Текст книги "Удовлетворение"

Автор книги: Андрей Голяк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Дальше – тяжёлый бронепоезд следующего боевика:

Не оставляй меня вживых в дождливых строчках сентября,

Мне слишком часто все подряд стреляют в спину…

Выложились на сцене до капли. Мокрые волосы вразлёт, пальцы в кровь, распахнутые в электрическом спазме рты… Весь час бились вместе с толпой, как одно гигантское сердце. Уходили – зал не отпускал. Вернуться и сыграть "Никогда не умрём" – чтоб дожать…

Что-то вроде контрольного выстрела в мозг.

За кулисами – как обычно. Коридор лиц, руки, голоса. Вспышки фотографов. Умоляющие девичьи глаза – сфотографируйся со мной, ну, пожалуйста, прошу тебя – последний глоток из фляжки, пусто. Наклонив голову, вперёд сквозь толпу, укрыться от этого шторма, спрятаться, переждать…

Спасительная дверь захлопывается за спиной. Вздох облегчения.

Откройте кто-нибудь окно – совершенно нечем дышать.

– Ффффу-у-у, бля, – Гурген обмахивается оранжевой женской майкой, которая неизвестно как попала к нему в руки по дороге со сцены в гримёрку, – вот это дали шмиру! Ебануться!

– Ага, только ты снова вылетел на модуляции в "Ожидать тебя", – язвительно щурится Чиллаут.

– Да я вечно забываю про эту сраную модуляцию!

– Если вместо головы – жопа, нужно смотреть в портянку1, – назидательно поднимает палец Вася.

– На себя посмотри, Казальс недоделанный! Одних глиссов намастрячил, а где партия? Где ноты, я тебя спрашиваю? – Пепел толкнул его в плечо.

Дверь гримёрки открывается, пропуская Пэм и Дашу.

– Привет, идолы! – Пэм чмокнула Пепла в щёку. – Интервью дадите?

– Хрен тебе, а не интервью, – кривляется Чиллаут. – На сегодня все интервьи уже раздали, завтра приходи, красавица.

– Ну, может, хоть завалященькое какое отстегнёте? Мне завтра не с руки, мне сегодня в ночной эфир нужно.

– Да не слушай ты балаболов этих, а то они тебе такого наговорят

– чердак съедет. – Пепел махнул рукой в сторону свободных стульев, – рассаживайтесь, девушки.

Пэм уселась верхом на предложенный стул и стала рыться в сумке, извлекая массу посторонних вещей и отбирая из них то, что могло понадобиться во время интервью. Ручка, блокнот, диктофон, пара чистых кассет…

Пепел тем временем повернулся к Даше:

– Привет. Отлично выглядишь.

– Спасибо, Лёш. От тебя это всегда приятно слышать.

– Не сердишься?

– За что? Перестань, мы же взрослые люди. Всё было ясно с самого начала, так что не бери в голову, – она успокаивающе улыбнулась и погладила его по руке. – Тебя не рассекретили?

– Рассекретили. Да может оно и к лучшему…

– Так, всё, тишина! – Пэм хлопнула в ладоши. – Старайтесь поменьше пиздоболить, и вообще, фильтруйте базар. А то мне потом вырезать после вас – удовольствие маленькое. Чиллаут, это тебя в первую очередь касается. Ты больше всех материшься! В прошлый раз я пропустила момент, где ты нашего мэра пиздюком назвал – меня чуть с работы не уволили! И не оправдывайся, – она щёлкнула вскинувшегося было Чиллаута по носу. – А где Кокс? Мне нужен Кокс для полного комплекта.

– Он в соседней гримёрке с какой-то тёлкой. Опупенная герла – сиськи колоссальные, ноги из подмышек, жопа сердечком – туда-сюда! – облизнулся Гурген.

– Тоже мне, ценитель выискался! – хмыкнула Пэм. – Чуваки, ну позовите его кто-нибудь! У меня времени мало.

– Ага, вот сама иди и зови, – предложил Шурик. – Он там щас трудится в поте лица, а я приду ему кайф ломать? Тебе надо – ты и иди. Кстати, вот он и сам, лёгок на помине.

Дверь распахнулась, и ввалился взмыленный Кокс. Он постоял, тяжело дыша и отдуваясь, обвёл своими маленькими глазками всех присутствующих и громко вопросил:

– Чуваки, вы слышали, как я когда-то говорил, что лучше выпить водки литр, чем лизать солёный клитор?

Начало было многообещающим. Все присутствующие заинтригованно молчали, ожидая продолжения.

– Так вот, – Кокс взъерошил свои немногочисленные и совершенно мокрые волосы, – я был неправ и публично это признаю!

МНОГОТОЧИЯ…

Как-то так случилось, что в последнее время я всё больше обретаю себя прежнего. Не совсем прежнего, конечно… Но кризис, по-моему, позади, друзья мои…

Всё чаще заглядывает ко мне на огонёк мой распиздяй ангел-хранитель. Мы подолгу ведём друг с другом философские беседы, из которых я узнаю, что поднебесные кабаки ему осточертели. Спать на деревянных столах в его возрасте уже неприлично.

Ангелицы-стриптизёрши, судя по его словам, на редкость однообразны – постоянно требуют денег и шарового кира. А любовь к классному музону не обязательно разбавлять кальвадосом. Он показывал мне свои длинные нечёсанные лохмы – там появилась седина. Он полон желания остепениться и заняться мной всерьёз. Как минимум, спасением мятущейся нематериальной начинки моего стареющего тела.

Я долго отсутствовал в самом себе, друзья мои. Наверное, настало время вернуться, если я всё чаще вынимаю из сердца маленькие иголочки давно забытых ощущений, которые ошибочно считал давно и безнадёжно утерянными.

ГЛАВА 6

_Current music: John Lee Hooker "On_ _e Bourbon, One Scotch, One

Beer"_

– Расстегни мне вот здесь, пожалуйста, – Татьяна повернулась спиной к Пеплу и показала на застёжку колье.

– Секундочку, мадам, – он неловко затоптался, пытаясь справиться с непослушной штуковиной, – не вертись, пожалуйста.

– Ох, кавалер из тебя ещё тот, – вздохнула Татьяна, – давай я лучше сама. А ты не мог сбрить сегодня свою ужасную щетину?

– Не придирайся. И вообще, непонятно, зачем ты так меня шугаешь – я не прошёл тест?

– Ну что ты сразу взъерошился? Какой тест? Обыкновенная вечеринка

– ужин, танцы, трёп… Ты же сам всё видел.

– Потому и спрашиваю. Мне всё это напомнило смотрины, когда я собирался жениться.

– Расслабься. Я понимаю, что тебе было неловко – непривычная среда, незнакомые люди и всё такое… Но мне было важно придти именно с тобой, чтобы все поняли, что ты для меня – нечто большее, чем мимолётная интрижка…

– Гм… По крайней мере, откровенно…

– Тебя задевают мои формулировки? – Татьяна освободилась от платья, взяла сигарету и чиркнула зажигалкой. – Но я же не спрашиваю, как ты это воспринимаешь. Я говорю о себе…

– И как же ты воспринимаешь наши отношения? – Пепел откровенно любовался её изящным телом, отражающимся в бесчисленных зеркалах спальни.

– Не хочу показаться излишне экзальтированной… Но ты для меня – воздух. Естественный, прозрачный… – Татьяна тихо выговаривала слова, задумчиво рассматривая тлеющий кончик сигареты. – И жизненно необходимый. Я задыхаюсь без тебя… Скажи мне кто-нибудь год назад, что я буду испытывать нечто подобное – не поверила бы ни за что. Я вообще считала, что любовь придумали писатели.

Пепел озадаченно посмотрел на неё:

– Это можно расценивать как признание?

– А расценивай, как хочешь, – Татьяна выдохнула дым и проводила глазами удаляющееся туманное колечко. – Мне всё равно. Главное – что ты со мной, а на остальное наплевать. Не хочу строить планы, прикидывать, что будет завтра-послезавтра. Я ловлю момент. Бросишь меня – чёрт с тобой, буду мучаться, наверное, страдать… А может, и сама тебя брошу, если станет плохо… Не знаю и не хочу знать… Не хочу забивать голову всякой ерундой и портить всё, что имею сегодня.

Да не парься, Лёш… Зачем усложнять и без того сложное? – она раздавила окурок в пепельнице. – Я в душ.

Пепел повесил рубашку на плечики в шкафу, швырнул джинсы на стул и развалился на кровати.

После своего возвращения из Стокгольма Татьяна частенько ставила его в тупик своим поведением. С одной стороны, она простила ему эпизод с Дашей. Просто сделала вид, что забыла об этом, ни разу не упрекнув, не напомнив… Относилась к Пеплу ещё нежнее, чем раньше, постоянно подчёркивая, как много он для неё значит. С другой стороны, при любом удобном случае давала понять, что никто никаких долгосрочных договоров не заключал и каждый волен в своих поступках и привязанностях…

Пепел считал, что достаточно хорошо знает женщин. Почти все, с кем намечалось что-то более-менее постоянное, старались привязать его к себе, опутать множеством обещаний и обязательств, свить уютное гнёздышко, где нужно жить долго и счастливо, после чего – умереть в один день… Всё хорошее оказывалось погребённым под горой ответственности, которую на него налагали, и требований, которые к нему предъявлялись гласно или негласно. Он всё чаще обнаруживал себя безуспешно роющимся в куче всего этого хлама и выискивающим причину, ради которой всё это затевалось. Обычно на этом и ставилась точка.

С Татьяной он не чувствовал себя связанным. Никто не выдвигал никаких условий, не оглашал ему список пунктов, по которым он обязан осчастливить… Никто не смотрел на него несчастными глазами, молчаливо упрекая в недостаточном проявлении внимания и заботы.

Никто не заставлял почувствовать себя виноватым… Татьяна держалась с ним на равных, ничем не сковывая и ничего не требуя. Они отдавали друг другу ровно столько, сколько хотелось дать, и никто не чувствовал себя обделённым. Ведь насколько проще живётся, когда понимаешь, что можно привести верблюда к воде, но нельзя заставить его пить. И ведёшь себя соответственно…

– Не спи, философ! – в дверях появилась Татьяна. – Душ свободен, а на обратном пути захвати, пожалуйста, штопор – я спёрла у

Владыкина совершенно роскошное вино. Так что мы сможем вознаградить себя за скучный вечер, – она присела возле Пепла.

– Перенимаешь у музыкантов дурные привычки? – он засмеялся и притянул её к себе, с наслаждением вдыхая запах её влажной кожи. -

Ох, чувствую – испортил я примерную девочку. Раньше была отличница, воспитанная пионерка, хорошие манеры, гольфики до коленок, каждое утро зарядка, – он отвернул воротник пеньюара и легонько коснулся губами ложбинки между её грудей… – А что теперь?

– А теперь она якшается с хулиганами, не затыкает уши, когда слышит нецензурщину, и, что самое ужасное, ворует вино с вечеринок,

– Татьяна тихо и воркующе рассмеялась.

– Нет, самое ужасное, что она испытывает явное удовольствие, падая в бездну порока, – Пепел поднялся с кровати и поцеловал её в волосы. – Я быстренько, звезда моя. Не скучай здесь. Я вернусь чистым. И со штопором.

– Жду тебя чистым обладателем штопора, мой рыцарь!

Пепел расхохотался и исчез за дверью.

– Вот так обрастаешь понемногу семейными привычками, – размышлял он, подставляясь под горячие водяные струи. – Совместные выходы в свет, вечерний душ, халат на стульчике возле кровати… Я воспринимаю, как само собой разумеющееся, что мы после вечеринки едем к Татьяне и ложимся в одну постель, как примерные супруги. И, самое удивительное, мне это всё нравится – некое подобие душевного покоя. Или я объелся этими одноразовыми девочками вперемешку с приступами одиночества и ночного пьянства? Может, старею? Да ладно, ну его к чёрту – не хватало ещё ломать над этим голову. Просто нужно избавляться от этой паранойи. Хорошо – значит хорошо. И все теории – в сортир.

Он с наслаждением вытерся громадным махровым полотенцем, завернулся в недавно подаренный Татьяной купальный халат и отправился искать штопор.

МНОГОТОЧИЯ…

… Мне всегда недоставало покоя. Как-то получалось с самого детства, что я существовал в постоянном напряжении – до хруста зубов, до изломанных ногтей, до визга крови в висках. И мне всегда мечталось, что я вырасту и всё будет по-другому.

Абстрактно лет в 15 мою мечту можно было представить в виде маленького городка с мощёными улицами. Где не ходят толпами и не кричат лозунгов. Где каждый занят воспитанием в первую очередь себя, но не других. Где каждый ответственен за то, какой он есть… Перед собой, в первую очередь… Где неизвестны амбиции… Любые – государственные, личные, клановые…

Мне представлялись поэты в маленьких уютных кофейнях… Слышались блюзы из ночных кабачков… А боги ловили рыбу, свесив босые ноги с городского моста и позабыв о своих божественных распрях.

Я не люблю, когда говорят громко. Я не люблю, когда оперируют обобщёнными понятиями. Я не люблю, когда обращаются к толпе, а не к каждому в отдельности. Я не люблю пафос, так же как и не люблю цинизм.

Я всегда стремился к душевному покою. И всегда его было у меня катастрофически мало…

ГЛАВА 7

_Current music: MOTORHEAD «_ _Termina_ _l _ _Show_ _»_

Резко затрезвонил будильник мобилки, раздирая в клочья плотный коленкор утреннего сна. Пэм судорожно вздохнула и с трудом оторвала голову от подушки. Вернее, от того, что эту подушку заменяло, то есть от острого угла скамеечки для обувания. Сверхъестественным усилием удерживая веки в открытом состоянии, она обозрела себя и окрестности, в результате чего определила, что лежит на полу.

Половина тела находилась в ванной, а половина – в прихожей. Пэм озадаченно потёрла рукой онемевшую щёку, и там совершенно логично обнаружился рубец от долгого лежания на перевёрнутой боком скамеечке.

– Епона мать, – Пэм сделала безуспешную попытку подняться.

Ноги, как это часто бывает в таких ситуациях, с возмущением отказывались служить, а мозг настойчиво предлагал забить на всё и поспать ещё хотя бы часиков пять. Но Пэм подозревала, что раз прозвенел будильник, то у неё может быть запланировано что-нибудь важное. Она уселась, прислонившись спиной к дверному косяку и чувствуя, как больно врезается в задницу порог, но переменить место и позу сил не осталось.

– Блядь, что ж меня намечалось-то? – Пэм усиленно заворочала мозговыми извилинами.

Извилины ворочались с трудом и издавали очень неприятный шум в голове. Пэм поморщилась. И совсем уж собралась забить на всё и забыться, как вдруг мгновенно подскочила с громким воплем:

– Эфир, ёб твою мать, у меня же эфир в девять тридцать! – Пэм бросила взгляд на часы, – уже полдевятого!

Она вихрем ворвалась в гостиную и обнаружила там на диване сладко посапывающих во сне Чиллаута и Вовочку – барабанщика "Глистов". А в спальне на её роскошной двуспальной кровати, раскинувшись крестом, нагло дрых Заяц – вокалист тех же "Глистов". Он чувствовал себя настолько по-домашнему, что завалился спать в ботинках – Пэм с ужасом посмотрела на своё светлое пушистое покрывало, испачканное говнодавами этого мерзавца.

– Вот пидорасы! – завопила она. – Я сплю на полу в ванной, как последняя прошмандовка, а вы, суки, детский садик устроили, по постелькам разошлись! И ни одна падла меня до кровати не дотащила!

Вот хуй вам теперь – будете в подворотнях бухать, а не в моей квартире! Подъём, бляди!

Её пламенное обращение осталось без всякой реакции – Заяц повозился и повернулся на бок. С его громадного ботинка отлепился кусок грязи и упал на ковёр. Пэм скрипнула зубами. Но тут же отвлеклась на нечто более важное:

– Блин, нужно же было Влодеку позвонить! – и метнулась в кухню, где предположительно могла находиться мобилка, если судить по тому, откуда был слышен звонок.

Труба лежала в прихожей возле зеркала, а в кухне обнаружилась

Даша. Она спала, по-детски свернувшись калачиком на мягком уголке и подложив кулачок под щёку.

– Дашутка, – Пэм мягко коснулась её плеча и легонько потрясла, – я еду на "Хит FM", у меня эфир в девять тридцать. Останешься досыпать? Или со мной поедешь?

– А… Да… Я с тобой, солнышко, – Даша потёрла глаза кулачками.

– Сейчас умоюсь только…

– Не спеши, мышонок, у нас ещё есть минут пятнадцать. Я позвоню и пойду этих мудаков из кроватей вытряхивать.

Пэм лихорадочно защёлкала кнопками телефона. Пальцы с похмелья слушались плохо.

– Чёрт, только возьми трубу, ну возьми же… Алё, Влодек, дзень добжий! Как жизнь половая? Нормально? Ты помнишь, что у нас сегодня прямой эфир на "Хит FM"?

– Пэм, ласточка, доброе утро, – приятный баритон с еле уловимым польским акцентом, – мы же договорились созвониться вчера вечером. Я ждал звонка, но ты не появилась. Я решил, что всё отменилось.

– Влодек, прости ради Бога! Это я, пизда с ушами, виновата. Вчера была на презентации в джаз-клубе, потом заехали выпить, всё завертелось… Короче, я провтыкала… Влодек, прошу, извини!

Приезжай к девяти двадцати, с меня потом коньяк в неограниченных количествах.

– Пэм, я бы с радостью, – трубка зазвучала виновато, – но я сейчас нахожусь в ста километрах от города. Ты не позвонила, а Кирыч предложил съездить на лыжи… В общем вот так вот… Я честно ждал вчера твоего звонка.

– Да я понимаю, Влодек. Я сама во всём виновата. Ну, давай, до скорого! Удачно покататься.

Пэм положила телефон на стол и задумалась. Эфир отменять нельзя.

Она не анонсировала, кто будет гостем – хотела сделать слушателям сюрприз. Польский джазовый гитарист Влодек Лещинский! Публика кипятком писает от восторга, а Пэм в полном шоколаде. И вот теперь из-за банального кира ничего этого не будет. Чёрт, что же делать?

Эфир не отменить, анонсов передачи не было… Значит… Значит нужно привезти кого-нибудь другого! Кого? Времени – в обрез!

Пэм влетела в гостиную и оценивающе уставилась на диван. Чиллаут!

Вот кто станет её спасителем! Бас-гитарист группы "Вельвет" давненько не появлялся в её эфирах, особенно соло.

– Чиллаут! Подъём, мудозвон! Да вставай же, хрен собачий!

– А… Чего? Да какое "вставай"? Иди в жопу! – "спаситель" повернулся носом к стенке и демонстративно захрапел.

– Колька! Ну не будь гондурасом! У меня эфир через час! – Пэм бесцеремонно отодвинула бездыханное тело Вовочки и уселась рядом.

– Ну и пиздуй на свой эфир! Я-то тут при чём?

– Колька, ты мне сегодня нужен на эфире. Влодек отказался, у меня дыра. Выручай, ну плиз!

Чиллаут развернулся к ней лицом, и некоторое время изучал её слезящимся похмельным глазом. Потом выдал вердикт:

– Паршиво выглядишь! Тебе тоже не мешало бы поспать часа три, – после чего развернулся и улёгся поудобней.

– Коо-о-о-олька! Я тебе свою корейскую водку со змеёй отдам! – применила она последнее средство, предложив Чиллауту то, на что он давно точил зуб.

– Сама пей свою водку, змея! Мы такого говна не употребля… Бля!

– подскочил он на диване, придавив задницей лицо слабо пискнувшего

Вовочки. – Водку со змеёй? Точно? Не обманешь?

– Честное пионерское! Бля буду! – забожилась Пэм, делая честные глаза перед шантажистом.

– Еду! – засобирался Чиллаут. – Только дунем шмали на дорожку, а то меня трухает здорово.

– Коль, это прямой эфир. Не запись, а прямой эфир. Давай, шмаль после. А?

– Да я там прямо в студии тогда лыжи склею! Вытряхиваешь меня в такую рань из постели, везёшь на какое-то левое интервью, и ещё без шмали. Не поеду тогда! – заупрямился Чиллаут, почувствовав слабину.

– Ладно, хрен с тобой! – Пэм подошла к шкафчику и вынула спичечный коробок. – Вот, матрай – беру с собой корабль!

– Лады! Щас только зубы почищу.

В такси Пэм попыталась подкраситься, но тряска и дрожащие руки привели к тому, что она стала похожа на готическую принцессу – чёрные круги вокруг глаз и кровавое пятно помады у рта.

– Да ну нахрен этот макиях долбанный! – она в сердцах захлопнула пудреницу. – Даш, зайчик, расскажи толком, что было-то вчера?

– Да я раньше всех спать ушла на кухню, – Даша виновато посмотрела на неё. – Вы в гостиной так гудели, что в спальне было не заснуть. Кстати, Заяц вчера чуть Вовочку не утопил.

– Как это? – изумилась Пэм.

– А ты, подруга, ваще ни черта не помнишь? Вот это у тебя приход был! – восхитился Чиллаут. – Короче, сидели мы культурно, отдыхали… На третьем жбане Вовочка потух. Заяц взялся его привести в чувство – типа, говорит, там холодная вода в ванну набрана, я его туда макну.

– Ага, точно, – вспомнила Пэм. – У нас вчера трубы в доме ремонтировали, я набрала в ванну воды на всякий случай.

– Так вот, – продолжал Чиллаут, – взял он Вовочку за жабры и попёр в ванную. Ну, нет их и нет… А мне поссать захотелось – я пошёл в сортир. Иду, заглядываю в ванную, а там Заяц свою хаерюгу расчесывает и вовсю перед зеркалом позерит – то так станет, то этак… Я всегда говорил, что он пидор, позёр и модник. Короче, Заяц перед зеркалом красуется – яйцами трясёт, а Вовочка уже пузыри в ванной пускает. Этот лупень его принёс, головой в ванну опустил, и забыл про него. Сам наслаждается своей ниибацца красотой, а чувак уже доходит. Бухой в запятую – даже нет сил башку из воды вынуть. В общем, я его типа спас, – Чиллаут сделал попытку гордо приосаниться, но получилось слабо – в такси было мало места.

– Цирк на дроте, – Пэм покачала головой. – А потом?

– Да чё потом. Я чуть Зайцу рожу не набил. Ты нас мирила, потом ещё коксом зарядились поверх коньяку…

– О-хо-хо! – схватилась за голову Пэм.

– Ты этого гондураса больше в гости не зови. Он как-то остался у меня переночевать – я тогда ещё с предками жил. Всю комнату обрыгал.

И папаша мой был недоволен. Утром иду мимо кухни, слышу, а он матери говорит: "Лора, наш сын совсем охуел! Захожу я ночью в туалет, а там мутант – баба здоровая, метра два ростом! С белыми волосами и с бородой!" Представляешь, этот подонок знал, что я живу с родителями, и даже дверь в сральник не удосужился запереть! Батя от такого хамства просто припух – до сих пор мне вспоминает!

Пока Пэм собиралась как-то достойно отреагировать, такси подкатило к зданию передающего центра, где располагалось "Хит FM". С трудом выбрались из машины. Пэм расплатилась и глянула на часы:

– Успели. Сейчас быстренько выпьем кофе, и в студию. Чиллаут, разрабатывать сценарий времени нет – придётся импровизировать. Это я к тому, чтобы ты не подставил Пепла – не трынди лишнего. И меня тоже не подставь – держись культурно…

– А шмаль? – возмущённо напомнил Чиллаут.

Пэм удручённо развела руками:

– Голодной куме всё шмаль на уме. На, держи, – она отдала коробок шантажисту. – Идём.

Пока пили кофе и Чиллаут расправлялся с травой, в студии всё подготовили. "Звезда" чинно расселся перед микрофоном и состроил важную мину, которая, как ему казалось, подходила к случаю.

– Не криви рожу и не надувай щёки, это радио, а не телевидение, – одёрнула его Пэм. – После этого блока рекламы начинаем. Я тебя представлю, потом начну задавать вопросы. Ты не убился травой?

Соображаешь?

– Не ссы, – обиделся Чиллаут. – Что я первоклассник? Всё пучком!

Реклама закончилась, и звукорежиссёр дал отмашку начинать.

– Всем привет! Я – Пэм и, как вы уже поняли, в эфире наша постоянная передача "Завтрак со звездой". Я рада представить вам нашего сегодняшнего гостя Николая Белоконя, бас-гитариста группы

"Вельвет". Вы можете звонить в студию и задавать любые вопросы, которые вас интересуют. Привет, Коля! Как настроение?

– Спасибо, отлично, – прохрипел Чиллаут в микрофон.

– Мы не раз имели честь принимать в этой студии весь ваш коллектив, а также не единожды интервьюировали вашего лидера Алексея

Пеплова. У меня возникла мысль, что неплохо было бы встретиться и с остальными музыкантами вашей чудесной группы поодиночке и побеседовать о том, о сём. Сегодняшний выпуск целиком и полностью посвящён тебе. Давай начнём с банального – расскажи о причинах твоего участия в группе и о дальнейших перспективах твоей работы в

"Вельвете".

Чиллаут заправил волосы за уши и придвинулся к микрофону, вживаясь в роль звезды. Происходящее начинало ему нравиться.

МНОГОТОЧИЯ…

– Какого чёрта ты вечно пишешь обо мне в свой долбанный ЖЖ? – он, как обычно, явился невовремя, неожиданно, был хмур и неприветлив, из чего я понял, что ночью в его любимом клубе «Ангельское терпение» снова был зажигон.

– А тебе какая разница? Моё личное дело – о чём хочу, о том и пишу, – я развалился в кресле и сплюнул ему под ноги, демонстрируя полный пофигизм и совершенное равнодушие к его недовольству моей особой.

– Ну… – он на секунду смешался, – о нас не принято писать и говорить во всеуслышание. Ангел-хранитель – дело интимное и обычно его не выносят на обсуждение.

– А мне по барабану, что интимное, – я зажёг трубку и со смаком затянулся. – Это у тех, наверное, интимное, кого эти самые ангелы оберегают изо всех сил, через дорогу переводят, шерстяные носки зимой заставляют надевать, чтоб не было простуды… А ты забил на меня, появляешься, когда тебе в голову взбредёт… А всё остальное время отвисаешь на каких-то стрёмных тусняках и до бровей наливаешься абсентом.

– Ладно, я пришёл по другому, собственно, вопросу, – он вынул из-под крыла бутылку коньяку и водрузил её на стол. – Поздравляю, чувак.

– Здравствуйте, приплыли, – я неприлично заржал. – Чего на день раньше припёрся? Ошибся? Или планы на завтра?

– Ошибся. Да и планы… Завтра в "Терпении" Майлс Дэвис будет – хотел закатиться. Я тут с хранителем одного итальянского скинхеда сдружился. Чувак тоже по джазу отъезжает. Я у него бесплатные приглашения в клуб достаю – он там вышибалой…

– Якшаешься со всякой швалью. Итальянский скин… Брррр… – меня передёрнуло.

– Да нет, он отказался от скина. Ждёт, пока того грохнут, чтоб кого-нибудь поприличней опекать. А сейчас ещё и вышибалой в

"Ангельское Терпение" устроился. Так что у меня теперь там блат. Вот погоди, чувак, сдохнешь – вместе будем на прикольные концерты мотаться.

– Считай, что я прослезился, – я иронически сморщился. – Ты со своим бывшим часто видишься?

– Сравнил! – он фыркнул. – Мой бывший был форменный мудак.

Бухгалтер из американского Санкт-Петербурга. Пресный сухарь. В нарукавниках… А по ночам дрочил на детское порно. В общем, тот ещё типок. Я его терпеть не мог. Зато уж тебя я выбирал себе по вкусу.

– А откуда ты знал, кем я стану?

– В Книгах Судьбы всё записано, чувак, – он поучительно поднял кверху немытый указательный палец с обкусанным ногтем. – Ты мог стать только тем, что ты есть сейчас. Или совковым атташе в африканской глубинке. Я, честно говоря, сильно перетрухал, когда ты во французскую спецшколу пошёл учиться. Пришлось замутить в стране перестройку, чтоб уж наверняка спасти тебя от дипломатического намордника.

Я от такого обращения с моей судьбой малость прифигел, но виду не подал.

– А что, классно получилось, – он самодовольно хрюкнул и разлил коньяк по бокалам. – Ну, поехали, чувак! С наступающим! Говорят, вперёд нельзя. Но мне можно. Главное – не становись мудаком. А остальное всё будет – поверь мне.

И он залпом махнул свой бокал до дна, нарушая все традиции коньякораспития. Вопрос из зала: И закусил огурцом? Это был бы ваще вышак – огурцом! Ответ: Не поверишь – но, действительно, огурцом. Он приволок целый пакет с огурцами и оставил мне здоровенное пятно рассола на светлом ковре. Вопрос из зала: И после этого побежал по потолку? Ответ: Да нет… Долго сидел, трепался на разные философские темы. Уселся, свинья, на мой любимый винил Хоулина Вульфа… Долго извинялся. А потом попрощался и грузно вылетел в окно. Я стоял и наблюдал, как он на бреющем полёте идёт над городскими крышами. Он перебрал коньяку и постоянно заваливался на правое крыло…

ГЛАВА 8

_Current music: Sting «_ _English Man In New York_ _»_

Утро на цыпочках прокрадывается в твою спальню. Вот оно стоит у изголовья, легонько касается твоих волос, касается молча, без единого словечка. Ты просыпаешься медленно, лениво, будто выходишь из тёплого озера. Раздвигаешь руками волны и чувствуешь, как идут круги по поверхности воды. Просыпаешься… Долго лежишь, не открывая глаз, чувствуя на щеке ласковый солнечный лучик – он контрабандистом пробрался сквозь брешь в неплотно задвинутых шторах.

Лежишь, чувствуя тяжесть его руки – он рядом и в то же время за тридевять земель. Он ещё и не думает просыпаться. Чувствуешь его руку на груди. Чувствуешь радость от того, что чувствуешь его руку.

Чувствуешь радость от того, что чувствуешь…

Наконец-то решаешься открыть глаза. Сначала понарошку, потом тайком. Прижмуриваешься, впуская под ресницы новый день. Улыбаешься.

Ещё улыбаешься. Ещё и ещё… Утро улыбок. Да, с тобой такое стало часто случаться.

Ты садишься и с наслаждением потягиваешься. Осторожно, не делая резких движений – пусть он ещё поспит. Легонько целуешь его в спутанные волосы. Шутливо про себя ругаешь лентяем. И улыбаешься…

Утро улыбок…

Спускаешь ноги с кровати и касаешься ступнями прохладного пола.

Босо шлёпаешь к окну. Выглядываешь из-за шторы – белым бело. Снег и солнце. Твоё любимое сочетание… Бросаешь взгляд на постель – он не любит снег. Он вообще не любит всё, что связано с зимой. Улыбаешься.

И ещё улыбаешься. Утро улыбок – счастливое утро.

Ты отпустила домработницу – она теперь приходит по твоему звонку.

Пойдёшь на кухню, откроешь в шкафчике вторую дверцу справа.

Поднимешься на цыпочки и достанешь волшебную баночку. Повернёшь крышку, сунешь туда свой смеющийся нос. Вдохнёшь. Аромат на мгновение сведёт тебя с ума. Лишь на мгновение. Потом останется приятная лёгкость. Ты улыбнёшься. Это же утро улыбок…

Тебе захотелось сварить для него кофе. Сложный ритуал, плавность движений. Сыплется коричневый аромат, сыплется… Недосказанность корицы, белая угловатость сахара… Утреннее вуду влюблённой женщины. Несколько ласковых слов шёпотом. Горьковатая томность первого обжигающего глотка – это уже и его утро улыбок…

– Чувствую себя каким-то сибаритом из девятнадцатого века, -

Пепел полюбовался на своё отражение в зеркале. – Этот буржуйский халат, шлёпанцы как у Хоттабыча… – он рассмеялся.

– Ну, родной, ты определись – сибариты из девятнадцатого века вряд ли могли носить шлёпанцы Хоттабыча, – Татьяна шлёпнула его полотенцем по спине.

– Будем считать, что я – эксцентрический сибарит. Сейчас только малость подправим мой внешний облик.

– Не нужно натягивать на голову мои колготки – ты и без этого выглядишь достаточно эксцентрично. А без халата – вообще отпад…

Татуировки особенно… И к сибаритству, я заметила, у тебя врождённые способности.

– Может, гены? Вдруг у меня прапрадедшка был помещиком и угнетал крепостных крестьян? А в своих деревнях устроил модель, скажем, древнего Египта? – предположил Пепел, поправив на голове колготки и пробуя завязать их узлом на подбородке. – Ну, как?

– Замечательно! Тебе так нужно сфотографироваться и пустить снимок в массы. То-то поклонницы порадуются на своего кумира.

– Ага, – подхватил Пепел, – давай ещё поговорим об имидже, услугах стилистов и о пиаре.

– Я не против, дорогой. Только мне нужно ехать на работу. А перед этим было бы неплохо позавтракать.

– Тогда я угощу тебя своей фирменной яичницей в награду за волшебную ночь и за утренний кофе в постели! Айда в кухню!

Пока Пепел колдовал со сковородкой и ингредиентами для завтрака,

Татьяна включила радио.

– Тань, переключи на "Хит FM". Пэм хвасталась, что сегодня в

"Завтраке" будет Лещинский. Интересно послушать, как она будет его потрошить.

– А кто такой этот Лещинский? – Татьяна завертела ручку настройки приёмника.

– О! Это совершенно отпадная личность! Классный джазовый гитарист из Кракова. У него постоянно новые проекты. И все, как один, очень интересные. Он опупенно профессиональный и креативный чувак. И, что очень впечатляет, никогда не грешит самоповторами.

– Интересно… Я о нём никогда не слышала… О, вроде нашла… – она сделала громче.