Текст книги "А. А. Прокоп (СИ)"
Автор книги: Андрей Прокофьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
– Не знаю я Володя (так звали Пасечникова) Устин много чего болтал, только думается, что он сам это услышал где-то поверхностно. Нужно что-то куда более реальное. Я так думаю и трудно с этим как-то поспорить – дядя Никифор говорил на этот раз с совершенно серьёзным лицом.
Пасечников не стал с ним спорить. Выпив малость пахучего самогона, он сказал отвлеченно и с наигранным безразличием.
– Оно, конечно, так. Болтать, не имея фактов дело нехорошее, но жутко любимое в нашем народе. Здесь, как говориться, медом не корми, только дай языки почесать. И то, что Кирилл Дементьевич был священником и даже служил у белых, ни о чём не говорит. Этого добра у нас и сейчас хватает.
– Пока те люди живы и историю с ними связанную никуда не денешь – вставил своё дядя.
– Да про то и говорю. Нормально – это, если можно так сказать. Дело не в этом. Твой знакомый Устин говорил о том, что Кирилл Дементьевич служил в отряде карателя Резникова, а вот это совсем другой коленкор. Здесь хотелось бы знать. Много простого народу, загубили эти люди. Взять хотя бы хутор Осиновый, там сразу две семьи удавили в рядок, на этих самых осинах. Из них три бабы и девчонка двенадцати лет.
– А что там случилось? – спросил дядя Никифор.
Прохор слышал отголоски подобных историй, но не более того, а про хутор Осиновый услышал только сейчас и с нетерпением ждал продолжения от Пасечникова. Представлял себе сутулую фигуру отца Кирилла, который никак не вписывалась в картину массовой расправы. Слишком добрым был взгляд старика, слишком приятным голосом говорил он с людьми. К разочарованию Прохора Пасечников не стал рассказывать длинную историю с включением душераздирающих сцен. Он ограничился набором общих фраз.
– Обычная история. Кто-то донёс, что на хуторе имеют постоянный приют местные партизаны, и, что там неоднократно бывал Терентьев, за которым тогда страстно охотился не только Резников, но и мерзкий толстяк по фамилии Чечек. Конечно никого они там не нашли, зато с лихвой возместили свою злобу на тех кто был на хуторе. Плюс к этому притащили двух человек из Ярового. Там эти несчастные, как и понятно и остались.
– Бородулина там же не видели? – спросил дядя Никифор.
– Те, кто мог его увидеть всё одно, сказать ничего уже не смогут. Про другие дела молва ходила. Дыма без огня не бывает, но как-то странно временами всё выглядит. Народу много с тех пор ещё по земле ходят, а памяти как-то мало. Некоторые говорить не хотят, боятся, что может про них самых что-нибудь всплывет или про кого из родных. Был в деревне Брагино один мужичок Антип Коровин – вот он то и поведал, что Бородулин лично расстрелял не меньше десятка крестьян и вообще был не последним участником в отряде Резникова.
– «В Климске он себя вёл нагло, развязано. Бороду почти сбрил. Пьяный каждый божий день. Ещё девки шалавые рядом. Звания у него, вроде, нет, но с Резниковым и Выдышем на короткой ноге».
Это – слова Антипа. Только следствие ничего не установило, и Кирилл Дементьевич получил пять лет за осознанную борьбу против народной власти, как классово чуждый элемент. Потом через год после того, как вернулся Бородулин, Антип утонул при невыясненных обстоятельствах на рыбалке. Вроде лодка перевернулась, его по голове шибанула. Разбирались недолго, потом дело и вовсе закрыли, так и не проявив должного интереса. Пил мужичок крепко, да и болтал не всегда в соответствии с политикой тех лет. Годы пролетели и вот только сейчас появился твой знакомец Устин. Кстати сколько ему ещё лет сидеть? – закончил размышления Пасечников.
– Два года ему ещё, даже меньше – подумав, ответил дядя Никифор.
– Хотелось бы мне с ним поговорить – тихо произнёс Пасечников.
– Думаешь, что стоит. Срок давности давно минул. Сейчас Бородулину уже ничего не будет.
– Правильно говоришь. Только наша местность должна знать своих героев. В этом я убежден…
Слово «герой» хорошо отложилось в понимании Прохора. Если всё – это правда, то отец Кирилл действительно герой. Настоящий живой белогвардеец и не такой, как обитающие в округе старички, что служили в армии адмирала. Те давно открестились всеми правдами и неправдами от событий далеких лет. С гордостью могли вспомнить только, как дезертивали бросая винтовки ещё на реке Тобол, или ещё раньше близ города Златоуста. Нет, это было всё не то. А вот отец Кирилл совсем другое дело…
…После этого разговора Прохор начал внимательно разглядывать своего героя. От старика не укрылся странный интерес к его персоне со стороны обыкновенного паренька. Много раз отец Кирилл перебирал в своей голове возможности появления этого неожиданного интереса. Родители Прохора не вызывали чего-то подозрительного по отношению к нему. Их родители и вовсе были вне подозрения, от того, что дед Прохора по отцу сам служил в колчаках, а дед по линии матери был слишком далеко от этих мест. Варианты вообще могли быть любыми, начиная с какой-либо мелочи, заканчивая чем-то фантастическим в виде оставленных по случайности где-либо бумаг, которые так любил вести по надобности и без неё капитан Резников.
Отец Кирилл сам по возможности стал поглядывать в сторону молодого человека, продолжая с неприятным чувством подкрадывающегося страха анализировать данную ситуацию. Ни разу не пришла в голову отца Кирилла версия близкая к истине, ничто не намекнуло ему в глубоком подсознании, не приснилось в одном из многочисленных снов. Где он всё время бежал, задыхался, прятался и одуревшим от водки и безысходности криком спрашивал у капитана Резникова.
– Куда мы теперь? Ответь мне, мать твою, куда нам теперь?…
– Удавись – мрачно и без всяких сантиментов в голосе отвечал ему капитан Резников, в очередной раз, крутя в руке свой любимый пистолет.
Отец Кирилл решил выяснить все обстоятельства связанные с непонятным поведением молодого человека с наскока. То есть просто поставить того перед фактом. Показать ему, что его интерес не является секретом, и пора поставить точку в странной игре. В глубине отец Кирилл не испытывал сильной уверенности и не питал радужного благодушия в таком, как казалось на первый взгляд простом деле. Причины были неясны мотивы тоже. Надёжная толща лет помогала, но и в её строение могут быть бреши. Тем более отец Кирилл совсем недавно и, по всей видимости, на свою беду прочитал статью в местной газете, автором, которой был некий авантюрист, искатель сенсаций – по совместительству журналист с фамилией, которая могла бы сойти за имярек – Иванов.
Это разоблачение касалось одного гражданина, исправно служившего фашистам во время не так давно минувшей войны, а затем благополучно осевшем в этом районе. Преступник приехал по подложным документам, имея красивую легенду о поисках однополчанина, который спас ему жизнь в самом начале войны. Семья ложного фронтовика погибла при бомбежках одного из городов приграничной полосы. Дальше было о том, что, сколько веревочке не виться, а конец найдется. О женщине, которая попала сюда в эвакуацию и осталась на новом месте по причине реальной потери родных во время фашисткой оккупации. Ещё суд, который проходил на Белорусской земле, и как полагается суровый приговор по совокупности содеянного. Конечно, кое-что приводилось и из этого содеянного и очень всё это походило на тяжелые воспоминания отца Кирилла, только славу богу война была другая…
Настроение было испорчено. Да и этот противный малец, ещё неунывающий бесовским желанием вывести кого-нибудь на чистую воду Пасечников, которому, видимо, не дают покоя лавры журналиста Иванова и так же очень хочется стать народным мстителем.
Эхо последней, не так давно ушедшей войны, так же продолжало мучить отца Кирилла. Оно превратилось через какое-то время в скулеж, заунывно и периодически превращающийся в истошный вой, от которого начинало тошнить. Если собственный вой он воспринимал с чувством тяжелой тоски, которая мучила его своей обманчивой изнанкой, от того что теперь уже точно всё и ничто больше не сможет помочь. Никогда не появится такая огромная, реальная надежда на просветление дня грядущего, а за ним полное очищение его мира, его воздуха.
Слушать же кого-то со стороны он не мог. Шёпот и злобное шипение. Слова старика Константина Евгеньевича, его жены Серафимы Сергеевны, тщедушного интеллигента Кобзева не ложились внутрь, не вызывали сочувствия. Совсем не важно, что это были немногие из так называемых своих. Они то и издавали бесполезный вой, болезненный муторный.
Размышляя долгими однообразными вечерами, отец Кирилл принял решение вернуться к истокам себя и собственных размышлений. Накопилось слишком много вопросов, ни на один из которых у него не было хоть малость внятного ответа. Так одни блуждания вокруг, да около и не более того. Смертельная хватка безысходности чувствовалась во всем. Тело и то стало дряхлеть, ото дня ко дню. Так стоит ли тратить время на тех, кто ничем не сможет тебе помочь, да и ты в свою очередь бессилен что-то сделать для них. Лучше углубиться в собственные ощущения, потратить последний резерв угасающих сил на куда более важное. Задать свой вопрос тому, кто должен проявить свою безграничную милость и ответить ему. Пусть это будет всего несколько слов – пусть одно слово. Но должен же он знать, должен показать, что он не уснул, не отправился, махнув на всё рукой куда-нибудь подальше, забыв о том, что происходит здесь. Обязательно должен он ответить, и тогда появится смысл прожить отпущенные годы с осознанием своей правоты. Тогда можно спокойно понять, сделать вывод, что борьба со слугами сатаны и одураченными ими простолюдинами была ненапрасной. Не зря проливалась кровь праведников, не зря они проливали кровь врагов всего человеческого.
Общение же с теми немногими единомышленниками стало утомлять. Риск, если он и был, то становился совершенно неоправданным. Надежда давно покинула несчастных. Злость, если и не остыла, то притупилась. Начала причинять больше боли тем, кто злился, чем тем против кого была направленна эта злость. Каждый день уводил всё дальше и дальше от ушедших вслед за заходящим солнцем событий. Прошедшая война, как казалось, должна была полностью зачеркнуть собой предыдущую, но этого не случилось. Прошли суды над некоторыми известными деятелями белого движения, которых заискивая перед большевиками ни секунды не сомневаясь, выдали их бывшие покровители. Это подсказывало, что память о гражданской войне никуда не делась, и только безразличное своим хронометражем время сможет когда-нибудь ослабить, а затем и вовсе убить эту память.
… Отец Кирилл увидел Прохора сидевшего на лавочке возле местного клуба. Полдень раскалился до предела. Пыльное, беспощадное солнце сжигало собою всё вокруг. Липкая влажность дополняла жаркое мучение. Не убиваемая ничём мошкара лезла в лицо, искала уши. Прохор отмахивался от неё березовой веточкой. Тень от клуба спасала его, от прямого воздействия солнечных лучей. Сам клуб ненавистный отцу Кириллу, был построен из красного кирпича, затем оштукатурен, побелен. Большие окна внизу, чуть меньше сверху. Широкие двустворчатые двери коричневого цвета. К ним ведет каменное крыльцо с перилами по обеим сторонам. По бокам от дверей навешаны два светильника. Высокая крыша с огромным пространством чердака, а внизу под крыльцом устроен уютный сквер, доходящий до первых ступенек крыльца дорожкой из желтого песка. Совсем ещё небольшие, посаженные пионерами с тщательной аккуратностью ровными рядками яблони. По периметру, незнакомого для отца Кирилла названия, раскинулись густой зеленью кустарники. Они доходили своим ростом отцу Кириллу до подбородка, он хорошо видел сидевшего в тени здания клуба одинокого Прохора. Между ними было не более трех десятков метров. Одна из трех дорожек вела к клубу с правой стороны. По ней отец Кирилл и должен был подойти почти незамеченным, оказаться возле парня поставив того в неловкое положение. Но сделав несколько шагов в направлении Прохора, отец Кирилл вынужден был сначала остановиться, а затем проделал шаги в обратном направлении. Решимость мгновенно оставила отца Кирилла, дыхание сдавило от неприятного открытия, которое в данный момент объясняло всё. Отец Кирилл удивился сам себе, почему он до этого момента не догадался, о таком простом варианте развития событий.
Пасечников вынырнул с другой стороны здания. У него в руках была затасканная тряпичная сумка, с которой он не расставался, как кажется, никогда. Потрепанный, не меньше сумки серый пиджачишко, привычная жидкая, жалкая бородка и ботинки подросткового размера на ногах. Демонстративно глянув на огромный желтый шар солнца Пасечников, присвистнул, так как будто увидел дневное светило в первый раз и молча опустился на лавочку возле Прохора.
Они молчали. Отец Кирилл видел это сквозь неплотную зелень кустарника
– «Кто ты сука сам? Откуда ты взялся?’’ – подумал отец Кирилл.
Пасечников был неместным. Появился он в Яровом раньше отца Кирилла, но не на много. Случилось это сразу после войны. Он как та женщина, опознавшая фашистского прислужника, был из эвакуированных, но работал и жил, вроде в районом центре. Почему он не вернулся домой? Почему не остался в районом центре? Этого доподлинно отец Кирилл не знал. Он лишь слышал, что Пасечников остался здесь по причине одиночества, но и от того, что его отец когда-то бывал в этих местах. Вроде и сам Пасечников родился где-то здесь, неподалеку. Только его отец погиб при сплаве леса, когда Пасечникову было года два от роду, а мать, после уехала отсюда, куда-то в западную часть России. Ещё был другой слух, он то и не нравился отцу Кириллу и казался куда более правдоподобным. Вроде Пасечников бывал здесь в составе пятой армии, получил тяжелое ранение в декабре девятнадцатого года и только в двадцать первом вернулся домой. Если это и было так, то отец Кирилл не встречал Пасечникова на тернистом пути боевых столкновений того времени, хотя мог просто на просто не запомнить. Не до запоминания лиц было тогда, другое изводило, не давало нормально дышать. Он тогда даже не разделял философию Выдыша
– «Я убью еще одного большевика, сразу на душе хорошо, потом ещё одного. Всё считай, меньше стало’’.
Отцу Кириллу, это казалось отупением. Всё божественное дело летит в сатанинское горнило, и нет надежды, зацепиться хоть за что-то. Какая разница сколько ты убьешь большевиков, если их тьма тьмущая и с каждым днем пополняется этот легион. Даже вчерашние сторонники стараются прятать глаза, готовясь к единственному выходу. Имя которому – бегство. А те, кто боится бежать, страстно шепчут молитвы, забившись в самые дальние темные углы. Кормят друг друга слухами, где уже находится антихристово войско и сколько осталось богом отпущенных деньков. Потом начинают вспоминать, что и здесь имеются слуги сатаны и они ещё опаснее, злее тех, кто, разграбляя деревни и станции, движется сюда. В городах под защитой власти офицеров, забыли они о том, что совсем рядом обитают недобитые до конца, сохранившиеся и накопившие страшный запал отмщения товарищи, со многими им сочувствующими. Вспомнили, о них, когда запылали по всей железной дороге склады, когда слухи начали оседать тяжелым осадком в головах. То тут, то там, были партизаны и пусть именовались они бандитами, но они были, а значит, нельзя было спокойно покинуть город. Страшно было отойти на километр от железнодорожного полотна. Совсем пропала надежда на тех, кто одетый в английское сукно, ещё пытался делать вид, что всё поправимо. Стоит только добиться одной двух побед на фронте, и счастливая звезда адмирала засияет прежним огнем. Подарит утраченную уверенность, да и союзники не оставят на произвол судьбы. Только союзники торопились занять лучшие места на всё той же железной дороге, а звезда адмирала, всё чаще обворачивалась огромным количеством дезертиров и изрезанной кожей адмиральского кресла в новоявленной столице государства российского на реке Иртыш.
Сколько раз видел и слышал всё это отец Кирилл. Он находился между двух миров. С одной стороны были паникеры, а с другой Резников и Выдыш утонувшие в крови, опьянённые ею. Ещё был Чечек. Этот жирный боров из самого центра Европы, человеком рожден не был. Он не стал таким, он родился в волчьей стае, и каким-то неведомым образом попал к людям. Казалось, что он должен захлебнуться в крови, не сумев её переварить. Но этого не происходило. Иностранный садист только больше зверел, и отец Кирилл начинал иногда сомневаться в божественном промысле белого дела. Правда, Резников умел красивым слогом объяснить: издержки рождаются по мимо воли всевышнего. Относиться к ним нужно спокойно. Затем начинал противно шутить, напоминая отцу Кириллу, что он недалеко ушел из общей компании, а именем ли бога вершил он своё дело или однажды не заметил, что бог, сойдя с ума или просто устав, перебрался на постоянное место жительства в Совдепию. В такие моменты отец Кирилл хотел выстрелить в Резникова, затем в Выдыша, после чего сказать с чувством полного удовлетворения: – «Отправляйтесь в ад. Место вам там, рядом с убитыми вами товарищами. Нет в вас бога, одна прилипшая мишура’’.
Хорошо, что желание быстро проходило. Разумная сторона брала верх над божественной. Отстраняя прочь святую импульсивность.
Пасечников начал, о чём-то спрашивать Прохора. Отец Кирилл видел, что Прохор отвечает, как-то вяло, неохотно. Но сделать из этого вывод было нельзя. Пасечников должен был пройти мимо, что может быть у них общего кроме…
…Отец Кирилл внутренне напрягся. Забытое с годами чувство уничтожить врага простейшим способом подступило к нему, зажгло нестерпимый огонь внутри. Руки сжались, хрустнули распухшие с возрастом суставы. Мысленно отец Кирилл уже сжимал в руке шашку. Оставалось только пустить её в дело и всё будет закончено раз и навсегда. Горячая кровь брызнет фонтаном, испачкает собой его руки, одежду. Сколько раз он чувствовал это, сколько раз учащенно билось сердце, и сладостно кружилась голова. Но только всё не то и нет в руках оружия. Давно ослабла воля, затуманился взгляд. Время сожрало силу, подавило своей массой желание. И сейчас он быстро потерял нахлынувший пыл, наступила тупая досада, а после неё он почувствовал лишь, как предательски трясутся пальцы.
Пасечников и Прохор проговорили совсем недолго. Затем Пасечников поднялся с лавочки, пожал Прохору руку и быстрыми шагами не, замечая отца Кирилла, пошёл прочь от сельского клуба. Прохор, как ни в чем не бывало, остался на своём месте. Он продолжал отбиваться от мошкары, которая уже не пожалела и отца Кирилла. Он хотел уйти, признав своё поражение, но удача неожиданно улыбнулась, разогнав большую часть сгустившихся над головой туч. Прохор поднялся с места, чуть не сорвался на бег, чтобы встретить красивую молодую девушку, которая спешила к нему, улыбаясь. По лицу Прохора, отец Кирилл понял, что и он, ещё в большей мере рад её появлению, а значит, этот подонок Пасечников оказался здесь случайно.
Отец Кирилл выдохнул облегченно. Ему на секунду стало стыдно за свою паническую нервозность. Солнце наконец-то встретилось с подоспевшими к нему облаками – упала ласковая и долгожданная тень. Отец Кирилл только сейчас понял, что находится в странном положении, прячась возле кустарников в самом центре села. Он отошел в сторону, очень медленно, тихо. Поблагодарив беспощадное солнце, за то, что оно разогнало всех соседей по своим углам. Отец Кирилл пошел к себе думая, что все это похоже на нервный срыв. Обещанного временем излечения нервов не происходило и даже появилось заметное ухудшение, вызванное непобедимым чувством усталости.
* * *
Может Прохор и не решился бы на сближение с загадочным отцом Кириллом. Потихоньку угас бы в нём интерес к «настоящему» белогвардейцу, но случилось, то, что случилось. Поспособствовали этому два события совершенно разного характера. Только получилось так, что сплелись они в одно целое. Сначала Прохор расстался со своей невестой, произошло это как-то слишком обычно, банально. Она встретила другого, точнее сошлась с его хорошим другом – одноклассником. В мире Прохора всё знали друг друга, всё были друг у друга на виду, и хотя девушка с одноклассником пытались скрывать свои отношения, только долго это продолжаться не могло. Прохор получил чувствительный удар, тяжело его переживал. Вполне возможно, что не сдался бы он так просто. Может ещё бы изводил себя, устраивал бесполезные сцены, разборки с бывшим другом. Но случилось событие, которое способствовало охлаждению переживаний от неудачи первой любви. Вполне возможно, что не такой сильной была и его любовь, если так быстро сдала свои позиции. В один совершенно обыденный день, занятый самой обычной работой Прохор узнал страшную новость.
Две женщины – подруги матери Прохора разговаривали эмоциональным тоном, постоянно охали, переходили на шепот, затем возвращались к обычной тональности. Мать Прохора присоединилась к ним, а Прохору нужно было спросить у матери что-то незначительное. Он подошел к разговаривающим женщинам и почти сразу услышал: – Да не рыбачил он никогда. У кого хочешь, спроси Наташа. Убили его, зачем всё расспрашивал, кого искал – говорила тётка Людмила.
– Это ты верно говоришь. Бабка Авдотья знаешь, что говорила: – «Он к Елизавете Павловне приходил за день до этого, спрашивал о каком-то Резникове’’. Елизавета Павловна глухая на одно ухо. Он и говорил, поэтому громко, а Авдотья всё и слышала. – «Я сам его видел возле твоего дома, два раза’’. Елизавета ему: – «Ты чего собираешь. Не знаю я никакого Резникова’’.
– Затем выскочил с её ограды, а у самого взгляд безумный, весь возбужденный, испуганный какой-то.
Прохор онемел от услышанного. Он отчетливо вспомнил рассказ погибшего Пасечникова (то, что речь шла о нем, Прохор понял сразу) о давным-давно погибшем мужичке по имени Антип. Смерть самого Пасечникова, как две капли воды повторяла давнюю гибель несчастного Антипа. Никто, включая дядю Никифора, не подумал совместить одно с другим. Только юному по годам Прохору, отчетливо открылась эта связь, и он не сомневался ни секунды, что это дело одного ряда, и стоит за этим ни кто иной, как отец Кирилл.
Прохор долгое время не мог успокоиться, в мозгу вертелись самые невероятные предположения. Окрашивались они в чёрный цвет, который сильно контрастировал с идущим своим чередом днём сегодняшним. За окном, на глазах налаживалась жизнь. Всё чаще звучал смех, всё больше было улыбок и хорошего настроения. И тут же в одном шаге, от этого существовало что-то жуткое притаившееся между старых икон отца Кирилла, незаметное ни для кого, Пасечников прикоснулся к заповедному миру и, вот он лежит в простеньком гробу, перед знакомыми людьми, но нет возле него, ни одного, родного человека.
Прохору было по-человечески жаль Пасечникова, только его интерес двигался в другом направлении. Образ мистического, загадочного отца Кирилла, тянул за собой. После смерти Пасечникова порочный интерес, тяга к иному, отличному от понимания других усилилась невероятно. В день похорон Пасечникова, Прохор думал только о том, как переговорить с отцом Кириллом. Для того, чтобы самому встать в неведомый круг избранного. Манящего Прохора тем, чего он и сам не понимал, а только чувствовал ореолом романтизма и корнями пропавшего на фронтах гражданской войны деда Андрея.
Продолжая держать внутри своего воображения, образ отца Кирилла Прохор неожиданно сделал ещё одно открытие. Оно явилось к нему из воспоминаний далеких детских лет. Ему было восемь, может девять.
Отец был сильно пьян. Он находился на кухне сидел за стоящим возле правой стены столом и стучал по нему шашкой. Делал это он не острием, а плашмя. Неприятный звук прорезал уши, казался ненужным чужим, что Прохор почувствовал что-то вроде испуга и смотрел в тот момент на мать вопросительно, ожидая её реакции. Вот-вот она должна была отреагировать на странное поведение отца. Тот конечно был пьян, но до этого Прохор никогда не видел такого выражения его лица. Начало меняться выражение лица у матери. Она, кажется, несколько раз тяжело вздохнула, затем дернула отца за плечо. Он обернулся к ней, но снова продолжил извлекать сумасшедшие звуки.
– Убери эту дрянь из дома. Чтобы я её здесь больше не видела!
– Хорошо, я же тебе обещал. Завтра же отнесу её к Лизовете Павловне – ответил отец, как-то неожиданно приняв нормальный вид.
– Сейчас отнеси, пока ноги ходят – крикнула мать.
Прохор с огромным интересом смотрел на отца и на неожиданно появившуюся настоящую шашку. Мать не замечала присутствия сына, пока он не выдал сам себя.
– Батя – это дедушкина шашка?
– Нет, сынок. Это как-бы тебе сказать, его дружков – глухим голосом ответил Прохору отец.
Мать посмотрела на отца испепеляющим взглядом.
– Уноси это отсюда – крикнула она ещё сильнее.
Отец поднялся с табуретки, малость пошатнулся. Затем замотал шашку в тряпку и пошел на выход. Прохор последовал за ним.
– Батя ты, куда её. Оставь её. Я хочу перед ребятами в школе похвастаться.
– Если ты сынок ещё хоть слово об этом скажешь, то я тебя убью.
Голос отца был по-настоящему злым. Глаза проявляли что-то похожее на близкие проблески безумия. Прохор испугался и замер на месте. Отец шатающимся шагом скрылся в сгущающемся сумраке деревенской улицы.
Но вернувшись, домой, отец изменился. Было заметно, что он как-бы сбросил со своих плеч большой тяжелый груз. Усевшись на завалинку, он жадно курил папиросу. Прохор не хотел спать и, поэтому, радуясь, что мамка забыла о нём, занятая своими делами, крутился возле отца. Отец, как помнил Прохор, сам начал разговор.
– Эта шашка ценная сынок, ею последнего большака у нас здесь зарубили. Ей богу, ни сойти мне с места. Дедушка наш здесь, слава богу, не имеет к этому отношения. Так и не дождался я его. Так, что цени батю, хоть и непутевый он у тебя. Запомни мои слова, но не о большаках и не о шашке, а о том, что есть у тебя отец.
Прохор ничего не понял, но на какое-то время запомнил слова отца. Включая убитого большака…
…Когда Прохору было четырнадцать, отец полностью и окончательно сошёл с ума. До этого он был замкнут, молчалив. Странно смотрел, делал иногда ещё более странные движения. Прохор испытывал жуткую неловкость, не хотел лишний раз смотреть отцу в глаза. Затем и вовсе старался его избегать. Хорошо, что отец особо к нему и не лез, а с каждым днем погружался в неведомые ни для кого, кроме него самого миры. Сколько это длилось? Время сжалось для Прохора в один день. Он плохо помнил и не любил вспоминать. Было темно, было нехорошо на душе, а затем пришел тот страшный день, что запомнился на всю оставшуюся жизнь. И чтобы не было, чтобы ни происходило, отрывки того дня больше не покидали Прохора.
Прохор тогда совсем ничего не мог понять. Были люди, мать плакала. Сидела, отвернувшись к стене. Кажется, она почти ничего не говорила. Всё это виделось неестественным, как будто, кто-то погрузил всех в замедленный, тяжелый сон.
Отца увели люди в белых халатах, с ними были два милиционера. Они от чего-то прятали глаза, часто курили и говорили почти шепотом. Машина стояла у калитки, была очень грязная, страшная, от того и запомнилась, вместе с этим тяжким пасмурным днем. Отец, как показалось Прохору последний раз посмотрел на него с матерью совершенно осмысленно.
– Батя я здесь – зачем-то сказал Прохор.
Но батя не ответил. Он уже глядел куда-то в пустоту, его зрачки наполнились страхом, тело начало вздрагивать. Люди в белом затолкали его в машину…
…Дальше была другая жизнь. Отца в ней уже не было…
Кажется, прошла неделя, возможно, была ещё одна. Это сейчас совсем не имело значения. Тогда тоже не было в этом чего-то важного. Прохор все эти дни не видел отца Кирилла. Раньше старик частенько прохаживался по деревянным тротуарам центральной улицы. В разговоры вступал он редко, но был нарочито на виду. Теперь даже окна его небольшого домика не освещались, когда наступала всё более ранняя темнота. Что творилось в голове Прохора, и зачем нужно было ему идти на риск, пытаясь сойтись с отцом Кириллом, зная и будучи уверенным, что как минимум две человеческие жизни были загублены неброским с виду стариком, а одна из них совсем недавно.
Еще Прохор думал что-либо расспросить у матери, по поводу старушки Елизаветы Павловны, чьи инициалы промелькнули перед ним дважды. Сначала в разговоре женщин, как о последнем человеке, что разговаривал с убитым Пасечниковым. Затем в собственных не лучших воспоминаниях. Только здесь всё было совсем мрачно, от того, что было связанно с его несчастным отцом. И всё же Прохор хотел переговорить с отцом Кириллом. Плохо представлял он себе как пройдет этот разговор, какая реакция может ожидать его со стороны старика. Адреналин, умноженный на упрямство, чувство своей правоты и тяга к загадочному – управляли Прохором. Внутри не было страха, если он и появлялся, то только тогда, когда Прохор сам вытаскивал его из глубины собственного я. Делал он это с помощью своих же логических размышлений. Подсознание же ничего не подсказывало. Точнее, оно не пыталось вызвать тревогу, а напротив оставалось абсолютно спокойным, где-то отчасти даже безразличным и временами поддерживающим странное любопытство. Прохор пару раз поймал себя на нормальной мысли, что занимается он чем-то не тем, и в силу возраста, и в силу всего окружающего, но что-то тянуло его к тому, что было рядом, и было иным, непохожим на привычное, будничное, рутинное. Об одном не думал Прохор. Подобное дело не может закончиться одним разговором и, к какому исходу может привести его любопытство. Отец Кирилл может не только рассказать ему о давно минувших днях, но и потребовать чего-то от него. Вставая в один ряд с отголоском другого мира, можно почувствовать истинный голос этого мира, который находился не так уж и далеко от него. Расстояние в три с лишним десятка лет ни так уж и огромно, и лежавший в гробу Пасечников мог бы много об этом рассказать.
Судьба иногда сама подводит человека к его цели. Предположения могут быть сложными, а дело окажется простым. Так как будто все было давно предопределенно и оставалось дождаться заданного дня, прийти в нужное место. Затем произнести необходимые слова дождаться ответа, а дальше всё пойдет по хорошо подготовленному сценарию.
Так неожиданно для Прохора, и ещё, как оказалось, более неожиданно для отца Кирилла, произошла встреча двух совершенно разных с одной стороны и очень близких с другой стороны людей.
Отец Кирилл сидел возле воды. Ему нравилось здесь бывать, смотреть на тихую гладь водной поверхности. Если появлялся в его компании небольшой ветерок, то он не портил настроения, и рябь на воде лишь заставляла почувствовать присутствующее в нем ощущение холода. Воспоминание жило холодом – он правил в нём бал. Только зимой отец Кирилл никогда не приходил сюда. Причина находилась на уровне его восприятия, да и к тому же зимой здесь негде было находиться. С дороги он был бы виден, хотя по ней мало кто ездил. Две землянки, что имелись здесь когда-то, давно обвалились, пришли в полную негодность.
