Текст книги "Я - Товарищ Сталин 2 (СИ)"

Автор книги: Андрей Цуцаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Каганович заговорил.

– Иосиф, заговор – дело троцкистов и иностранцев. Мы должны создать показательные процессы над врагами народа, чтобы другим было неповадно. Я считаю, что мы и так сильно затянули с решительными действиями против врагов. Они почувствовали свою безнаказанность и неуязвимость, да к тому же спелись с западными разведками. Нам нужна чистка сверх донизу и не просто исключение из партии, нужны серьезные меры, аресты, конфискации, расстрелы.

Сергей прервал его: – Лазарь! Меры мы примем. Никто не уйдет от ответственности, особенно, если найдутся их связи с иностранными разведками. Но подожди с жесткими мерами. Мы будем все делать законно, со следствием и уликами, чтобы невиновные не попали под нашу метлу.

Следующим заговорил Жданов:

– Иосиф, чистка нужна, но нам надо не допустить паники. После слухов о покушении на Кирова обстановка в партии и так нервозная. Но я хочу сказать еще вот что: Сергей Миронович не дорабатывает. Ленинград превратился в город оппозиции и заговорщиков. Я считаю, что надо лучше контролировать вверенный тебе участок работы. Делать это совместно с ОГПУ. Думаю, что мы должны послать из Москвы комиссию, чтобы посмотреть на месте как все обстоит и принять меры. Действовать совместно с ОГПУ. Если позволишь, я готов выехать лично и возглавить комиссию.

Сергей кивнул: – Езжай. Я скажу Ежову чтобы выделил людей. Пусть поедут, проверят работу Кирова и ленинградских чекистов, почему так все запустили. Комиссию в Ленинград ставлю под твой контроль. Доложи мне потом сразу же.

Шверник выступил последним.

– Иосиф, на некоторых заводах скоро возобновятся забастовки, как было раньше. Рабочие требуют хлеба и улучшенных условий труда и отдыха. Я считаю, надо не только требовать, но и давать людям пряник. Нужно найти средства и поднять зарплаты на 10%, пусть люди увидят, что их слышат. Нужны так же агитаторы на заводы, которые смогут рассказать людям о ситуации в стране так, чтобы люди их слушали, а не помидорами закидали.

Сергей согласился: – Забастовки гаси обещаниями улучшения условий. Зарплату мы повысим. Агитаторов собери самых лучших. Рабочие должны знать, что они основа нашей страны. Но не позволяй всяким смутьянам манипулировать нами. Вместе с ОГПУ проверяй активистов, нет ли среди них лояльно настроенных к оппозиции. Доложи, как справишься. Но не затягивай!

Заседание окончилось. Соратники вышли. Сергей смотрел на карту Европы, понимая, что время уходит.

Глава 3

Москва, март 1935 года

Сергей стоял у окна своего кремлёвского кабинета, глядя на Красную площадь, покрытую тонким слоем мартовского снега. Холодный ветер гнал снежинки по брусчатке, где редкие прохожие, кутаясь в пальто, спешили по своим делам. Фонари отбрасывали тусклые пятна света, и Москва казалась замершей, словно предчувствуя бурю. На столе перед Сергеем громоздились документы: шифровки ОГПУ, телеграммы от Литвинова из Женевы, отчёты Молотова о переговорах с японцами и американцами, доклады Тухачевского о реформах армии. Огромная карта Азии занимала половину стола, её края загнулись от частого использования. Красная линия, обозначающая Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД), тянулась через Маньчжурию, напоминая о новой угрозе с востока.

Япония, захватившая Маньчжурию в 1931 году, и создавшая марионеточное государство Маньчжоу-го, теперь требовала передачи КВЖД. Это был не просто экономический вопрос – контроль над дорогой означал стратегическое господство в регионе, возможность перерезать связь между Сибирью и Владивостоком. На западе нацистская Германия наращивала военную мощь, а внутри страны зрели заговоры, подпитываемые троцкистами и, возможно, иностранными агентами. Сергей знал из своего прошлого, что 1935 год был переломным: репрессии набирали силу, дипломатические альянсы трещали по швам и были ненадежными, а мир, на всех парах, катился к войне. Но он был полон решимости изменить ход истории.

Он вызвал Вячеслава Молотова, Николая Ежова и Михаила Тухачевского, чтобы обсудить внешние и внутренние угрозы. Каждый шаг должен быть точным, как ход в шахматной партии, где ставкой была судьба страны и миллионов людей.

Вячеслав Молотов вошёл в кабинет, его чёрное пальто было припорошено снегом. В руках он держал потрёпанный кожаный портфель, набитый телеграммами и отчётами. Его лицо, обрамлённое тонкими очками, выражало усталость, но голос оставался твёрдым. Он положил портфель на стол, щёлкнул замками и начал доклад.

– Иосиф Виссарионович, японцы перешли все границы. Их посол Хирота Коки вчера предъявил ультиматум: передать КВЖД Маньчжоу-го за 140 миллионов иен, плюс он требует концессии на рыболовство у Камчатки и Сахалина. Они угрожают усилить военное присутствие в Маньчжурии, если мы откажемся. Наши агенты в Харбине подтверждают: у японцев в регионе 200 тысяч солдат, 300 самолётов и 2000 танков, с планами нарастить силы. Квантунская армия ищет повод для эскалации – возможно, нападение на пограничный пост или диверсия на железной дороге. Они также давят на Китай, чтобы вытеснить нас из Монголии и Синьцзяна, ослабляя наше влияние в Азии.

Молотов вытащил из портфеля шифровку ОГПУ, напечатанную на тонкой бумаге.

– Наши люди в Токио сообщают, что Хирота встречался с немецким атташе, обсуждая антисоветский альянс. Японцы знают, что мы заняты Германией и Польшей, и пользуются этим. В Харбине замечены контакты японских офицеров с белоэмигрантами – возможно, они готовят саботаж на КВЖД. Один из наших агентов, внедрённый в Маньчжоу-го под видом торговца, перехватил разговор о плане «Тигр»: взрыв моста на дороге для обвинения СССР в провокации.

Он перешёл к американскому направлению, его тон стал осторожнее.

– По США: посол Уильям Буллит считает японскую угрозу второстепенной. Он повторяет: «Гитлер – главная опасность европейцев, а Токио – это азиатская проблема». Но банкир Джеймс Уорбург через связи с Фордом готов сотрудничать. Сенатор Джон Гарнер, с которым Литвинов встречался в Вашингтоне, намекает на более тесное сотрудничество, но он запросил данные о наших гарнизонах на Дальнем Востоке. Это неприкрытая разведка, я отверг его требование. Гарнер связан с техасскими нефтяными магнатами, что может быть рычагом для совместной разработки нефти на наших просторах, но что касается военной составляющей, я не вижу заинтересованности американцев в союзе с нами.

Молотов сделал паузу, поправил очки и продолжил. – Мой план такой: организовать встречу с Хиротой в Москве через две недели. Мы затянем переговоры, предложим рыболовные концессии, торговлю лесом и углём, но КВЖД не отдадим. Одновременно нужно давить на американцев через Уорбурга и Гарнера, чтобы они поддержали анти-японский пакт. Если Япония устроит провокацию, США могут увидеть в нас союзника против Токио – ведь их торговые пути в Тихом океане под угрозой. В Лиге Наций я предлагаю доработать нашу резолюцию: осудить оккупацию Маньчжурии и потребовать санкции на поставки нефти, стали и химикатов в Японию. Это покажет миру их агрессию и выиграет нам время.

Сергей постучал пальцами по карте, его взгляд остановился на красной линии КВЖД. Железная дорога была не просто инфраструктурой – это был стратегический хребет, связывающий Сибирь с Тихим океаном. Уступить японцам означало потерять контроль над регионом, ослабить Монголию и открыть путь к Владивостоку. Но война с Японией была бы катастрофой: Красная Армия страдала от нехватки техники, коррупции и слабой дисциплины, а Германия на западе ждала удобного момента для удара.

– Вячеслав, КВЖД должна быть только наша и точка. Никаких уступок. Готовь встречу с Хиротой, но тяни время. Предложи всё, кроме железной дороги: рыболовство, лес, уголь, даже никель. Пусть японцы думают, что мы готовы торговаться, но гни нашу линию. По американцам: отправь Сергея Васильева в Вашингтон. Пусть он через Уорбурга и Форд предложит анти-японский пакт. Намекни, что японцы угрожают их торговым путям – Гавайи, Филиппины, их флот в Тихом океане могут пострадать. Проверь реакцию Буллита и Гарнера. Если они откажутся, ищи подходы через Китай или Британию. В Лиге Наций добавь жёсткий пункт о Маньчжурии: осуждение оккупации, санкции на нефть, сталь, химикаты. Проверь лояльность Васильева перед отправкой – американцы могут его перекупить. Нам надо так же усилить Дальний Восток: направить туда 300 тысяч солдат, 300 самолетов и не менее 2000 танков. Советников в Монголию отправь под видом инженеров или агрономов. Разведку в Маньчжурии я прикажу удвоить, надо пресечь их провокации на корню.

Молотов кивнул, его карандаш быстро заскользил по блокноту. Он добавил: – Хирота может предложить пакт о ненападении в обмен на КВЖД, но это ловушка – они хотят высвободить войска для захвата Китая.

По США: Гарнер связан с техасскими нефтяниками, я могу предложить добычу 5 миллионов баррелей за станки и инженеров, без военных данных.

Британский посол Чилстон намекал, что Лондон боится японцев в Сингапуре. Мы можем выжать какие-то совместные соглашения с британцами, если надавим на их колониальные страхи. В Маньчжурии нужно усилить агентов – особенно в Харбине, там белоэмигранты особенно активны.

Сергей задумался, его пальцы сжали край карты. Британия и США балансировали между Японией и СССР, но японская агрессия могла склонить их в сторону Москвы.

– Хорошо, Вячеслав. Разведку в Маньчжурии усиливай, особенно по белоэмигрантам. Гарнеру предложи нефть за технологии, но никаких военных сведений. Чилстона дожми. Намекни, что японцы смотрят на Сингапур и Гонконг. Если Хирота заговорит о железной дороге, тяни время, усиливая предложения по торговле. Монголию укрепляй, но без огласки. Доложи, как только будут новости.

Молотов собрал бумаги и вышел, его шаги затихли в коридоре. Сергей перечитал шифровку из Токио, чувствуя, как японская угроза становится все ближе. Сейчас, когда, он готовился противостоять Гитлеру, это было совсем не кстати.

Николай Ежов вошёл следом, его невысокая фигура, в темном пальто, казалась ещё меньше. В руках он сжимал папку с надписью «Совершенно секретно». Его глаза, выдавали напряжение.

– Иосиф Виссарионович, у нас беда, сказал он. – Лев Каменев, задержанный по делу оппозиции, мёртв. Повесился в камере на разорванной простыне. Охрана нашла его в три часа ночи. Он оставил записку: «Всё потеряно, партия меня не простит». Допросы были долгими– он, в основном, молчал, но вскользь упомянул связи с троцкистами в Ленинграде. Я подозреваю, что его могли довести. Я приказал проверить следователей и охрану – кто был с ним в последние часы.

Ежов открыл папку, показав машинописные отчёты и мятую записку, написанной дрожащей рукой.

– По заговору против Кирова: Фёдор Кравцов, путиловский рабочий, заговорил. Назвал троих в Смольном: секретаря Елену Смирнову, техника Григория Иванова и курьера Павла Сидорова. Они передавали копии документов за 300–500 рублей, клянутся, что не знали о покушении. Мы арестовали их, допросы идут. Григорьев, которого считали утопленным, оказался жив. Его следы ведут в Минск – наши агенты нашли квартиру, связанную с ним. Пятеро оперативников ОГПУ прочесывают вокзалы, гостиницы, склады, рынки. Мы также задержали ещё пятерых в Смольном, их имена всплыли на допросах.

Он сделал паузу, вытащил ещё один документ.

– Самое тревожное: письмо к Тухачевскому, предположительно от немецкого генерала Манштейна. Немец хвалит его за «прогрессивные идеи» и пишет: «Две великие армии могли бы найти общий язык для будущего Европы». Письмо доставил неизвестный курьер через швейцарское посольство. Это может быть немецкая провокация, но выглядит подозрительно. Я предлагаю арестовать Тухачевского и допросить. Если он связан с Берлином, наша армия под угрозой.

Сергей сжал кулак, его лицо покраснело. Смерть Каменева была ударом – его показания могли раскрыть сеть троцкистов. Ещё хуже было то, что Ежов теряет контроль над своими методами проведения допросов. Его надо было поставить на место.

Письмо к Тухачевскому могло быть немецкой интригой, но его арест мог навредить армии в критический момент.

– Николай, смерть Каменева —это твой личный промах. Я запретил пытки. Если его довели, виновные за это ответят. Проверь всех: охрану, следователей, посетителей. Записка подлинная? Проверь почерк, бумагу, чернила. Кто был с Каменевым в последние сутки?

По Тухачевскому: арест не нужен, пока не трогай его. Письмо проверь досконально: кто писал, кто доставил, кто в посольстве его принял. Немцы могли подбросить его, чтобы убрать нашего доблестного командира.

Кравцова и других подозреваемых, из Ленинграда, допрашивай, но они должны все быть живыми.

Ежов кивнул.

– Будет сделано, Иосиф Виссарионович. – Он собрал папку и вышел.

Сергей знал: Ежов может перегнуть палку, его надо держать в узде. Каменев был ценным источником, а его смерть могла поднять волну слухов о репрессиях. Тухачевский же был нужен армии, но его прошлое и его нескрываемые амбиции делали его мишенью для подозрений.

* * *

Михаил Тухачевский вошёл последним. Лицо его было напряжённым, под глазами залегли тени от бессонных ночей. В руках он держал портфель с отчётами и чертежами новых артиллерийских систем. Он начал доклад, стараясь сохранять уверенность.

– Иосиф Виссарионович, армия укрепляется, но медленно. Мы не готовы к войне. Харьковский завод даёт 300 орудий в год, брак снизили до 18%. По авиации: И-16 пока держится, но нужен новый истребитель с более мощным двигателем. По связи – катастрофа: закупили 2000 передатчиков у американцев, но нужно ещё 10 тысяч. Немцы опережают нас: разведка сообщает, что они испытывают новые образцы танков к 1937 году, их авиация модернизируется быстрее нашей. На Дальнем Востоке ситуация хуже: у нас там слишком мало солдат и техники. Они не удержат японцев, если они ударят.

Он раскрыл портфель, разложив на столе графики и чертежи. – Мой план таков: выделить 200 миллионов рублей на новые заводы в Челябинске и Сталинграде, нанять еще 300 инженеров, закупить лицензии на британские двигатели для авиации. Для Дальнего Востока нужно минимум 500 тысяч солдат, 800 самолётов, 3000 танков дополнительно. Без этого мы потеряем границу. Я также предлагаю создать мобильные бригады для быстрого реагирования на японские провокации.

Сергей прервал его.

– Михаил Николаевич, что за письмо от Манштейна? Немец хвалит твои «идеи» и намекает на сотрудничество. Объясни.

Тухачевский побледнел, его глаза встретили взгляд Сергея.

– Иосиф Виссарионович, это провокация. Я никогда не получал писем от Манштейна или других немцев. Если письмо существует, значит его подбросили, чтобы дискредитировать меня. Немцы знают, что я настаиваю на реформах, и хотят убрать меня из армии. Проверьте меня, допросите, если хотите, но не дайте этой интриге ослабить нас. Я лоялен вам, партии и народу.

Сергей смотрел на Тухачевского, пытаясь разгадать его мысли. Его талант был неоценим: Тухачевский был архитектором военных реформ, человеком, способным подготовить армию к будущей войне. Но его связи с оппозицией в прошлом и амбициозность делали его уязвимым.

– Письмо проверяем. Пока работай, Михаил: Я выделю дополнительные деньги на военные заводы, а также направлю еще солдат и технику на Дальний Восток. Готовься к японским провокациям, но без паники.

Тухачевский отдал честь и вышел, его плечи были напряжены.

Сергей задумался: если письмо подлинное, это, возможно, измена. Если фальшивка – немцы играют тонко, чтобы ослабить армию. Нужно было время, чтобы разобраться.

В это время в Берлине, под серым мартовским небом, Виктор Рябинин, он же «Ястреб», шёл по Унтер-ден-Линден. Берлин 1935 года был городом контрастов, пропитанным милитаризмом и страхом. Величественные здания в стиле прусского классицизма – Бранденбургские ворота, Рейхстаг, министерства – были увешаны красно-чёрными флагами со свастикой, трепетавшими на ветру. Улицы бурлили: трамваи звенели, автомобили гудели клаксонами, а штурмовики СА в коричневых униформах маршировали с горделивой выправкой. На каждом углу висели плакаты: «Один народ, один рейх, один фюрер». Газеты, такие как Völkischer Beobachter, писали о новых автобанах, заводах Круппа и перевооружении Вермахта.

Берлин был одновременно роскошным и гнетущим. На Курфюрстендамм витрины магазинов сверкали изобилием: тут были шелковые платья, швейцарские часы, тропические фрукты. Но за фасадом процветания скрывалась тревога: цены росли, а гестапо поощряло доносы. Радио гремело речами Геббельса, а прохожие шептались о ночных арестах. Город был как витрина для нацистского величия, но каждый житель чувствовал невидимые глаза, следящие за ним.

Рябинин, одетый в серый костюм, фетровую шляпу и пальто, выглядел как обычный инженер из Дрездена. Его немецкий с лёгким баварским акцентом, отточенный годами работы в торгпредстве, не вызывал подозрений. В руках он нёс кожаный портфель с поддельными документами на имя «Ханса Вебера», инженера швейцарской фирмы. Его задача: выйти на Ганса Шульца, инженера Круппа, связанного с окружением Манштейна, и, заодно, добыть чертежи новых артиллерийских систем.

Он остановился у кафе «Кранцлер» на углу Фридрихштрассе – излюбленного места берлинской интеллигенции, офицеров и промышленников. Внутри пахло свежесваренным кофе, сигаретным дымом и ванильной выпечкой. Стены украшали картины в позолоченных рамах, а официанты в белых фартуках сновали между столиками. Рябинин занял место у окна, откуда открывался вид на оживлённую улицу. Он заказал эспрессо и развернул Völkischer Beobachter, притворяясь, что читает статью о манёврах Люфтваффе. Его взгляд был прикован к двум мужчинам в штатском в углу зала. Один из них, Шульц, был худощавым, с усталым лицом и чернильными пятнами на пальцах. Он оживлённо говорил, показывая своему спутнику – молодому мужчине с военной выправкой – какие-то бумаги.

Рябинин уловил обрывки разговора: «…пушки для Восточного фронта… нехватка стали… Манштейн требует ускорения…». Это было то, что ему нужно. Он сделал глоток кофе, записал в блокнот несколько цифр, будто ведя расчёты, и продолжал наблюдать. Официантка, молодая женщина с тугим пучком волос, задержалась у его столика, её взгляд скользнул по портфелю. Рябинин улыбнулся, скрывая напряжение. В Берлине каждый мог быть доносчиком, и даже невинный взгляд мог стоить жизни. Он знал, что контакт с Шульцем должен быть осторожным – прямой подход вызвал бы подозрения. План был устроить «случайную» встречу через общих знакомых в торговой делегации.

Он вышел из кафе, когда городские огни зажглись под темнеющим небом. Берлин смотрел на него тысячами невидимых глаз, и каждый шаг был игрой с огнём.

Глава 4

Когда Рябинин вышел из кафе, сумерки окутали Берлин. Фонари зажглись, отбрасывая длинные тени. Он направился к трамвайной остановке, но у выхода из переулка его остановил мужчина в штатском, с холодными взглядом и тонкими губами.

– Герр Вебер? Ваши документы, – произнёс он. На лацкане пиджака блестел значок с орлом – гестапо. Он представился как Герр Мюллер.

Рябинин, сохраняя спокойствие, протянул паспорт. Его сердце билось быстрее, но лицо оставалось невозмутимым. Мюллер изучал документ, переворачивая страницы, его пальцы задержались на швейцарской визе. – Цель вашего визита в Берлин? – спросил он, его глаза буравили Рябинина.

– Контракт с Siemens, консультации по двигателям, – ответил Рябинин, его баварский акцент был безупречен. – Я инженер, работаю с их новым проектом в Дрездене.

Мюллер прищурился. – Кто ваши контакты? Где вы остановились? Почему вы были в «Кранцлере»?

Рябинин почувствовал, как пот холодеет на спине.

Гестапо могло следить за ним уже давно. Он улыбнулся, сохраняя уверенность.

– Мои контакты – это инженеры Siemens, герр Шмидт и герр Краус. Остановился я в отеле «Адлон», номер 312. В «Кранцлере» пью кофе, ведь лучшего в Берлине не найти.

Мюллер вернул паспорт.

– Мы следим за вами, герр Вебер. Будьте осторожны. Он повернулся и исчез в толпе, оставив Рябинина в напряжении.

Рябинин продолжил путь, обходя людные улицы. Он зашёл в телефонную будку, проверил, нет ли слежки, и отправил шифровку через связного в швейцарском посольстве: «Зрительный контакт с Шульцем установлен. Гестапо на хвосте. Прошу инструкций».

На следующий день Рябинин сменил маршрут, избегая привычных мест. Он остановился в маленьком кафе на Александерплац, менее заметном, чем «Кранцлер». Пахло дешёвым табаком и жареной картошкой, а посетители, в основном, рабочие и мелкие клерки, не привлекали внимания гестапо. Он изучил записи: Шульц был ключом к чертежам, но его окружение состояло из военных и инженеров, и это делало подход к нему рискованным. Рябинин решил использовать контакт в швейцарской делегации, некоего Карла Фишера, торгового представителя, симпатизирующего левым идеям. Фишер мог организовать встречу, представив Рябинина как инженера, ищущего партнёрство с Круппом.

Вечером Рябинин встретился с Фишером в парке Тиргартен, под сенью голых деревьев. Фишер, невысокий мужчина с нервными манерами, передал записку: «Шульц согласен на встречу, ресторан „Хорхер“. Будьте точны». Рябинин кивнул, но заметил тень за деревьями – возможно, гестапо. Он сменил маршрут, уходя через боковые аллеи, и проверил, нет ли хвоста.

Виктор Рябинин, он же «Ястреб», шёл по Унтер-ден-Линден, где весенний ветер гнал пыль и обрывки газет с заголовками о «величии рейха». Берлин 1935 года был городом, пропитанным паранойей и показной роскошью. Фасады министерств, украшенные красными флагами со свастикой, сверкали мрамором, но в переулках Шарлоттенбурга и Нойкёльна шептались о ночных арестах, доносах и исчезновениях. Штурмовики СА маршировали по брусчатке, их песни звучали под фонарями, а на Курфюрстендамм витрины манили изысканными шелками и дорогими часами, скрывая страх, пронизывающий город. Рябинин чувствовал себя беспомощным в этом лабиринте: каждый шаг был риском, каждый взгляд прохожего мог быть взглядом шпика. Его серый костюм, фетровая шляпа и пальто делали его похожим на Ханса Вебера, инженера из Дрездена, а под пиджаком он прятал револьвер Наган, а в портфеле – микрофотокамеру, замаскированную под зажигалку, и шифровальный блокнот, где коды были основаны на стихах поэтов серебряного века.

Задача Рябинина была ясна, но смертельно опасна: выйти на Ганса Шульца, инженера фирмы Круппа, связанного с Эрихом фон Манштейном, и добыть чертежи новых 105-мм гаубиц, которые, по данным ОГПУ, могли быть переданы Японии в рамках секретного сговора. После встречи в кафе «Кранцлер» и проверки гестапо на Фридрихштрассе Рябинин знал: время истекает. Агент гестапо Мюллер, шел по пятам, а швейцарский связной Карл Фишер, работавший в посольстве, мог попасть под подозрение.

Рябинин вошёл в ресторан «Хорхер» на Вильгельмштрассе, одно из самых дорогих заведений Берлина. Красные бархатные шторы, хрустальные люстры и запах жареного гуся создавали иллюзию уюта, но за столиками сидели офицеры Вермахта, промышленники и нацистские чиновники, чьи взгляды цеплялись за каждого новоприбывшего. Рябинин занял столик в углу, заказав бокал мозельского вина и развернув Völkischer Beobachter. Его глаза следили за входом, где должен был появиться Ганс Шульц.

Рябинин смотрел на газету, но мысли его были далеко. Он вспомнил Москву, тесную квартиру, где его жена Аня, готовила еду, а сын Миша играл с деревянным паровозиком. Он уехал, пообещав вернуться к лету, но Берлин был опасен в это неспокойное время. Шульц – это его единственный шанс добыть чертежи, но что, если это ловушка? Гестапо знало, как ломать людей. Если его вычислят, его жизнь оборвётся выстрелом в переулке. Рябинин чувствовал, как револьвер оттягивает карман, напоминая о цене провала. Он был готов умереть за дело, но мысль о Мише, ждущем отца, теребила душу. «Держись, Ястреб, – сказал он себе. – Ещё немного, и домой».

Шульц вошёл через пятнадцать минут – худощавый мужчина лет сорока с чернильными пятнами на пальцах и усталым взглядом. Его серый костюм был помят, галстук завязан небрежно, выдавая человека, погружённого в чертежи, а не в светские манеры. Он сел напротив, его голос был тихим, но дрожал от напряжения: – Герр Вебер, вы говорили о сотрудничестве с Siemens. Что именно вас интересует?

Рябинин улыбнулся, его баварский акцент был безупречен: – Герр Шульц, я представляю швейцарскую фирму, интересующуюся артиллерийскими системами. Нам нужны партнёры для производства 105-мм гаубиц. Ваша репутация в Круппе говорит сама за себя.

Шульц нахмурился, теребя салфетку. – Крупп работает на Вермахт, герр Вебер. Наши проекты… конфиденциальны. Но я слышал, швейцарцы предлагают хорошие контракты. Что вы можете дать?

Рябинин сделал глоток вина, его сердце билось быстрее, но голос оставался спокойным. – Мы предлагаем 2 миллиона франков за лицензии и чертежи. Плюс доступ к нашим сталелитейным технологиям. Вермахт давит на вас, герр Шульц, я знаю. Сроки, проверки, гестапо за каждым углом. Мы можем облегчить вашу работу.

Шульц побледнел, его глаза забегали. – Вы слишком много знаете, герр Вебер. Вермахт хочет 5000 гаубиц к 1937 году. Манштейн лично следит за проектом. Я… недоволен их методами. Нацисты давят на нас, требуют невозможного. Японский атташе, Хаяси, был в Эссене, просил у меня образцы. Если я соглашусь, мне нужны твердые гарантии.

Рябинин кивнул, доставая поддельный контракт от «швейцарской фирмы». – Вот гарантии: перевод через цюрихский банк, гарантированная анонимность. Передайте чертежи, и мы договоримся.

Шульц колебался, но кивнул. – Завтра, в парке Тиргартен, у фонтана, 16:00. Принесите задаток – 50 тысяч марок. Он встал и быстро ушёл, его пальто мелькнуло в дверях.

Рябинин допил вино, чувствуя, как напряжение сгущается. Он заметил официантку, слишком долго задержавшую взгляд, и чёрный «Мерседес» у входа. Рябинин вышел, повернув в переулок, и растворился в толпе.

Москва, апрель 1935 года

Сергей стоял у окна своего кремлёвского кабинета, глядя на Красную площадь, где апрельский снег сменился грязным месивом под ногами прохожих.

Вчера пришло тревожное сообщение из Харбина: взрыв на мосту через реку Сунгари разрушил 50 метров полотна КВЖД. Японцы тут же обвинили советских диверсантов, требуя немедленной передачи дороги. Это был их план «Тигр», о котором предупреждала разведка, и теперь ситуация балансировала на грани войны.

Зал приёмов Большого Кремлёвского дворца был величествен. Высокие окна пропускали серый свет апрельского дня, отражавшийся на полированном паркете. Длинный стол, покрытый зелёным сукном, был завален бумагами. Вячеслав Молотов вошёл в зал. За ним следовали Максим Литвинов, нарком иностранных дел, и Борис Стомоняков, специалист по азиатским вопросам, чьё лицо выражало напряжение после бессонных ночей. Напротив, у дальнего конца стола, сидел Хирота Коки, японский посол. Его тёмный костюм был безупречен, лицо с тонкими чертами напоминало маску, а глаза, холодные и цепкие, выдавали опытного дипломата. Два переводчика – советский и японский – сидели по бокам, их карандаши были готовы фиксировать каждое слово.

Молотов начал говорить:

– Господин посол, Советский Союз стремится к миру и сотрудничеству. Мы готовы обсуждать торговые соглашения: поставки леса, угля, никеля, рыболовные концессии у Камчатки и Сахалина. Но КВЖД – это собственность СССР, и её передача не обсуждается. Взрыв на мосту Сунгари – это провокация, и наши данные указывают на белоэмигрантов, действующих под вашим покровительством.

Хирота слегка улыбнулся, его глаза заблестели. Он ответил на безупречном русском, выученном за годы работы в Москве:

– Господин Молотов, Япония также желает мира, но инцидент на КВЖД угрожает стабильности Маньчжоу-го. Ваши диверсанты – или те, кто действует под вашим флагом – подорвали мост, нарушив торговлю и безопасность региона. Мы предлагаем разумное решение: передача КВЖД Маньчжоу-го за 140 миллионов иен, плюс пакт о ненападении, который защитит вас от конфликта на востоке, особенно учитывая ваши… трудности на западе. В последней фразе сквозил намёк на угрозу Германии.

Молотов поправил очки, скрывая раздражение. Он знал: Хирота блефует, но Квантунская армия была грозной силой.

– Господин посол, СССР не причастен к взрыву. Наши агенты в Харбине подтверждают, что белоэмигранты, связанные с вашей армией, организовали диверсию. Мы готовы увеличить поставки угля на 20%, предложить 500 тонн никеля и открыть рыболовные зоны. Но КВЖД – это вопрос суверенитета, и он закрыт.

Литвинов, сидевший справа, вмешался, его тон был спокойным, но решительным:

– Господин Хирота, оккупация Маньчжурии в 1931 году нарушила международное право. В Лиге Наций мы представим доказательства японской агрессии и потребуем санкции на поставки нефти, стали и химикатов в вашу страну. Мир должен знать о ваших агрессивных планах.

Хирота нахмурился, его пальцы сжали дорогую ручку.

– Вы угрожаете санкциями, господин Литвинов, но сами нарушаете стабильность. Маньчжоу-го – независимое государство, признанное Японией. КВЖД мешает его развитию. Если вы откажете, Квантунская армия усилит свое присутствие на ваших границах. Подумайте о цене войны, господа. Он сделал паузу, его взгляд скользнул по лицам советских дипломатов.

– Я жду вашего ответа через три дня.

Стомоняков, до сих пор молчавший, не выдержал:

– Господин Хирота, ваши угрозы неуместны. Мы знаем о вашем плане «Тигр» – взрыв на мосту был организован вами, чтобы оправдать эскалацию. СССР не уступит под давлением. Наши гарнизоны на Дальнем Востоке готовы, и мы усилим их, если потребуется.

Хирота поднял бровь, но сохранил спокойствие.

– Обвинения без доказательств – это слабость, господин Стомоняков. Японский народ ценит решительность, а не пустые слова. Три дня, господа. Он встал, слегка поклонился и вышел, оставив в зале тяжёлое молчание.

Молотов повернулся к Литвинову и Стомонякову, его голос понизился до шёпота:

– Он играет на нервах, но времени у нас нет. Максим Максимович, готовьте резолюцию для Лиги Наций, с доказательствами японской вины. Упомяните белоэмигрантов, перехваты из Харбина, план «Тигр». Борис Спиридонович, удвойте агентов в Маньчжурии, найдите организаторов взрыва. Иосиф Виссарионович ждёт доклада через пять дней.

Литвинов кивнул, потирая виски:

– Я добавлю пункт о санкциях на химикаты и нефть. Британия колеблется, но если мы покажем, что Япония угрожает ее колониям – Сингапуру, Гонконгу, – они могут нас поддержать. Нужно давление через американцев. Они боятся японцев в Тихом океане.

Стомоняков листал отчёт из Харбина, его пальцы дрожали от усталости.