Текст книги "Любимчик богов(СИ)"

Автор книги: Андрей Земляной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

А мастерить Горыня взялся ни много ни мало, а автоматический пистолет, так как его уже сильно утомила возня с револьверными барабанами. Взяв за основу знакомый ему до последней гайки, и простой как водопроводная труба пистолет-пулемёт Стэн, и доработав конструкцию, он получил вполне приличный агрегат, с тридцати пяти зарядным магазином, и стволом, упакованным в глушитель вихревого типа. Основную трудность доставил рантовый револьверный патрон, но и это, с помощью такой-то матери и напильника, удалось преодолеть.

Получилось оружие примерно в тех же габаритах что и прототип, только с торчащим вниз магазином, лёгким рамочным плечевым упором и откидной рукояткой для левой руки, чтобы повысить точность автоматического огня. Трясло автомат от мощного револьверного патрона нещадно и рукоять была очень кстати.

Второй экземпляр изначально задумывался как одноручное оружие, и Горыня сделал его компактнее, рукоять переместил на приёмный кожух магазина, и уменьшил насколько можно заднюю часть, чтобы затвор и возвратный механизм не сильно торчали над запястьем.

Патроны купил в лавке снабжавшей воинов Сотни, немало удивив хозяина, взяв сразу три сотни обычных патронов и две сотни с посеребрёнными пулями, предназначавшихся против нежити. Высшую нежить так было не убить, но мелкая, легко переносившая обычную пулю, от серебряной загибалась достаточно быстро.

– Страшное оружие ты сделал соколик. – Мастер покачал головой, смотря как Горыня под злой шелест глушителя и лязг затвора, укладывает весь магазин в десятисантиметровый торец полена на заводском дворе.

– Оружие это инструмент, дядько Макар. – Горыня вздохнул, и стал собирать гильзы. – Человеку все едино, зарубят его топором, застрелят из фузеи, или убьют голыми руками. Убивает не оружие, а человек.

Первый боевой выход в качестве воина Перуновой сотни Горыня совершил в плановом порядке в качестве сменного сопровождения обоза с серебром, добытом в Зауралье. Караван только называвшийся 'серебряным' вёз не только серебро, но и золото, платину и вообще дары Сибири и Дальнего Востока, включая ценные меха и мамонтову кость, добываемую якутами.

Воины Перуновой Сотни из Горска , вели караван до Москвы, а по землям Нижегородской губернии их сопровождала Медведевская сотня, передавая на границе губерний воинам из Владимира. Таким образом, сопровождение было выстроено по всем землям империи от порта Дальний в Желтороссии.

Сопровождение каравана оказалось просто очень долгой прогулкой, так как уже давно повывели дураков, готовых напасть на две сотни воинов и полный десяток боевых ведунов.

Возвращались так же неспешно, прицепив за собой обоз торговцев с телегами и пару карет с путешествующими дворянами.

Купцы и группка молодых дворян, ехали в Нижний на ярмарку, а боярин Лаптев спешил по казённой надобности в Горск.

За длинной дорогой, Савва его просвещал, для чего вообще созданы были Перуновы сотни. По словам тысяцкого в каждом уездном городе стояла своя Сотня насчитывавшая от полусотни до двух сотен воинов, исполнявших в мирное время роль внутренних войск, а в военное – разведки и спецназа. Больше всего воинов было в Москве, где квартировали три Тысячи, общим числом более пяти тысяч человек. А всего по Руси, Перунова войска было больше двадцати тысяч, при численности армии мирного времени в двести пятьдесят тысяч.

Особые Сотни, приписанные к разбойному приказу в основном патрулировали города вместе с городской стражей, и занимались отловом разбойников. Так же воины Особых Сотен были приписаны к Тайному Приказу – контрразведке, и Приказу Посольских дел ведущего дела с другими государствами.

Каждая сотня имела своё название, в основном по родовому тотему князя, или месту где квартировала. Таким образом Медведевская сотня звалась 'Медвежьей', Стародубская – 'Кречетами', Владимирская – 'Рысями' и так далее. Все сотни в случае войны собирались в один или несколько ударных отрядов, на плечи которых ложились самые сложные и особо опасные операции.

Особо отличившиеся воины Медведевской сотни, носили на плаще вышитую серебром оскаленную медвежью голову. Просто отличившиеся – золотую, а остальные воины – медный знак на груди с той же ощеренной пастью.

Горыня как новик , не имел даже медного знака, но это его совсем не печалило. К отличиям в Сотне было лёгкое отношение. Никто не кичился наградами и знаками, и в подразделении поддерживался дух воинского товарищества и взаимопомощи.

Он ехал в передовом дозоре, когда почуял тонкий едва уловимый запах крови. По привычке поднял кулак, призывая товарищей к вниманию, и лишь через секунду подумал, что его могут не понять. К счастью, воины ехавшие рядом мгновенно догадались, что что-то не так, и в руках их появились короткие ружья, с толстыми стволами дававшие на близкой дистанции чудовищное облако рубленой картечи.

Через минуту подскочил тысяцкий.

– Что?

– Кровь. Свежая. – Горыня ещё раз принюхался и соскочив с Обжоры, уверенно подошёл к обочине и смахнув тонкий слой желтоватой пыли обнажил чёрное пятно.

Рядом спрыгнул Савва, и коснувшись пятна растёр по пальцу алую полосу.

– Часа полтора как. Куда вот только ушли... Он обернулся на подъехавших воинов. – Антип, Всеслав, и ты, Горыня. Пройдитесь вдоль обочин. На листьях кровь не забросаешь.

Следы нашли практически сразу, да и не особенно их маскировали. Возможно, надеялись что просто проедут мимо, не заметив крови на дороге, а возможно просто торопились.

Два десятка двинулись в погоню сначала на конях, а когда пошёл лесной бурелом, взяли коней в повод.

Через полчаса ровного бега, в яме прикрытой ветками нашли первое тело. Мужчина лет тридцати с пулевыми ранами в груди и конечностях. Он явно погиб ещё у дороги, а унесён уже мёртвым. Второй умер уже на месте, где его оставили, что следовало из приличной лужи крови натекшей из тела.

Оба следопыта скользили по лесу, словно тени справа и слева от тропы, а остальные воины бежали экономной рысью рядом с лошадьми.

Ещё через час, следопыты вытащили на тропу один труп и человека в глубокой отключке.

– Дозорных сняли. – Лаконично пояснил Антип и снова исчез в лесу.

Оказалось, что и полевому допросу воинов сотни учить было не нужно. Через три минуты, выживший активно каялся во всех грехах, сотрудничая изо всех сил, и даже сверх того.

Банда оказалась аж из-под самого Новгорода – Великого, а знакомый атаману кромешник подрядил их напасть на маленький караван князя Елецкого когда он ехал в своё муромское имение. Что хотел сделать кромешник, разбойник не знал, так что этот момент следовало прояснить воинам Перуновой Сотни.

Большая поляна, метров сто в длину и около пятидесяти в ширину была почти пуста, так как шалаши разбойников ютились на самом краю. А вот в центре поляны, были вкопаны пять столбов, где привязанные за руки и за ноги, висели сам князь его жена, двое сыновей и дочь.

Первым на поляну выкатился Дубыня, приложил к плечу небольшую пушку калибром в пять сантиметров, и снабжённую прикладом, выстрелил по шалашам.

Двести грамм картечи, со ста метров перемешали палки, ветки и кровоточащую плоть в одну кашу, а выжившие, те кто кинулись в лес, были сметены залпом пятёркой воинов вышедших с той стороны.

Горыня уже присоединил плечевой упор, и удерживая в прицеле кромешника подбежал ближе садя короткими очередями. Маг видя окружавших его воинов поднял руки, и голову, но сказать ничего не успел. Посеребрённые пули одна за другой врезались в поставленный им щит, заставляя колдуна дёргаться, и не давая сосредоточиться на заклинании.

Точку в противостоянии поставил Дубыня, ударивший сверху огромным топором. Защита кромешника на такое рассчитана не была, и колдун разошёлся на две половинки.

– Да, зря ведуна не взяли. – Подошедший из-за спины Никанор покачал головой.

Дубыня не отвечая посмотрел на десятника, потом на окровавленное лезвие, и пошёл оттирать его травой. Князя и его семью, уже снимали со столбов, и оказывали насколько возможно первую помощь, послали пару самых быстрых воинов за подмогой.

А рядом с поляной нашли два десятка связанных воинов из княжеской дружины. Основательно помятых, но живых. Всего разбойников было около полусотни, и если бы не первый выстрел из пушки Дубыни, они могли бы оказать достойное сопротивление. Но, как сказал взмыленный Савва, оглядев поляну: 'не свезло им'.

Вместе с Саввой прибыл и отрядный ведун, занявшийся ранеными и семьёй князя Елецкого, ещё не вполне отошедшего от случившегося с ними кошмара.

Через пару часов поляна бывшая местом бойни преобразилась. Лекарь торгового каравана, и ведун Сотни обрабатывали раненых, следопыты осматривали детали некогда целого колдуна, а воины сотни бродили вокруг, изображая бдительную охрану, впрочем, поглядывая по сторонам.

Савва, полулёжа на мягкой траве, беседовал с князем, когда к ним подошёл Антип. И отозвал тысяцкого в сторону.

– Савва Панкратьич, посмотри-ко. – Он держал в руках исковерканный попаданиями пуль нагрудник. – На кромешнике был.

– Ох. – Савва мгновенно понял в чём дело, покачал головой. – А ведь из наших по нему стрелял только Горыня. Получается он живой-то был только из колдовства своего. А тут-то его Дубыня и посёк.

– Спрячь, потом покажешь Ивану, да скажи, чтобы сохранил колдуна до Медведевска.

– Сделаю. – Антип кивнул и отошёл, а тысяцкий вернулся к князю.

– Так кому кланяться -то , Савва? – Елецкий, знавший тысяцкого уже лет десять порозовел, отходя от ужаса неминуемой и страшной смерти, и временами даже улыбался.

– Мокошиным промыслом вы живы остались. Новик наш, Горыня, почуял кровь, ну а дальше всё так. Пошли по следу, да взяли татей.

– А что за ружьё такое у новика этого? – Князь исподлобья посмотрел на Савву. – Показалось мне или нет, штук двадцать пуль он вогнал в этого кромешника.

– Так Перунова Сотня. – Савва улыбнулся. – У Дубыни топор волшебный, рубит камень словно дерево, а сам острый, что травинку сбривает. У Антипа ружье бьет почти на десять сотен шагов, а у Ладимира кинжал огнём пыхает так, что вместо раны – дыра в теле. Кто знает, чем он заплатил Перуну за скорострел свой. Захочет – сам скажет. Не захочет – спрашивать никто не будет. Не по воинской правде это, сам знаешь.

– То так. – Князь кивнул. – А всё же воинам твоим, я поклонюсь. И пиром честным, и справой воинской. Не ведаете ли в чём нужды?

– Так всегда чего-то недостаёт. – Савва улыбнулся. – Но огненным припасом поклонишься – в самый раз будет. Его много не бывает.

Тяжелораненых и тех убитых, что представляли интерес для Особой канцелярии и Разбойного приказа на дорогу перенесли на руках, и споро перераспределив груз на телегах, продолжили путь.

Никто из торговцев даже не думал протестовать, так как все понимали, меньше банд – спокойнее дороги. А из ближайшего городка отправили голубиную почту, и на полдороге до Медведевска их встретили телеги Разбойного приказа, куда и перекидали неприятный груз.

Не успел Горыня вымыться и переодеться с дороги, как его затребовал к себе князь Медведев.

Борода на юном лице Горыни практически не росла, так что взглянув в зеркало, и решив 'Так сойдёт' он поспешил в княжеский дворец.

Князь встретил его приветливо, сразу предложив сесть, и после пары ничего не значащих вопросов перешёл к делу.

– Тут случилась у нас потрава мелкая. – Он усмехнулся. – Слуга князя Стародубского был взят стражей здесь в Медведевске за сыском. И оно бы ничего, коли разыскивали они беглого татя, или вороватого холопа. Но вот интерес к воину Перуновой Сотни, уже совсем по другому ведомству. Это дело особой канцелярии. До греха доводить не стали. Сосед всё же. Но отправили слугу того под конвоем, и письмо я присовокупил. Так, мол, и так, негоже за моей спиной розыск вести, да ещё и на воина справного, в воровстве не замешанного.

– Долго вы его выпасали? – Горыня усмехнулся.

– Словцо какое... – Князь покачал головой. – Но верно говоришь. Выпасали мы его недолго, но людей в том деле было занято с полсотни. Я тебе это к чему говорю. У тебя сейчас в Серебряной избе под четыре сотни серебряных гривен. Это хватит и на титул, и на землицу, и пахарей переманить. Своя земля, своё хозяйство... Никому не обязан, кроме государя нашего, да богов. А Григорий Николаевич, он же не просто так старается. Он тебя сначала понять хочет. Понять, а потом к делу своему пристегнуть. Семейство у него небольшое, всего два десятка человек будет, но шумное, и драчливое. Что ни год, всё лаются друг с другом в губернском суде за межи и доли от доходов. Сейчас всему этому голова князь Стародубский, а ему уже за шестьдесят. Года преклонные, и одна дочка в прямых наследницах. Она конечно по государевому указу – княжной наречена будет, только вот хозяйство ей не удержать. Девка шустрая, да быстрая, на коне скакать да белку самострелом бить. Но в хозяйстве совсем нет разумения. Управляющие конечно найдутся, но и хозяйство без головы – не жилец. И все это понимают, и первым делом сам князь. И сейчас ему просто край как нужен молодой наследник. Тот, кому всё княжество передать можно.

– А мне-то это зачем? – Горыня усмехнулся. – Да будь мне хоть семьдесят, зачем мне грузить на плечи чужое хозяйство? Да я, честно говоря, и своего-то не хочу. Ну, край – прикупить дом хороший в большом городе. И всё. Какой из меня помещик? Нет, мне этот воз и даром не нужен, и с деньгами не нужен.

– Ну то, сам решать будешь. – Князь удовлетворённый ответом Горыни кивнул. – Григорий Николаевич сам к нам решил пожаловать. И за слугу своего виру внести, и как я понимаю, с тобой встретится.

– Да пусть приезжает. – Горыня безразлично качнул головой.

– Я тебе всё это сказываю зачем? Затем что князь опытный баюн. Опомниться не успеешь, как шубу ему будешь заносить на поворотах. Может услать тебя на дальний кордон? Всё спокойнее тебе будет. А я уж перед князем отбрешусь.

– Посмотрим. – Горыня пожал плечами. – Чего гадать? Я от опасностей не бегал ещё, и привыкать не буду. Может, и он мне тапочки будет приносить?

– Скажешь... – Князь фыркнул, но судя по улыбке, и этот ответ молодого воина ему понравился.

6

Князь Стародубский въезжал в Медведевск шумной кавалькадой карет, и под грохот подков личной дружины. Проследовав прямо ко дворцу, он вышел на расстеленную к его приезду ковровую дорожку, и с чувством обнявшись с князем Медведевым, и представив свою дочь, пошёл беседуя о приличествующих в таких случаях пустяках. Обсудили виды на урожай, закупки казной отборного зерна, и солонины, а так же погоду и очередную забаву известного вольнодумца князя Кропоткина – паровую коляску. Кропоткин вообще слыл чудаком, но его дом оснащённый электрическим освещением, прудами с фонтанами, и личный летательный пузырь были предметом всеобщей зависти и постоянных сплетен.

Приступив к неспешной трапезе в парадной столовой, князья как добрые соседи, быстро разрешили незначительный конфликт из-за потравы картофельного поля, и подробно обсудили статью в 'Губернском Вестнике' посвященную новому спектаклю заезжей труппы, и возможные стати актрис, на которые оба так и не нашли времени полюбоваться.

После стерляжьей ухи и пирогов 'на шести углах' настало время тщательного анализа всеобщего падения нравов, различные педагогические аспекты воспитания подрастающего поколения, и способы заготовки розг.

Медведев не торопил события, а его гость тоже не спешил переходить к делу, ради которого собственно приехал. Так уж повелось, что одной из норм этикета являлась неспешность, которая стала синонимом солидности и благочестия.

Наконец, когда принесли сладкие наливки, и закуску к ним, князь Стародубский, пригубив вишнёвую, и как бы случайно поинтересовался:

– Егор Тимофеич, а какова дружина у тебя ныне? Много ли с набора взял, и каковы люди?

– С набора взял две сотни. – Охотно ответил Медведев. – Полторы взял к себе в дружину, два десятка отдал в Разбойный приказ, да десяток в Кромешный. Пятеро ушли в Перунову Сотню, да полтора десятка в Особую. Там у них убыль случилась, так что люди нужны были срочно.

– Целых пять человек в Перунову Сотню? – Изумился Стародубский. – Я вот двоих взял и то, за удачу считаю. А ты целых пять! Смотри, зимой государев смотр Перунова войска...

– То пусть другие беспокоятся. – Медведев усмехнулся. Четвёртого дня взяли банду с кромешником – литвином да пять десятков татей. Князь Елецкий уже наверное с жизнью прощался, когда мои молодцы его со столба снимали. Его да всё семейство. Жалко только кромешника этого живьём не взяли. Дубыня его аккурат пополам ссёк. Так и развалился словно кочан капустный.

– Я тебя не про Дубыню, он воин справный. – Ответил несколько раздражённо Стародубский. – Недаром уже знаки воинских достоинств считать перестал, да серебром шитого медведя носит. Я про молодых твоих.

– Абаш сабельник да стрелок из первейших. Я его тятьку знал. Такой же лихой рубака. Варлам мастер ножевого боя, да ружьем владеет как своей рукой. С двухсот аршин пулей в яблоко попадает. Кузьма так тот наверное с топорами родился. Да из скорострелов тоже неплохо попадает. С сорока шагов почти все в круг укладывает. А вот Матвей, тот пластун потомственный. Прадед его, дед и отец пластунами были. Ну и Горыня. Тот на испытании топор из рук Дубыни выбил ногой. Да потом его ханец наш, Кунь Лоу взял в личные ученики. Ну а стреляет он так, что пока пятак подброшенный, на землю упадёт, с двух рук, все двенадцать пуль в мишени будут, да не хуже девятки лягут. Так что воины справные. Но я так понимаю, что тебя Горыня интересует в первую голову? – Медведев улыбнулся. – Помяни моё слово, будет у нас второй Дубыня. Упыря кончил, пробив ему башку топором. До грудины пробил! А у Гордея в один день две банды взял. Пятнадцать покойничков как рядком положил.

Гордей, наш стольник Разбойного приказа уже в столицу отписался, чтобы Горыне Серебряного сокола дали, а Серебряный Сокол, это сразу титул, пусть и невысокий, но это только начало. Будет он как Дубыня – боярином, и сотником или я ничего в воинском деле не понимаю.

– Знаешь же что сын он мне... – Хмуро произнёс Стародубский.

– Знать не знаю, но мысль такая была. Потому и отписал тебе скорой почтой. – Медведев покачал головой. – Но разговаривать тебе с ним придётся самому. Присягу он не принимал. Ни мне, ни государю, так что он свободный человек. Захочет – держать не буду.

В парке, куда пришёл Горыня по распоряжению князя Медведева, было тихо. Дети князя Медведева – сыновья Афанасий, Никон и Лавр уже выросли для игр в парке. Афанасия князь услал на западное порубежье набираться ума, Никон и Лавр учились в столице а, дочери были замужем и проживали в своих имениях. В эту часть парка заходил лишь сам хозяин и травницы, следившие за цветами и кустами, приходившие с утра или вечером. Побродив среди ухоженных деревьев и цветников, Горыня уселся на скамейку из резного дерева, и задумался, строя будущий разговор с князем. Собственно он мог и хотел его просто послать в пешее эротическое путешествие, но в этом мире князя не пошлёшь – себе дороже будет. Но вот заслать его по тому же адресу, но окольным маршрутом – вполне можно и нужно. Самому Горыне ни в одно место не упёрлась возня с хозяйством, если только это не его единоличное и персональное хозяйство.

Лёгкий шорох шагов отвлёк его от раздумий, и повернув голову он увидел бредущую по дорожке девушку с длинными светлыми волосами лет шестнадцати в легком шелковом платье, и легких летних узорчатых сапожках. Девушка была настолько хороша собой, что казалось от лица её исходит лёгкое сияние.

– Ты кто? – Она остановилась, и с изумлением словно увидела жабу в рост человека, уставилась на Горыню.

– Человек. – Горыня уже догадавшись, что видит дочь князя Стародубского, усмехнулся. Но девушка была не только задиристой но и глазастой, и скользнув взглядом по кафтану Горыни зацепилась взглядом за знак на груди изображавший ветвистую молнию, вышитую серебром по синему полю.

– Перунова Сотня. – Задумчиво произнесла Мария, и во взгляде её что-то изменилось. – Из новиков будешь?

– Из новиков. – Горыня кивнул признавая очевидное.

– Это же вы освободили семью Кирилла Мирославовича?

– Князя Елецкого? – Уточнил Горыня и увидев кивок девушки подтвердил – Мы. Там колдун какой-то привязал их к столбам, хотел, наверное, какой-то обряд провести. Ну, в общем, не смог.

– А кромешник он каков?

– Да некогда его разглядывать было. – Горыня пожал плечами, и подвинулся, давая место княжне захотевшей присесть. – Там и мыслей-то: не поймать шальную пулю, да упокоить всех быстренько. Черный плащ помню, да глаза как два уголька. И вот ещё нос торчал из-под плаща. Ещё руку правую запомнил. Перстень с большим черным камнем, и браслет вроде золотой. И рука такая как у старика. Костистая и в пятнышках вся.

– А говорите не запомнили! – Мария улыбнулась, и от этой улыбки у Горыни неожиданно посветлело на душе. – А страшно там было?

– Да есть конечно. – Горыня кивнул. – Пуля она же дырочку найдёт. Только вот страх свой нужно крепко держать. Не давать ему принимать за тебя решения. Иначе сам погибнешь и товарищей за собой утянешь.

– Странно, вы вроде новик, а рассуждаете как мой дядько Тарас. – Девушка задумалась. А вот к примеру упыря, видеть приходилось?

– Приходилось. – Горыня кивнул. – Только ничего в нём интересного нет. Здоровый как бык, мордочка маленькая, а вместо носа пятачок. И сам он серый а пятачок словно у хряка – розовый. Только твёрдый словно камень. – Горыня машинально потёр костяшки правой руки.

– Вы что его кулаком?!!

– Да не было в руках ничего. – Горыня досадливо вздохнул. – Вот и приголубил на первый раз. А после уже топор кинули, так я его тем топором и... остановил.

– Ну, коли такое мне рассказали бы про Дубыню, я бы поверила. Но вы... – Она насмешливо посмотрела на Горыню. – У вас тоже волшебный топор?

– Нет, дочка, топор был обыкновенный. – Тихо подошедший князь Стародубский улыбнулся, и поправил ленту на плече дочери. – Тот топор сейчас у нашего доброго хозяина в оружной зале висит. А рядом чучело упыря. Можешь сама посмотреть. Да, как посмотришь, проверь воев наших, как устроились, да зайди в лекарский приказ. Там для нас травы приготовили.

Когда Мария недовольно взмахнув полами платья, ушла, князь, не чинясь, присел рядом, и посмотрел тяжёлым давящим взглядом на Горыню.

– Познакомились, значит?

– Нет, – Горыня проводил взглядом уходившую девушку, и улыбнулся. – Она не спрашивала, как меня зовут, и сама не представилась.

– Ну а я представлюсь. Князь Стародубский – тёмник канцелярии Военного Приказа .

– Горыня. Воин Перуновой Сотни Медведевского уезда.

– Знаешь ведь зачем я приехал?

– Не знаю... догадываюсь. – Горыня покачал головой.

– Твой. – Князь достал из кармана и протянул Горыне на раскрытой ладони оберег, чуть подпорченный пулей.

– Был вроде мой. – Он безразлично пожал плечами. – Заказал я себе у Никифора такой же. Обещался сделать, как из Новгорода приедет.

– Забирай. – Стародубский взял руку Горыни и раскрыв ладонь вложил в неё оберег. – Это я твоей матушке подарил, когда... ну мы...

Горыня спокойно молчал, ожидая продолжения, но князь, видя непробиваемую стену безразличия сам начал заводиться.

– Не знал я о том, что ты на свет появился. Любава понесла тебя, когда я на порубежьи был. Да и после всё никак не вырваться было. А потом сообщили мне, что она померла. А вот оно как оказалось...

– Если что было, князь, всё быльём поросло. – Горыня качнул головой. – Тому уж столько лет, ворошить не нужно. У меня своя жизнь, у вас своя.

– Ты мне сын, и твой дом там. – Князь качнул головой куда-то в сторону.

– Мой дом, казарма Перуновой Сотни. – Горыня помолчал. – Ему вдруг стало жалко этого немолодого человека, но и свою жизнь он не хотел ломать.

– Как ты не поймёшь. – Григорий Николаевич тяжело вздохнул. – Княжья кровь не водица. Мы родственники самим Рюрикам. Род наш от Игоря сына Рюрика, Святослава Игоревича, Владимира Святославовича и Ярослава Мудрого, и князя князей Всеволода Ярославича. Ты даже среди воев Перуновой Сотни будешь выделяться как сосна в поле. А если примешь родство, то через пару лет поведёшь в бой свою сотню, это я тебе обещаю.

– Честь великая, но я откажусь. – Горыня покачал головой. – Хочу быть сам себе головой, и отвечать только за себя.

Князь, едва сдерживая себя, резко вскочил, посмотрел в спокойные зелёные глаза Горыни, и... натуральным образом сдулся. Постоял и шлёпнулся обратно на скамейку, потому что ноги отчего-то не держали. Не так он представлял себе этот разговор. Мальчишка, смеет отказываться от такой чести! От несметных богатств рода Стародубских?!! Но одна мысль грызла сердце словно червь. А если Любава сказала ему, кто его отец? Или передала через родственников? И рос он в деревне, наверняка не всегда досыта ел, ходил в обносках, (а то он не знает в чём крестьянские дети бегают!) и думал об отце, живущем в каменных палатах, и евшем на серебре. Смог ли он сам после такого оставаться спокойным как этот мальчишка? Смог ли он сказать 'всё быльём поросло' и даже не высказать и тени обиды?

Ощущая, как уходит напряжение из тела князь тяжело вздохнул и посмотрел в глаза сыну.

– Хорошо. Делай, как знаешь. Но помни – дом твой будет ждать. – Встал, и не оглядываясь ушёл, быстрыми шагами словно боясь что его остановят.

Горыня вернулся в казарму, и до вечера лежал в постели, прикидывая варианты развития событий, но в итоге его сморило в тяжёлый и тягучий сон, из которого вынырнул уже утром с гудящей головой и усталостью во всём теле.

Но тренировку никто не отменял. Пришлось собирать организм в кучу, и выходить на пробежку, которой начинался день Перуновой Сотни.

Потом из него вынимал душу в течении трёх часов Кунь Лао, шлифуя навыки снижения численности человечества, и едва волоча ноги Горыня побрёл в мыльню.

Но молодой организм восстанавливается быстро, и уже через час, вымытый и переодетый во всё чистое, Горыня сидел в кабинете младшего письмоводителя княжеской канцелярии, и учился грамоте.

Буквы этого мира лишь напоминали известную ему кириллицу, и даже порядок букв был другим. Зато цифры были арабские, что было весьма удачно. Во всяком случае, письмоводитель проверив навыки счёта у Горыни, больше к этому вопросу не возвращался.

Вечером, когда свирели у Перунова Дома оповестили о зажжении жертвенного огня, он уже стоял у дверей мастерской, с большим свёртком и котомкой в которую сложил всякие деликатесы купленные у лучшего трактирщика в Медведевске. Горыня всегда старался прихватить гостинец для мастера, выказывая тому уважение, и мастер ценил его знаки внимания.

На этот раз Горыня собрался пополнить свой арсенал гранатами, и попробовать сделать нормальную пушку для Дубыни. С заряжанием с казённой части и осколочным снарядом.

Нужная болванка нашлась сразу, а вот сверление такого ствола, да ещё термообработка и всё остальное заняло почти три дня. Затвор он сделал самым простым – продольно-скользящим как у Мосинки, а заряжание вручную.

Для демонстрации он увёз Дубыню далеко за город, где был овраг. Под слегка насмешливым взглядом богатыря распаковал пушку, зарядил, и мысленно помолившись Перуну, нажал спусковой крючок.

Ахнуло так, что в голове потемнело, и опомнился Горыня сидя на заднице, сжимая в руках оружие и очумело мотая головой. Зато в том месте, куда попал снаряд, всё было переломано, и чуть дымилась небольшая воронка.

– А ну-ка. – Гигант легко взял пушку, и сдвинув затвор назад, посмотрел как вылетает стреляная гильза и вложил новый заряд.

На этот раз Горыня заткнул уши ладонями, и смог увидеть, как снаряд врезается в ствол дерева, и как само дерево превращается в груду щепок.

– Изрядно. – Дубыня, довольно качнул головой. – Сам придумал? Не отвечай, знаю что сам. Нет такого оружия ни в Нижнем, ни в Москве. А летит далеко?

– Не пробовал ещё. – Горыня покачал головой. – Ты же видишь, как меня унесло. До этого только раз и стрельнул, и то, в тисках зажал механизм. Так чуть не вывернул стол вместе с тисками.

– Царская пищаль. – Дубыня кивнул. – Чем поклониться тебе, молодец?

Горыня улыбнулся.

– Придумаю что-нибудь ещё – сделаю. Только вот снарядов к ней маловато. – Он протянул Дубыне патронташ, где в кармашках торчали ещё семь зарядов. – Но если девицы из лекарской избы принесут ещё кислоты, то можно будет сделать.

– Принесут. – Дубыня кивнул, и прихватив оружие за цевьё, пошёл к лошадям.

– А вместо поклонов лучше расскажи, как тут с девицами дело обстоит. А то глаза разбегаются да не понять никак, к кому подойти-то можно. Уж больно под венец идти неохота.

– Кстати, девки тобой уж сильно интересовались. Всё выспрашивали к кому в городе ходишь.

– Интересовались это хорошо, – Горыня усмехнулся. Организм требовал своё, но патриархальность местных нравов несколько пугала. – И вот куда её вести если что? А коли понесёт?

– Ну вести можешь и к себе в комнату, и у них в лекарском приказе мест хватает. А что понесёт, не беспокойся. Они же все грамотные. Знают, как всё правильно сделать. – Дубыня хитро усмехнулся. – Такое учиняют, что разума лишишься. Нет в этом деле лучше их. И сегодня у них праздник. – Он поднял указательный палец вверх. – Пойдём-ко заглянем к Трифону, пусть приготовит яств всяких, да напитков, а мы к вечеру подойдём.

Легонько хлопнув коня по шее, Дубыня оглянулся и увидев, что Горыня пристроился рядом, пустил першерона рысью.

– А к городским не ходи. Тама они все про замужество думают. Если что, и князь не поможет. А мало будет травниц, так сведу тебя со швеями Небесного приказа. Там конечно летуны пасутся, но для нас двери не закроют. Тоже с понятием.

В деле изготовления взрывчатки, неожиданно большую помощь оказала травница Анастасия уже имевшая дело с этим процессом. По её словам так делали дорогой огненный припас который шел в снаряды пушек Государевых коронных полков. И пушки те, по её словам были даже казнозарядными, с затвором, и поворотным лафетом.

От Анастасии Горыня узнал и о школах травниц, алхимических училищах, и о развитой сети учебных заведений, готовивших кадры для промышленности и управления. Ну и само собой как-то случилось, что Анастасия сначала осталась ночевать у Горыни в комнате, а после – чаще зазывала его к себе в лекарскую избу, где у неё была большая светлая комната на третьем этаже.

Именно из этой комнаты его и выдернул слуга, сообщив, что его срочно требует к себе князь.

Поцеловав на прощание Анастасию, Горыня быстро собрался и через пять минут уже стучался в кабинет Медведева.

– Заходи, – Князь со странным выражением лица посмотрел на Горыню и отчего-то вздохнув, полез в стол.