Текст книги "Я — убийца"

Автор книги: Андрей Стрельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава 17

Худое, бледное лицо Илюшки… Огромные глаза, полные – не боли, нет, боль стала уже частью его самого – надежды… Глаза его говорили… Нет, кричали: «Мамочка, ведь все будет хорошо, правда?»

Сергей, осунувшийся, серьезный, чмокнул жену в щеку, пробурчал: «Ладно, мать, не хнычь. Все сделаем, как надо. Вернемся как новенькие!»

Татьяна утерла слезы, затушила сигарету и придирчиво осмотрела хозяйский гардероб. Вот этот костюм, шелковый, цвета «электрик», она, кажется, так и не успела прогладить. Татьяна сняла костюм с вешалки и разложила на диване.

В прихожей хлопнула дверь, и в комнату вошел Константин. Он катил за собой огромный чемодан на колесиках. Оставив чемодан у двери, он раскинул руки в стороны и пропел с дурацкой ухмылкой:

– Ужель та самая Татьяна? Здорово! Как дела? Даем стране угля?

– С приездом, Константин Михайлович. Как отдохнули? «Сказать? не сказать?»

– Разве это отдых, Танюша? Отдых – в фитнесс-центре, а весь этот туризм – сплошная усталость!

Он швырнул пиджак на кресло, потянулся и удалился в ванную. Появился через дне минуты, уже в одном халате, и вышел на балкон.

– Эх, Россия! Отдохнуть по-человечески можно только в Москве. А заграницы эти… Сущая обдираловка!

Константин вернулся в комнату, открыл чемодан и вытряхнул на диван его содержимое.

– Вот, хозяйка! Халтурку тебе подкинул! Половину, правда, так ни разу и не надел. Но это уже ты сама разбирайся. Чемодан закинь наверх. – Константин направился было в ванную, но остановился. – Хотя ты, наверное, не сможешь. Высоко. Я сам. – Он взял пустой чемодан и пошел в прихожую.

– Константин Михайлович, я должна вам сказать нечто важное! – крикнула ему вслед Татьяна.

– Важные вещи между мужчиной и женщиной не говорятся, а совершаются, – хохотнул Константин. – Сейчас, подожди… Э-ге-ге…

Из прихожей послышался протяжный свист, затем злобный матерок. Татьяна оторвалась от глажки и с усилием подняла глаза. На пороге, закрывая собой весь дверной проем, стоял Константин и сверлил ее тяжелым, недобрым взглядом. Глаза его и губы превратились в узенькие щелочки, ноздри раздувались, как у коня перед скачками. Он оторвал руку от косяка и, сделав три шага, остановился, широко расставив ноги и упершись кулаками в бедра.

– Где? – вполголоса произнес он.

– Я же хотела вам сказать, Константин Михайлович…

– Что ты, мразь, хотела мне сказать? Что украла у меня пятьдесят тысяч баксов? Это ты хотела мне сказать, да? – Он шагнул к Татьяне и схватил ее левой рукой за горло.

– Я взяла только двадцать тысяч, – прохрипела она.

– А вернешь пятьдесят, – шептал он ей в лицо, брызжа слюной. – И не выходя отсюда! Поняла, сука? Делай, что хочешь, звони, куда хочешь – но к утру пятьдесят штук должны быть здесь! – Он сдавил ей горло так, что вывалился язык.

В глазах у Татьяны потемнело. Колени предательски задрожали и подогнулись. Из последних сил она выдавила:

– Я верну двадцать тысяч. Больше у меня нет. Можете меня убить.

– И убью! – Он ткнул ей большим пальцем в солнечное сплетение, и она рухнула на пол. – Думаешь, рука дрогнет?

Едва отдышавшись, но ничего перед собой не видя, Татьяна встала на четвереньки и начала шарить вокруг руками, ища точку опоры. Мощные руки вновь сдавили ей горло и одним рывком поставили на ноги.

– Вспоминай, шлюха старая, кто может дать тебе бабки! Быстро вспоминай, пока я тебя на ремни резать не начал! – прошипел Константин над самым ухом. – Ну?! – Он прижал Татьяну к стене и дважды смачно плюнул ей в лицо. – Вспомнила?!

Татьяна машинально ухватилась за ручку утюга. И вдруг, не соображая, что делает, ударила Константина утюгом в лицо. Острый край утюга вошел в висок, точно нож в масло. Ярость в глазах Баргузина сменилась на удивленное выражение. Затем взгляд его как-то странно остекленел… Рука, сжимающая горло Татьяны, трижды дернулась – и повисла плетью. Константин покачнулся – и рухнул на пол. Дважды вздрогнул и затих. Халат распахнулся, и на свет божий явились тучные телеса.

Татьяна выронила утюг, осторожно, на цыпочках, обошла Константина и скользнула в прихожую. Захлопнув за собой дверь, она прижалась к ней спиной. Медленно опустилась на пол. В голове была лишь одна мысль: «Сейчас встанет, выбьет дверь и убьет. Убьет. Убьет».

Надо бы вызвать «Скорую»… Но телефон – в комнате, а при одной мысли о том, что туда надо зайти, становилось дурно, ноги отказывались повиноваться. Прошло довольно много времени, а из комнаты не доносилось ни звука. Татьяна, наконец, решилась приоткрыть дверь. В нос ударил мерзкий запах паленого мяса. «Утюг!» – промелькнула мысль. Она бросилась к розетке. Так и есть – утюг все время оставался включенным. Он упал Константину на грудь и, оставляя жуткие следы, сполз к гениталиям. Там тоже все было сожжено.

Татьяна выдернула вилку из розетки и бросилась в ванную, из последних сил сдерживая позывы к рвоте. Минут десять ее выворачивало наизнанку. Совершенно обессилев, она подползла к крану и включила воду. Долго и тщательно умывалась. Вымыла и вытерла утюг. Вернулась в комнату, стараясь не смотреть на пол. Повесила в гардероб выглаженный шелковый костюм. Взгляд упал на труп – и она опять стремглав бросилась в ванную.

Татьяна провела в ванной весь день, до вечера. То и дело мыла руки, несколько раз ополаскивала холодной водой пылающее лицо. Часами сидела вна табуретке в углу, сидела, ни о чем не думая и ничего не чувствуя.

Наконец неконтролируемые эмоции сменились раздумьями.

«Я – убийца, мое место – в тюрьме, – промелькнула первая мысль. – Я убила человека из-за денег… Нет, неправда. Не из-за денег! Я защищалась! Это он хотел меня убить! Я только защищалась!»

В том, что Константин привел бы свою угрозу в исполнение, Татьяна не сомневалась ни секунды: столько в его глазах было ненависти, злобы, желания убить, растоптать, уничтожить.

«Я только защищалась, – успокаивала она себя. – Он хотел меня убить. Он гораздо сильнее меня и легко мог это сделать. Я только защищалась. Я не виновата, что под руку попался именно утюг. Я была почти без сознания. Суд должен меня оправдать. Конечно, оправдает…»

Она уговаривала себя долго, тщательно подбирая аргументы в свою защиту, пока не поняла главное: суд может оправдать убийство, совершенное в пределах необходимой самообороны, но никогда не оправдает воровства. А воровство всплывет, в этом можно не сомневаться. Самый тупой следователь обязан будет задать себе вопрос: что могло до такой степени вывести из себя достаточно уравновешенного и очень самоуверенного бугая, что вынудило его поднять руку на беззащитную женщину? Если, конечно, она ни в чем не виновата… Если… С этого «если» все и начнется. «Где вы, Татьяна Павловна, нашли деньги на лечение сына? Дача? Да-да, конечно… Квартиру поменяли? Как трогательно… Маловато будет, гражданка Зотова. А вы, случаем, в карман к убиенному не заглядывали? Может, глубоко залезли, он и психанул? Вы бы, гражданочка, признались… Смягчает, знаете ли… Если суд узнает, что вы покойному были должны энную сумму иностранных дензнаков, ни один присяжный не поверит в необходимую самооборону. Так что, Зотова (даже „гражданку“ уже опустит), убийство – оно и есть убийство. И никаких „самооборон“. Признайтесь: денежку возвращать не хотели? Много взяли-то? Да вы рассказывайте, не стесняйтесь. Следователь – он как врач, ему врать нельзя. Хотите, чтобы я что-то доказал? Пожалуйста! Сейчас мы напишем сумму, необходимую на операцию, плюс – проживание вашего супруга в Земле Обетованной, минус – ваша дача, минус – доплата за ваш обмен. Полученная разница и будет ценой жизни господина Баргузова Никчемной жизни, дрянной – я с вами здесь полностью согласен. Но – жизни… Никто не давал вам права эту жизнь у него отнимать. Так что, Зотова, вот вам бумага, вот ручка – пишите. Что, рука дрожит? А за утюг хвататься – не дрожала?»

Стоп, Зотова, стоп. Ты случайно – совершенно случайно! – убила человека, который хотел убить тебя. А у тебя – сын. Муж, который без тебя мало на что способен. Ты заранее пытаешься обвинить себя в убийстве, которое вряд ли кто-нибудь сможет доказать. Не надо. Константин, по большому счету, сам виноват. Ты – жива. И Илюша жив. И Сергей. Надо жить. Надо искать выход. И не надо посыпать голову пеплом, не стоил он того.

Татьяна, насколько смогла, привела себя в порядок, оделась и прильнула к дверному глазку. Никого, Она выскользнула из квартиры, бесшумно закрыла дверь и, не вызывая лифта, спустилась по лестнице.

Дома, перед, сном, Татьяна внимательно посмотрела в зеркало. И увидела постаревшее, осунувшееся лицо малознакомой женщины. В уголках губ прорезались глубокие складки, волосы поблекли и обвисли. В глазах не было ни искорки, не было ничего, что свидетельствовало бы об интересе к жизни.

Глава 18

Милиционер Кулиев все так же строго смотрел на Максима – тем же взглядом он уже двадцать два года смотрел на всех, входящих в здание. Соседний плакат поведал Максиму сильно приукрашенную историю создания советской милиции, рассказал о ее огромном вкладе в дело построения развитого социализма на всей территории бывшего СССР. Были здесь подретушированные цековскими художниками плутоватые физиономии всяких шляхтичей, чухонцев и жмудинов, сделавших карьеру в стране победившего гегемона. Максим хмыкнул и невольно улыбнулся, прочитав подпорченный неумолимым временем текст «Морального кодекса советского милиционера». Когда-то он, молоденький курсант, наизусть заучивал эту красиво сформулированную ахинею. То были времена великих страстей и звонких фамилий: Щелоков, Чурбанов… Краса и гордость Советской милиции, столпы правопорядка – как его понимали члены живого уголка геронтолога, то бишь Политбюро предпоследнего созыва.

Петелин опаздывал уже на час. Максим изнывал от ожидания. Вчерашняя догадка и необходимость срочно с кем-то поделиться заставляли его поминутно оглядываться на входную дверь. Строгая сержантша из окошечка бюро пропусков пристально следила за всеми его перемещениями и что-то чиркала на листе бумаги. Максим заговорщически подмигнул ей, вызвав неодобрительное покачивание головы, и отвернулся, уставившись на план эвакуации в случае пожара. Сержантша напряглась, челюсть ее медленно выдвинулась, глаза, и без того не очень большие, превратились в крошечные щелки. Стало ясно, что в свое время она долго изучала «Моральный кодекс» в той его части, где говорилось о повышении бдительности.

– Максим? Серов? – Петелин был растрепан, глаза горели, пиджак (чудо!) – нараспашку, а галстук и вовсе отсутствовал. – Лялечка, милая, отметь-ка этому гражданину пропуск. Он ко мне.

Сержантша отложила в сторону лист бумаги, на котором был изображен мужчина, весьма похожий на Серова, и быстро выписала пропуск. Они поднялись в кабинет Петелина. За столом сидел рыжий лейтенант-«песняр» и напевал что-то очень лирическое в телефонную трубку, временами хихикая.

– Брысь, – вполголоса произнес Петелин.

Лейтенант, жалобно мяукнув, бросил трубку и тотчас исчез, как сквозь землю провалился.

Петелин положил на стол увесистую папку. Затем принялся выдвигать и задвигать ящики стола, выдерживая паузу, обязательную, как он, наверное, считал, в его работе. Через несколько минут он, наконец, поднял на Максима чистые, невинные глаза, в которых легко читался вопрос.

– Я знаю, кто убийца! – выпалил Максим.

Петелин со скучающим видом отвернулся к окну и, как бы между прочим, спросил:

– Чей?

– Генина, конечно, – удивился Максим. – Чей же еще?

Петелин утвердительно кивнул и пробормотал:

– Да, конечно… – Тяжело вздохнув, пробурчал: – Давай, выкладывай.

– Баргузов, – заявил Максим. Немного помолчав, собравшись с мыслями, он выложил все свои соображения по этому поводу.

Петелин молча слушал, глядя почему-то не на собеседника, а на толстую папку, которую принес с собой.

– Значит, Баргузов, – медленно проговорил он после долгой паузы. – Но это – только предположения, так? Время выйти из центра у него было. Время, чтобы уговорить Генина вызвать Кровеля, затем убить Генина и вернуться в центр – тоже. Мотивы – налицо. Все логично, но абсолютно бездоказательно. И кто, интересно, говорил за нею по телефону? Ты же сам слышал?

– Слышал, – поморщился Максим. – Слышал. Понимаешь, в чем дело… Тот разговор, из сауны… Разговор, абсолютно не баргузовский! Тихий, спокойный. Смирный такой. Бар так не разговаривает. Он же очень эмоционален. Орет, хохочет… Попрощавшись, тут же прекращает разговор. А тут… Одно и то же – полчаса. Все – на одной ноте. Запись это была, точно. Обманул он меня, как пацана. И потом, – Максим поднял руку, останавливая Петелина. – Он в то утро сбил ребенка, на Преображенской площади. Я точно знаю. Звонил приятелю в ГАИ, проверял.

– Да, уважаемый Максим Андреевич, – следователь неодобрительно покачал головой. – Превышаем мы свои полномочия, ох, превышаем… – Петелин опустил глаза, подумал и, быстро подняв голову и глядя на Максима, спросил: – А когда ты пришел к этим выводам? И – где?

– Вчера вечером, – пожат плечами тот. – Узнал о разбитой машине, обнаружил дверь – все и слепилось. Кое-что, конечно, проверил. Превысил, как ты говоришь, полномочия.

– Где? – настойчиво повторил Петелин. – Где ты был в это время?

– На работе, – удивился Максим. – В фитнесс-центре.

– Кто-нибудь может это подтвердить? То, что ты весь день был именно там?

– Конечно, – Максим внимательно смотрел на Петелина округлившимися глазами. – Клиенты. Банкиры. В мини-маркете, весь персонал. – Он повел головой влево-вправо и вкрадчиво спросил: – А что случилось? Почему это кто-то должен подтверждать?

– Случилось, – кивнул Петелин. – Именно – случилось… Видишь ли, Максим, – он встал, прошелся по кабинету. Опять сел. – Ни подтвердить, ни опровергнуть твою блестящую дедукцию мы не можем. Опоздал ты. На пару дней. Я только что с места происшествия. Убили твоего Баргузова. Сегодня утром домработница наткнулась на хладный труп. Не совсем, впрочем, хладный. В некоторых местах – наоборот. Какие-то орлы тщательно прогладили горячим утюжком те места, где побольнее, а потом – этим же утюгом – размозжили череп. Грамотно, прямо в висок. Утюжок, конечно, вымыли. И вообще, никаких отпечатков. Только Баргузова и домработницы. Так что, Максим, – закончил следователь, – твоя версия интересна только с точки зрения теории. История, так сказать, позднего озарения.

Лишь спустя минуту-другую Серов понял, что рот у него открыт, и сомкнул челюсти.

– Ты похож на леща, выброшенного на берег, – без улыбки заметил Петелин. – Отвык уже?

– Да уж, – протянул Максим, ощущая в голове космический вакуум. – И что? Есть какие-то версии, предположения?

– А что тут предполагать? Не домработницу же в этом обвинять, – Петелин невесело усмехнулся. – Пытки с утюгом… Тут все ясно – криминальные разборки. Денежки искали. – Он задумчиво схватил ладонью подбородок. – Почему-то не нашли. Мы-то нашли сразу. Целый, можно сказать, чемодан. А они – нет. Кстати, следов поиска вообще нет никаких. Ограничились одними пытками. А может быть, искали очень аккуратно.

– А как домработница? – спросил Максим.

– Вы что, знакомы? Милая интеллигентная женщина. Ужаснулась, конечно. Но истерики не было. Знаешь, что-то в ней есть. Порода. Эмоции – только в кругу близких. Дала показания, расписалась, я ее отвез домой. Потому, извини, и задержался.

– Ну дела, – протянул Максим. – Погоди, а что же теперь с Кровелем будет?

Петелин пожал плечами.

– Обвинение против него, согласись, и так хлипкое. Проверим все, что ты мне здесь нарисовал, и скорее всего отпустим. Может быть, твой родной УЭП заинтересуется денежками, которые мы нашли. Тогда они пусть им и занимаются. Ладно, мне пора. Давай пропуск.

На работу Максим приехал около полудня. Занял свое место, включил монитор и грустно усмехнулся: оправдываться за опоздание было не перед кем. Он быстро обошел все помещение, посмотрел журнал заказов, вычеркнул последний: «23.00 – Баргузов». Константин имел привычку записывать себя на месяц вперед, а потом, естественно, всегда об этом забывал. Или – времени не хватало.

Кира влетела неожиданно, ослепив Максима супермодным плащом и свежим, довольным видом.

– Максик, привет! Погоди минутку, сейчас разденусь – расскажу! Тьфу, тьфу, слава богу, свободна!

Когда через пару минут она вернулась, готовая к рассказу, Максим жестом усадил ее в кресло и попросил сначала выслушать его. Кира села, удивленно глядя на него.

– Константин убит, – Максим увидел моментально округлившиеся глаза и уточнил: – Вчера. У себя дома.

Кира вскочила, зашла зачем-то в банное отделение, вернулась, закурила, села и спросила враз осипшим голосом:

– Максик, родной, у тебя граммов пятьдесят коньячку не найдется? Что-то я никак не соображу…

– Найдется, – он разлил по рюмкам коньяк.

– Кто? – тихо спросила Кира. – За что – не спрашиваю. Было за что.

– Следователь говорит – криминальные разборки. Пытали сильно. Утюгом. Искали что-то.

– Допрыгался, – заключила Кира. – Думал: выше него – только звезды. Что же мы-то, совсем без руководства остались? Один – в тюрьме, двое – на кладбище. Три толстяка… Концовка-то – почти как у Оле-ши. Только посыл другой.

– Кровеля, наверное, скоро освободят, – предположил Максим. – Будет тебе руководитель, не переживай.

Кира подняла чуть поблескивающие от коньяка глаза:

– Он что, не убийца? Почему – освободят?

– Да вроде бы – не убийца, – поморщился Максим. – А тебе что, очень хотелось бы?

– Не знаю я, Макс, – тихо сказала Кира. – Не знаю, чего бы мне хотелось, а чего – нет. – В глазах ее вдруг засветились озорные огоньки. – А дачу-то я продала! Завтра получу в банке деньги – и к Зотовым, с повинной.

– К кому? – хрипло прокашлялся Максим. Сердце защемило так, что трудно стало дышать.

– Ну, к Таньке, – виновато уточнила Кира. – Ты же ее знаешь.

– Как? – тихо выдохнул он. – Как, ты сказала, ее фамилия?

– Зотова… – медленно выговорила Кира, удивленно глядя на него. – А что?

Максим не ответил, молча выпил, закурил. Повисла тягостная пауза.

– Так что у нее с сыном? – прервал молчание Максим.

– Под машину попал. Прямо на пешеходном переходе. А что?

– Погоди, погоди… А когда это случилось, помнишь?

Кира смотрела на него широко открытыми, непонимающими глазами.

– Давно. С полгода назад. Или, нет… Точно, перед майскими праздниками!

– В день, когда убили Петю Генина, – заключил Максим.

– Точно… – прошептала почему-то Кира. – А что, это как-то связано?

– Не знаю, Кирюша. Пока – не знаю. Очень может быть. Слушай, это ты устроила Татьяну к Бару?

– Ну я, – с некоторым вызовом ответила она. – А что? Разве это преступление?

– А вспомни – у тебя не было ощущения, что они знакомы? – глаза Максима горели, как у борзой, взявшей след. – Раньше? Или – что Татьяна очень хочет работать именно у Константина? Ну, давай, давай!

– Ты перегрелся, Макс, – недоверчиво покачала головой Кира. – Да я ее три месяца уговаривала! Еще до аварии!

– Фантасмагория какая-то, – пробормотал он, запустив пальцы в шевелюру. – Мистика… Чертовщина…

– Эй, Макс, – осторожно тронула его за рукав Кира. – С тобой все в порядке? Что произошло, ты можешь толком объяснить?

Он поднял на нее воспаленные глаза и невнятно пробурчал:

– Кирюша, ты ступай к себе, ладно? Мне тут подумать надо. Есть о чем.

Кира поднялась, сложила губки бантиком, недовольно дернула плечами и уплыла, оставив аромат французского парфюма, смешанного с коньяком-соотечественником.

Если это совпадение, – то дикое, неестественное, не укладывающееся ни в какие постулаты теории вероятности. В десятимиллионной Москве случайно устроиться на работу к человеку, сбившему твоего ребенка… Н-да… В такие совпадения Серов поверить не мог, весь его разум и жизненный опыт протестовал против этого. Что это было – жажда мести? Серов вспомнил Татьяну. Потом – картину убийства, описанную Петелиным. Голова пошла кругом. Совместить Татьяну с таким убийством было еще сложнее, чем поверить в самые невероятные совпадения. Еще вопрос: как она могла вычислить Константина? Никак…

Максим взял трубку, набрал номер. После второго гудка телефон рявкнул:

– Ну?!

– Алло! Добрый день!

– Чем это он добрый-то? – прокаркал голос из ночных кошмаров. – День как день, ничуть не лучше любого другого…

– Простите, – смешался Максим. – Могу ли я попросить Татьяну Павловну?

– Можешь, милок, – неприятно хохотнул голос. – Проси, пока мужа нет, – и куда-то громко, как в рупор: – Эй, соседка! Тебя хочет усатый корнет!

– Слушаю вас, – взяла трубку Татьяна.

– Здравствуйте, Татьяна Павловна. Это Максим, из фитнесс-центра.

– Здравствуйте, Максим, – голос звучал тихо.

– Нам надо срочно встретиться и поговорить. Не возражаете, если я подъеду?

– Да нет… – Татьяна явно раздумывала. – А о чем, собственно, нам с вами говорить?

– О многом, Татьяна Павловна, о многом. Есть вопросы, о которых я не хотел бы беседовать по телефону.

– Хорошо, запишите адрес, – она продиктовала. – И все-таки, я хотела бы поконкретнее узнать предмет беседы.

– Жизнь, Татьяна Павловна. Сложная, запутанная жизнь. Об Илюшке, об аварии. О вещах приятных, например, о деньгах на операцию сына. О вещах неприятных – о Константине и его нелепой смерти. Словом, о преступлении и неизбежном наказании за него. Я думаю, вы меня понимаете…

Татьяна неожиданно отключилась, а Максим нерешительно вертел в руках трубку, соображая, не ляпнул ли чего лишнего. Не обидел ли…