Текст книги "Прорабы духа "

Автор книги: Андрей Вознесенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

Чтобы научиться плавать – надо плавать, молодому поэту надо печататься. Маститые должны помочь допечатной музе. Хорошо бы издать молодую антологию под названием «До» – авторов допечатных, до славы, до успокоенности. «До» – это первая нота музыкальной гаммы. С нее все начинается. Так и вижу золотую ноту на переплете.

Не будем догматиками – художник может сложиться и поздно. Пример тому – судьбы Уитмена, Тютчева, Гогена. Поэзия не метрическая анкета. Новый поэт может прийти с улицы, а может и родиться из тех, которые уже есть.

В недавно вышедшем «Дне поэзии» Ал. Михайлов пишет, что с середины 60-х годов «началась продолжающаяся и ныне критическая «кампания» по развенчиванию плеяды молодых поэтов 50—60-х годов…». Кто эти поэты, начавшие свой путь в 50-х и которых вот уже 20 лет все развенчивают и не могут развенчать? Может быть, Б. Окуджава и Б. Ахмадулина? Р. Рождественский и Е. Евтушенко? В. Соколов и Г. Горбовский? Н. Матвеева и В. Цыбин?

Я по-разному отношусь к этим разным поэтам, но, к сожалению для инициаторов «кампании», Время и суд читательский неумолимы. Без имен этих, как и без других имен и манер, сегодняшняя поэзия невозможна. А не будь этих имен, сколько критиков-беллетристов осталось бы без работы!.. Правда, есть сдвиги. Радостно за критика, который недавно признался, что ему понадобилось 7 лет для того, чтобы понять Р. Рождественского, верю, что лет через семь он дорастет до понимания других поэтов.

Время с юмором относится как к «обоймам», так и к «кампаниям». Поэт всегда единичен, он – сам по себе.

Понятие «поэт» шире понятия «певец поколения».

Поэтом какого поколения был Блок? Да всех, наверное. Иначе голос поэта пропадал бы с уходом его поколения, обладая лишь исторической ценностью. Поэт может и не быть певцом поколения (Тютчев, Заболоцкий). И наоборот – Надсон не был поэтом.

* * *

Поэта рождает прилив, как говорили классики, «идеального начала», великой идеи. Поэт – это прежде всего блоковское «во Имя».

Этим «во Имя» он вечно нов, это «во Имя» он объясняет знаками своего искусства, этим «во Имя» он противостоит пошлости банального вкуса, этому «во Имя» и посвящена данная ему единственная жизнь.

Жду рождения нового поэта, поэта необычайного.

Возможно, он будет понят не сразу. Но вспомним классическое:

У жизни есть любимцы,

Мне кажется, мы не из их числа.

Пусть он будет не любимцем, а любимым у жизни и поэзии. Пусть насыщенный раствор молодой поэзии скорее выкристаллизуется в магический кристалл.

Зодчие речи

I

Народ, зодчий речи,

творит себе памятник.

Без паники!

Куда нас зазвали

волшебные шрифты

на небо с асфальта

ведущего лифта?

Монтажники речи,

поэты как будто,

качают за плечи

великие буквы.

Меня взвейте в небо

строительным краном —

как буквицу,

выпавшую из грамот!

Вы были ли буквицей,

взвитой над улицей,

одетою в каску для безопаски?!

Вершина качается речевая —

людская печальница вечевая.

И ветер рвет с плеч мою голову в каске.

И Вечность разит коррозийною краской.

До Пушкина видно, до Киева даже…

О речь четырнадцатиэтажная!

Веревка и каска

и ноги предтечи.

Великая качка

заоблачной речи!

Стою на вершине,

случайная буква.

Мчит реамашина

безумною клюквой.

Простимся, Тишинка!

Ах, буковки рынка,

стручки —

как пуговицы в ширинке.

Внизу вечереет,

стоит за черешней,

гудит в чебуречных

народ, зодчий речи.

Народ – зодчий речи.

Мы – только гранильщики.

Во Времени вечном

Речь – наша хранительница.

Мы – буквы живые

в отпущенном сроке,

у высшего Пушкина

в сказанном слоге.

Стоит он над нами,

презрев безопасность,

с цилиндром в руках,

что служил ему каской.

Над светскою чернью,

над сплетней усердной,

над окололитературною серью!

Великие ветры пронзают лопатки.

Он даже и летом

не снимет крылатки.

И, чувствуя силу,

что не программируется,

шепчу я: «Спасибо,

Речь, наша хранительница!»

II

С земли корректирует медную ковкость

народ Маяковский,

И горло другого от выси осипло.

Не стойте под Словом,

чтоб вас не зашибло!

Не медь – матерьял

речевого состава —

людская печаль,

и мученья, и слава.

Зураб Церетели в комбинезоне,

как меч, целовал

эту медь бирюзовую.

А вы подымались,

где я подымался?

Где речь – опора,

а не туманность.

Не надо мне крана!

Как раньше провидцы,

сам в небо подтягиваюсь

рукавицами.

И с пушкинским профилем

спутник курчавый

кричал мне: «Попробуй!

Качает? Качает?»

Я лесенкой лез —

позвоночником Речи.

Народ Кузьмин

говорил мне: «Полегче!»

Кузмин Михаил —

чародей Петербурга.

Кузьмин Алексей —

пишет по небу буквы.

Не смоете губкой,

не срезать резинкой

с небес эти буквицы

русско-грузинские.

Такого ни в Цюрихе,

ни в Семиречье —

прокрашенный суриком

Памятник Речи.

Два века

Георгиевскому трактату.

А через два века

кто-то, когда-то,

прочтя наши впайки,

шепнет над гранитами:

«Спасибо за памятник,

Речь, наша хранительница!»

Взойдет и над ним

голубой позолотой

венец в виде «О»,

что венчает работу.

О небо! О вечность!

О трудные годы…

Народ – зодчий речи.

Речь – зодчий народа.

III

Что думаешь, Речь,

нам лица не показывая,

тяжелым венцом

над Москвою покачивая?

А может быть, это

в руке у Вечности

чуть-чуть покачивается подсвечник?

Другая рука с непонятною силой

луну донцем к нам

как свечу наклонила.

Вставляйте в подсвечник

луну небосвода!

НАРОД – ЗОДЧИЙ РЕЧИ.

РЕЧЬ – ЗОДЧИЙ НАРОДА.

Примечания

1

На улице Щусева находится Дом архитекторов.

2

Площадь Согласия (франц.).