Текст книги "Дух трудолюбия (СИ)"

Автор книги: Андрей Горн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Составив себе небольшой план действий, снова принимаюсь за магическую тренировку. Натаскав в предбанник из бани несколько разных предметов -пустую кадушку, ковшик и веник – сажусь на грубый пол из дерева и в полутемной комнате, едва освещенной огнем из лучин, пробую опять.

Поначалу вновь не получалось. Я концентрировался до появления золотистых линий по всему телу, пытался отправить сгусток силы в сторону нужной вещи. И спешил или медлил с отправлением команды действия. Наконец, после дцатого раза, мне удалось поднять кадку в воздух, направив ее под потолок предбанника. Ур-ра! Только крикнул, как кадка тут же лишилась магической поддержки и упала на деревянный пол. Посреди тишины раздался грохот от падения кадки. Упс, извините. Фу-ух, кадка цела. Дальше я тренировался только с веником. Едва стало светать, лег спать. Довольный.

Прошло несколько дней. Мое положение было непонятным. С одной стороны, бабка с Лизой все еще лечили меня и боли мои уходили, а с другой – я сам старался им хоть в чем-то помочь. Хотелось хоть что-то делать. Но женщины, улыбаясь, от моей помощи дружно отказывались, продолжая заниматься своими делами. Собирали травы, делали мази и настои, лечили и общались с другими больными, иногда приходящими к ним в избу, заодно запрещая мне с ними видеться, готовили и убирали, попутно занимаясь скотиной да по хозяйству. От нечего делать я шел на задний двор, где среди сараев и хозяйственных предметов и построек, часами продолжал свои тренировки на свежем воздухе.

-Когда меняют пастуха, только стадо считает, что меняется хозяин. (шутка)

Видимо я все-таки их достал своей помощью. Отправили меня с утреца на дальний лужок ихнюю корову Зорьку с теленком Ерошкой пасти. Мол, ну чего там, уговаривала меня Лизка, сложности нет никакой, гоняй их себе хворостиной и веди куда надо. Мол, а ей надо на полянку одну, цветочков целебных с плакун-травой на зиму пособирать. А сама глазками-то так невинно хлоп-хлоп. И еще, чтоб не бегала скотина с места на место, забей в землю колышек и привяжи к нему корову. И лежи, отдыхай себе, хочешь назад возвращайся. Времени – вагон и малая тележка, как говорится, от прихода и до обеда. К обеду корову обратно вести, на дойку. Вот честно...именно это и туда идти ну никак не хотелось. Согласился только потому, что без соглядатаев силу приобретенную хотел попробовать. Уговорила. Пошел. С гибкой хворостиной из орешника в руке. И что вы думаете? Зорька с Ерошкой так прямо сразу и послушались? Как бы не так. Только скотина вышла из хлева в сарае за околицу, так почти сразу и началось. В смысле, поперла вверенная мне скотина куда-то не туда. Хворостиной бью, пытаясь направлять животных в нужную мне сторону, а она, косясь на ‘левого’ хозяина, знай степенно прёт в сторону. В нужном только ей направлении, попутно ухватив с земли и жуя пучок свежей травы. Забегаю с другого бока животных, пытаясь выправить их маршрут в нужную сторону. А эта зараза, получив очередной удар хворостиной, только от меня припускает. Не туда. Бегать за ней мне еще больно, поэтому раздражаюсь:

–Господи, за что мне такое наказание. Ну почему Лизка со своими коровами сама туда не поперлась.

Не поверите, пока до луга дошел, сам от коров умаялся. Идти обратно -уже нет никакого желания, да и лень. Пока дошли, скотина вроде в целом присмирела, признавая во мне право ее вести, но иногда взбрыкивала, снова пытаясь уйти с маршрута в лесные заросли. Или получив хворостиной по боку в ответку внезапно пыталась боднуть рогом. А Ерошка, тот еще телок. Если б не веревка, привязанная к ошейнику, дернул бы он от мамки-коровы в другую сторону. Как пить дать. И бегай за ним. Молодой, дури много, скачет он как ... стрекозел. С трудом его держу и веду в нужном направлении, пытаясь управлять еще и движением свободной коровы. Вот и сейчас, эта скотина...в очередной раз взбрыкнув, дернулась в разные стороны. А-а-а-агр!

Рука, сделав ставшую в последнее время привычной комбинацию пальцев, направлена на сбегающее от меня животное. И мысленно пожелав ей подняться, направляю в ее сторону немного магической энергии, медленно поднимая руку.

Корова, лишившись привычной опоры под ногами и поднявшись на высоту пяти метров, принялась крутить головой по сторонам, по привычке опуская свою шею к земле, словно пытаясь достать до ставшей теперь ей недоступной травы. Беспомощно суча в воздухе всеми четырьмя ногами, словно передвигаясь, и протяжно воя “му-у”, корова вдруг жидко обделалась.

Вся эта совершенно нереальная сцена враз напомнила мне известный момент из “Особенностей национальной охоты”, где Кузьмич отправил свою любимую буренку в бомболюк самолета-ракетоносца. От неожиданного смеха я чуть не потерял полный контроль за своей силой и корова, почти лишившись магической поддержки, начала падать вниз. Сердце мое екнуло. Насмерть разобьется же! “Поймал” я корову почти у самой земли. Больше не желая рисковать жизнью хозяйской скотины, принимаюсь за спуск. Осторожно спустив на грешную землю бедное животное, которое, обретя наконец долгожданную опору под ногами, подняв хвост, принялось удобрять тропинку. От неожиданного действа корова резко присмирела, окончательно признавая за этим новым странным человеком право командовать, более не решаясь взбрыкивать. И призвав мычанием своего теленка, буренка в нетерпении принялась крутить головой, словно говоря мне, ну куда же идем, хозяин.

Вот так бы сразу.

Опять мне сегодня дурной сон приснился. Что? Да куры дохлые по всему двору. И чего мне всякая хрень иногда снится. Я в это не верю, современный же человек, но Лизка с Матреной синхронно нахмурились и также дружно сказали, что опасность или несчастье вскоре мне грозит. Я на это заявление только посмеялся, махнув рукой. Лизка, качая головой, пообещала мне заговоренный амулет сделать. Поговорив с женщинами, начал упрашивать дать мне работу по дому. Хоть какую. Скучно мне от безделья.

–Опять неужто, барчук, помочь желаете?!

–Желаю! Не хочу при вас сиднем сидеть!

–Нет, уж лучше мы всё сами. -Матрена ненадолго даже призадумалась: – Ну раз так! Хучь курей пшеничкой иди накорми.

И показала своими руками птичник и сараюшку, где у нее зерно для птицы лежит. Направляюсь в указанном мне нужном направлении. Крутанув по оси простейший запор ромбиком и открыв, висящую на кованых петлях, дверь, мне открылись внутренности сарая. Несколько ларей, на которых стоят несколько засургученных и несколько оплетенных бутылей разного объема, заполненных какой-то мутной непонятной мне жидкостью. Вилы, грабли, метелка, старые кадки и бочки. Принимаюсь искать зерно. Первым делом решил проверить лари, для чего начал снимать с крышки ларя стоящие бутыли. Удачно. Первый же ларь был почти доверху заполнен зерном. Взяв лежащий на зерне старенький черпак, видимо не раз использовавшийся хозяйками для наполнения, и слегка грязноватую плошку, принимаюсь наполнять ее зерном. Наполнив до краев, ставлю на землю и решаюсь вернуть все бутыли обратно. Насвистывая незатейливый мотив, обратный процесс шел у меня куда скорее.

Берусь за пробку в руки очередную, из последних, бутыль. Только хотел поудобнее перехватить за горлышко, как слышу звонкий шпок...л-лови!

Ф-фу-ух! Надо же. Успел, еклмн! Я еще так быстро магией вещи не перехватывал. Та корова на лугу -это цветочки. Ой, блин, осел! Пролил!

Успев ухватить и спасти бутылку, не сразу сообразил, что падая, она перевернулась в полете. Из открытого горлышка вниз хлынула заключенная в нее жидкость. Прямо в плошку с зерном. Перевернул ее и крепко закупорил, поставил на полку ларя. Вроде немного вылилось. Что там было-то, бутылку ж не понюхал. Хватаюсь за плошку с зерном, в которое впиталась пролившаяся жидкость, несу к носу и принюхиваюсь. Хотя! И не пахнет особо.

Нюхаю вновь. Чего-то такое далекое сладковато-медовое. Ничем подозрительным таким не пахнет. Высыпать все из плошки и по-новой? Да ну-у! Опять бутылки снимать и ставить. Да ладно, чего этим курам будет. Не яд же тут в бутылях стоит. Перебьются.

И решив, направляюсь с плошкой в птичник к птице.

Подозвав неспешно гуляющих по двору птиц, ставлю плошку с зерном на землю и немного поглазев на них, иду прочь оттуда. Вовремя. Потому что как раз, в это время, выскочившая во двор, Лиза позвала меня за стол, поесть, что бог им всем послал.

После неспешного завтрака, женщины пошли во двор по своим делам. Через несколько мгновений на задворках раздался истошный синхронный женский крик. На голос я подорвался как угорелый.

Женщины нашлись у птичника.

–Лизка?! Матрена?! Чего? Чего случилось-то? -кричу я на ходу.

Бабка Матрена принялась выть:

–Подохли-и! Потравили-и! Все подохли-и!

Подбегаю к ним и смотрю на землю. Йоп! Что ж я натворил-то?!

Птица хозяйская лежит вся по земле. Головы на боку, глаза у них масляные-масляные, клювики открыты.

–Все подохли-и! Цыпочки-и ж мои!

Матрена, ухватив одну, вторую, принялась осматривать их, пытаясь понять причину напавшего на них мора. Тоже самое делает и Лиза, пытаясь разобраться. Смотрю и я. С первого взгляда я понял причину. Меня пробил холодный пот. Чувствую, мне дурно.

–Лиза Простите меня пожалуйста! Это я, похоже, во всем виноват. Чертов сон! В руку! -повинившись, кратко и сбивчиво рассказываю им о произошедшем в сарае.

–Дуре-ень! В бутылях-то бражка была. Крепкая. На настоях чищенная. На больных мы с Лизкой пользуем, а ты-ы?! Мне снова стало дурно. Чешу в голове. Так это я, получается, их птицу до смерти зерном с самогоном накормил? Кто мне проверить зерно мешал, а?

Матрена с Лизой с укоризной смотрят на меня. Меня посещает мысль.

–Ну ладно! Пусть я дурак. Но птица-то только что померла, ее же в суп можно. Она же ведь от спирта померла, не от яда! Мясо-то ее нормальное?! Лиза соглашается с моими словами, следом -и бабка. Притащив выдолбленное в половинке ствола дерева корыто, женщины от души, на все лады, покостерив этого недоделанного барчука, за каким то хреном свалившегося им на голову, принимаются щипать птицу. Я с краешку подсаживаюсь к ним на помощь. Помог называется. Ну хоть так.

Через час втроём мы ощипали с треть всей лежащей вокруг птицы. Матрена, подумав, объявила всем, что придется, не пропадать же добру, раздать большую часть птицы соседям и родным. И сама еще сегодня примется суп из них варить. Я же сидел рядом молча. Внимал и помогал. Ради интереса попробовал дергать перо магией, что не укрылось от бабкиного взора. Покрутив пальцем у виска, женщина принялась щипать дальше. Ну и я заодно. А чего ещё делать? Раз вляпался, то не чирикай, работай как все.

Вскоре хозяек окликнули из -за околицы. Очередной перспективный больной. О, а у меня повод есть немного передохнуть. И подумать о житье-бытье. Решил задами прогуляться. Ушел я недалеко, как мои раздумья прервал женский крик. Лизкин. Что там снова?

Пока бежал, к ее голосу добавился крик Матрены. Да что там такое творится?!

Влетаю во двор и сразу же сам выпадаю в осадок. Только что ощипанные нами экземпляры, пьяно перебирая ножками, бродят среди таких же квохчущих и пьяных, но еще целых товарок по двору. Елы-палы, так они живые были?! Ха-ха-ха! А мы их перьев лишили! Упс! Ха-ха!

Меня до колик пробирает ну просто истерический смех. Через несколько мгновений моим смехом заразилась Лизка, а следом – бабка Матрена. Ф-фух, ну женщины, м-да, давно я так не смеялся. Надеюсь, нас тут не видят соседи?

И как я про них, наверное, тоже самое женщины, у которых я жил, думали и про меня. Почему? Да вот вечно со мной одни приключения. Давеча привезли к бабке Матрене очередного местного алкоголика лечить. От запоя.

Ну так, привезли, значит, вечером на телеге мужика мертвецки пьяного. С ним жена, брат и сын его. А мужик, надо сказать, крупный попался. Я и так от их роста привыкнуть не могу, а тут вообще, привезли гиганта. Втроем пытались они в избу его занести и никак. Силенок не хватает. Пришлось бабке Матрене, как ей не хотелось, чтобы я перед всеми показывался, все же на свою песню ногой наступить. Пришла за моей помощью, сразу заранее предупредив о том, чтобы магией я там не светил. Ну нет, так нет, проблем нет, пришлось идти помогать нести. Вшестером затащили этого мужика в избу, в светлицу, в которой знахарки наши больных принимали. Да и положили его на стоявший там большой стол, отчего оный даже жалобно заскрипел.

Как я краем уха разговор услыхал, заговор читается ночью при полной луне и при отсутствии всех родственников в комнате. Но на всякий случай они останутся и будут рядом. В телеге. Лето же, тепло, хорошо. Вдруг до начала заговора помощь Матрене понадобится. Ну, может сам запойный до срока проснется, еще бузить будет. А то сами Лиза с Матреной с ним не справятся.

Ночью мне не спалось. Лизка уже явно спала. Гости дрыхли тоже, в своей телеге. Стоя в кромешной темноте у входа в баню, видел через открытое окно, как в полутемной комнате бабка Матрена водила двумя горящими свечами по лежащему на столе и сильно храпящему мужику, что-то заодно приговаривая. Учуяв в темноте каким-то (КАКИМ?!) образом меня, бабка прервалась и сказала:

–Барчук, а хорош гляделки-то ломать. Уходи оттель. Токмо ворошбе мешаешь. Пристыженный, я собрался уж идти спать, как увидел резко дернувшуюся руку мужика, ударившего по бабкиным рукам. Горящие свечи выпали из матрениных рук под стол, от удара потухли и обе, видимо, куда-то закатились. Разом стало настолько темно, насколько сильно полная луна освещала двор.

Рванул к бабке. Подскочил к окну, подпрыгнул и зацепился за раму. Подтянув тело, через пару секунд я уже был в оконном проеме. Негромко говорю:

–Баб Матрен, вам помочь?!

В ответ раздалось бабкино сопение:

–Да свечи тут где-то прыскучие. Шасть от меня. А очи старые, не видят в темноте. -Баб Матрен, подождите, я вам помогу – и запрыгиваю в комнату.

Через пару минут неспешного нащупывания нахожу одну свечу. Отдаю Матрене, та зажигает ее. В комнате стало светлей. Знахарка осмотрев горящую восковую свечу, сочла ее непригодной для дальнейшего обряда и пошла за новыми, выйдя из светелки.

Вот стою в комнате рядом с лежащим на столе, во весь голос храпящим мужиком-гигантом. Бабка меня оттуда сразу не выгнала, а мне и невдомек, идти надо отсюда или я еще буду ей нужен. Нет бы сразу уйти. Так нет, смотрю по сторонам и вижу, белеет под столом огарок свечи. Решив поднять, лезу под знахарский стол. Только залез, как мужик принялся ворочаться, а стол под его весом – предательски скрипеть. Чую спиной, как столешница гнется под его весом, а ножки со стоном принялись расходиться. Епрст, да он сейчас бабкин стол напрочь сломает. А ну Серега вылезай скорей. Придавит меня еще, зараза эта храпучая. Для подстраховки кидаю сгусток магической энергии в снова беспокойно закрутившегося мужика. И вовремя.

Ночную тишину прервал сильный треск ломаемого дерева. С шумом ножки стола сломались и столешница ударила по моей голове. Спина же приняла на себя основной удар. Резкая и давящая боль пронзила мою спину. От удара по голове меня повело. Вижу в темноте блестящие точки.

–Уй! Больно же! Вот слон-то!

Решив не держать на себе и снять с себя тяжесть столешницы, двигаюсь на коленях вперед, к уцелевшим ножкам стола. И столешница сломанным краем легла на пол, полностью сняв с меня нагрузку. Не вылезаю, пока не пройдёт. А про мужика забыл совсем.

Слышу топот ног. Одних, вторых, третьих. В комнату забежала сонная Лиза в впопыхах накинутом платье и родственники того мужика. В светлице сразу стало тесно. Раздается незнакомый пьяный и громкий мужской бас. Ну того мужика, что храпел:

–Лада-а! Подь сюды! Жбанчику бы хлебной! А то помру! Иссохло все. Лада-а!

–Что тебе, окаянный! Опять, ирод, беснуешься? – вошедшая в светлицу полусонная женщина была среди первых, опередив в этом даже хозяйку.

Слышу, как вошедшие, дружно ахнули. Следом слышу шум падающего тела. Не понял, кто это? Краем глаза выглядываю из-под стола, не понял, это же жена этого мужика. Женщину уже подхватили и поднимали с пола ее родные, одновременно пытаясь привести ту в чувство. И им это удается. Она, не успев отойти от шока, принялась:

–Допился ведь, черт окаянный! Не уходи от нас! Останься!

Мужик, раздираемый недоумением и муками от необходимости выпить, в полном непонимании принялся успокаивать и оправдываться:

–Ладушка моя, да ты что?! Окстись. Не собираюсь я. Ну подумаешь, выпил лишку. Ой, ну прости, допился твой ладо. Да?!

–Не уходи от нас. Сыновей на кого оставляешь, изверг?-заплакала женщина.

–Лада! Не гневи меня! Не дождетесь! Остынь!

–Да! Остынь?! А это как прикажешь понимать?

–Что?

–Это!

Сам же сижу под столом в полутемной комнате, подслушиваю чужой разговор и не пойму, чего они там обсуждают, но не вылезаю. А тем временем мужик завопил благим басом:

–Лада, что со мной? Уж ...помер?!

Через мгновение мужик от осознания чего-то непоправимого вдруг взревел раненым медведем: -Люба моя, Крутобогом прошу, спаси. Клянусь, брошу напрочь хлебну воду пить. Вновь Крутобогом клянусь, обещаю!

Нет, а хорошо ее мужик-то перепил! Конкретно! До сих пор бредит. Даже жена вон пугается. Это у него, как там ее? Ах-да, белая горячка.

Жена плача:

–Матрена, да где ты там. Подскажи, что делать-то?

Бабка с новыми свечами в руках вошла в светлицу, обойдя всех. Увидев ногу Сергея под сломанным столом, она усмехнулась, подошла к нему и приняла мою игру, незаметно для остальных показав мне кулак. Елы! Ну лопух! Мужик-то висит над столом, пока я держу.

–Так говоришь, что делать-то? Ну наговор делать надобно. Только вот спортил мне наговор, проснулся. И вишь к чему привело?

Нарочито громко, для меня, она сообщила:

–Вот сейчас я тебя опущу на пол. Идешь домой. Придёшь завтра, стол мне починишь, а вечером -по-новой. Понял?!

Осторожно убираю сгусток, стараясь мягко приземлить мужика. И когда он приземлился, бабка Матрена, не давая осмотреться, погнала всех прочь из избы:

–Ну ступай, чего зенки вылупил-то. Завтра придешь.

И когда стихли звуки колёс подводы, скрипнула входная дверь, только тогда я решил, что пора вылезать из своего укрытия. У Лизы от удивления не смогла произнести ни слова. Матрена же стояла в проеме, негодуя покачивая головой.

–Сергий?! -А че? Че сразу я-то. Это просто бесовщина какая-то!

И пошел спать. В баню.

Просыпаюсь очередным утром в бане. Сладко потянулся. Может, еще подрыхнуть? Взгляд касается угла бани. Стоп! Сидор! Где мой сидор?!

От волнения вскакиваю и в чем спал, выскакиваю во двор. Спать уже перехотелось. Солнышко жарит, птички уж поют, петух прокукарекал. Слышу на дороге катится телега. Сбоку слышу Лизкин голос:

–Сергий, уж проснулся?!

От волнения совершенно забыл поздороваться:

–Лизка, а ты не видела мой сидор с оружием? В бане лежал.

–Ох-хохо! Не успел встать, барчук, ужель о железках своих волнуешься. Видела!

–Где он?

–Да вона твой сидор, на солнце сушится. Ничего ему не сделается.

–Где? – сделал несколько шагов, чтобы убедиться в словах девушки и замираю. На солнышке сушились отдельно друг от друга, прямо сверкая, блестя своими свежеотмытыми боками и гранями, меч цзянь с ножнами. Ножичек мой швейцарский. И парострел впридачу. Рядом висела, сушившаяся на веревке моя сменная и запасная одежда, выданная мне еще на Новике. Постирать которую у меня в последнее время руки не доходили.

–Пф! Ну что, убедился, барчук. Ничего с твоей одеждой и оружьем не сделается. Постирала только. До такого состояния довести. Все грязное, в пятнах и масле, корках. Фу! Как можно?

Ну да грязное. После приюта как то не задумывался об этом. Там все по расписанию, раз в неделю будь добр сдать белье в стирку. Ну и сам. Время по вечерам было. А на Новике смена и стирка белья за все время была только один раз, когда в Кайгороде несколько дней были. Все в помощь вахтовым боцман отправлял. И все время грязь собирал. На Новике фраза “матросы грязь не собирают, она сама к матросам липнет” была применима на все сто. В казематах выстрелы потаскаешь или ствол паропушки банничком протрешь -смотришь, испачкался. В пародвижительный вообще можно на себя только старье надевать. В новом ходить туда просто жаль. Извазюкаешься со стопроцентной гарантией. В камбузе вроде стараешься, не пачкаешься, а все равно. Попробуй не пролить и не рассыпать, когда дирижабль трясет. Воздушные потоки они такие. В трюме постоянно свалившийся от тряски груз перекладывали. Мешки и ящики там потаскаешь -вот и вновь грязный.Или масло в калильные фонари вечером в полете зальешь-считай, измазался. Чистеньким только разве с капитаном или в телеграфной можно остаться. Остались еще силы в конце дня, успеешь замыть в горячей воде в пародвижительном, значит успел. Только сохло, правда, плохо выданное нам белье в замкнутом пространстве дирижабля, отчего оно прело и пахло. Иногда еще в мокром наутро уходил. Развешивать мокрое белье на уличной части палуб начальством не разрешалось, но находились экземпляры, которые вне вахты сушились на улице, одновременно сторожа свои вещи. Увидят флайт-мичмана или капитана на палубе, вещи свои, р-раз и в нишу, с их глаз долой. Пройдут офицеры -вновь быстренько развешивают сушиться. От своих не прятали, те все понимали. Сами такие. Вот и забил я в целом на свой внешний вид. Устал с грязью бороться.

А Лизка, чертовка какая, разве поймёт она. Раз уж постирала, надо бы ее поблагодарить. Дальше уж сам, без ее участия.

Взгляд касается лежащего на старой тряпке и сушащегося оружия. Она и его помыла-а?!

–А-а-а! Лизка-а! А это что? Что ты наделала? Зачем же мое оружие? Зачем парострел мыла-а? А саблю-то зачем?

Девушка явно была в замешательстве.

–Сергий! Чтоб блестело! Одежу как твою застирала, смотрю, рядом оружье твое. Грязное оно какое-то. Сергий! -девушка даже обиделась: -Я ж только луковичкой прошлась да золой с маслицем. А шаблю твою полбяной мучкой с солью да яблочным оцетом натирала. Помыла и на солнышко сушиться.

–Да зачем оружие-то?

– Сергий! Я ж как лучше -Лизка от обиды прямо надулась, глаза ее увлажнились : -Помочь хотела! А ты!

И обидевшись на меня, гордо задрав свой прелестный носик, Лизка быстро побежала в дом, выделяясь коричневыми задниками чеботов. А я остался во дворе, в думах, что же мне со всем этим делать дальше. И чем смазать. И о том, что вправду матросы на дирижабле в разговоре трепались, про то, что бабу к оружию подпускать ну никак нельзя. И куда б его еще спрятать.

-Эта звездная ночь, где ты и я

–Эта звездная ночь, зовет меня...

–Сергий, не крутись. Дай же намазать хорошенько. Еще немного и заживет, как на собаке.

–Да щекотно же.

–Терпи, паролетчик!

–Лизка, а скажи, что это тут за веники у вас развешаны.

–Сам ты веник. Это чернобыльник, трава наш дом от ведьм и злых духов защищает.

–Да ладно, неужели они есть?

–Не говори так, Сергий. Духи и домовые на нас обидятся, будут пакости делать. Правда, плохо не сделают. Но приятно не будет. Нельзя так с ними.

–Ну нельзя, так нельзя – легко согласился я с молодой знахаркой.

–Сергий, знаешь, завтра ночью новомесячие будет. Раз в Круголет на Ярилин день вся деревня гуляет. Ночью с парнями и девками пойдем костры Яриле зажигать. Весело будет. Игры и гадания всякие, гульбища, все песни поют и пляшут, в Иван-озере плескаются. И духи с нечистью и прочими кровопийцами на гульбище из лесу выходят. Пойдешь гулять с нами?

–Ну ты спросила. Не знаю. Я, наверное, там быть не смогу. Только боль в теле ушла. И я же никого тут не знаю. И зачем мне ваши кровопийцы?

–Я знаю. Сергий, пойдем?! Тебе там по нраву будет!

Долго она уговаривала. Уговорила.

Весь завтрашний день девушка готовилась. Плела парочку венков из травы иван-да-марьи, искусно вплетая в один из них листья лопуха, бородицкой и медвежьей травы, вытащила из сундуков бордовые черевички и красивый белый сарафан с вышитыми на нем красными символами и таким же красным тканым передником.

Вечером, когда только начало смеркаться, вся деревня собралась за селением. Молодежь колонной шла первой по сельской дороге к воде Иван-озера, позади шли люди постарше и старики. Лизка шла среди первых, красуясь своим пышным травяным венком, ухватив под руки своих таких же, как она, нарядных высоких подруг с не менее красивыми венками. Иногда она оборачивалась, словно боялась, что я сбегу или потеряюсь. Иногда на меня, шепчась и смеясь, смотрели ее подружки. Рядом идущие с ними другие девушки и парни не отставали от них, пели веселые песни, громко шутили и задорно смеялись. Местные ‘парубки’, хотя и косились на меня, но в угаре праздника под взглядом девушек приставать не пытались. Хотя всю дорогу нужно было следить, чтобы тебя попросту не облили водой, а то и с грязью. Шутки, видите ли, у них в праздник такие.

Один такой, заметив в толпе чужого, пытался. Но не понял, почему вдруг деревянное ведро с водой вырвалось из его рук, перевернулось и облило того дурно пахнущей водичкой. Упс, явно каких-то чертей проделка, не иначе. Бросив пустую кадку, он, что-то гневно пробурчав, сломя голову побежал дальше вперед, в начало колонны.

Мне было не весело. Понимаю, что людям хочется праздника, пускай даже во время войны, но, видя посреди лета их цветущие беззаботные лица, хотелось уйти самому. В копилку этого желания было обостренное до безобразия стеснение от роста. Если к росту Лизы и бабки Матрены я еще как-то привык, то увидев их односельчан... Это было что-то. Лиза действительно была самой низкорослой среди других, идущих к берегу, парней и девушек. Я чувствовал себя, словно лилипутом в стране Гулливеров, вдобавок случайно оказавшемся на чужом празднике жизни. Сделав в своей голове пометку в ближайшее время расспросить моих хозяек об этом, я стал потихоньку отставать от колонны. Вначале смешался со стариками, а вскоре, в месте, где дорога делает крутой поворот, незаметно и тихо от них ушел в лес. Побродив там недолго, среди клекота, ухающих и цокающих звуков, вскоре пошел обратно, в одиночестве догоняя ушедшую колонну.

Встав у одинокого, судя по обхвату, очень старого, дуба, я смотрел за веселящимися деревенскими. А праздник Ярилы тем временем продолжался. Вот старики, под не замолкающие песни, игры и длинные хороводы среди гуляющих, добыли из дерева живой огонь, после чего разожгли несколько костров. В главный костер на шесте воткнули колесо от большой телеги. Горящее колесо в темноте напоминало яркое солнце. Ребята и, чувствующие себя молодыми, взрослые под заводные частушки начали прыгать через костры.

–Гори, гори ясно

–Чтобы не погасло...

После, когда солнце уж полностью село, девушки, среди которых была и Лиза, войдя по пояс в воду, возложили на водную поверхность свои венки, и некоторое время следили за их плаванием. После чего, нырнув с головой в воды Иван-озера, мокрые выходили на берег.

От наблюдений меня отвлек голос бабки Матрены:

–Сергий, почто здесь стоишь. Невесело тебе с нами, да?

–Да, баб Матрена, невесело. Тоска прямо заела. Команду свою вспомнил, капитана, родных. И ни никаких сил нет, ни желания.

–Эх, Сергий. Первое завсегда проще. Сегодня, на Ярилин день, все травы, деревья и камни силу особую имеют. Не только лечат, но и от леших, чертей и кровопийц лесных да от тоски спасают. Даже старый дуб, к которому ты прислонился. Вам, магам, не то, что нам, сегодня самое раздолье – силушку собирать. А вот там, в той стороне – тут Матрена махнула рукой, направляя: – лежит жив-камень, еще с тех времен, когда боги наши по земле ходили.

–И как же это мне сделать? Силушку-то собирать.

–А ты прислонись к дереву, пошепчи ему слова добрые, с чистым сердцем сказанные. Увидь древесную силу живительную, ровно как силу свою магическую и...сам дальше поймешь.

И ушла. Ну и бабка. Снова оставила меня самому разбираться со своими способностями. Решив попробовать бабкины слова на практике, делаю, как она сказала. Обнял дерево, совершенно не смущаясь залезших на меня муравьев. Что дубу то сказать нужно? Никогда и ничего такого деревьям не говорил. Просто не обращал внимания. Они же деревья.

Не нашел ничего лучшего, как просто мысленно пожелать ему простоять столько же лет, сколько он уже стоит. И у меня получилось!

Мне открылось видение, как зеленые нити кольцевыми хороводами вьются по дереву вверх, разбегаясь по ветвям и неся силу в каждую веточку от мала до велика. Стало как-то очень тихо. Слышать звуки праздника на берегу я перестал. Зеленые нити дерева тесно сплелись с моими золотистыми, также весело играя в хороводы, а я почувствовал, как моя усталость и боль уходят. Очнулся я сидящим на корточках, обнимая старое дерево. Рядом стояла Лиза, пытавшаяся меня разбудить, дергая за плечо.

–Сергий, просыпайся! Что с тобой?

–Лизка! Ты. Со мной все хорошо! Просто прекрасно. Ничего не болит. Чувствую себя здоровым и отдохнувшим.

–Так ты силушку живительную у дуба попросил?!

–Ну да. Бабка твоя помогла.

–Экий ты молодец. Дайка я тебя расцелую... М-м-м-м! ...На Ярилин день нам все можно...

–?!

После приснопамятного случая с коровой, я осмелел. Оказывается, хорошая штука в хозяйстве эти магические силы. Для тяжелых предметов крана никакого не надо, грузчики-помощники тоже мне не нужны, с той же буренкой какой воспитательный момент, однако, вышел. По дому частенько стал силой своей пользоваться. Женщины, прознав об имеющейся значительной силе, применили житейскую сметку, тут же став просить гостя применить эту силу в хозяйстве. Ну разве откажешь им.

Ну я и пользовался. Бревна там длинные из лесу в наш двор перетаскал, в одиночку их двуручной пилой на чурбаки распиливал. Удобно силой по колуну бить, раскалывая напиленные чурбаки на дрова. Чувствовал себя в тот момент эдаким Ильей Муромцем. Старый крепкий дед, сосед Матрены, сидящий на завалинке, смотря на это мое действо, только удивленно головой качал. Женщины за обедом и ужином приятно расхваливали, подавая гостю, хорошо потрудившемуся на благо их семьи, самую большую плошку с вкусно приготовленной едой. Удобно, кстати, с помощью магии бегать и прыгать. Руки вниз опустил, по плечам выровнял, сконцентрировался. Р-раз и ты на высоте. Первый раз так на скошенном лугу задумал сделать и бездумно прыгнул с места на шесть метров в высоту. И хорошо, стог сена рядом был. С криком а-а-а-а на этот стог и приземлился, к счастью, ничего себе не сломав и даже не отбив. Ну а в дровницу дрова пришлось самому ручками укладывать. Стога заготовленного на зиму сена хозяйкам в сараи таскал. Мешки с зерном в подводу грузил. Обмолоченное в муку зерно в мешках с мельницы таскал.

Иногда мне даже было обидно. Ну почему эти свойства мне не показались в городе. Ну или хотя бы проявились на дирижабле. Столько же дел мог бы с ними наворотить. Усталый, бегал к жив-камню и старым деревьям за околицей у леса силы пополнять. Лизка вместе с Матреной разок после праздника показали мне путь, а там я и сам туда, чтобы никто из окрестных не видел, вечерами ходил. Заряжаться и, при необходимости, лечиться. Прямо энерджайзер какой-то. Кстати, Лиза после той ночи, хоть и строила глазки, большего мне более не позволяла. Лишь работой нагружала. Разной и побольше.