Текст книги "А. А. Прокоп (СИ)"
Автор книги: Андрей Прокофьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
Резникова, как и думал Калинин, нигде не было. Чтобы убедиться в его отсутствии полностью, Калинин прошёл на двор, за которым наблюдал ещё недавно со стороны. Открыл всё возможные двери, осмотрел всё имеющиеся углы. Результат отсутствия Резникова подтвердился, и Калинин вернулся в дом. Степан по-прежнему глубоко спал. Калинин постоял возле него, после чего вернулся к тому, что интересовало его больше всего. Шашка находилась на своём прежнем месте. Жадно потянувшись к ней Калинин, во второй раз ощутил непреодолимую тягу обладать ею. Ничего подобного не ощущал он в самых смелых мечтаниях, да и видимо не имел понятия в своих мыслях о чем-то подобном.
Шашка играла блеском. Вторгалась легкостью в сознание. Между ним и чем-то большим был один шаг. Калинин подумал, что должен появиться Резников, но того не было, а день как-то незаметно оставил улицу в распоряжение вечера. Калинин всё же набрался силы воли и положил шашку на место.
– «Теперь нас обязательно будет ждать ещё одна и не только одна встреча» – подумал он, смотря на шашку с расстояния пары шагов. Пауза расставания затянулась. Шашка несколько раз озарила пространство вокруг себя холодным отсветом. Это не удивило Калинина. Ей не нужен был падающий на неё свет. Калинину сейчас, тоже уже многое было ненужно, и он ещё раз глянув на спящего Степана, ушёл, захлопнув за собой дверь. Завелся двигатель автомобиля. Вечерняя прохлада лучше обозначила выхлопные газы, шины малость шлифанули по асфальту.
4
… Сны банальны и очень личностны. Они то же самое, что и размышления. Они часть сокровенного внутреннего мира таинственного и непонятного, индивидуального и странного. Мало найдется тех, кто любит слушать пересказы чужих снов, если сам не готовится озвучить своё сновидение. Ещё людям очень нравится дополнять сны тем, что приходит в голову во время их рассказа или просто соединять воедино куски, образы, что не были соединены в процессе самого сновидения.
Странная субстанция, пугающая и манящая к себе. Сколько предчувствий и сколько легенд. Сколько опасений и необходимых объяснений.
И всё же всё началось именно со сна. Обычной ночью под звук внезапно налетевшего ветра, что обещал очередную грозу. Которых и без того было уже немало за последние два дня, когда сталкивались между собою воздушные фронты, сверкая молниями, беспокоя оторванными листами металлического профиля с сарая, поломанными ветками тополя, который был всё десять лет напротив, расположившись у соседнего дома.
Степан, к тому же, был абсолютно трезв и даже, как ему казалось, ни о чём не думал, что могло бы напрячь нервы перед случившимся сном. Только – это случилось. Он увидел её в первый раз, но ему от чего-то почудилось, что она знает его. Только откуда? На это сон ответа не давал, да и был он собственно не об этом, а о чём-то совершенно обычном, где мелькали знакомые лица и такие же привычные пейзажи. Ещё играла до боли знакомая музыка, и совсем ничто не беспокоило, умиротворенное еле слышное тиканье часов с другой от сна стороны. Напротив тишина со спокойствием медленно двигали картинку, в которой было всё ещё раз обычно, но при этом неосознанно ново.
Этим новым была она. Он запомнил её, запомнил её глаза, её смущенность и теплую руку, которую она протянула ему стоя возле хорошо знакомой автобусной остановки. Где много раз бывал он, а сейчас был рядом с ним, давно забытый одноклассник, а вместе с ним была она. Она – смотрела. Она, кажется, чего-то ждала. Ему хотелось ей что-то сказать, для того, чтобы она не исчезла. Чтобы осталась, когда исчезнет одноклассник, когда гроза всё же разродится теплым летним дождем с большим количеством пузырей на поверхности грязных луж.
Но она исчезла. Он не успел что-то сказать. Она не подсказала ему, что-то необходимое. Он не знал, что должен произнести. Она лишь притягательно улыбнулась, в тот последний миг их нечаянного свидания, что он уже не мог забыть её губы, её очаровательные глаза.
Когда обычная ночь пользуясь своими неизвестными правилами перевернула сон в иную плоскость, а после и вовсе превратилась в сплошную темноту, Степан проснулся. Долго он слушал, как сильно разбушевалась всё же явившаяся гроза, как вот-вот оторвет она тонкий лист металлического профиля, как через несколько мгновений большая ветка тополя, оторвавшись от ствола, перегородит дорогу между домом Степана и соседним, который уже десять лет стоит напротив.
* * *
– Вперед братцы!!! Прорвёмся через эту улицу, тогда сумеем уйти. Вперед братцы!!! У нас с большевиками разговор короткий!!! – Степан, держа в руке револьвер, выскочил из-за угла – и тут же его лицо с возбужденными блестящими глазами, посекли в кровь камешки от ударившей совсем рядом пулеметной очереди.
Степан упал, как подкошенный, но гадко ему стало не от пулемёта, который надежно перекрыл выход к спасению, а от того, что никто из солдат, оставшихся за углом, не последовал за ним.
– Что же вы братцы труса празднуете. Последний раз по-хорошему говорю.
Степан направил револьвер на солдата с порванным рукавом и грязным от пыли лицом. Они были примерно ровесники, а рядом с солдатом сидели ещё семь человек, трое из которых были совсем молоденькими ребятами. Один напротив был очень пожилым с нашивкой вахмистра, большими усами и чёрной жесткой щетиной на щеках.
– А что ещё по-плохому может быть? – уставшим голосом, не делая ни одного движения, спросил солдат с порванным рукавом.
– Ты, как каналья с офицером разговариваешь!!! – закричал, побледнев лицом, как чистый лист бумаги Степан.
– А где же братцы? – усмехнулся солдат.
– Я тебя сейчас, суку большевистскую.
Степан приставил свой револьвер вплотную к голове солдата, но тот никак не реагировал на столь отчаянно угрожающий жест. Ничем не изменилось его лицо, так же смотрели на Степана голубые глубокие глаза.
– Убери револьвер ваше благородие – услышал Степан голос за своей спиной.
Он подчинился прозвучавшей просьбе, внутренне чувствуя, что, как минимум одна винтовка сейчас направленна на него, и медленно обернувшись не ошибся. Молодой парень с выщипанными рыжими усиками, чересчур, круглым по форме лицом, поднявшись на ноги, держал винтовку, которая готовилась отправить Степана к его праотцам вместе со всеми идеями белого освободительного движения. По глазам остальных Степан понял, что если он ещё что-то скажет, или сделает резкое движение, то к одной винтовке присоединятся, как минимум ещё парочка нарезных стволов.
– Что же вы братцы – произнёс Степан, чувствуя, как ледяной холодок застрял в середине грудной клетки.
– И вот опять братцы. Присядь ваше благородие не суетись – произнёс всё тот же солдат с порванным чуть ниже плеча рукавом.
Степан опустился на землю. Прислонился спиной к холодной штукатурке двухэтажного здания. Улица позади них была пустой, но вечно продолжаться это не могло. Минуту на минуту, но может чуть больше, и большевики выбьют с закрывающего их перекрестка остатки роты поручика Болдина.
Хотели вернуться назад, но этого тоже сделать не смогли, попав под пулемётный и винтовочный огонь, идущий с первых этажей домов по правую руку. Мышеловка захлопнулась сзади, и оставалось только вперёд, только именно в этот момент, требующий последнего напряжения сил, эти самые силы вместе с желанием, куда-то пропали у его немногочисленных солдат.
– Что предлагаешь? – голосом обозначающим равенство спросил Степан, всё того же солдата с порванным рукавом.
– Что здесь предлагать. Дождемся момента и руки вверх, лишь бы не перестреляли сдуру.
– Послушай Антип (Степан хорошо знал имя солдата) ты же не новобранец. С лета прошлого года, если мне не изменяет память, воюешь с красной сволочью. Неужели ты думаешь, что комиссары станут с тобой за жизнь толковать. Лучше всё же в бою – Степан тяжело выдохнул и сплюнул на пыльную землю.
– Навоевался видимо ваше благородие. Хватит уже.
– Действительно, что умирать приспичило. Нужно было давно бросать всё это, и до дома – произнёс один из солдат, глядя себе под ноги.
– Думаешь, дома тебя большевики не найдут. На печке от них, как и от смерти не спрячешься – со злобой в голосе произнёс Степан.
– Мне что они. Я им дорогу не переходил. Мобилизованных они сразу милуют. В худшем случае, заново мобилизуют и всё. Кого хера я умирать должен – хриплым голосом, таящим в себе вызов ответил солдат, и Степан не стал с ним спорить, а солдат сделав коротенькую паузу продолжил.
– Вон, кто пусть большаков боится, сучий потрох. Смотри в костюмчик нарядился. Шляпу только буржуйскую забыл.
Почти всё повернули головы в обратном направлении. Им навстречу бежал человек средних лет, в руках которого было два больших чемодана. Немного отставая от него, бежала, оглядываясь назад молодая женщина. Её темно-каштановые волосы растрепались от быстрого передвижения. Длинная юбка мешала ей, но всё же она двигалась быстро, хотя и уступала в интенсивности своему спутнику.
– Кто это? – подал голос небритый пожилой вахмистр.
– Батюшка Павел собственной персоной. Кто с ним не знаю – сплюнул себе под ноги тот же солдат, что не боялся большевиков, сидя на своей печке.
Мужчина и женщина, запыхавшись, остановились возле группы солдат.
– «Странный батюшка Павел – без бороды» – подумал Степан.
– Нельзя сидеть доблестные воины святого престола. Скоро антихристово войско перекроет всё выходы из города – обратился батюшка Павел к солдатам.
– Щели всё одно останутся – со злобой в голосе проговорил всё тот же солдат.
– Это ты Демид? – спросил батюшка Павел.
– Я батюшка, как видишь. Навоевались мы, и ты вижу, впросак попал. Что же ты так неаккуратно, время ведь было – усмешка скользила по лицу Демида.
– Зачем так говоришь, бога побойся. До последнего я молился за наше праведное воинство. Верил, что не оставит нас на этот раз господь.
– Жаль, конечно, но в очередной раз оставил он наше воинство – произнёс Антип.
– Бог поможет нам. Я верю, но и мы не должны сидеть и ждать своей участи на заклание. Нельзя ждать, когда слуги сатаны разорвут нас на части – проповедовал Павел и всё время смотрел на пустую, пока что улицу позади них.
Женщина, испытывая неловкость, сумела пристроиться возле сидящего молча Степана. Степан посмотрел на неё. Она посмотрела на него в ответ.
– Вы что-то хотели господин офицер – спросила она ясным, чистым и приятно кротким голосом.
– Нет, отдыхайте барышня, у нас есть ещё самую малость времени – ответил ей Степан.
– Это тебя батюшка Павел будут на части рвать слуги сатаны. Есть им с тобой, за что поквитаться – баш на баш, а мы уж, как-нибудь с именем божьим уцелеем. Что скажешь? – Демид говорил и смотрел на батюшку Павла с явным раздражением.
Батюшка Павел испугался слов солдата. У него заметно забегали глазки. Он начал тереть подбородок, который, по всей видимости, чесался от наспех произведенного бритья, что позволило батюшке Павлу избавиться от своей бороды. Только даже на это времени у батюшки было в обрез, поскольку он оставил под носом что-то похожее на неприятные рыжие усы.
– Злишься за своего отчима Александра. Напрасно, продал он веру православную и получил по заслугам – набравшись смелости, всё же произнёс батюшка Павел, но при этом пристроился возле сидящего Степана, с недавней своей спутницей.
– А если и так, что в этом плохого. Мать моя у тебя в ногах ползала. Всеми святыми просила, послушал ты её? Сколько народу загубил именем божьим, к которому отношения не имеешь, как и всё вы суки поганые. Что бежишь? Выйди на праведную смерть. Проложи другим дорогу именем божьим. Заткнётся пулеметик за углом, и уйдем мы с образами в головах, по домам целы, невредимы, и дальше – святым ореолом защищены будем – почти кричал Демид.
Батюшка Павел окончательно притих, сжался сидя на корточках. С его лба стекали несколько капель пота.
– Прекратите, нашли время – неожиданно произнесла женщина.
– Заступница нашлась. Попадья, что ли новая? – с прежней интонацией раздраженного сарказма проговорил Демид.
– Как вам нестыдно мужчина. Я сестра милосердия, а зовут меня София Алексеевна.
– Очень приятно София Алексеевна. Я Степан Степанович – представился Степан, хотя София его об этом не просила.
– Мне тоже – она повернула голову в его сторону.
Степан улыбнулся ей, и она немножко смутилась. Обстановка не располагала к этому, от того их взгляды друг на друга приобретали огромную ценность, и кажется они оба почувствовали именно это. Степан ещё раз посмотрел на неё. На этот раз она не отвела свой взгляд. Выдержала нахлынувшие испытание и слегка нежно улыбнулась, перед тем, как опустить вниз свои красивые глаза.
– «Нет, не может быть. Смерть случится сейчас, не до этого» – подумал Степан.
– Что вы делаете? – произнесла София, глядя в другую, от Степана сторону.
– То, что необходимо сделать барышня – ответил Антип.
Степан перевел свой взгляд на него. Тот разорвал свою рубаху и сейчас прикалывал на штык один из её кусков.
– Что же вы молчите, господин офицер или вы согласны с ними – София впилась своими синими глазами в Степана.
В её голосе не было упрека. Был вопрос, который даже не требовал незамедлительного ответа, поскольку застрял, замер между его и её глазами.
– Я не с ними, но и сделать ничего не могу – как бы оправдываясь, ответил Степан.
– Вы собираетесь сдаться? – испуганно прошипел батюшка Павел.
– Лично я – нет – ответил Степан. Демид вопросительно на него посмотрел, но Степан не стал что-либо пояснять.
Антип тем временем поднялся на ноги подошел к углу и, вытащив за угол винтовку начал, двигать ею, то вниз, то вверх. Затем он закричал: – Сдаемся! Не стреляйте! Сдаемся!
Никто не отвечал, наверное, полминуты. Антип повторил предложение о сдаче, и только после этого раздался грубый прокуренный голос: – Бросай оружие за угол и выходи по одному, не боись стрелять не будем!
Двое молодых парней тут же сделали два шага вперёд, грохот брошенного оружия оглушил Степана. – «Суки» – подумал он. Вслед за первыми последовали и остальные, те двое с поднятыми руками уже предстали перед глазами неприятеля, другие начали пополнять компанию, – и в этот момент Степан произнёс.
– За мной.
Схватил Софию за руку, и они кинулись через своих бывших братьев по оружию вперёд, что было сил. Батюшка Павел мгновенно рванулся за ними. Красные, не ожидавшие подобного, потеряли драгоценное время. Не заговорил пулемёт, зато опомнившись, раздались многочисленные винтовочные выстрелы. Степан бежал огромными прыжками, увеличивая их размах с помощью своего высокого роста. Он был похож на неведомого зверя, и державшаяся за его руку София буквально летела за ним, не чувствуя, ни земли под ногами, ни собственного дыхания. Батюшка Павел мчался, по-прежнему держа в руках свои чемоданы, но ему не повезло довольно быстро. Одна из пуль воткнулась ему в спину, он растянулся лицом вперёд, попытался встать, но тут же вторая пуля пригвоздила его к земле теперь уже навечно. Один из чемоданов раскрылся, содержимое в виде многочисленных банкнот и нескольких икон в ценных окладах вывалились на мостовую, возле окаменевшего и уже готовящегося предстать перед своим работодателем батюшкой Павлом.
Степан и София слышали гибельное падение батюшки Павла, но им было не до этого. София даже успела оглянуться и увидеть растянувшееся во весь рост тело батюшки, содержимое его багажа. Только жалеть о нём, думать, о случившейся смерти святого было некогда. На кону стояла собственная жизнь, а свистевшие, по-прежнему, рядом пули старались оборвать её, так же, как сделали они это с несчастным батюшкой Павлом…
…– Зачем стрелял в этого? – спросил высокий красноармеец у Демида, который стоял с высоко поднятыми руками.
– Личные счеты у меня с ним товарищ. Это – поп Павел может, слышали вы о таком.
– Нет, мы не местные – ответил красноармеец.
– Такой лучше мёртвый, чем бы ушёл к своим.
– Разберемся потом.
– Здесь смотри что! – закричал другой красноармеец, обращаясь к остальным.
– Не трогать ничего! – закричал высокий красноармеец своим подчинённым, которые с огромным интересом и явным желанием поживиться, смотрели на содержимое багажа батюшки Павла…
В десяти метрах от них показались густые заросли кустарников, облепивших подход к узкой речке с чистой, прозрачной водой. Речка же петляла, становилась, то уже, то шире – естественной преградой окаймляя границу города. Её противоположный берег лежал уже за чертой города, там начинались перелески между ними поля, где-то чересчур открытые, и тем опасные пространства, но всё же это была свобода. Это – была возможность остаться в живых.
Степан хорошо знал это, но проследовать к реке сразу им не удалось. Спрятавшись за обычным деревянным штакетником, который на их счастье был дополнительно укрыт непролазной травой, не обращая внимания на обжигающую открытые места кожи крапиву, они лишь тяжело дышали и Степан, постоянно поворачиваясь, видел возбужденное от борьбы со смертью красивое лицо Софии. Она глубоко дышала носом. Привлекательной краской горели её щеки, а упругая, статная грудь поднималась при каждом вдохе.
Степан сильно сжал её руку. Пристально посмотрел ей в глаза. Она и на этот раз не отвела своих глаз.
– Табаком пахнет от вас господин офицер – прошептала она.
– Это – ничего Соня. Сейчас ещё чуть-чуть, и с божьей помощью будем у своих.
Солдаты красноармейцы приближались, громко разговаривая и что-то крича пленным. Мостовая поднимала пыль. Дома расположенные по одну сторону пропитывались голосами, сохраняли в себе уходящую от них в этот момент историю. Оставляли себе её частичку, а может и весь этот день полностью. Штукатурка, нанесенная на кирпич. Толстые бревна, фундаменты, крыши – все участвовали в этом процессе, а шествие двигалось обыденно. Крик сменялся смехом, кто-то слишком устало и напряженно дышал, кто-то еле волочил ноги, кто-то шёл спокойно и даже улыбался чему-то только ему известному. Среди пленных было четыре офицера, которые выглядели совсем уж обреченно и даже безразлично к происходящему вокруг них, и к тому, что происходит с ними самими.
– Это – же Казанцев – тихо почти прошипев, произнёс Степан, обращаясь к Софии.
– Кто это? – ещё тише спросила она.
– Один мой старый приятель – произнёс Степан, и по его лицу было видно, что он тяжело переживает увиденное.
Скулы Степана напряглись, глаза наполнились бессильной злобой. Вид пленного Казанцева заставлял Степана испытывать всю гамму неприятных эмоций. У Казанцева была разорвана форма. Один из двух погон болтался, держась на тонкой нитке. На правой щеке была размазана кровь смешанная с грязью. Левая нога заметно волочилась за правой, и Степан увидел, что выше колена на этой самой левой ноге имеется пропитанная кровью повязка. Рядом с Казанцевым шёл совсем молоденький прапорщик. Он в момент, когда пленные сравнялись со Степаном и Софией, начал тревожно всматриваться в их сторону, как будто хотел там увидеть, кого-то столь необходимого ему сейчас. Можно было бы подумать, что каким-то неведомым образом он чувствуют, ищет их, но это было не так. Прапорщик хотел увидеть свою мать, отца. Которые сумеют решить всё его проблемы и заберут его отсюда домой. Не увидит он больше ничего этого, не услышит смеха и голосов чужих людей, что сейчас конвоируют его вместе с бравым капитаном и другими несчастными сильно похожими на него самого.
* * *
– Им сейчас ничем не поможешь – прошептала София.
– Да Соня. Я понимаю – ответил Степан.
Через минуту или даже меньше улица освободилась, и только парочка грязных в оборванной одежде мальчуганов ещё находились в обозрение Степана и Софии. Затем и они, обдумав свои дальнейшие действия, бросились следом за колонной военнопленных, что скрылась за поворотом улицы.
Выстрелы окончательно стихли. Начал подниматься ветер, несущий в себе чувствительный холодок.
– Вот и всё – констатируя факт, произнёс Степан.
Они уже пробрались через кустарник. Перед ними лежала небольшая водная преграда, но перепрыгнуть её было невозможно, а брода, пока что видно не было. Тихая гладь могла таить в себе небольшую глубину, так же могла она иметь под собой и хорошенький омут. На дне, которого обязательно добавляет воду в реку холодный источник.
Степан и София, держась за руки, медленно двигались вдоль берега. Частенько обворачивались на любой посторонний звук. Пройдя сотню метров по течению, Степан увидел препятствие в виде заборов ограждающих огороды, которые подступали к самой воде, к тому же и берег начал принимать всё более отвесную форму.
– Чёрт побери – выругался Степан.
– Может, где есть какой мосток – жалобно произнесла София.
– Вряд ли – ответил ей Степан.
Но удача повернулась к ним лицом, не желая по какой-то причине расставаться с понравившейся ей парой – симпатичных дышащих молодостью и жизнью, мужчиной и женщиной. Речка делала небольшой изгиб, по центру которого был отчетливо виден доступный для перехода брод.
– Слава богу – произнесла София.
– Быстрее – сказал Степан, боясь, что неожиданный подарок судьбы куда-нибудь пропадет испариться, оставив их с Софией снова возле непереходимой реки.
Они спустились к воде, и Степан облегченно произнёс, смотря на Софию повеселевшими глазами, которые сливались с вымученной, но всё же улыбкой.
– Думал, что придется нам с тобой вплавь перебираться.
– Я не умею плавать.
– Разрешите – спросил Степан, малость смутившись.
София поняла, что он хочет взять её на руки и не стала ему в этом отказывать.
Степан аккуратно насколько мог, поднял Софию на руки, и через несколько секунд они оказались на середине быстрого переката. Ещё десять шагов проделал Степан, их встретил вожделенный противоположный берег, за которым теперь уж точно лежало счастливое спасение.
Двигались они средним шагом. Внимательно и достаточно осмотрительно. Прошли примерно километр пересекли одну грунтовую дорогу. Перед большим, заросшим полем между двумя густыми кустами и под кронами, уходящих в самое небо – пахнущих от летнего тепла смолой больших и чуть красноватых стволов сосен – они остановились. Молчали недолго. Степан нарушил отдых вопросом.
– Соня хотел спросить, но как-то неудобно.
– Спрашивайте Степан – ответила она.
– Этот священник батюшка Павел, что вас с ним связывало?
– Вы что ревнуете? – кокетливо улыбнулась Соня.
– Да, в какой-то мере. Вы очень красивая, но я ничего не знаю о вас.
– Я, впрочем, о вас тоже ничего не знаю – произнесла она, поддержав взаимный интерес.
– И всё же, вы мне не ответили о батюшке Павле.
– Вы хотите узнать, кто он мне?
– Да именно – это.
– Он мне никто. Мой отец служил у него управляющим. У батюшки Павла было очень большое хозяйство. Огромный дом. Много прислуги. И что самое интересное, он очень любил кошек. Их было огромное количество. Очень жаль несчастных кошечек, что с ними теперь будет.
– А что с вашим отцом? – спросил Степан, пожирая глазами свою спутницу.
Сейчас он сильно с затаенным трепетом понимал, что в его жизни произошло совершенное чудо, и он в течение нескольких часов влюбился. По-настоящему – бесповоротно. Глухие удары сердца подтверждали осознание волшебного. Сохли от волнения губы, и даже прозвучавшие с большой силой два взрыва, со стороны покинутого ими города не вызвали в Степане никаких эмоций.
– Что это? – встрепенулась Соня.
– Видимо, где-то была заложена взрывчатка – безразлично ответил Степан.
– Так что с вашим отцом?
– Не знаю, он добровольцем ушёл в армию ещё в самом начале лета. После этого я ничего не знаю о нём.
– А мама?
– Мама давно умерла.
– Извините Соня. Для вас отец был, вероятно, больше чем отец, если он воспитывал вас один.
– Нет, Степан скорее наоборот. Он совсем не уделял мне внимания. Бесконечно таскался по разным женщинам. Иногда, даже не понимаю, почему я любила его, и до сих пор думаю со страхом, что лежит он давным-давно закопанный в чужую землю, и единственная дочь понятия не имеет, где это место, и как погиб он.
– Вы очень набожны Соня.
– Наверное Степан. Просто не знаю, как определяется степень этой набожности. Только думаю, что всё происходящие есть наказание за наши грехи.
– Нет, Соня. Хоть я и очарован вами, говорю со спертым в груди воздухом – насколько вы мне нравитесь.
Степан замолчал после этого слова. Соня покраснела, повернула голову в сторону, стараясь что-то важное рассмотреть в обычной траве.
– Просто у тунеядцев нашлись хорошие учителя, а наши общие грехи не имеет к этому никакого отношения. Вы видели и слышали, как встретил батюшку Павла один из моих бывших подчинённых.
– Я знаю этого мужчину. Хотя он меня не узнал. Обычный он – каких много.
– От чего, тогда у него такая ненависть к священнику.
– Понимаете Степан, батюшка Павел нажил себе очень много врагов за последний год. Он активно сотрудничал с чехами, с контрразведкой.
– Вы Соня знаете даже такие слова, как контрразведка.
– Пришлось узнать, как и всём остальным.
– Так что батюшка Павел?
– В общем, много народу он обрёк насмерть. Сопровождал свои открытые действия именем божьим. Думаю я, что не совсем правильно делал он это.
– Он Соня свой долг выполнял, и если кому-то это не нравилось, то это ничего не может изменить. Нет другого пути. Понимаете если, эти, как бы сказать, человеческие очистки почувствовали свободу, то только кровью и железом можно возвернуть их к своему первоначальному состоянию. К тому состоянию, что и было им определенно самим господом богом, от времён создания мира. Так что батюшка Павел был абсолютно прав, когда говорил и делал это с именем бога на устах. Бог вкладывал в слова батюшки Павла забытую скотом истину.
– Вы действительно так думаете Степан? Как бы не был силен антихрист, но и он не может в одночасье выкинуть из души народа тысячу лет православия, в котором все они родились, выросли. Другое здесь что-то есть.
– Может вы и правы Соня. Я человек военный и мне разобраться не всегда легко – произнёс Степан, но внутри он чувствовал совсем другой ответ, но портить разговор, вызвать неудовольствие Сони он не хотел, и сейчас смолчал бы на любую тему лишь бы уступить Соне.
– Вы женаты? – неожиданно спросила Соня.
– Был женат. Скажу честно, чтобы не было у меня от вас никаких тайн. Жена ушла от меня ещё до войны. Дочка с ней осталась.
– Вы поругались? – слегка наивно спросила Соня.
– Не совсем Соня, всё гораздо сложнее. Она встретила другого мужчину, который на ее взгляд оказался интереснее меня.
Степан старался выглядеть как можно простодушнее. Соня молчала, смотрела на набегавшие в сторону города тучи. Ветер усилился, становилось прохладно. Совсем недалеко было до того момента, когда составит им компанию неотвратимо приближающийся вечер, за ним пожалует ночь, а значит нужно идти, чтобы как можно дальше оказаться, от чужого сейчас для них города.
– Нужно идти. Скоро темнеть начнёт – произнесла Соня.
Степан не сразу отреагировал на её слова. Между ними ещё какое-то время сохранялось молчание. О чем-то своём говорил рядом с ними уже почти ночной ветер, а Соня видела, что Степан подбирает нужные слова, только дается это ему нелегко.
– Соня может вам лучше вернуться домой. Вряд ли кому-то из них придет в голову расправиться с вами, за то, что вы были в сестрах милосердия.
Соня не ожидала такого предложения. Она если честно ни разу за это время и, за то время, что гремело боями в городе, не задумывалась о возможности столь простого варианта. Конечно, приближающаяся ночь подталкивала её к мысли о надежности крова над головой. Только присутствие рядом Степана, было куда значимей для неё, и надежный кров необходим им обоим. К тому же глаза Степана сообщали ей, что она не ошиблась.
– «Не уходите Соня. Останьтесь со мной. Пусть немного страшно, но я сумею защитить вас. Даже если, для этого мне придется заплатить собственной жизнью».
Соня, верно, читала сокровенные мысли Степана. Самое страшное для него сейчас было уже не в разгроме полка и даже не в позорном бегстве, а в том, что она примет всерьёз его недальновидные слова, посмотрит на него кротким прелестным взглядом, поднявшись на ноги. Сделает коротенькую паузу, ещё раз посмотрит и произнесёт самые страшные слова, что страшнее любого приговора: – «Вы правы Степан. Я, пожалуй, вернусь домой. Куда мне бежать от всего, что было моей жизнью. Ненужно не провожайте меня. Это – очень опасно для вас, так, что прощайте Степан’’.
К радости Степана Соня ответила иначе.
– Нет, Степан если вы позволите, и я не буду для вас обузой, то мне хотелось бы продолжить путь вместе с вами. Дома у меня сейчас никого нет, да и батюшка Павел имел совсем другое мнение о том, что ждет меня на красной территории.
– Он сам вас нашёл?
– Да, я думала, он давно покинул город, но оказалось, что он не хотел оставить меня одну. Знаете, он всегда относился ко мне очень ласково. Особенно после того, как мой отец ушёл на фронт.
Слушая Соню, Степан неприязненно морщился внутри. Наивная девушка воспринимала всё за чистую монету, но его Степана на такой мякине не проведешь. Батюшка давно бы драпанул отсюда и рисковал своей жизнью он только ради того, чтобы заполучить Соню для своего удовлетворения. Ладно, бог с ним. Теперь он точно мёртв, но сам нехотя того он привел Соню навстречу с ним Степаном. Так что не стоит лишний раз размышлять о его похотливых желаниях. Они его погубили, они же сделали доброе дело, и сейчас они с Соней здесь вдвоем и пусть всевышний пошлёт еще малость удачи, чтобы быть и дальше вместе.
– Он что один жил? – спросил Степан.
– Нет, матушка Елизавета с дочками и младшим сыном уехали больше недели назад – просто улыбнувшись, ответила Соня.
Степан больше не стал ничего спрашивать. Осмотрел притихшие вокруг них окрестности и тихо произнёс.
– Пойдемте Соня. Мы, думаю, достаточно отдохнули. Нас может ждать еще неблизкий путь. Я не знаю насколько красные, отрезали наши части от города.
Соня, поднявшись, лишь одобрительно кивнула головой…
* * *
Обстановка собственной комнаты показалась Степану совершенно чужой, незнакомой, холодной. Сумрак падал через зашторенные тюлем окна. Света начинало не хватать, но всё же было ещё достаточно, чтобы разглядеть знакомые предметы мебели, фотографии, постеры. Только вот они смотрели на Степана по-новому, в них не было и намека на тепло, которое ещё совсем недавно наполняло собою всю его жизнь.
Фотография, где он был вместе с Вероникой, смотрела на него с самого центрального места. Не самая удачная фотография, в альбомах и в ноутбуке были получше, но в какой-то день он от чего-то выбрал именно её для помещения в рамочку из лакированного дерева. Хотя почему от чего-то? Степан хорошо знал, что дело было не в ракурсе и экспозиции. Дело было во времени. Воспоминание о времени, когда была сделана эта фотография. Редкий счастливый период, длившийся почти полгода, и уж точно всю холодную зиму того года. Вероника жила дома постоянно, и хоть к тому времени они уже развелись, но это совсем не мешало им чувствовать себя любящей парой. Мороз звенел за окошками, скрипел снег под ногами. Много топлива пожирала печь, но нагревала дом, и весело трещали, создавая неповторимый уют их близости, дрова. Степан с удовольствием таскал воду с колонки. Березовые поленья с крытого двора, затем дыша прохладной чистотой зимнего воздуха, напевая себе под нос какую-то мелодию, убирал мягкий временами липкий снег. Вероника курила сидя на корточках возле печки. Время текло спокойно, и то, что один день зачастую был похож на другой, нисколько не мешало остановившемуся в их доме счастью. Ещё горел целыми днями экран телевизора, а они, обнявшись, смотрели разные фильмы, и пусть они были не особо интеллектуальными, зато понимались одинаково, воспринимались обоюдно, вызывали одни и те же улыбки или вызывали переживания в одних и тех же местах. Если выпивали то вместе. Постель разогревалась при включенном свете, ещё на десяток градусов. Мерцал тогда всё тот же экран телевизора, не сопровождал его вечный спутник в виде звука, но он был им и не нужен. Наступало утро. Степан посменно ходил на службу. Она спорилась, как никогда хорошо, хоть и имела существенный недостаток. Слишком сильно Степану хотелось поскорее закончить дежурство, быстро переодеться, и как можно скорее оказаться дома. Каждый шаг тогда повышал его настроение, не закрадывалась в него и тень сомнения. Вероника так же ждет его дома. Всё повторится снова и снова. День за днем. Свет поменяется темнотой, и так же будет гореть печь. Тихо падать снег возле их двери. Он выйдет покурить, подметёт веником снег с трех деревянных ступенек. Вернется домой, обнимет Веронику, затем, не замечая усталости, не думая об раздражение, будет с огромным вдохновением готовить очередной ужин для двоих, чтобы ещё сильнее почувствовали они себя счастливыми, чтобы счастье больше не уходило из их дома, но…
