355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андреа Жапп » След зверя » Текст книги (страница 11)
След зверя
  • Текст добавлен: 15 сентября 2016, 02:24

Текст книги "След зверя"


Автор книги: Андреа Жапп



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Улица Бюси, Париж,
июнь 1304 года

В суровой тишине вечера гулко раздавалось эхо шагов по каменным плитам. Франческо де Леоне прислушался, пытаясь понять, откуда исходил этот звук. Вдруг он осознал, что это были не его шаги.

Он пошел по галерее церкви. Черный плащ без рукавов бил его по икрам, порой задевал амвон, ограждавший хоры. Прямо на сердце Леоне лежал широкий белый крест, восемь концов которого были соединены попарно.

Как долго он шел? Несомненно, достаточно долго, поскольку его глаза уже привыкли к полумраку. Через купол в церковь приникал слабый свет. Он позволял Леоне осматривать тени, которые словно подтрунивали над ним. Казалось, они скользили вниз по пилястрам, прижимались к основанию стен, просачивались сквозь балясины. О какой церкви шла речь? Какая разница! Эта была небольшая церковь, но все же он мерил ее шагами несколько часов подряд. В конце концов он стал узнавать каждый из этих охровых камней, казавшихся почти розовыми в тусклом свете.

Он пытался догнать силуэт. Тот двигался молча, и его выдавало только легкое шуршание ткани из плотного шелка. Женский силуэт, женщина, которая пряталась. Горделивый силуэт, почти такой же высокий, как он сам. Вдруг Леоне увидел волосы женщины, очень длинные волосы. Они спадали до самых икр причудливой волной, которая сливалась с шелковым платьем женщины. Внезапная резкая боль вызвала у него одышку. В этих стенах царил ледяной холод, и его дыхание почти сразу же превращалось в облако пара, увлажнявшее его губы.

Он начал охоту на эту женщину. Она не убегала, лишь только не позволяла расстоянию, разделявшему их, сокращаться. Она кружила по церкви вместе с ним, всегда впереди на несколько шагов, и, казалось, предвосхищала его движения: когда она шла по внешней галерее, он следовал за ней по внутренней.

Он застыл неподвижно. Один шаг, один-единственный, и она тоже остановилась. До него долетало медленное, спокойное дыхание, но, возможно, он только так думал. Он пошел вперед, и тут же раздалось второе эхо.

Франческо де Леоне медленно положил руку на головку эфеса своего меча, в то время как из-за внезапной опустошающей нежности на его глаза навернулись слезы. Он недоверчиво смотрел, как его рука сжимает металлический шар. Неужели он постарел? Из-под бледной кожи, изборожденной морщинами, выступали широкие вены.

Почему он преследовал эту женщину? Кто она? Действительно ли она существовала? Хотел ли он ее убить?

Франческо де Леоне резко пробудился ото сна. Пот заливал его лицо, он чувствовал в груди боль, причиняемую бешено стучавшим сердцем. Он задыхался. Он поднял руку и посмотрел на кисть. Она была длинной, квадратной, но не иссохшей. Упругая бледная кожа покрывала голубоватую сеть его вен.

Он сел на краешек кровати под балдахином, стоявшей в комнате, которую отвел ему Капелла. Франческо отчаянно боролся с головокружением, лишавшим его последних сил.

Кошмарный сон приобретал более четкие очертания. Леоне приближался к своей цели. Сон показывал будущее, теперь он был в этом уверен. Выйти отсюда. Воспользоваться рассветом, чтобы затеряться в толпе, бродить по городу… Он задыхался в этой комнате, в этом доме. Застоявшийся запах вызывал у него тошноту.

Джотто Капелла рвал на себе волосы. На протяжении многих лет он развивал в себе настоящую неприязнь к честности. Конечно, он не испытывал особого пристрастия к греховности. Однако он испытывал нечто вроде суеверия к честности. Постепенно он пришел к выводу, что быть честным означало быть уязвимым, а быть уязвимым – значит быть униженным.

Что мог знать об унижении этот прекрасный рыцарь, выходец из благородной семьи? Капелла злился на него. Но не за то, что рыцарь был благородного происхождения, а он сам не удостоился такой привилегии, и не за то, что тот беспощадно судил его за предательство в Акре. Что он думал? Неужели Джотто был настолько глупым, что не осознавал тяжесть своего преступления, когда заключал сделку с врагом? Столько женщин, детей, мужчин за триста золотых ливров. Столько отчаянных криков, столько крови. Он согласился на сделку и позволил нажиться на себе. Нет, Капелла злился на рыцаря, поскольку тот принес в его кабинет доказательство, что никакие воспоминания не умирают окончательно. А ведь ростовщик свыкся со своими воспоминаниями. Конечно, они еще всплывали в его памяти, особенно по ночам. Но с течением времени они все реже беспокоили его. Этого результата Джотто добился благодаря прекрасной теории, которую он сам разработал: в конце концов, кто мог быть уверен, что помощь подоспела бы своевременно и спасла бы Акру? К тому же план сточных желобов врагу мог бы выдать кто-то другой. Так или иначе, но они все умерли бы. Банкир искал оправданий, убеждая себя в том, что резня была неизбежной, что он был виновен не более, чем любой из других возможных предателей. И вот теперь из-за этого рыцаря, никогда не знавшего страха, побелевшие под солнцем стены Акры не выходили из его ума. И вот теперь честность пробивала дорогу к нему в сопровождении своего губительного спутника: ясности сознания. И вот теперь Капелла говорил себе, что, не соверши он преступления, тридцать тысяч человек остались бы в живых.

Говоря по правде, Капелла ненавидел Леоне, однако инстинкт мелкого хищника-паразита подсказывал ему, что этот рыцарь не принадлежал к числу тех, кому можно было бы отомстить. Их надо было убивать быстро, чтобы они не смогли защищаться, но на это у Джотто не хватало мужества.

До визита посланца мсье де Ногаре, пришедшего чуть раньше, после полудня, он лелеял детскую надежду, что чудо, словно по мановению волшебной палочки, избавит его от беспокойного гостя. Каждый раз, когда Джотто слышал, что гость уходил, как сегодня утром, он молил Бога, чтобы тот никогда больше не вернулся. Ведь ежедневно в этом городе умирало столько людей… Почему бы не умереть и рыцарю-госпитальеру? Джотто Капелла прекрасно понимал, насколько глупыми были его желания. Существовала и другая возможность, более реалистичная: если он ничего не станет предпринимать, рыцарь так и не встретится с Гийомом де Ногаре, и тогда, возможно, он уедет? В таком случае он смог бы и дальше жить под своим девизом-фетишем: «Всегда откладывай на завтра то, что тебя торопят сделать сегодня». До сих пор этот девиз приносил Джотто удачу и богатство. Но сейчас девиз мог сыграть с ним злую шутку, и он осознавал это.

Мир Капеллы, мир, который он с таким трудом создал, рушился под ногами рыцаря. За несколько дней Джотто потерял ко всему вкус, даже соблазн легкой добычи не наполнял его трепещущей радостью. Он был вынужден признать, поскольку Леоне принудил Джотто к честности: то, что мучило его, не было угрызениями совести. Это было скорее страх неминуемой огласки его вины. Признанная вина – наполовину прощеная вина? Вздор! Лишь та вина, которую скрывают, оберегает вас. В ночной рубашке, с фланелевым колпаком на голове, Джотто терзал себе душу, приходя в отчаяние от одной только мысли о мести, которую он не сможет совершить из страха, что ему отплатят тем же. Эта помеха отбила у него за ужином аппетит, и теперь он кипел от негодования. Тайный посланец мсье де Ногаре ушел несколькими часами ранее. Леоне, несомненно, не видел, как тот проскользнул через черный ход. Мсье де Ногаре требовал, чтобы Джотто пришел к нему послезавтра. Речь могла идти только о деньгах, поскольку король Филипп без колебаний занимал крупные суммы, пусть даже потом ему приходилось изгонять заимодавцев, чтобы не афишировать долги своего королевства. Если это позволяло обогащаться за счет других – в том числе и за счет великих баронов, – прибегая к едва скрытому ростовщичеству, это было меньшим из зол. После ухода посланца Джотто тянул время: а что, если он пойдет на встречу один и предупредит мессира де Ногаре о странном требовании рыцаря? В конце концов, это не будет предательством в полном смысле слова. Однако молчание Леоне разубедило его в этом. В молчании Леоне таилось больше признаний, чем в словах. Молчание этого человека говорило само за себя: Леоне принадлежал к той породе хищников, которые из любви к Богу заботились об его агнцах. Хищник, наделенный опасной чистотой, непорочностью.

Обезумевшая служанка вбежала в комнату и начала бормотать что-то нечленораздельное:

– Я… я… не хочет ничего слушать, господин мой, это не моя вина…

За спиной служанки показался Франческо де Леоне и жестом велел ей уйти. Он внимательно посмотрел на наряд Джотто Капеллы. Человек в ночной рубашке и колпаке более сговорчив, чем одетый. Не то чтобы рыцарь боялся подвоха со стороны ломбардского банкира. Его угрозы произвели на Капеллу такое сильно воздействие, что и без того желтое лицо банкира еще сильнее пожелтело. Приведет ли он их в действие в случае необходимости? Возможно. Жалость надо питать только к тем, кто сам способен испытывать это чувство, а Капелла оплатил кровавое убийство стольких мужчин, женщин и детей даже глазом не моргнув.

– Ломбардец, когда ты устроишь мне встречу с Ногаре? – спросил рыцарь, не дав себе труда поздороваться со своим строптивым хозяином.

Совпадение было слишком очевидным. Капелла понял, что рыцарь мельком видел посланца советника короля.

– Я жду удобного случая.

– И?

– Он только что мне представился.

– Когда ты рассчитывал предупредить меня?

– Завтра утром.

– Почему такая отсрочка?

Мягкий тон рыцаря обеспокоил Джотто, который запротестовал сдавленным шепотом:

– Да что вы воображаете!

– Чего я от тебя жду? Самого худшего.

– Это ложь!

– Осторожней, ростовщик… Я убил стольких людей, которые мне ничего не сделали… Тебя же, тебя я выдам. Палачи короля питают к пыткам… пристрастие, которое усиливает почтение.

Неприкрытая ирония этого выпада еще больше усилила беспокойство банкира. Он попытался доказать свою добрую волю, объяснив:

– Вполне вероятно, что нас примет Гийом де Плезиан. Вы его знаете?

– Понаслышке и весьма смутно. Полагаю, он был учеником Ногаре в Монпелье, потом судьей королевского суда в этом городе до того, как стал наместником сенешаля Бокера.

– Вы правы. Это вторая голова на плечах мессира де Ногаре. В прошлом году он присоединился к нему, поступив на прямую службу к королю как легист. Говоря о нем, было бы не совсем верно употреблять выражение «правая рука», поскольку никогда не знаешь, кто был вдохновителем той или иной реформы, Ногаре или Плезиан. Они оба наделены блестящим умом, но Ногаре – не оратор, в отличие от Плезиана, который, выступая перед толпой, непременно заставит ее растеряться и вывернет наизнанку, словно перчатку. Я помню, как он в прошлом году обрушился на Бонифация VIII. Это была замечательная и грозная критика… Прибавьте к этому ораторскому искусству их внешние различия. Гийом де Плезиан – красивый весельчак. Одним словом, с ним надо вести себя так же осторожно, как и с мессиром де Ногаре.

В голове Франческо де Леоне промелькнула мысль: почему приор Арно де Вианкур не упомянул об этой «второй голове на плечах Ногаре», как описывал этого человека Капелла?

Окрестности командорства тамплиеров Арвиля, Перш,
июль 1304 года

Черная как смоль лошадь переминалась с ноги на ногу. Ее всадник – тень, скрытая капюшоном плаща, – осматривал полутемный лес в поисках жертвы. Блестящие металлические когти на правой руке вцепились в поводья. Призрак выпрямился в седле и тяжело вздохнул. На сей раз эти идиоты поручили передать послание девушке, молоденькой девушке. На что они надеялись? Что она окажет более отчаянное сопротивление, чем те мужчины, которых они уже принесли в жертву? Слабоумные. Впрочем, презрение призрака-убийцы постепенно сменялось нетерпением, возможно, даже беспокойством. Облава продолжалась более получаса. Девушка шла быстро, бесшумно. Почему так произошло, что она совсем не устала? В каких зарослях она пряталась? Почему она не потеряла голову, как другие до нее? Ведь все они не были отравлены до такой степени, чтобы бредить. Почему она не неслась, не разбирая дороги, в бесполезной попытке спастись бегством?

Он сильнее сжал ногами круп лошади, которая начинала нервничать. Несомненно, животное чувствовало, что в душу его хозяина закрадываются сомнения.

Что делала в Арвиле эта девушка? Имела ли ее миссия отношение к командорству тамплиеров? До сих пор послания Папы передавались через аббатство Клэре. Настроение призрака испортилось. Он терпеть не мог удаляться от своих привычных охотничьих угодий. Но он взял себя в руки, подумав, какое впечатление на него произведет это первое убийство женщины. Прочтет ли он тот же ужас в глазах жертвы, когда она заметит когтистую лапу? Порвется ли женская плоть легче, чем мужская? Надо было спешить. Наступала ночь, а ему еще предстояло преодолеть долгий обратный путь.

Взгляд закутанного в плащ призрака шарил по зарослям ежевики, нижним ветвям и кустарникам. Столько расчетов, лжи, убийств. Сначала приходилось их терпеть, потом смириться с ними. Что касается удовлетворения своих потребностей, этим он не грешил. Ему было неведомо чувство радости от убийства, впрочем, и отвращения тоже. В лучшем случае речь шла о риске, в худшем – о последствиях, и если было необходимо пройти через это…

Столько лет, столько горьких разочарований, унижений, несправедливых лишений определили его нынешнюю жизнь… Опьяняющее чувство, что он не был похож на других, создало все остальное. Впервые его существование обрело значимость, стало определяющим и, по сути, мало зависело от дела, которому он служил. Впервые он обрел власть. Отныне он не подчинялся ей, напротив, он держал ее в своих руках.

Прижавшись к земле в двадцати метрах от копыт лошади, спрятавшись за широкими листьями папоротников, Эскив следила за преследователем, который начал охотиться за ней еще до того, как она сумела передать послание. Еще не взяв на себя выполнение этой миссии, она знала об опасностях, подстерегавших ее. Почему они посылали молодых монахов, прежде чем выбрать ее эмиссаром? Мысль о смерти была монахам столь чужда, что они предпочитали смириться с ней. Но только не она, грозная забияка. Так воспитал ее отец. Архангел-госпитальер, он тоже не раздумывая вступил бы в схватку с ночным призраком и его лошадью, но он был так далеко. Какие воспоминания он сохранил об их первой встрече, произошедшей много лет назад? Несомненно, он помнил немногое, по крайней мере, из того, что касалось ее.

Лошадь нервно шарахнулась на три шага в сторону, вновь привлекая к себе внимание Эскив, потом замерла неподвижно. Несущий зло призрак забеспокоился, и его тревога передалась лошади.

Несмотря на веру, на решительность, унаследованную от отца, и, главное, бесконечную любовь к архангелу с Кипра, Эскив охватила паника, когда крупный вороной жеребец неожиданно возник из туманных сумерек. Лошадь устремилась на нее, и призрак поднял свою устрашающую перчатку.

Эскив бросилась вперед; легкие, стремительные движения давали ей преимущество. Затем она распласталась на земле, застыв неподвижно, словно корень дерева, чтобы перевести дыхание и вновь обрести способность трезво мыслить.

Сейчас она не могла позволить себе умереть. Важные сведения, которые она несла с собой, стоили дороже ее жизни. Потом? Потом все будет зависеть от Бога. Смерть ее мало волновала, поскольку она унесет с собой своего архангела из плоти и крови.

Призрак сначала увидел лишь два бледно-янтарных озера, два почти желтых озера. Бездонный взгляд. Потом длинные вьющиеся каштановые волосы. Наконец, маленький рот в форме сердечка и такую бледную кожу, что она казалась лунной. Раздался приказ, и в то же самое время тонкая рука выхватила из ножен, прикрепленных к поясу, короткий меч.

– Спешивайся. Спешивайся и вступай в бой.

От столь неправдоподобного поворота событий призрак пришел в замешательство. Девушка продолжала необычайно суровым тоном:

– Тебе нужна моя жизнь? Так возьми же ее. Я ее дорого продам.

Что происходило? Все шло не так, как было предусмотрено.

Выпад был настолько стремительным, что призрак не смог отразить удар. С мечом в руках девушка бросилась на лошадь и вонзила острое лезвие в широкую грудь животного. Лошадь встала на дыбы, заржав от боли и удивления, сбросив на землю всадника, окаменевшего от шока.

Радостная, но жестокая искорка озарила и без того странный взгляд Эскив. Она улыбнулась, отошла на несколько шагов и встала, немного расставив ноги, готовая к схватке.

Призрак резко выпрямился. Страх. Страх, который, как он считал, навсегда исчез, вновь охватил его. Отвратительный страх перед смертью, страданиями, перспективой опять стать никем. Он снял перчатку, ставшую бесполезной, и вынул кинжал рукой, потерявшей уверенность. Разумеется, он умел биться, но поза девушки показывала ему, что он будет иметь дело с искусным бойцом.

Он растеряно посмотрел вокруг, задыхаясь от отвращения к себе, чувства, от которого, как он думал еще несколько минут назад, ему удалось навсегда отделаться. Всего лишь презренный человек, низкая душонка, одурманенная властью, которую он считал своей. Он ненавидел эту девушку. Это по ее вине вновь вернулось прошлое. Она заплатит за это, за его ненависть к себе. Он насладится ее агонией, получит удовольствие, когда услышит, как она будет кричать, потом стонать и медленно умирать. Позднее.

Эскив поняла, что ее противник готов обратиться в бегство. Лишнюю долю секунды она колебалась между яростью, желанием наброситься на того, кто убил стольких ее соратников, и жизненной важностью возложенной на ее миссии. Почувствовал ли это призрак?

Он бросился к огромному вороному жеребцу, который немного успокоился и стоял в нескольких туазах от него, но недостаточно быстро, не успев уклониться от широкого лезвия, которое обрушилось на его правое плечо. От боли он застонал, но страх и ненависть придали ему силы. Помогая себе левой рукой, он взобрался в седло. Лошадь и всадник мгновенно исчезли в темноте ночи.

Ватиканский дворец, Рим,
июль 1304 года

Первые дни июля принесли с собой еще более чудовищную жару, чем та, что стояла в июне. Воздух казался таким разреженным, что надо было заставлять себя им дышать. Ни одно дуновение ветерка не приносило облегчения, пусть даже эфемерного.

Камерленго Бенедетти обессилел от борьбы с этой накатывавшейся на него упрямой душной волной. Он задремал за рабочим столом, опустив голову на левую руку и уткнувшись носом в изящный перламутровый веер.

Человек остановился и прислушался. В руках он держал маленькую ивовую корзину, ручка которой была перевязана белой лентой. В этот час отдыха в приемной никого не было. Дыхание архиепископа было спокойным и ровным. Взгляд человека упал на наполовину пустой бокал с настойкой из шалфея и тмина, которую камерленго пил в полдень как средство от вздутия в животе. Очень неприятный, но надлежащий вкус, поскольку он позволил скрыть горечь порошка опиума, количество которого было рассчитано на то, чтобы вызвать коматозное забытье.

Бесшумно, не тревожа застывший воздух, человек прошел за массивным столом, инкрустированным слоновой костью, перламутром и ромбами из бирюзы. Рука в перчатке приподняла гобелен с изображением застенчивой полупрозрачной Пресвятой Девы, вокруг которой летали ангелы, скрывавший низкий проход, сделанный в толстой стене. За ним находилась комната, где проводил заседания понтифик.

Человек наклонился и преодолел четыре туаза, отделявших его от выполнения миссии.

Просторный зал пустовал, как это и было предусмотрено. Бенедикт XI еще не вернулся после полуденной трапезы. Он не был замечен в грехах, если не считать небольшой слабости к хорошей еде, в частности той, что напоминала ему о счастливых годах, когда он был епископом Остии. Человек шел вперед по толстому ковру с пурпурными и золотыми узорами, покрывавшему почти весь мраморный пол. Стол, за которым заседали, напоминал о Тайной вечере. Посредине зала стояло богато украшенное папское кресло с белым балдахином. Силуэт поставил корзину на стол, прямо напротив кресла. Вдруг его лицо исказилось от боли, которую причиняли еще нывшие плечи. Фиги. Великолепные зрелые фиги, каких только можно было желать. Прежде чем стать Бенедиктом XI, Никола Бокказини так любил их.

Послеполуденное заседание началось с опозданием, поскольку пришлось будить камерленго Бенедетти. Он был бледным как полотно, и у него кружилась голова. Он с трудом мог говорить, что удивило собравшихся, знавших его как человека, наделенного признанным ораторским талантом. Тем не менее Бенедикт XI внимательно выслушал советы своего камерленго. Несомненно, Гонорий был единственным настоящим другом, привязавшимся к нему после того, как он стал Папой. Он был ему за это тем более благодарен, что прелат не скрывал своей привязанности к Бонифацию VIII. Бенедикт XI охотно соглашался, что не обладал ни властностью своего предшественника, ни его манерами, достойными Юпитера. Не было у него и императорского видения Церкви, у него, человека, глаза которого становились влажными при упоминании о мученичестве Христа и бегстве Марии. Поэтому безупречная поддержка камерленго была для него очень важна, а впоследствии стала и вовсе бесценной.

Папа был встревожен. Отлучение Гийома де Ногаре от Церкви не понравится королю Франции. И все же требовалось стукнуть кулаком по столу. Отсутствие наказания выдаст страх, который он питал к этому неумолимому государю. К тому же оно может еще больше уменьшить политическое влияние Церкви. Гонорий Бенедетти убедил Папу: прямое нападение на Филиппа Красивого может обернуться самоубийством. А вот Ногаре был вполне приемлемым козлом отпущения. Бенедикт по очереди слушал своих советников, лакомясь фигами. Он был до того озабочен, что фиги показались ему едкими, и он не получил от них того удовольствия, которое они обычно доставляли ему.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю