Текст книги "Я — убийца"

Автор книги: Андрей Стрельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Глава 3

Щелкнул замок, и прихожая наполнилась пыхтеньем и голосами:

– Мамуль, завтрак готов?

Татьяна тщательно смазала мармеладом последний тостик и положила его на блюдо.

– Готов, спортсмены, готов. Бегом под душ – и за стол. – Она включила под кофеваркой огонь, расставила на стол тарелки, поставила сахарницу и масленку. Взгляд упал на пустую солонку. – Папочка! Ты можешь пока не разуваться. Соли нет абсолютно. Пока ты весь такой спортивный, сгоняй-ка в гастроном. Две пачки – домой, одну – на дачу.

– Чур, я с папой! – Илюшка уселся прямо на пол и начал надевать кроссовки.

– Ты бы лучше пока принял душ и почистил зубы. Папа вернется через пять минут.

– Ну, мам… – заныл Илюшка. – Папа как раз закончит про племя вако. А то я их от сиу не отличаю…

– Тогда, конечно… Просто не представляю, как ты мог жить до сих пор, не отличая вако от сиу. Только быстренько, а то кофе остынет.

Татьяна вышла на балкон. Сергей с Илюшкой – в спортивных костюмах одного цвета – пересекали двор и весело о чем-то болтали. Она проводила их взглядом до самого угла, еще раз удивившись: как вырос Илюшка за последний год… Высокий и очень ладно скроенный, он выглядел значительно старше своих восьми лет. Она подумала о том, что лучше быть толстой и бедной, но счастливой, чем такой, как Кира – богатой, но одинокой. И лучше за малые деньги заниматься любимым делом, чем за большие – тем, от чего тебя тошнит.

День выдался солнечным и теплым, и настроение было соответствующим. Темные подтеки на стенах соседней пятиэтажки еще напоминали о прошедших апрельских дождях, а дворники в оранжево-зеленой униформе уже суетливо готовились к грядущим майским грозам.

Татьяна с детства любила эти две чудесные недели, обозначая их в старорежимном стиле – от ленинского субботника до Дня Победы. Раньше Москва в эти дни поражала чистотой. Сейчас, после отмены субботников, чистоты поубавилось, зато она, чистота, стала величиной почти постоянной. «Не все плохо в моем Отечестве», – с улыбкой подумала Татьяна. Еще бы Илюшку устроить на лето в какой-нибудь лагерь… Дорого, конечно, но – что сейчас дешево? И что может быть дороже здоровья единственного сына?

– Здрасьте, теть Тань! А Илья дома?

Татьяна посмотрела вниз и увидела Димку. Низенький карапуз, стриженный ежиком, хитро щурился на нее, покачивая висящими через плечо роликовыми коньками.

– Он в магазине. Но гулять сегодня не пойдет. Они с папой на дачу сейчас едут.

– Понятно, – разочарованно протянул карапуз. – До свидания, теть Тань. – Он медленно побрел через двор.

Навстречу ему шла соседка, тетя Даша. Шла, понуро опустив плечи. Татьяна дождалась, когда она поднимет голову, и приветливо помахала ей. Тетя Даша, не ответив, опять съежилась и медленно вошла в подъезд. «Странно, – отметила про себя Татьяна. – Кажется, я ее ничем не обидели. А сумка у нее – точь-в-точь наша, наверное, тоже на Черкизовском купила. Интересно, зачем тете Даше пляжная сумка?»

Мысли Татьяны переключились на пляжную тему. Было бы здорово втроем съездить летом на море. У Сережи есть в Голубицкой приятель. Если бы удалось уговорить Сережу с ним связаться, им бы пришлось потратиться только на дорогу. Ну, еще на питание, но летом в Краснодарском крае все дешево, денег понадобится немного. Если бы еще Сережин гранд – все вопросы отпали бы. Но и без гранда есть о чем поговорить.

Цель-то какая – две-три недели на берегу моря, на свежих овощах и фруктах, на парном молоке и живой рыбке! Илюшке радости – на весь следующий год. И Сергею польза. «Да и мне», – заключила Татьяна, похлопав себя по крутым бедрам.

Звонок в дверь отвлек ее от летних грез. На пороге стояла тетя Даша и молча рассматривала половик. «Ну и видок у нее, – подумала Татьяна, здороваясь. – Прямо чаша, полная скорби».

– Тетя Даша, что случилось? Чем вы так опечалены?

Тетя Даша подняла полные слез глаза и протянула ей сумку.

– Что это? – с недоумением спросила Татьяна.

– Соль… – с трудом выдавила соседка, и из глаз ее брызнули слезы.

– Ну-ка, ну-ка, заходите, тетя Даша, заходите, – засуетилась Татьяна. Расскажите, что у вас произошло.

– Ничего, Танюша… – Соседка топталась у порога, настойчиво протягивая ей сумку. – У меня – ничего. – И сквозь всхлипывания добавила: – Твоя соль…

– Да нет, тетя Даша. – Татьяна погладила соседку по плечу, пытаясь успокоить. – Спасибо, мне сейчас мои мальчишки принесут.

– Не принесут, Танюша… – Соседка бросила сумку на пол и уткнулась своим птичьим личиком в грудь женщины.

И тут до Татьяны стало доходить… Сквозь причитания соседки она с трудом разбирала: Илюшенька… Машина… «Скорая помощь»…

Мир потемнел – и исчез. Машинально продолжая поглаживать соседку по плечу, Татьяна медленно сползла по дверному косяку. Перед глазами вспыхивали разноцветные огни, дышать стало невозможно – да и не хотелось. Сквозь густую черноту пробивались чьи-то голоса, но она совершенно не улавливала слов. Резкий запах нашатыря вывел ее из оцепенения. Звуки вокруг начали складываться в слова. Чьи-то тоненькие пальцы затолкали под язык таблетку. Она попробовала подняться, но ватные ноги не слушались.

– Где они? Что с ними?

– Ага, приходит в себя, – раздался откуда-то сверху голос тети Даши. – Володя, беги в гараж, подгоняй машину. Надо ехать и больницу.

– Что с ними?!

– Успокойся, милая, успокойся… С Сережей – ничего. А вот с Илюшкой – плохо. Под машину попал. Но «Скорая» приехала сразу. Сережа с ним поехал. И мы сейчас – туда же. Там все и узнаем. – Соседка помогла ей подняться, подвела к креслу. – Ты только держись, девонька. Тебе теперь много сил потребуется.

В приемном отделении Института Склифосовского царило оживление. На все просьбы тети Даши отвечали коротко: «Извините, придет врач – все расскажет. Майские праздники – бытовухи много». То и дело подъезжали реанимобили, и кровати на колесиках увозили в разные стороны накрытых простынями людей.

Татьяна сидела и неудобном кресле и не шевелилась. Не было ни мыслей, ни слез. Сначала она попыталась было выяснить, где Сергей, по потом и это перестало ее интересовать. Хотелось закрыть глаза и загнуть, а проснуться вчера вечером. Или – совсем не просыпаться… Тяжелое, темное, вязкое предчувствие беды сковывало все ее существо, жестко ограничивая движения, мысли, эмоции. Словно защитный барьер отгородил ее от реальности, не позволяя расходовать нервную энергию.

По коридору шел Сергей, глядя прямо перед собой пустыми глазами. Поверх спортивного костюма на плечи был накинут белый халат. Сопровождавший Сергея врач говорил ему что-то бархатным баритоном, при этом скупо жестикулировал.

– Извините, доктор. – Сергей, направился к Татьяне.

– Что? – поднявшись ему навстречу, выдохнула она.

И столько было в этом вопросе боли и надежды, что Сергей не выдержал, всхлипнул, закашлялся, пытаясь пробить комок, подступивший к горлу. Он обнял жену за плечи и подвел к окну. Долго не мог заговорить. Наконец рассказал:

– Плохо, Танюша. Очень плохо. Повреждены позвоночник и затылочная кость. Это – самые серьезные травмы. А еще руки, ноги и ребра. Его уже готовят к операции. Хирург-травматолог – на месте, с минуты на минуту ждут нейрохирурга.

– Я советую вам обоим ехать домой и отдохнуть. Операция продлится не менее четырех-пяти часов. – Перед ними стоял высокий мужчина с короткой бородкой, в очках с толстыми линзами и в черепаховой оправе, в темном хирургическом фартуке и колпаке. – Собственно, это не одна операция, а четыре одновременно. Потом – двенадцать-шестнадцать часов глубокого сна, затем – множество анализов. Что-то более-менее конкретное я смогу сказать, только когда будут готовы результаты первичных анализов. Да, простите. Юрий Лившиц, нейрохирург. Оставьте ваш домашний телефон, я позвоню сразу после операции, сообщу, как она прошла.

– Доктор, почему? Я не хочу домой, – бесцветным голосом проговорила Татьяна. – Я должна быть здесь, рядом с сыном. – И, повернувшись к мужу, спросила: – Как это могло случиться, Сережа? Где ты был?

В невидящих глазах Сергея сверкнула первобытная ненависть. Он помотал головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.

– Мы переходили дорогу на зеленый свет. Илюша шел буквально в полуметре впереди меня. Когда включился красный, он первый добежал до островка безопасности. Я и нее остальные – мы не успели. Это нас и спасло. – Сергей обхватил голову; руками и отвернулся к окну. Голос его звучал глухо, как будто он рассказывал это самому себе. – Этот гад летел на огромной скорости по встречной полосе. Он даже не тормозил. Илюху – бампером, и – еще быстрее – дальше. – По впалым щекам Сергея катились слезы. Голос дрожал. – Потом… Я плохо помню… Откуда-то подъехала «Скорая». Я сел рядом с Илюхой…

Несколько минут они молчали. Потом Лившиц спросил:

– Вы не запомнили водителя? Марку машины? Номер? Хотя бы цвет?

– Разве это важно? – прошептал Сергей. – Впрочем, какая-то темная, темно-бордовая… Номер – нет, номер не помню…: А в марках я не разбираюсь…

– Все, друзья. Пора. – Лившиц посмотрел на настенные часы. – Конечно, вы можете ждать и здесь.

– Спасибо, доктор. Мы останемся здесь. – Татьяна инстинктивно схватила его за руку. – Удачи вам, доктор…

– Всем нам удачи. – Врач кивнул каким-то своим мыслям и направился к лифту.

Проводив его взглядом, Сергей решительно усадил Татьяну в единственное кресло. Потом вышел из здания, присел на ступеньку и закурил, приготовившись к бесконечному ожиданию.

Глава 4

После ухода следователя они еще долго сидели в Костином кабинете, молча переваривая случившееся. Первым тишину нарушил Костя. Истребив пятую подряд сигарету, он тихо проговорил:

– Ты клиентов обзвонил? Надо бы отменить все заказы до похорон.

– Обзвонил всех. На автоответчик записал, что центр закрыт до четверга, – ответил Максим.

Они помолчали еще минут пять. Максим тяжело поднялся, сходил в свою конторку, принес водку, закуску, стаканы. Костя молча разлил. Они выпили. Разлили по второй. В этот момент хлопнула входная дверь, и в кабинет вихрем влетела растрепанная Кира.

– Что случилось, господа? Ни черта я не поняла. Почему центр закрыт до четверга? И зачем я понадобилась вам в субботу?

Максим опустил глаза и пробормотал:

– Принеси-ка себе стакан и присядь. Сейчас все расскажем.

– Да не буду я с вами пьянствовать. Я водку терпеть не могу! – возмутилась Кира. Стакан, тем не менее, принесла. – Что это? – уставилась она на полный стакан водки, накрытый хлебом. – Что это значит?

– Петьку убили, – тихо сказал Костя. – Сегодня утром.

– Как? Кто? – Уголки ее губ опустились, и сразу стало ясно, что. Кире не двадцать пять. – За что?

– За деньги, наверное, – пожал плечами Костя. – За что же еще убивают? Как у тебя, кстати, с алиби? Следователь считает тебя главной подозреваемой.

– Меня? – Челюсть у Киры отвисла; густо напудренное лицо стало похожим на бухарскую дыню. – Он что, дурак? Я весь день была у друзей на даче, в Кратово. Двадцать человек подтвердить могут.

– Не обращай внимания, Кирюша, – пробормотал, не отрывая глаз от стола, Максим. – Это Костя неуклюже шутит. Нервы, стресс, сама понимаешь… Это ничего, пройдет. Ты выпей, Петра помяни…

Кира залпом ухнула полстакана, зажмурилась и покраснела. Отдышавшись, спросила:

– Так что все-таки произошло? Может мне кто-нибудь толком объяснить?

Костя хотел что-то сказать, но промолчал. Выпил и кивнул Максиму. Тот провел ладонью по лицу, сморщил лоб и заговорил:

– Утром кто-то из Петькиных соседей позвонил в милицию и сообщил, что у него и квартире что-то происходит. Приехали менты и взяли под руки Вову Кровеля, потного и трясущегося. На полу, с двумя дырки ми в голове, лежал Петр, а рядом – пистолетик, которым эти дыры проделали.

– Так что же получается: это Вова его? – в растерянности пробормотала Кира.

– Получается, так. – Максим развел руками. – Кровель, конечно, в отказе. Говорит: ему Петька позвонил на мобильный, срочно потребовал приехать. Он прилетел на всех парах, а Петька лежит. И пистолет – рядом. Пока он эту картину созерцал, менты и навалились. Утверждает, что его подставили.

– Как же… – Кира тупо смотрела на полный стакан. – Как же так..? Есть же какие-то отпечатки пальцев, экспертиза… Не мог же Вовка его, в самом-то деле…

– О таких деталях следователь с нами не говорил, – усмехнулся Максим и поморщился. Нога болела сильнее обычного. Он встал, прохромал через весь кабинет и уставился в окно. – Тебя, кстати, он завтра тоже вызовет. Так что будь готова.

– А о чем мне с ним говорить? – пробурчала Кира.

– Будешь просто отвечать на вопросы, и ничего страшного не случится, – веско заметил Константин. – Главное – правда, только правда и ничего, кроме правды. И не кокетничай с ним, он при исполнении…

– Учту, – кивнула Кира. – А сами-то вы что об этом думаете?

Максим пожал плечами. Костя недобро ухмыльнулся.

– Гнус он, этот твой Володя, – процедил он сквозь зубы. – Его из грязи в князи подняли, от наркоты вылечили, а он… Знаете, где его Петька нашел? – Костя посмотрел на свои кулачищи и, не дождавшись ответа, продолжал: – На Преображенском рынке просроченное пиво продавал, козел. Дурью приторговывал. Менты его за пиво повязали, а при обыске палатки нашли анашу. Петька его еле отмазал. Условно два года влепили, а могли бы лет пять общего режима повесить. Я Петру еще тогда сказал: мутный он, твой Володя. И фамилия у него жидовская. А Петя же доверчивый. В долю его взял, как приличного. И вот – результат. Ладно. – Константин шлепнул ладонью по столу так, что стаканы подпрыгнули. – Макс, не в службу, а в дружбу – вызови такси. Тошно.

– Ты что, не на машине? – удивился Максим и вспомнил: точно, стоянка перед центром с утра была пустой.

– Какая машина! – Костя скривился. – Видел же, какой я прибыл. Шевелиться не мог.

– Хорошо, – кивнул Максим и вышел. Через несколько минут вернулся. – Сделано. Скоро будет у подъезда. Кстати, – заметил он, – надо бы деньжат, на похороны. Венки, ленточки, поминки. Сам понимаешь…

– С бабками, уважаемые, мы все пролетаем, – проворчал Костя. – Весь общак центра был у Петьки дома. Забрал его Кровель, не забрал – неизвестно. Ясно, что теперь все наши денежки вместе с протоколом находятся где-нибудь на Петровке. Так что на похороны будем скидываться из своих, кровных. Вопросы есть?

– А много там было-то? – шепотом спросила Кира.

– Много будешь знать – замуж выйти не успеешь, – отрезал Костя. – Сама прикинь, голова-то есть. Три года работы центра, плюс доли на двух рынках. Сто лет роскошной жизни на Багамах…

Глава 5

– Да, Кирюша, так каждый день. Хорошо еще, больница рядом. В Склифе-то к нему не пускали, а теперь – наоборот. – Татьяна посмотрела на часы и поморщилась. – Нет, с работы я, конечно, уволилась. Деньги? А что – деньги? Дачу продадим – вот и деньги. Ты? У тебя что, есть такие деньги? Половина? Завтра? А остальное? Не знаю, Кирюша… Если только в течение месяца… Ладно, Кира, извини, мне к Илюшке пора. Да, завтра вечером приедешь – поговорим. Без Сережи я такие вопросы решать не берусь. Хорошо. Пока.

Татьяна повесила трубку и бессильно опустилась на стул. Дни проходили бесконечной серой чередой, и она давно потеряла им счет. Ежедневное стояние в очередях за диетпитанием, душный вонючий транспорт, кладбищенский покой больничной палаты. Смена белья, легкий массаж худого, неподвижного тела, тяжелое, через силу, кормление. Беседы с врачами, стыдливо прячущими глаза и бормочущими что-то о сложном экономическом положении медицины, об отсутствии квалифицированного младшего медперсонала, о дороговизне импортных лекарств.

Один Юра Лившиц не сдается. Рассылает результаты анализов и снимки своим бесчисленным родственникам во все концы земного шара, консультируется с какими-то светилами, ежедневно что-то проверяет и перепроверяет. Но когда речь заходит о конкретной цене за операцию, чтобы вернуть Илюшке хотя бы речь, он, смущаясь, уходит от ответа и ворчит что-то вроде:

«Ничего, я еще в несколько мест позвоню. Может, там будет подешевле».

А вечером, когда Илюшка засыпает, – все сначала: грязный троллейбус с засаленными поручнями, стирка, глажка. Несколько часов липкого тяжелого сна, прерываемого постоянным кошмаром: прямо на нее, на огромной скорости, несется кроваво-красный лимузин. Она хочет крикнуть – и не может, связанная кем-то по рукам и ногам. Во рту – сухой твердый кляп. И только открытые, полные ужаса глаза фиксируют неотвратимо надвигающуюся массивную хромированную решетку со звездой посередине. Она встает, идет на балкон, выкуривает две сигареты подряд – со студенчества не курила – и опять проваливается в душную бездну сна.

Сергей, постаревший за эти четыре месяца на добрый десяток лет, заменяет ее в больнице на выходные. Улыбаться он, кажется, разучился окончательно.

Следователь, поначалу рьяно взявшийся выискивать и расспрашивать свидетелей происшествия, молчит уже второй месяц. Скорее всего никто и никогда эту машину уже не найдет.

Татьяна встала, побросала в сумку чистое Илюшкино белье, сок, пюре. Захлопнула дверь и вышла в дождливое августовское московское утро.

– Привет, старики. Как Илюшка? Сдвиги есть? – Кира стояла посреди комнаты, соображая, куда бросить сумку и куда потом сесть.

– Привет. Присаживайся. – Сергей просто сбросил на пол ворох белья и одернул на кресле покрывало.

– Пойдемте на балкон, покурим. Три часа уже не курила. – Кира поковырялась в сумке и извлекла пачку «Парламента».

– Кури здесь. – Татьяна тщательно протерла пепельницу и поставила ее на журнальный столик перед Кирой. – Это мы при Илюшке только на балконе баловались, а теперь – все равно.

Кира глубоко затянулась, и на лице ее ясно читалось блаженство. Тотчас спохватившись, – не ко времени выражать удовольствие, – состроила озабоченную мину и поинтересовалась:

– Так что с Илюшкой? Может, помощь какая нужна? В хорошую больницу устроить – раз плюнуть! Не бесплатно, конечно, но – вполне приемлемо.

– Нет, Кирюша, спасибо. – Татьяне не терпелось перейти к делу. – С больницей мы сами разберемся. Что насчет дачи? Не передумала?

– Ну о чем ты?.. – Кира широким жестом достала из сумочки толстую пачку долларов в банковских упаковках. – Здесь на дне тысячи больше половины. Считайте. Все, что удалось пока собрать.

Татьяна с Сергеем в смущении переглянулись. Считать никто не решался – друзья все-таки. С другой стороны – деньги, конечно, сумасшедшие.

– Да неудобно, Кирюша. – Сергей смотрел на деньги с каким-то странным выражением. – Без оформления, без бумаг…

– Вот завтра-послезавтра и оформим. Свои ведь люди. Что же я вам, не доверяю? А недельки через две после оформления и остальные соберу. Под бумажку-то их легче будет найти.

– Ну, с оформлением никаких проблем не будет, – в задумчивости пробормотал Сергей. – Только, Кира, я тебя очень прошу: не задерживай с оставшейся суммой. Возможно, через неделю-другую Лившиц все-таки решит вопрос с операцией.

– О! Кстати, насчет Лившица. – Кира уселась поудобнее и закурила следующую сигарету. – Я тут по своим каналам навела о нем справки. Интересная картина получается. Его отец, знаменитый в прошлом нейрохирург, дернул в Штаты еще в семидесятых. Сейчас уже не практикует, но заведует кафедрой где-то на Среднем Западе. Есть еще четыре брата, по ним можно географию учить: один – в Австралии, двое – в Штатах, еще один – в Израиле. И все – нейрохирурги. А вот наш Юрий Львович наотрез отказывается уезжать куда бы то ни было. Жена с ним развелась и увезла ребенка в Израиль. А он – никак. Родину, что ли, боится предать?

– Что же удивительного в том, что человек хочет жить и работать в своей стране? – осторожно поинтересовался Сергей. – Я, например, тоже никуда не хочу.

– Так ты-то – Зотов, Сереженька! А он – Лившиц! Говорят, между прочим, что хирург – от Бога. В Штатах миллионером был бы! А здесь так в Склифе и загнется. Или в своей однокомнатной конуре в Южном Бутове.

– А ты знаешь, Кира, сколько ондля нас делает? – Сергей закурил, подошел к окну и долго смотрел на освещенную двумя тусклыми фонарями лужу, в которую превратился их двор. – Иногда, вопреки всему, мне кажется, что Россия – самая светлая в мире страна. Только здесь могут рождаться Юры Лившицы, люди, обладающие… каким-то внутренним светом. Рано или поздно именно к этому свету потянется лучшая часть населения. Хорошо, что они не уезжают. Без них будет темно.

– Эка ты, брат, в поэзию ударился. – Кира, захлопав ресницами, уставилась на педантичного сухаря Сережу, она не узнавала его. – Я-то просто подводила к тому, чтобы вы познакомили его с одинокой состоятельной и самостоятельной девушкой среднего возраста. На предмет возможного совместного ведения хозяйства, а ты во-он куда…

– У тебя, Кира, как я вижу, очередной ниток матримониальной программы. – Сергей грустно улыбнулся. – Только с Лившицем, боюсь, тебе ничего не светит. Он живет работой. Тебя же это не устроит.

– Это точно. – Кира по-кошачьи потянулась, сладко зевнув. – Это все лирика. Вы мне скажите: денег за дачу на операцию хватит?

Татьяна пожала плечами и вопросительно посмотрела на Сергея. Тот почесал в затылке.

– Должно… Все зависит от того, как она пройдет. Если понадобится длительная реабилитация, может не хватить.

– И что будете делать? – Кира переводила взгляд с Сергея на Татьяну и обратно. – Жить-то на что будете?

– Сережин гранд… – начала было Татьяна, но Кира ее перебила.

– Эти песни мы уже слышали. – поморщилась она. – А что-нибудь поконкретнее?

Сергей, насупившись, смотрел в окно. Татьяна, смущенно улыбнувшись, развела руками.

– Понятно, – Кира с решительным видом затушила сигарету. – Мое предложение, Танюха, остается в силе. У меня больше нет подруги, которой я доверяла бы на все сто.

Татьяна украдкой глянула на Сергея, который демонстративно отвернулся, делая вид, что ничего не слышит.

– А что там надо делать, Кирюш?

– То же самое, что делаешь дома, только за деньги. Квартира у этого мужика упакована по классу «люкс». Все существующие в природе электроприборы и машинки – стиральная, гладильная, посудомоечная – присутствуют. Мужик одинокий, баб в дом не водит, так что ничего смертельного. Сделаешь одну генеральную уборку, а потом будешь приходить раз в неделю – пыль смахивать. Ну, конечно, носки-рубашки постирать-погладить, ужин приготовить. На продукты и химчистку денег он будет давать – баксов пятьсот-шестьсот в месяц. Не поленишься дойти до рынка, купить продукты там, а не в супермаркете, все сэкономленное – твое.

– А чем он занимается, этот барон? – презрительно усмехнулся Сергей.

– Почему барон? – пожала плечами Кира. – Хотя, может, и барон. Во всяком случае, деньгами упакован по самые ресницы. Он наш директор. А чем еще занимается – да кто их сейчас разберет? Коммерсант, из новых.

– Бандит, что ли?

– Бандитом, Сережа, человека может назвать только суд. А мы пока можем называть его так: специалист по распределению денежных потоков.

Таня обреченно вздохнула, глядя на мужа. Неуверенно пробормотала:

– Пять лет университета, три года аспирантуры, еще два года – защита диссертации. Несколько серьезных научных работ. И вот – достойный венец карьеры: домохозяйка у криминального авторитета. Да…

– У меня, Танюша, почти такой же путь. Только аспирантуру бросила на второй год, о чем очень жалею. Надо было сразу.

– Погодите-ка. – Сергей в возбуждении прошелся по комнате. Глаза его горели, даже сама походка выражала негодование. – Вы тут все о науке толкуете, а ведь дело даже не в этом! Об элементарном чувстве собственного достоинства вы подумали? Об Илюшкиной психике вы подумали? После операции он заговорит – я в этом абсолютно уверен! – и кто-нибудь спросит его: «Мальчик, а кто твоя мама?» – Что он должен отвечать? «Да так, носки стирает бандиту». Об этом надо думать!

Татьяна долго наблюдала за мужем, наблюдала с каким-то странным выражением, И вдруг заявила:

– Хорошо, Кира. Я согласна. Завтра выхожу на работу. – И, обращаясь к Сергею, бросила:

– Чтобы Илюша сказал это, нужна операция. Ты сможешь ее оплатить из своего оклада-жалованья?