одну рамку.

Для выполнения этой рамки необходимо прежде всего исследование рельефа земной поверхности. Определение высот, тригонометрически или барометрически, дает основу той важной части землеведения, которая называется орографией.

Но орография страны, в свою очередь, зависит от состава недр Земли, от строения земной коры. Изучение этого строения, свойства и происхождения горных пород, из которых слагается тектоника недр Земли, история тех процессов, которыми обусловливаются непрерывные изменения, происходящие на земной поверхности, – все это образует те обширные части землеведения, которые известны под именем геологии и геогнозии…»

Науки так же взаимосвязаны, как живая и мертвая природа Земли. Исследования суши невозможно проводить без изучения морей и океанов. Он теперь хорошо понимает эту взаимную связь. Гидрология и гидрография составляют важнейшую отрасль землеведения. «Большая часть поверхности земного шара покрыта морями и океанами, и даже на поверхности материков воды являются в виде рек, озер, источников». Цель гидрологии и гидрографии – изучать влияние водных масс на те «процессы, при помощи которых непрерывно изменяется земная поверхность».

Но земная поверхность и водные массы зависят от воздушной оболочки планеты, продолжает он размышлять. В атмосфере Земли происходят сложнейшие физические явления. Солнечные лучи, состав воздуха, насыщенность его водяными парами, электрические и магнитные возмущения, многие известные и пока неизвестные науке явления воздействуют на земную поверхность. Эти явления «обусловливают собою климаты стран, а изучение этих климатов, да и вообще всех физических явлений, происходящих в нашей атмосфере, составляет весьма важные части землеведения, известные под именем метеорологии и климатологии.

Распределение по земной поверхности растительных и животных форм, флора и фауна каждой страны, в которых наглядно отражаются самые тонкие и почти неуловимые климатические условия, – все это, бесспорно, составляет ту интересную часть землеведения, которая известна под именем фито– и зоогеографии…».

Орография и геология, метеорология и ботаника, этнография и зоология, статистика и археология – все эти науки составные и неотъемлемые части землеведения. Только комплексом наук можно познать природу и человеческую деятельность на Земле.

Человек и природа. Человек является полным властителем Земли, а поэтому «изучение человеческих рас, их физических антропологических признаков, а также тех их свойств и различий, которые находятся в тесной связи с природою стран, обитаемых человеком, вводит и антропологию в область землеведения…»

Он откидывается в кресле, сидит неподвижно, насупив седые брови. Его географические представления все растут, все ширятся, приобретая внутреннюю стройность, ясность, определенность. Он перечитывает только что написанные строки об изучении человеческих рас. Думает напряженно о том, что «первобытные народы, точно так же как некоторые и из ныне живущих, не отличались своей культурностью и занимали, занимают и ныне обширные пространства земной поверхности в качестве блуждающих звероловов или кочующих пастушеских племен».

Изучение их истории, нравов, обычаев, их жизни и быта, жилищ, одежды, языка, поэзии, музыки также входит в цикл землеведения. И занимаются этим археология и этнография. Но на Земле существуют нации и государства, имеющие свои территории, объединенные в политические союзы. «История развития этих государств и весь их современный экономический строй находятся, без сомнения, в большой зависимости от природных условий страны, которая, в свою очередь, изменяется упорным многолетним трудом достигших культурного развития человеческих обществ». Исследованием исторического, экономического и политического развития государств должна заниматься политическая география.

Наконец, на территориях государств, в деятельности народов, их населяющих, непрерывно происходят экономические и социальные изменения. Изучать эти изменения лучше всего статистическим методом. Значит, и статистика (экономическая география) – неотъемлемая часть землеведения.

Он опять склоняется над рукописью. Теоретическое определение цикла географических наук необходимо подтвердить практической деятельностью общества. Он прекрасно понимает: при таком обширном цикле наук общество невольно ограничивало свои работы. Нужно было сосредоточить все внимание на России и странах, с ней сопредельных. И все же на долю Географического общества досталась колоссальная территория. Не заходит солнце над русскими просторами. На этих просторах работает экспедиции общества. Для изучения русской земли привлечены все лучшие и передовые силы.

Деятельность Семенова на посту вице-председателя общества, его новые географические взгляды и научные труды, исследования и открытия его учеников – целая эпоха в развитии русской и мировой географии.

П. П. Семенов-Тян-Шанский. 1913 г.

Если бы Петру Петровичу в день юбилея общества сказали, что он совершил подвиг, создав в два года классический труд по истории русской географии, он бы только покачал головой. Истинные творцы не склонны преувеличивать свои заслуги.

Окончился 1895, юбилейный год.

Отшумели банкеты, отпылали поздравительные речи. Приятные воспоминания уступили место рабочим будням. Часто это были серые будни, но иногда – с голубыми далями новых поисков.