Текст книги "ФЕЛИСИЯ, или Мои проказы (Félicia, ou Mes Fredaines, 1772)"

Автор книги: Андре де Нерсиа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Андре-Робер де Нерсиа
ФЕЛИСИЯ, или Мои проказы
(Félicia, ou Mes Fredaines, 1772)

ОБ АВТОРЕ

Шевалье Андре-Робер Андреа де Нерсиа родился 17 апреля 1739 года в Дижоне, в провинции Бургундия. Сведений о его жизни и деятельности сохранилось немного: авантюрист и космополит, солдат и писатель, Андреа де Нерсиа на протяжении многих лет был тайным агентом различных правительств и государств. Отец его служил главным казначеем бургундского парламента. Получив разностороннее образование, шевалье в юном возрасте совершил путешествие по Италии и Германии. Вернувшись домой, он в двадцать лет вступил в батальон ополченцев и до 1775 года состоял на военной службе – сначала во Франции, затем в Дании и снова во Франции. Выйдя в отставку в звании подполковника, он обосновался в Париже, где, видимо, вел типичную жизнь холостяка аристократа. В это время он основательно увлекся литературным трудом; уже в конце года в Версале была поставлена его комедия в прозе «Доримон, или Маркиз де Клервиль» и написан роман «Фелисия, или Мои проказы», первое издание которого вышло без указания имени автора.

Прожив недолгое время в Париже, Нерсиа отправился путешествовать – Швейцария, Германия, Голландия… Жизненные обстоятельства вынудили его поступить на службу, и в 1780–1782 годах он занимал разнообразные должности при дворах немецких владетельных князей. В 1782 году у него родился сын Жорж-Огюст, однако кто была его мать и в каких отношениях находился с ней Нерсиа – неизвестно. В следующем году он вернулся в Париж, женился, и жена родила ему второго сына. Через некоторое время Андреа де Нерсиа вновь поступил на военную службу и, оказавшись вместе с полком в Голландии, участвовал в гражданских волнениях в этой стране; затем он уехал в Австрию, где исполнял некие секретные поручения. Вернувшись в Париж, он в 1788 году за неведомые широкой публике заслуги получил крест Святого Людовика. Однако несмотря на свою бурную кочевую жизнь, Андреа де Нерсиа не прекращал литературных трудов; в том же году он опубликовал роман в письмах «Экзамен без подготовки», главный герой которого делится воспоминаниями о своих первых любовных опытах.

Когда во Франции началась революция, Нерсиа был за границей. В течение нескольких лет он находился в «логове контрреволюции» – Кобленце, сначала в чине полковника в армии Конде, а затем адъютантом в войсках герцога Брауншвейгского. В это время, если верить архивным записям, Нерсиа занимался шпионажем в пользу революционного правительства. Затем, сняв мундир, он сделался книготорговцем и отправился странствовать по Европе – видимо, также с тайной миссией.

Но даже в те смутные годы Нерсиа продолжал писать. Его сочинения, вначале просто фривольные, постепенно становились откровенно скабрезными: романы «Дьявол во плоти» (1776), опубликованный только в 1803 году, и «Мое послушничество» (1792) изобилуют крайне непристойными амурными сценами, включая инцест, содомию, лесбийскую любовь и зоофилию. Писатель утверждал, что, описывая мерзости, он таким образом стремился пробудить отвращение к пороку и погрязшим в нем «гнусным аристократам». В романе «Почитатели Афродиты» (1793), издание которого он «из патриотических чувств» вызвался оплатить сам, описывалось тайное общество аристократических развратников, предающихся чудовищным оргиям и дебошам. Тем не менее Нерсиа полагал, что человек не может быть полностью счастлив, полностью проявить все свои таланты без сексуального удовлетворения, к которому каждый стремится по-своему.

Фелисьен Ропс. Иллюстрация к роману «Дьявол во плоти». 1865

В 1795–1796 годах Нерсиа пребывал за границей, исполняя секретное задание Директории: ему предстояло выяснить возможности заключения сепаратного мира с Австрией. Однако вскоре его миссию поручили другому агенту, из чего следует, что он, видимо, с ней не справился. Огорченный агент-литератор посетил Богемию, побывав в замке Дукс у графа Вальдштейна, у которого библиотекарем служил знаменитый авантюрист Казанова; а затем отправился путешествовать. В Италии Нерсиа вновь получил задание – следить за поведением жены Бонапарта Жозефины и втайне собирать сведения о том, как ведется подготовка к заключению мирного договора, получившего впоследствии название Кампоформийского. Насколько он справился с этой миссией, неизвестно, ибо во Францию он не вернулся, поступив на службу к неаполитанской королеве Марии-Каролине. Оказавшись в 1798 году в Риме, куда вошли французские войска, он был арестован за предательство и два года провел в тюрьме. Умер шевалье Андреа де Нерсиа в Неаполе в 1800 году.

«Фелисия» – первый и самый забавный роман Андреа де Нерсиа, написанный от лица героини, стремящейся убедить читателя, что только любовь – но отнюдь не платоническая – может сделать человека счастливым. Вспоминая заблуждения юности, Фелисия не раскаивается, а, напротив, с удовольствием рассказывает о них, подавая пример бьющего через край жизнелюбия и оптимистического отношения к жизненным невзгодам. Она пишет не для назидания, а для развлечения – своего собственного и своих друзей, которых у нее множество. Со всеми ними происходят забавные любовные приключения, отчего в романе можно найти комедию и водевиль, элементы плутовского и авантюрного романов. А чтобы читателю не наскучили похождения пылкой и решительной девицы полусвета, автор то и дело направляет повествование в совершенно неожиданное русло, вводит новых персонажей, рассказывающих свои веселые и невероятные истории (разумеется, любовные). Однако в конце концов судьбы всех героев переплетаются, завязываются в единый узел, и роман благополучно завершается изображением всеобщего счастья всех действующих лиц, обретающих любящих и снисходительных спутников (спутниц) жизни. Разврат – не порок, если совершается с обоюдного согласия, чурайтесь ханжества и не подавляйте природу, утверждает Фелисия. На всем протяжении повествования она подает пример следования зову естества и делает это столь легко и беззлобно, что никому из персонажей даже в голову не приходит упрекнуть ее за это.

Читателю также пришлись по вкусу похождения любвеобильной девицы: до 1800 года книга выдержала двадцать два издания. Но вместе с галантным веком и его свободой нравов ушла мода на скабрезные истории, целомудрие вновь заняло свое место среди общественных идеалов. Сочинение Нерсиа, как и многие ему подобные, изобилующие откровенными альковными сценами, в 1825 году было внесено в Индекс запрещенных книг. И тем не менее издатели втайне продолжали издавать, а книгопродавцы – продавать «Фелисию», полагая, что книга – не учебник жизни и не руководство к действию, а чтение – лишь одно из средств скоротать досуг. Современного же читателя роман Нерсиа не. только развлечет, но и позволит лучше понять нравы сложного и противоречивого восемнадцатого столетия.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава I. Образчик пьесы

– Как?! – с возмущением спросил некоторое время назад один из моих бывших фаворитов. – Вы действительно решились описать все свои приключения и опубликовать это?!

– Увы, да, мой дорогой: эта мысль осенила меня внезапно, как и все мои причуды, а вы знаете, что я терпеть не могу, когда мне противоречат. Следует рассказать все без утайки – я никогда не отказываюсь от вещей, доставляющих мне удовольствие.

– Итак, ваш роман будет длинным.

– Очень! Я выставлю напоказ свои безумства с тщеславием новоиспеченного полковника, идущего впереди полка на параде, или, если хотите, с наслаждением скупца, взвешивающего на ладони драгоценный заклад, за который только что выдал расписку.

– Могу я спросить, мадам, какова ваша истинная цель в этой затее?

– Я хочу развлечься.

– И настроить против себя весь мир!

– Излишне щепетильные люди просто не будут читать мою книгу!

– Но им придется, ведь ваша коротенькая жизнь…

– Ну же, месье, смелее – оскорбляйте меня… Но знайте: вы ничего не добьетесь, я хочу писать, а если вы испортите мне настроение…

– О-о-о! Вы угрожаете, мадам! И что же вы предпримете?

– Маленький подарок: я посвящу книгу вам. Вообразите – на фронтисписе, крупно, ваше имя и все титулы и звания.

– Какой ужас!.. Беру назад все свои слова, прекрасная Фелисия. Я был не прав. Как глупо и неловко с моей стороны было не прочувствовать сразу же всю полезность труда, который вы напишете.

– Вот и прекрасно, теперь я вами довольна.

Глава II. Необходимое вступление

Венера родилась из морской пены: я очень похожа на богиню красотой и наклонностями и тоже появилась на свет среди волн, хотя первые минуты моей жизни были скорее несчастливыми. Мать разродилась мною во время морского боя, среди груды трупов и умирающих. Мы стали добычей победителя, который немедленно по прибытии во Францию оторвал меня от материнской груди и отдал, по воле рока, в одно из тех чудовищных благотворительных заведений, где заботятся о плодах незаконной любви. Вам не нужно знать, как называлось место, где меня воспитывали, я пощажу моих читателей и не стану рассказывать о двенадцати годах – худших, чем небытие, – в течение которых я получала суеверное образование, не сумевшее, к счастью, нанести ущерб здравому смыслу, дарованному Природой. Вечная скука, унизительная зависимость, тяжелая работа, несовместимая с моей тонкой натурой, – так начиналась жизнь. День ото дня я становилась все красивее – вопреки дурной пище и дрянной комнате.

Не склонная от рождения к меланхолии, я уже стала находить эту жизнь невыносимой, когда счастливейшее событие внезапно подарило мне свободу. Вот как это случилось.

Очень милый молодой человек, происходивший из семьи честных буржуа, безумно влюбился в дочь новоиспеченного дворянина, и она ответила ему со всем пылом юного сердца. Девять месяцев спустя у них родился ребенок. Данное средство, к которому часто прибегают влюбленные, опасающиеся препятствий со стороны родителей, не помогло молодым людям. Их родители – люди странные, высокомерные, набожные – не сочли нужным обвенчать детей. Девушку отправили в монастырь; отчаявшийся любовник бежал, долго скитался и наконец осел в Риме, где стал модным художником. Ему сообщили, что любимая женщина умерла родами, что не соответствовало действительности: родители специально распространяли слухи о смерти дочери, но она выжила, приобретя счастливую способность не иметь в будущем потомства.

Вскоре отец и мать девушки скончались, а некоторое время спустя за ними последовал и великовозрастный болван-сын. Заточенная в монастырь дочь, храбро сопротивлявшаяся окончательному посвящений в монахини, оказалась единственной наследницей и начала вновь появляться в свете. Судьба устала преследовать ее: любовник, которого она считала утраченным навеки, вернулся, и они поженились. Теперь для полного счастья супругам не хватало одного – вернуть в лоно семьи свое дитя. Младенца сразу же после рождения отправили в тот же приют, что и меня, но, когда родители явились туда, он был давно мертв. Случайно они увидели меня, и моя красота поразила их. Супруги прониклись ко мне жалостью, и они решили, что я сумею заменить им умершего сына (я уже упоминала о том, что женщина не могла иметь детей после тяжелых родов). Меня, конечно же, охотно отпустили, и я последовала за своими новыми родителями. Они искренне привязались ко мне, а я полюбила их так, как если бы действительно была их родной дочерью.

Глава III. Эмиграция

Талантливый артист задыхается в душной атмосфере маленького городка в провинции. Художник по своему положению ниже господина судьи, господина конюшего, приезжающего на зиму, мелкого буржуа, живущего на ренту, адвоката, нотариуса, контролера и даже прокурора. Короче говоря, его ставят в один ряд с маляром, красящим двери и ставни домов, которые безвкусно, за бешеные деньги, делает местный подрядчик.

Сильвино (это имя мой приемный дядя взял в Италии и почему-то не пожелал менять на свое собственное, хотя после женитьбы стал владельцем прекрасных земель; кстати, дядей я называла его потому, что была довольно взрослой девочкой, ему исполнилось тридцать, а его жене – всего двадцать четыре, и они полагали, что племянница будет меньше старить их) предложил своей половине переехать в Париж. Она согласилась тем более охотно, что кое-кто из местных дам время от времени не отказывал себе в удовольствии напомнить ей о трагических событиях юности. Часто к ней не приезжали с визитами, а когда она появлялась в общественных местах, особо ретивые мамаши уводили дочерей. Виной всему был несчастный умерший ребенок, рожденный вне брака, – всем известно, как щепетильны провинциалы в вопросах чести и морали, это ведь не образование, не таланты, не вкус, не вежливость, не изящество (кстати, вовсе не превосходные)!

Отъезд решился быстро: Сильвино, не слишком ловкий в делах, на этот раз организовал все прекрасно, и мы уехали. Уехали, сожалея о наших глупых согражданах не больше, чем они сожалели о нас.

Глава IV. Глава, за которую я прошу прощения у читателей, которых она может заставить скучать

Если человек приезжает в Париж издалека, один, собираясь составить представление о столице за несколько месяцев, то, вернувшись домой, он почти всегда заявляет, что очень скучал там. Я никогда не смогу доказать подобным людям, что полюбила Париж с первого взгляда, легко привыкла к толчее и быстрому ритму жизни, что меня восхитил театр, а прогулки в общественных садах и парках казались мне путешествиями по заколдованным замкам. Сильвино, человек светский, наделенный безупречным вкусом и желавший быстро образовать жену, показывал нам все самое интересное, обучал, развлекая, знакомил нас с артистами и художниками, с которыми свел дружбу в Италии. Некоторое время жены и дети друзей Сильвино были нашим единственным обществом. Хочу, кстати, заметить для тех, кто этого не знает, что настоящие артисты в большинстве своем общительны и доброжелательны, они гораздо добрее друг к другу, чем писатели, в противоположность последним не надоедают окружающим громкими криками о своей гениальности, а все их серьезные идеи интересны, парадоксальны, остроумны и здравы.

К счастью, в своем одиноком детстве я не приобрела никаких вредных привычек, у меня был врожденный вкус к прекрасному, и я охотно исполняла все, чего от меня требовали: уже тогда здравый смысл подсказывал мне, как необходимо хорошее образование. Для меня наняли учителей, и особенно усердно я учила итальянский, которым Сильвино владел в совершенстве, удавались мне и рисунок, и танец, и игра на клавесине, и особенно пение – ведь природа наградила меня талантом, щедро одарив слухом и голосом. Мои успехи радовали благодетелей, и они не уставали поздравлять себя с тем, что подарили дорогой Фелисии лучшую судьбу (им нравилось называть меня именно так, и, будь на то моя воля, я сохранила бы это имя на всю жизнь).

Глава V. Истина. Модное поведение. Причуда старого времени

Прелестная любовь! Вопреки тому, что утверждают романисты, ты не создана для того, чтобы вечно одаривать наслаждением одного и того же человека. Ты – дитя, которое никогда не взрослеет, тебе суждено вечно умирать и возрождаться. Опыт многих столетий доказывает, что твой огонь гаснет так же быстро, как зажигается, а если ты и царишь дольше обычного в сердцах некоторых подданных, которые как будто и вовсе не меняются, то лишь затем, чтобы уступить место упрямству, равнодушию, зачастую – скуке и даже отвращению, которым ты позволяешь присваивать твое имя. Увы, нежная Сильвина ни о чем подобном не догадывалась, когда вступала в брак. Не стоит этому удивляться – когда воспитываешься в монастыре, легко веришь в вечную страсть, потому что там даже такая химера лучше, чем ничего. Но в свете, среди удовольствий, развлечений, мужских ухаживаний, Сильвина быстро поняла, что порой приходится прилагать невероятные усилия, чтобы оставаться верной предмету своего обожания. Муж, лучше понимавший человеческие слабости, не слишком возражал против непостоянства жены. Некоторое время он безраздельно владел ее сердцем, хотя сам не раз изменял жене. Любовь к разнообразию победила. Милые подруги, не слишком строгих нравов (в Париже они теперь не в моде), привлекательные натурщицы, которых Сильвино писал в своей мастерской, пробудили ревность в сердце его маленькой женушки. Сильвино не давал себе труда скрывать донжуанские похождения, как будто побуждая супругу поступать так Же. Сильвине понадобилось много времени, прежде чем она решилась воспользоваться столь необычным «советом», и тому есть простое объяснение: чувствительным натурам всегда необходима вдохновляющая их идея, и Сильвина, живя в монастыре, стала очень набожной – за неимением лучшего. Наделенная Природой страстью к наслаждениям, она еще больше беспокоилась о спасении души, и ей понадобился наставник. Люди, подобные ее мужу, умеют изумительно подчинять себе красивых женщин, имеющих глупость довериться им, и наставник Сильвины искусно тиранил красавицу жену именем Господа, бессовестно пользуясь плодами раскаяния молодой женщины. Он ограждал ее от любого светского мужчины, желая единолично царить в сердце своей «послушницы», чтобы воспользоваться тем счастливым мгновением, когда темперамент одержит верх над разумом и бросит Сильвину в объятия духовного развратителя (заставив ее, на всякий случай, проникнуться презрением и недоверием ко всем остальным представителям мужского пола!). Негодяй рассчитал все очень точно. Красивая, свежая, нежная женщина, оскорбленная ветреным мужем, не слишком широко известная в свете, да к тому же не способная забеременеть! Сильвина была воистину «лакомым кусочком» для этого лицемерного святоши…

– Берегитесь, дочь моя! – не уставал повторять он. – Мир полон подводных камней и препятствий, особенно Париж! Париж – столица ада. Благочестивую душу на каждом шагу подстерегают дьявольские искушения, спрятанные под ковром цветов. Опасайтесь коварной любви… Пусть всемогущий Господь сам накажет вашего мужа за неверность… Как вы прекрасны! Какой непростительный грех со стороны вашего мужа – не понимать, каким сокровищем он владеет! Да верит ли он в Бога?

– Увы, нет! – отвечала Сильвина. – Несчастный слепец, живя в Риме, научился презирать веру. Он не соблюдает никаких обрядов.

– Нечестивец! Атеист! – восклицал лицемер. – Под страхом Божьего проклятия откажитесь, мадам, от ласк этого человека! Воспользуйтесь любыми предлогами, чтобы отказывать безбожнику!

– Увы! Это так тяжело для меня… Я люблю своего мужа.

– Но ваша душа, несчастная?!

Глава VI. Глава, в которой мы знакомимся с духовником и другом Сильвины

В Париже девочке тринадцати или четырнадцати лет, если она красива, непременно оказывают знаки внимания. В этом возрасте, понимай я скрытый смысл некоторых комплиментов, легко распознала бы в них привкус желания. Увы! Я была способным и умным ребенком, но ничего не понимала в ухаживаниях. Когда кто-то говорил мне: «Я люблю вас, мадемуазель!», я наивно отвечала: «И я люблю вас!», не подозревая о некоторых значениях такого привычного слова любить! Короче говоря, я не знала ничего, совсем ничего, и, если бы не несколько счастливых обстоятельств, внезапно просветивших меня, я, возможно, очень долго пребывала бы под покровом собственного невежества.

Год спустя после нашего приезда в Париж Сильвино должен был вернуться в провинцию по делам семьи, однако мы не остались одни, ибо его жена совершенно изменила образ жизни. Никакого театра, никаких прогулок, прочь наряды и украшения… Сильвина стала носить чепцы, непрозрачные шарфы, строгие платья, она отдалилась от общества. Мы переезжали из одного собора в другой, и – Боже! – как я там скучала… Господин Беатен, духовник и врач моей тетки, сначала посещал нас не слишком часто, потом стал постоянным посетителем, позже его визиты стали ежедневными, а в конце концов он добился от Сильвины, чтобы она никого не принимала в его присутствии. Я тоже оказалась лишней и привыкла, завидев его, немедленно удаляться в свою комнату. Однажды мне ужасно захотелось узнать, чем с такой таинственностью занимались тетя и скромный господин Беатен. Мне удалось ловко отвести в сторону маленькую железную пластинку, прикрывавшую замочную скважину с моей стороны двери, и с восторгом поняла, что вижу людей в соседней комнате так же ясно, как если бы сидела с ними рядом… Но Боже! Каково же было мое удивление! Почтенный доктор стоял на коленях рядом с исповедовавшейся Сильвиной, лицо его пылало румянцем, глаза горели… Нет, этот человек совершенно не походил на господина, которого я привыкла видеть в нашем доме с постной физиономией! Увидев, как он страстно целует руку моей тети (которую она сама с радостью ему протянула!), я подумала, что сплю и вижу сон. Он настойчиво просил ее… не знаю о чем, но его пыл сопровождался настойчивыми жестами; вот его рука скользнула, под шейный платок… другая дерзко потянулась ниже…

– Чудовище! – воскликнул внезапно человек, выскочивший из алькова. Он в ярости вытаскивал шпагу из ножен. – Какая низость! Как ты можешь так беззастенчиво пользоваться доверчивостью женщины?! Ты умрешь, предатель!

В глазах «Тартюфа» блеснуло бешенство, но он не посмел ответить. Прекрасная же грешница мгновенно потеряла сознание и упала без чувств. Ужасным нарушителем всеобщего спокойствия был некий Ламбер, скульптор, друг Сильвино, настойчивый поклонник моей тети, один из тех мужчин, против чьего присутствия самым настойчивым образом возражал Беатен. В тот день Ламбер неизвестным мне способом проник в дом, но обморок Сильвины спас доктора – светский человек спешит спасти даму, прежде чем убить соперника. Приводя в чувство тетю, Ламбер в самых суровых выражениях советовал предателю убираться, тот было заспорил, но две энергичные пощечины убедили совратителя в необходимости уступить человеку, проявившему такую силу и решительность.

Пока Беатен искал скуфью и надевал пальто, я выскочила на лестницу, желая насладиться его смущением, но мне это не удалось: проходимец снова надел маску смирения. Он любезно поклонился мне и, надо отдать ему должное, был весьма хладнокровен.

Вернувшись на свой наблюдательный пост, я увидела, что тетя и Ламбер горячо спорят. Сильвина плакала, оскорбляла его, Ламбер стоял перед ней на коленях и пытался убедить ее в своих добрых намерениях. Беседа протекала довольно долго, но закончилась примирением. Ламберу позволили поцеловать даме руку – после долгих уговоров, потом подставили обе щеки. Расставаясь, оба были очень милы друг с другом.