Текст книги "Четыре повести о Колдовском мире"

Автор книги: Андрэ Нортон

Соавторы: Кэролайн Черри,Джудит Тарр,Мередит Энн Пирс,Элизабет Бойе
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Лейсию. И других, таких, как она.

Он присмотрелся к преследователям. Гончие… они ехали без всякой дисциплины. Самые быстрые уже выскочили на побережье, и стрелки не могли уже делать свое дело: не могли же они стрелять по своим. Из небольшой группы самых быстрых, что преследовали его, двое угодили в этой темноте в болото и погибли.

Теперь он не подгонял пони. Он дал им к себе приблизиться. Когда услышал топот копыт рядом с собой, он развернул пони и встретил всадника с мечом и щитом и сбросил ошеломленного врага с седла. В этот момент подлетел, визжа, другой всадник и перегнулся с седла.

Молодая Гончая. Несмышленыш против ветерана. Джерик повернулся, и конец его меча воткнулся в чужую плоть. Меч врага отлетел в одну сторону, а сам всадник и его лошадь полетели в двух противоположных направлениях.

– Хайя! – крикнул он на пони, увидев, что число приближающихся всадников увеличивается с каждым мгновением. Он выехал из простреливаемого стрелами сектора и устремился вперед, в центр бури. А ветер к этому моменту стал уже штормовым. Лошадь старалась спрятаться от ветра, обрызгала всего его пеной, а он изо всех сил гнал ее вперед, по полосе песчаного побережья. Он увидел черный силуэт лодки. Вода стала ближе, чем была. Она уже блестела под чурбаками, на которых стояла лодка.

– Джевэйн! – закричал он, стараясь перекричать колдовской ветер. Он видел, что у них есть шанс спастись, если вода пропитает песок перед лодкой и сделает его непроходимым для лошадей. Колдунья, оказывается, кое-что понимала в своем деле. Вот и сейчас копье солдата-ветерана не долетело до цели. Он желал им спастись. Ведь расстояние между Гончими и побережьем сокращалось. Вот сейчас всадники окажутся за его спиной. Он поднял в знак приветствия свой меч, обращаясь к Ведьме и Хассалу:

– Удачи вам! – заорал он и, натянув поводья, развернул тяжело дышащего пони лицом к врагу.

Амуонец, собиравшийся напасть на него, вдруг вылетел из седла, и лошадь, оставшаяся без седока, понеслась в сторону от ветра. Еще одно седло опустело…

«От их же собственного огня», – подумал он презрительно.

И услышал за своей спиной пронзительный свист.

Хассал!

Все стрелы уносило ветром с волшебной точностью. С пронзительным свистом, с каждым порывом ветра.

– Эх ты, дурак! – закричал он и, натянув поводья, направил пони в самое темное и ветреное место, прямиком к лодке. Мимо кубарем неслись огромные хлопающие монстры. Приглядевшись к их черным силуэтам, он узнал, что это рамы для рыбачьих сетей. Пони впал в панику. Джерик отпустил поводья и соскочил с него. Перепуганное животное побежало куда-то в темноту. В эту ночь много прибавилось таких беспризорных пони. Сеть от пролетавшей мимо рамы свалилась на него. Он стряхнул ее со своего щита и побежал, увертываясь от летевших мимо предметов, а щит несся за ним по ветру.

Впереди неясно вырисовывалась лодка. Она покачивалась на волне. Подпорок под ней уже не было. На носу ее горел свет, как маяк. Он был повернут к нему, в то время, как он пробирался, оступаясь и с трудом вытягивая ноги из предательского песка.

Он засунул меч за пояс. Одной рукой он ухватился за освещенную веревку, и его сбило с ног, когда лодка подвинулась к нему и всколыхнула под ним песок.

Но веревка тянула его наверх. Он изо всех сил держался за нее, а его маленькими толчками чья-то сильная рука тянула наверх и подняла к борту. Он схватился за него рукой, а лодка кренилась и качалась, и тут сильная рука ухватила его за пояс и перетащила через борт.

В темноте он встретился лицом к лицу с Хассалом. Джевэйн, вцепившись в веревку, стояла рядом. Волосы ее летели по ветру.

– Ну что я тебе говорила, житель Долины? – закричала она на него. – Отчего ты меня не послушал?

– Ну я могу и к ним вернуться! – закричал он, махнув рукой в сторону врага.

Рука Гончей тяжело опустилась на его плечо. Она удерживала его на месте, так как лодку сильно качало. Под ними было море. Море устремилось к преследовавшим их врагам. Он увидел, как ряды их смешались, услышал панические вопли.

Джевэйн вскинула руки, и вокруг борта лодки, веревки, мачты вспыхнул иллюзорный огонь. Ветер вдруг утих.

А потом вдруг подул новый ветер, с земли, отчего волосы на затылке Джерика зашевелились. Ветер был совсем слабый.

– Поднимай парус, – сказала Джевэйн. – При таком ветре мы можем плыть.

Мередит Энн Пирс – Рампион

Сиф

В замке Ван больше всего мне запомнился женский сад, устроенный в маленькой нише главного двора. Этот кусок земли в форме квадрата был засажен рампионом. Во всяком случае, мы его так называли, так как он был похож на растение, росшее на материке. Так вот, цветок этот на нашем острове никогда раньше не рос. Да и вообще в этом мире его никогда не было. Привезла его в замок за пять лет до моего рождения Зара, колдунья. Чужестранка. Сумасшедшая. Женщина, которая прошла через Врата.

Наш маленький остров назывался Улис. Это между Джорби и Куейтом. Иногда в хороший ясный день можно увидеть за дымкой горы Верхнего Холлека. Но, по большей части дни у нас хорошими назвать было никак нельзя. Остров на семи ветрах, да к тому же бурные приливы и отливы, да остроконечные полузатопленные скалы. Одним словом, магнит для каждого шквала. В нашем крошечном порту редко швартовались корабли. Мы держались в стороне от всех.

Отец мой, Хале, лорд Улиса – родом из Долин, будучи вторым сыном второго сына, оставил свой клан и отправился путешествовать. А судьбу свою встретил по чистой случайности. Он был пассажиром на торговом судне салкаров, когда корабль получил течь, и вынужден был пристать к берегу в том месте, где это произошло. А случилось это возле невзрачного островка Улис.

Какой, должно быть, переполох вызвал он среди рыбаков, жителей острова. Им случалось видеть салкаров, но высокородного господина из Холлека встречать не доводилось. Не сомневаюсь, что в то время он был неотразим. Даже спустя годы, когда я подросла и стала более-менее разбираться в подобных вещах, я замечала, как мог он быть великолепен со своими рыжевато-русыми волосами и белой кожей со здоровым румянцем. С годами, однако, дали о себе знать его чрезмерные увлечения женщинами и выпивкой, а потом пришли и большие невзгоды. Все это вместе взятое испортило, огрубило его внешность.

Тогдашний лорд Улиса сразу же принял его и поместил в лучшую гостевую комнату, в то время как капитану и команде салкарского судна пришлось самим подыскивать себе жилье в городе. У лорда был в то время единственный ребенок, моя тезка, Алия, и была она невестой на выданье. Когда салкарский корабль продолжил плавание, отец мой остался на острове в качестве жениха.

Приданое ее, должно быть, показалось счастливым даром судьбы. Мне рассказывали, что погода в тот год была необычайно хорошей. Буквально ни одного шторма. Зима же выдалась очень холодной и сухой, и на свет народилось много морских лисичек (так мы их у себя на острове называли), маленьких животных с густым мехом, облюбовавших наши скалы. Зимой все люди из крепости шли с дубинками и убивали, сколько хотели. Шкурки их мы продаем торговцам из Долин, на материк.

Весной отец женился на дочери лорда Улиса, а когда спустя год старый лорд умер, стал регентом госпожи Алии. Но она, будучи бездетной, тоже умерла – от чахотки – через три года. Отец оказался в затруднительном положении.

Он мог бы уехать тогда с острова, вернуться в Верхний Холлек, но он не стал этого делать. Не знаю, что им руководило – стыд или гордость. Возможно, сила инерции. Или жадность. Морские лисички приносили неплохой доход. Родные оставили его без денег, когда услышали о его женитьбе на островитянке.

Вдовствующий лорд Хале провел четыре года в хозяйственных хлопотах. Он организовал небольшой отряд, охранявший замок, и создал рыболовную «флотилию», починил лодки рыбаков и перестроил полуразрушенные стены, окружавшие замок. Он даже протянул цепь в море через узкую гавань в качестве защиты от пиратов. Хотя наш остров был бедным, находились охотники до грабежа, но войти в наши воды они могли лишь со стороны гавани. Остальное побережье надежно защищали рифы.

В эти годы Улис процветал. Как раз тогда на острове появилась заморская женщина, Зара. Помню ее смутно. Она была очень высокой, смуглой, с темно-рыжими волосами. Родом была не из салкаров, но и не из Долин. Она никому не говорила, откуда приехала. Кто-то называл ее сумасшедшей, а кто-то – ведьмой. Кажется, отец был увлечен ею.

Но женился он в конце концов на Бенис. Она была кузиной госпожи Алии. Теперь его опять по праву можно было назвать лордом Улиса. Это был брак не по любви. Я родилась через год после свадьбы, и нарекли меня Алией, хотя домашние называли Элис. Отец был разочарован: он ждал сыновей. Госпожа Бенис занималась работой по замку, рукодельничала, распоряжалась слугами и была вполне довольна.

Отец ни по рождению, ни по склонности не был моряком. У него была единственная дочь и не было сыновей. Оказалось, что, женившись, он заключил сам себя в маленькую тюрьму, из которой не было выхода. Как ненавидел он рампион! Я помню эти приземистые кусты, с зубчатыми мясистыми листьями. Весной на верхушках появлялись цветы в форме колокольчика, от них исходил острый запах, похожий на запах черемши. Отец считал, что они смердят, мне же их запах казался восхитительным.

Милорду хотелось перекопать сад, выбросить рампион и посадить вместо него что-нибудь полезное. Зачем ему женские растения? Но мать сказала свое твердое «нет» прямо ему в лицо. На моей памяти это был единственный раз, когда она так открыто возразила ему и настояла на своем.

– Я не позволю тебе уничтожить сад. Мне безразлично, откуда пришло это растение. Это единственное растение, которое мне помогает. Раз в месяц я прошу девочку нарвать для меня листьев и приготовить салат.

Она имела в виду не меня. Она упомянула свою горничную Имму. Я тогда не знала, для чего ей рампион. Все, что было мне известно, это то, что иногда, когда мать плохо себя чувствовала, она запирала дверь и не желала меня видеть. Ее служанки начинали быстро ходить туда-сюда, а меня отправляли прочь.

Однажды, когда меня донимала зубная боль и у меня поднялась температура, я попробовала съесть лист рампиона. Вкус был пряный и острый, почти горький. У меня даже выступили слезы, но от зубной боли я не избавилась. Позднее мне стало известно, что это растение помогает при другой болезни. А в то время я была еще слишком мала, чтобы болеть такой болезнью.

Первое ясное воспоминание о сестре – встреча с ней в женском саду. Стояло лето, но небо затянули облака, а воздух был горячий и влажный. Мать моя заболела и послала Имму за растением. Я тайком последовала за ней и остановилась среди маленьких кустиков рампиона, усыпанных фиолетовыми и голубоватыми цветами. Каждый стебель возвышался, как жезл, посреди блестящих темно-зеленых листьев. Я уставилась на свою сестру. В то время я, разумеется, не знала, что она моя сестра. Мне, должно быть, было тогда года четыре.

Для меня она была тогда просто Сиф, дочь сумасшедшей Зары. Со зрением у меня было неважно. Я узнавала людей скорее по фигуре и цвету волос, а черты лица разглядеть в подробностях не могла. Сиф была долговязой девочкой с прямыми, длинными, светлыми волосами, не знавшими расчески. Лицо ее было вечно перепачкано сажей, так же, как и ее кое-как залатанная одежда. Я разглядела лишь, что у нее был длинный упрямый подбородок с глубокой ямочкой, а цвет глаз – нечто среднее между серо-голубым и зеленым. День был облачный, надвигался шторм. Никогда еще не подходила я к ней так близко.

– Что ты делаешь? – воскликнула я, топая туфелькой и собирая на боках в сборки пышную юбку. – Сейчас же прекрати.

Я заметила, как она только что из корзины опрокинула прямо на цветы кухонные очистки.

– Ты бросила мусор на рампион моей мамы, – визжала я. – А ну-ка подбери его!

Сиф вздрогнула и оглянулась, но тут же расправила плечи. Видно было, что я застала ее врасплох, однако она не убежала и ничего мне не ответила. Я была нахальным, избалованным ребенком и, видя свое преимущество, продолжала наступать.

– Сейчас же все подбери, – сказала я тоном, которым моя мать разговаривала с судомойками, но Сиф молча смотрела на меня. Я, сжав кулаки, в ярости налетела на нее и завизжала: – Я скажу! Скажу! Мама пошлет за лодочником, и он надерет тебе уши!

Сиф не стала давать мне сдачи, хотя я и кулаками ее молотила, и ногами пинала. Вместо этого она ухватила меня за запястье и яростно прошептала:

– Очень хорошо, малявка, скажи. Мне плевать. Хуже, чем есть, он мне уже не сделает.

Я перестала драться и подняла глаза. Теперь мне удалось лучше разглядеть ее лицо, и я обнаружила, что пятно на ее щеке, которое я принимала за сажу, было на самом деле синяком. С этой же стороны у нее был и еще один синяк, возле подбородка. Пальцы ее слишком больно сжимали мое запястье. Я вырвала руку и отступила на шаг. Некоторое время мы, запыхавшись, смотрели друг на друга.

– К тому же это вовсе не твоей матери сад, – сказала Сиф все еще сердито, но уже без прежней ярости. – Это сад моей матери. Она его здесь устроила.

Я прищурилась, стараясь разглядеть ее получше.

– Да ведь твоя мать умерла, – сказала я, стараясь сделать свою интонацию как можно более презрительной. Сказать по правде, синяк на лице Сиф меня потряс.

Она ответила, не кивнув.

– Да.

– Она умерла на скалах, – добавила я, помолчав.

– Да.

За полгода до описываемого эпизода сумасшедшая Зара украла лодку и направилась в Арвон. С ее стороны это было очень глупо. Ведь женщины не приучены к плаванию в лодках. Она налетела на риф, и ее смыло волной. Тело ее и обломки лодки были вынесены на берег спустя два дня.

Я слышала, как мать говорила об этом со служанками. В голосе ее слышны были и презрение, и ужас, и торжество. Когда нашли тело Зары, отец заперся в комнате на два дня и отказывался выйти. Я была тогда слишком мала, чтобы разбираться в таких вещах. Теперь старый лодочник Сул опекал Сиф.

Я смотрела на нее через кусты рампиона. В этом сумрачном свете, да с плохим зрением, я не могла рассмотреть выражения ее лица. Мне показалось, что оно не выражало ничего. Просто белое как мел пятно.

– А это вовсе не мусор, – сказала она, ткнув ногой между мясистых растений. Для маленькой девочки голос ее был слишком низким. Он был похож на звучание горна. – Посмотри сама. Это же рыбьи кости.

Я присела и посмотрела на маленькие белые скелетики. От них пахло.

– Зачем ты бросила их сюда? – сурово вопросила я, все еще пылая праведным гневом, и сморщила нос. – Отчего ты не отнесла их на помойку, как все делают?

Сиф сидела на корточках напротив меня.

– Я их не бросила, – возразила она, уже спокойнее. – Я положила их сюда специально. Для рампиона. Ему это полезно. Разве ты не видишь, что растения гибнут?

Я, прищурившись, посмотрела на цветущие кустики. На мой взгляд, они выглядели вполне прилично.

– Им требуются кости, – сказала Сиф. – В костях есть что-то такое, что их питает. А еще им нужны ракушки от устриц. Когда я их найду, то измельчу и тоже положу сюда.

Я потерла запястье и посмотрела на нее. Платье мое запачкалось. Тут уж ничего не поделаешь. Мама, правда, сейчас так больна, что служанки не обратят внимания, а если и заметят, то вряд ли устроят скандал. Уже пора было домой, но, как ни странно, мне не хотелось уходить от Сиф.

– А почему? – спросила я. – Кто тебе об этом рассказал?

– Я же тебе сказала, – ответила она. – Моя мама устроила этот сад, когда она приехала в Улис десять лет назад. Она мне и рассказала.

Я родилась в год Саламандры; Сиф – тремя годами раньше. Значит, в год нашей первой встречи ей было около восьми лет. Если она говорила правду, ее мать приехала в Улис за три года до рождения Сиф. Еще до того, как скончалась леди Алия. Я и не знала, этого.

А Зара какое-то время жила в замке. Я где-то это слышала, кто-то об этом шептался. Моя мать даже слышать не хотела ее имя. Мать Сиф привезли на наш остров салкары. Они нашли ее в море, и так как у нее при себе не было денег – лишь один непромокаемый мешок с лечебными травами – они высадили ее на первой же пристани. Уехать куда-нибудь с острова она не могла: мой отец ее бы не выпустил.

Из замка она ушла, когда он женился на Бенис. Отправилась на побережье и построила там себе маленькую лачугу. Жила она тем, что убирала мусор да лечила людей травами. Некоторые называли ее ведьмой, но рыбаки и даже иногда дворовые ходили к ней лечиться. Мать моя не разрешала ей и ногой ступить в наш двор, и даже приблизиться к воротам. Да она и не попыталась ни разу. А потом она сошла с ума. Улис уже многих свел с ума. Мать Сиф замуж так и не вышла.

Мне хотелось расспросить Сиф о ее матери. Откуда она родом и почему она украла лодку? Зачем она хотела уехать в Верхний Холлек или куда там еще она хотела уехать; была ли она на самом деле ведьмой, как те безымянные женщины с драгоценными камнями, что живут за морем?

Мне, разумеется, и в голову не могло прийти, что она вообще не из нашего мира, и даже не из нашего времени, что пришла она через Врата. В этот момент я услышала, что меня зовет няня, и так как мне не хотелось, чтобы она увидела меня рядом с грязной Сиф, я убежала.

С тех пор мы перестали быть врагами. Я старалась при первой возможности улизнуть от няни и встретиться с Сиф. У меня еще не было подруг. Сиф брала меня с собой на широкую пустынную песчаную полосу за замком Ван. Море выбрасывало на берег разные обломки, ничего ценного, лишь обломки дерева да ракушки. Однажды мы нашли лопасть от салкарского весла, частично обгоревшую, а еще раз – наконечник от гарпуна, сделанного из кости. Сиф это все нравилось. Она продела в наконечник нитку и носила его на шее.

Сиф научила меня находить под песком разных панцирных животных, а еще научила кидать в волны плоские камешки. При этом сама я не видела, как они долетают до воды, но рука моя вскоре почувствовала, удачен ли бросок. В свою очередь я показала ей свое секретное место на самом верху башни. Башня эта была построена очень давно. Она была сторожевой. Из нее высматривали боевые корабли и пиратские лодки, но Верхний Холлек уже давно жил с нами в мире, да к тому же с тех пор, как отец установил в море цепь, пираты нас больше не тревожили. Короче говоря, башней этой больше не пользовались.

Кроме Сиф и меня. Всякий раз, как Сиф удавалось отделаться от лодочника, мы проводили время на верхнем этаже башни. Сул заставлял се делать самую тяжелую работу: она соскребала тину, приставшую к корпусу лодок, подносила улов к рыбным прилавкам. Меня же мать и служанки учили чинить одежду и рукодельничать.

Сиф рассказывала мне истории, те, что слышала от матери, о земле по ту сторону Врат. Это были невероятные, сумасшедшие рассказы. Они становились с каждым разом все чудеснее. В этой земле у людей до самой их смерти не было возраста. Все там были волшебниками и ведьмами. У каждого был дом, такой же большой, как наш замок. Там стояли бок о бок сотни замков. Они образовывали города из мерцающего камня. Люди перемещались в лодках, летавших по воздуху. Повозки ездили сами по себе. Иногда, мне думается, она фантазировала.

– Если твоя мать жила в таком замечательном месте, – сказала я однажды насмешливо, – в то время мне было уже лет семь или восемь, а Сиф – около одиннадцати, – зачем ей понадобилась ехать сюда?

Темное осеннее небо. Мы стоим на скалистом склоне над маяком. Чтобы удержать равновесие, вытянули в стороны руки, как чайки крылья, и перепрыгиваем с камня на камень, посматривая вокруг в поисках яиц. Опершись на руку Сиф, я прыгнула на лежавший слишком далеко от меня камень. Я все еще была много меньше ее ростом, да к тому же мешало длинное платье, бившееся вокруг меня, словно крылья на ветру.

– Она сказала, что мир ее был очень старым, перенаселенным, – ответила Сиф и, наклонившись, достала из расщелины голубое яйцо величиной с два моих больших пальца. Положила его в маленькую корзинку рядом с остальными. – У ведьм было слишком много детей. К тому же некоторые из них устали от своего ремесла, от дворцов, от карет. Они хотели увидеть новые места, хотели обойтись без всего этого.

Она выпрямилась. Я смотрела на нее в изумлении:

– Они хотели приехать сюда, в Улис?

Сиф рассмеялась и покачала головой:

– Не сюда. Куда-нибудь на север. Там, где Врата. Ее люди, как она сказала, в течение нескольких лет проходили через Врата небольшими группами.

Все еще не сводя с нее изумленных глаз, я потеряла равновесие и схватила Сиф за руку, чтобы удержаться на ногах. Мы слышали легенды о Вратах, даже здесь, даже в Улисе. Но рассказы эти были отрывочные, неясные. Было какое-то место в Арвоне, ужасное место. Там пропадали люди и водились чудовища. В общем, там происходили такие страшные события, описать которые невозможно. Это место не существовало. То есть нет, оно существовало, но не одно. Оно передвигалось с одного места на другое. Найти его было невозможно. Попасть туда можно было лишь по несчастному стечению обстоятельств.

– Зачем же твоя мать приехала в Улис? – не отставала я.

Сиф в изнеможении вздохнула.

– Она сюда не собиралась. Она плыла в Верхний Холлек, когда ее застала буря. Она была в море три дня, когда ее обнаружили салкары.

– Зачем? – спросила я. Мы теперь шли осторожно.

– Просто посмотреть! – воскликнула Сиф. – Она говорила, что ее люди сидели на одном месте в течение четырех поколений и никуда не двигались. Матери захотелось посмотреть мир. Она была великой путешественницей. Она рассказывала мне, что пересекла море, чтобы побывать в Колдовской земле, когда ее лодка пошла на дно.

Я опять усмехнулась и тут же схватилась за руку Сиф, так как меня чуть не сдуло ветром. Сиф была сильной.

– Женщины не путешествуют, – заявила я. – Если только замуж выходят. Иногда девушки с нашего острова находили себе мужей на материке. Но такие случаи были редкой удачей. В дорогу матери давали им корень какого-то растения, чтобы они спали, сажали в свадебную лодку и переправляли на материк. – Женщины не путешествуют, – повторила я твердо.

– А моя мама путешествовала, – сказала Сиф. В тот день на лице се не было синяков. Накануне старый Сул не выпивал.

– В лодках от них никакого проку, – упорствовала я, идя следом.

– А моя мама не такая, – ответила Сиф и прыгнула.

«Твоя мать умерла на скалах», – подумала я, но промолчала. Я прыгнула, и высокая девочка поймала меня на лету.

– И я тоже не такая! Я подняла на нее глаза:

– Что ты хочешь сказать?

Сиф улыбнулась. Сейчас она была похожа на мальчика больше, чем всегда. Она выдвинула вперед свой длинный подбородок с ямочкой. Зубы у нее были длинные и ровные, а брови темнее золотых волос и сходились на переносице. Нос был тоже длинный и прямой. Я настаивала:

– Что ты этим хочешь сказать?

Она помогла мне спуститься со скалы. Мы вышли на берег.

– Старый Сул учит меня управлять лодкой, – прошептала она и сжала мою руку.

– Этого не может быть! – закричала я. – Женщины не могут управлять лодкой. Это… плохо, – женщины, управлявшие лодкой, приносили болезни и бури. Это было известно всем.

Сиф пошла по берегу и потащила меня за собой. За ее длинными ногами трудно было угнаться.

– А вот он учит. Он вынужден меня учить! – голос ее дрожал от волнения. – Полгода назад он крючком распорол себе руку, и с тех пор у него онемели три пальца. Ему нужна помощь, а кроме меня у него никого нет. Он обращается со мной, как с мальчишкой. Так что ничего страшного тут нет.

Я остановилась и уставилась на нее. Прямо над нашими головами кружили моевки и топорики. Сиф сделала вид, будто хочет схватить одну. Птица отлетела. Сиф проводила ее взглядом и расхохоталась.