Текст книги "Четыре повести о Колдовском мире"
Автор книги: Андрэ Нортон
Соавторы: Кэролайн Черри,Джудит Тарр,Мередит Энн Пирс,Элизабет Бойе
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
Женская доля
Мы с Сиф не жалели времени, ухаживая за рампионом. Она по-прежнему приносила рыбные кости и ракушки. Я тоже собирала кости и приносила, когда могла, яичную скорлупу из кухни. Рампион старался, как мог, хотя почва у нас песчаная и рыхлая. Растение было упрямое, но со временем Улис убивает все вокруг.
Однажды Сиф принесла лист рампиона в наше убежище – в башню. Мы все еще были маленькими, слишком маленькими, чтобы понимать назначение этого растения. У нас было лишь слабое ощущение, что цветок может сделать нас женщинами. Сиф вытащила из рукава длинный, темно-зеленый, с зазубринами лист и стряхнула с него грязь. Мы некоторое время смотрели на него, а потом Сиф очень осторожно согнула его вдоль жилки и разорвала пополам. Сок был чистый и бесцветный.
Мы молча ели. Я, правда, пробовала его однажды, до того как впервые увидела Сиф. Я протянула кожистый лист между зубами. Вкус был острый, запах – как от лука. Глаза налились слезами. Мы ждали, что с нами будет, в течение месяца, ощущая при этом гордость и тайный ужас. Но ничего не произошло. Мы были еще слишком малы.
Однажды в башне Сиф рассказала мне больше о своей матери, рыжеволосой Заре. Она коротко стригла волосы и носила брюки, как мужчина.
– Она и вправду была ведьмой? – спросила я.
Сиф потерла руки и пожала плечами. Была ночь, за окном, возле которого она сидела, – кромешная тьма. Я пристроилась на ступеньках. Свечи оплывали на холодном ветру. Сиф оторвала горбушку от хлеба, который я ей принесла. Было лето, так что сегодня ночью она в башне не замерзнет. Старый Сул опять напился и оставил ей на плече красный след, который не пройдет еще несколько дней. Она мне его показала. Придется ей провести одну или две ночи в башне. Потом она вернется к Сулу, и некоторое время у них все будет спокойно.
– Не знаю, – сказала она наконец и я не сразу догадалась, что она отвечает на мой вопрос. Какое-то время она молчала. Она всегда была молчалива, после того как Сул поднимал на нее руку. Потом она спокойно сказала:
– Но я знаю место, из которого приехала моя мать. Это к северу отсюда. Это я точно знаю. Если бы у меня была лодка, я смогла бы найти его.
Она посмотрела на меня.
– Я настояла, чтобы мать рассказала мне, каким путем нам надо туда добраться.
– Добраться? – переспросила я. Пламя свечи заставляло каменные стены подпрыгивать и пританцовывать. – Да ведь она же оставила тебя, когда отправилась в Арвон.
Сиф, дернув плечом, покачала головой и откусила хлеб:
– Она вовсе не в Арвон собиралась. И она взяла меня с собой.
Свеча оплыла.
– Взяла с собой на берег, чтобы попрощаться, – сказала я, не веря тому, что она мне только что сказала.
Сиф опять покачала головой.
– Взяла в лодку. Посадила меня в лодку и оттолкнула от берега. Вода дошла ей до бедер. Было раннее утро. Облака стояли над Верхним Холлеком, серые, как дыхание дракона.
Говорила она спокойно, в своей обычной манере. Сиф редко давала волю своим чувствам, в отличие от меня. Я поднялась на последние две ступеньки и встала возле окна, глядя на далекое черное море. Луны в ту ночь не было. Море освещалось звездами. Мое зрение воспринимало этот свет как белое пятно. Зато я слышала, как разбиваются волны, слышала шум моря, ощущала его запах.
– Это была легкая лодка, никакой осадки, – продолжила Сиф. – Она надеялась, что она сможет подняться достаточно высоко, чтобы пройти над рифами. В то время я ничего в лодках не смыслила. Ведь мне тогда было около шести лет. Она прошла по воде, толкая лодку вместе со мной, и, когда вода дошла ей до пояса, забралась сама. Я хотела помочь, но она приказала, чтобы я оставалась на месте, иначе лодка перевернется. Потом она взяла весла и начала грести.
Сиф снова куснула хлеб.
– Я никогда не видела, как гребет женщина. Гребки у нее были длинные и ровные. Это было очень красиво. Я тогда подумала, что моя мама – самая сильная женщина на свете. Мы подплыли к рифу. Вставало солнце. Вокруг Улиса на фоне серого неба образовался белый нимб. Прилив был еще высоким, но уже начал идти на убыль. В рифе было отверстие, к которому она направляла лодку. Маленькое отверстие.
Я видела, как рука Сиф сжалась, обхватив колени.
– Но она либо неправильно определила глубину, либо не угадала с лодкой, а может, надо было раньше выйти в море. Думаю, она могла бы осуществить задуманное, если бы отправилась на лодке меньшего размера, рассчитанной на одного человека, если бы в этой лодке не было меня. Ведь я добавляла вес…
Голос ее теперь был очень спокойным, горьким и глубоким.
– Наше судно село на остроконечную скалу. Мать попыталась веслом приподнять, снять лодку. Я стала вставать, но она приказала мне сидеть и крепко держаться за планшир* note 1Note1
Брус, проходящий по верхнему краю бортов шлюпки или поверх фальшборта у больших судов (мор.). – Примеч. пер
[Закрыть]. Под дном лодки слышался скрежет. Мать со всей силы нажала на весло. Нас приподняло. Казалось, мы освободились, но тут пришла перекрестная волна, перевернула лодку и бросила на риф.
Сиф не отрывала взгляда от пламени свечи. Я не знала, что сказать.
– Мама перелетела через скалы, а может, ее о них ударило, не знаю. С тех пор я се не видела. Меня в тот момент выбросило к берегу. Течения вокруг рифа странные, очень сильные на глубине, во время прилива. Но я была очень легкая. Течение высоко подбросило меня вверх и несло какое-то время параллельно земле, а потом вынесло еще ближе. Старый Сул шел в то время по берегу, он меня и выловил.
Даже при этом слабом освещении видно было, как побледнела Сиф. Я притронулась к ее руке. Она была холодной.
– Я этого не знала, – сказала я тихонько, снова обретя способность говорить. – Я не знала, что она взяла тебя с собой в лодку.
Сиф завернулась в морское одеяло, которое мы держали в башне, спасаясь от ветра.
– Никто не знает, – ответила она, – за исключением, может, Сула. Думаю, он догадывается.
Она доела хлеб и оглянулась по сторонам, вероятно, в поисках еще одного кусочка. Больше хлеба не было. Кухарка была в тот вечер в дурном настроении, и мне удалось выпросить лишь полбуханки.
– Твою маму выбросило на берег через два дня, – добавила я.
Сиф кивнула и плотнее закуталась в одеяло:
– Да.
Прошло несколько лет. Сиф стала еще выше, я же едва прибавила дюйм. Она рассказывала мне истории, которые слышала от рыбаков: о людях и королевствах, что находятся на морском дне. Сиф была хорошей рассказчицей, не то что я. Я же рассказывала ей о том, о чем на рынке говорили жены рыбаков, да кухонные сплетни, да сплетни служанок моей матери. В волосах у матери появилась первая седина. У нее родился еще один сын, который опять вскоре умер.
Однажды я пришла в башню и увидела, что Сиф скорчилась, согнулась вдвое, но не на верхней площадке, а на нижних ступеньках лестницы. Она стояла на коленях, нагнувшись вперед, прижимаясь лбом к дереву.
– Сиф, Сиф, – закричала я, уронив салфетку с пресной лепешки, которую принесла к нашему ужину. Подбежала к ней и наклонилась.
Когда она подняла лицо, я увидела, что она очень бледна. Под глазами темные круги, а сами глаза – дикие и беспомощные. Она отдувалась и тряслась, и видно было, что она кусала губы. Ей было в это время двенадцать, мне – девять.
– Что случилось, Сул тебя избил? – спросила я. Но синяков не было.
Она посмотрела на меня без выражения, а потом отвернулась и опять опустила голову.
– Нет, не в этом дело. Я наклонилась поближе.
– Ты заболела? У тебя жар? – я дотронулась до ее руки, но кожа была прохладная и влажная. Сиф дернулась.
– Я… нет, не трогай меня, – еле дыша, сказала она. – Я не переношу, когда до меня дотрагиваются, – зубы ее были сжаты. Озадаченная, я не знала, что делать.
– Может, ты съела что-нибудь не то? – пытала я. Мы были морской народ и знали, что рыбу надо есть свежей или не есть совсем. Но Сул был неряшлив и ленив. Кто знает, что он ей мог приготовить?
Она покачала головой.
– Нет, нет, – руки ее, лежавшие на деревянной ступеньке, сжались в кулаки. Помолчав еще минуту, она тихо сказала: – Уйди.
Я уселась, глядя на нее в изумлении. Такого я от нее еще ни разу не слышала. Нахмурившись, я водила пальцем по деревянной ступеньке и думала. Уходить я не собиралась. Еще чего! Ведь Сиф нужна была помощь, и мне необходимо было понять, что я должна сделать. Я смотрела на ее согнутую фигуру, прислушивалась к поверхностному дыханию и внезапно все поняла.
– Да ведь это женская болезнь, да? – спросила я ее. Сиф тяжко вздохнула и ничего не сказала. – Старый Сул сказал тебе, что надо делать?
Сиф издала полузадушенный звук. Я не поняла, плачет она или нет. Он ничего не знает, старый дурак. Да и не сказал бы, если бы даже и знал.
«Странно», – подумала я. Впервые о чем-то важном мне было известно больше, чем Сифу. По ступеньке мимо моей руки пробежал бледный паук, подпрыгнул и спустился вниз по шелковой нитке.
– У тебя ничего нет при себе?
– Нет! – выдохнула Сиф. Зубы ее были сжаты. – Я ненавижу это, – прошептала она. Она плакала. – Лучше бы я была мальчиком.
Я поднялась.
– Оставайся здесь, – выдала я идиотское распоряжение. Сиф и не собиралась никуда идти. Я сняла свою накидку и набросила на нее. Она не двинулась и не повернулась ко мне. Я поставила рядом с ней на ступеньку салфетку с едой и ушла.
Вернувшись домой, я зашла в комнату матери и стащила несколько ее прокладок. Никто меня не видел. Должно быть, она со служанками была в кухне или в мастерской ткала ковер, а может, ее и вообще не было в замке, и она пошла на деревенский рынок. Неважно. Я пошла в женский сад и сорвала горсть жирных темно-зеленых листьев. Прижав их и мешочек с прокладками к груди, я вернулась к Сиф в башню.
Сиф за это время не только не притронулась к еде, но даже и не пошевелилась. Накидка моя сползла с ее плеч, но она ее даже не поправила.
– Сиф, – сказала я, присев рядом. – Это я, Элис. Съешь это.
Она подняла голову. Лицо ее было мучнисто-белым.
– Я не могу есть, – прошептала она. – У меня морская болезнь.
– Да ведь это рампион, – сказала я. – Моя мама в таких случаях ест его. Ешь. Обещаю тебе, он поможет.
Она тупо посмотрела на протянутый ей лист, словно видела его впервые, словно понятия не имела, что это такое. Потом медленно протянула к нему руку и остановилась:
– У меня онемели пальцы.
Голос ее был чуть слышен. Я скормила ей лист кусок за куском. Губы ее были сухими. и потрескавшимися. Потом я заставила ее съесть еще два листа. Потом мы стали ждать. В башне пахло пылью и ракушками. Летний воздух был теплым. Я играла с муравьями, тащившими мелкие кусочки соломы вниз по стене башни. Чуть шелестел ветер. Примерно через час Сиф медленно выпрямилась. Она все еще казалась слабой, но дыхание ее стало ровнее, и щеки чуть порозовели.
– Мне теперь лучше, – сказала она спокойно. – Болит, но терпимо.
Я дала ей остатки рампиона, который она послушно съела. Потом я дала ей прокладки. Она уставилась на них.
– Это моей матери, – сказала я ей. – Возьми. Сиф все смотрела, потом взглянула на меня.
– Как? – спросила она, с таким недоумением, что я расхохоталась. Я показала ей. Мы повозились, но справились. Мне это все было еще рано, но я видела, как это делает мама.
– Когда это началось?.. – начала я. Сиф покраснела до корней волос.
– Прошлой ночью. В это утро я почувствовала себя так плохо, что не могла тащить сети… Сул хотел надрать мне уши, но я убежала, – она пожала плечами. Теперь, когда боль прошла, она уже больше была похожа сама на себя. – Но когда я побежала, мне стало еще хуже.
Я вздохнула и произнесла фразу, которую неоднократно слышала от матери:
– Мы рождены, чтобы страдать.
Сил фыркнула и собрала крошки от лепешки, которую я принесла, в салфетку.
– Моя мать никогда этого не говорила, – она опять пожала плечами и отдала мне мою накидку. – Держу пари, что за Вратами все по-другому.
Зимой мне исполнилось десять, и мать надела на меня платье, как у взрослой женщины: оно волочилось по земле. Я была еще маленькой, чтобы считаться женщиной. Платье было настолько тяжелым, словно свинец, что я даже ходила медленнее. Она заставляла меня сидеть вместе с женщинами, чтобы научиться ткать, плести кружева, а также обслуживать за столом мужа. Все это мне казалось глупым. Кто захочет жениться на десятилетней дочери лорда крошечного острова, хотела бы я знать?
– Да тот, кто захочет поблизости заняться торговлей мехом, – смеялся отец. Он стряхнул снег с сапог и поднес руки поближе к огню, горевшему в очаге большого зала. Мать счистила кровь с его рук мягкой мокрой салфеткой. – В этом году хорошая охота, мех густой и мягкий. Весной получим неплохую прибыль, когда к нам съедутся торговцы с материка, отец опять рассмеялся. – Один бог знает, зачем я женился. А уж сказать по правде, за красоту на тебе никто не женится.
Не знаю, шутил он тогда или нет. Он хлопнул меня по спине, когда я проходила мимо, довольно сильно так, что я чуть не выронила кувшин. От него пахло элем и кровью лисичек. Мать не промолвила ни слова. Она публично никогда не ругала отца, да и наедине – тоже.
Теперь мне запрещали гулять, я потеряла свободу, ветер, запах волны, пробежки вместе с Сиф по морскому берегу. Видела теперь ее редко. Старый Сул заставлял се тяжко работать и с сетями, и с лодками. Он теперь и пальцем не хотел шевельнуть. Всю работу выполняла Сиф.
В башне мы встречались теперь очень редко. Сиф загорела, как мальчик. Узкая рубашка была ей мала в плечах. Я сшила ей новую. Грудь у нее всегда была маленькой – не то что у меня. Мать мне ее даже перетягивала, чтобы я не выглядела старше своих лет. А грудь Сиф в просторной блузке вообще была незаметна. Когда она закатывала рукава, на натруженных руках ее резко выступали вены. Говорила она теперь, как рыбаки. Я едва ее узнавала. Встречались мы редко, но она всегда старалась оставить для меня какой-нибудь подарок в зарослях рампиона: яркую ракушку, морскую звезду, пятнистую клешню огромного рака.
Мне было почти одиннадцать, а Сиф – около четырнадцати лет. Зима закончилась, наступало полнолуние. Погода стояла теплой для этого времени года. Я увидела длинную прядь водорослей, повешенных на воротах, ведущих к морю. Это был знак: встречаемся в башне. Стало смеркаться, и мне надлежало вовремя явиться к ужину. Мать всегда ругала меня за опоздания, иногда даже щипала. Но Сиф повесила водоросли, и я пошла.
Она не сидела, как обычно, а расхаживала по площадке. Рубашка была разорвана на плече, и она придерживала ее рукой, а сама все ходила, ходила по узкому пространству. Она была выше меня на ширину двух ладоней, и это меня поразило. Дело в том, что, когда мы встречались с ней в прошлом году, то вечно сидели где-нибудь, скорчившись, а не бегали и не гуляли по берегу, как раньше.
Увидев выражение ее глаз, я замерла на последней ступеньке. Оно было дикое, полубезумное. Такой я ее никогда раньше не видела. Лицо ее было красным и исцарапанным.
– Сиф, – выдохнула я. Она тут же меня прервала.
– Я уезжаю. У меня есть лодка.
Я потеряла дар речи. Свечка в моей руке горела и оплывала, стены в ее свете подпрыгивали и танцевали. Я в недоумении покачала головой. Сердце колотилось от быстрого подъема по ступенькам.
– Сул разрешил мне взять се. Он сказал, что она никуда не годится. Но я отремонтировала ее. Она выдержит. Во всяком случае, я как-нибудь доберусь до Джорби.
– О чем ты говоришь? Что ты имеешь в виду? – начала я, но она опять не дала мне говорить. Рука ее сжалась, и костяшки на пальцах побелели.
– Сул опять пил. Начал в полдень. Утром он нашел на берегу выброшенный морем бочонок с красным вином. Совершенно целый, неиспорченный. Только не говори об этом милорду. Забрал весь себе. И мне ни капли.
Слова се шипели и взрывались, как пламя свечи.
– А два часа назад он стал говорить, что я очень хорошенькая, что ему всегда нравились высокие и светловолосые девушки. Он сказал, что я напоминаю ему одну девушку, которую он когда-то знал, только она не была такой худой. А потом спросил, не хотела бы я, чтобы он меня обнял. Мол, я так давно живу с ним под одной крышей, что он уже и позабыл, мальчик я или девочка, так вот, не покажу ли я ему, кто я такая.
Она потрогала рубашку в том месте, где она была разорвана. От ярости ее всю трясло.
– Я ударила его острогой. Потекла кровь. Он упал. Может, я и убила его. Выяснять не стала, – она потерла руку. По коже у меня побежали мурашки.
– Не может быть, чтобы он умер, Сиф, – прошептала я. – Ты не могла ударить его так сильно.
– Могла, и ударила бы еще раз, – пробормотала она и пронзила меня своими серо-зелено-синими глазами. – Даже если он и не умер, здесь я больше не останусь. Уеду из Улиса, иначе сойду с ума.
Теперь меня всю охватило холодом. Я стала трястись.
– Не надо, не уезжай, – воскликнула я. – Я скажу отцу. Он накажет Сула, прикажет ему оставить тебя в покое. Я попрошу кухарку, чтобы она дала тебе место в кухне…
Я замолчала. Сиф перестала ходить. Прислонилась спиной к каменному простенку и посмотрела на меня. Потом недоверчиво рассмеялась.
– Ты думаешь, что твоего отца хоть сколько-нибудь волнует, что со мной будет? – спросила она. – Если бы у него было хоть чуточку совести, он взял бы меня к себе, когда Зара умерла.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – запинаясь, проговорила я. – Мой отец – справедливый и благородный человек…
– Ради бога, не рассказывай мне о твоем «справедливом и благородном» лорде, – опять взъярилась Сиф. Она выпрямилась и отодвинулась от стены. – Это он, такой справедливый и благородный, оставил меня на попечение Сула на все эти годы, – она готова была закричать. – Да твой прекрасный благородный отец женился бы на моей матери, если бы родилась не я, а мальчик! Я нащупала за спиной стену и прислонилась к ней. Мне нужна была сейчас опора. Я не сводила глаз с Сиф. Она не подошла ко мне.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду, – прошептала я наконец,
– Во имя Гунноры, – задохнулась Сиф, – Кто же, ты думаешь, был моим отцом?
Я не ответила. Не могла. Я почувствовала, что бледнею. Ни за что в жизни, ни на один миг не могла я предположить такое. Но если бы я даже озадачилась этим вопросом, то уж решила бы, что это Сул.
– Он обещал, что поможет ей благополучно добраться до Верхнего Холлека, – говорила Сиф, – и даст денег на дорогу. Он обещал сам ее отвезти на север, но позже, после того как его положение лорда на острове станет более прочным, – Сиф прислонилась затылком к стене. – Она со временем полюбила его. Он был к ней добр. Она мне об этом говорила. Но она не родила ему наследника. Родила меня. Поэтому он женился на твоей матери, а моей пришлось самостоятельно искать путь домой.
– Этого не может быть, – прошептала я. Голос мой дрожал. Я готова была расплакаться. – Мой отец никогда…
– Не был так бесчестен? – закончила она за меня и устало вздохнула. Теперь она говорила негромко, но в словах ее звучала ярость. – Радуйся тому, что он был бесчестен. Тебе это пошло на пользу. Иначе это я ходила бы в твоих красивых платьях, а ты бы никогда не родилась.
Мы молча смотрели друг на друга. Весенний вечерний воздух был холоден. Глаза ее наконец обратились на меня с мольбой.
– Мне нужна еда, Элис. Лодка у меня уже есть.
Я зарыдала. Удержаться я не могла. Неужели она и в самом деле задумала это. Не могла же Сиф и в самом деле уехать от меня.
– Куда ты поедешь? – выговорила я наконец. Сиф повернулась и опять зашагала взад и вперед.
– Не знаю. Сначала – в Верхний Холлек. Наймусь в моряки. Они подумают, что я мальчик.
– Да нет, – сказала я. – Они скоро узнают правду.
– Прежде чем узнают, поеду дальше, – проворчала Сиф. – Поеду на север. И найду Врата моей матери.
Все это было ужасно глупо, начиная с того, что она вообще уедет с острова.
– Они никогда тебя отсюда не выпустят, – сказала я. – Даже если Сул и не умер, они не поднимут для тебя цепь в гавани.
– А я оттуда и не поплыву, – отрезала моя сестра. Меня охватила паника.
– Да ведь ты утонешь, как когда-то твоя мать. Умрешь на скалах!
Она перестала ходить и подошла ко мне. Она стояла на площадке, а я – на ступеньках. Сиф протянула руку и дотронулась до моего плеча.
– Сейчас середина месяца, Элис, – прошептала она и удивленно посмотрела на меня. – Через два дня полнолуние. Весенний прилив. Вода глубока. Разве тебе это неизвестно?
Я покачала головой. Прожив на острове всю свою жизнь, я ни разу не садилась в лодку и ничегошеньки не знала о приливах. Сиф крепче сжала мое плечо.
– Ты должна мне помочь, – сказала она. – У Сула нет никаких припасов, а у меня не было времени делать их. Я думала, что у меня впереди еще один год. Но придется ехать сейчас, сегодня ночью. Сама я не могу пойти в кухню, а ты можешь.
Я и в самом деле могла, но не хотела. Я не хотела помогать ей меня бросить. И в то же самое время знала, что Сиф сделает то, что задумала. Она всегда все делала по-своему. И она сделает это в любом случае – с моей помощью или без нее. Тут я подумала, что она могла бы и вовсе ничего мне не говорить. В действительности она во мне вовсе не нуждалась. Она скорее поехала бы голодной до своего Верхнего Холлека. Она просто пришла со мной попрощаться.
В какой-то безумный момент я хотела отправиться вместе с ней, хотела умолять ее, чтобы она взяла меня с собой, только бы не оставаться здесь без нее. Но тут я вспомнила ее рассказ о материнской лодке, наскочившей на риф, оттого что она была тяжелее, чем требовалось. Я стану для нее лишним весом, обузой. Я была просто девочкой. Женщины в лодках, как утверждают, к несчастью. Всем это известно. Я была просто девочкой, а Сиф… была Сиф.
По этой причине я не стала ее просить, лишь молча стояла перед ней, а она держала руку на моем плече. Другая же причина заключалась в том, что я знала, совершенно была уверена, что – будь там полнолуние, высокий прилив, или, нет, весенний прилив, что бы ни было – ей не удастся исполнить задуманное. Сиф умрет на скалах.
Я принесла ей все, о чем она просила, и даже больше, хотя мне пришлось дожидаться удобного момента после ужина. Во время еды я обслуживала стол отца. Я смотрела, как он ест, смеялась вместе с его охранниками и принимала участие в азартных играх, пока мать не ущипнула меня и не спросила, отчего я веду себя так развязно. Оба они казались мне чужими. Я их не знала.
После того как меня отпустили, я еще долго крутилась в кухне, пока кухарка с помощницами не удалилась ужинать в соседнюю комнату. Я схватила все, что можно, и завернула в салфетку. Там была и жареная птица, и печенье, и две бутылочки вина.
Я принесла все этой ей в башню, вместе с мешочком для рукоделия. Я починила ей рубашку при свете свечи и помогла отнести вещи к морским воротам. Никто нас не видел. Охранники у моего отца были важными и нерадивыми. На нашем острове и не надо было никакой охраны. Острые рифы с одной стороны и цепь с другой – вот и все, что требовалось.
Я отдала ей дорогой зеленый плащ – он был связан из шерсти, не пропускавшей влагу, – и золотую брошь, которую мать подарила мне годом раньше (тогда она впервые надела на меня «взрослое» платье). Через месяц я сказала матери, что потеряла брошь. Она ударила меня по лицу так, что из носа пошла кровь.
Луна на небе почти достигла полнолуния. Возле морских ворот Сиф нагнулась и поцеловала меня в щеку, чего она раньше никогда не делала. Потом протянула мне наконечник от гарпуна – тот, что постоянно носила на шее. Последний раз я как следует всмотрелась в ее лицо. Она улыбалась.
– А ты не боишься? – спросила я. Она покачала головой.
– Я знаю дорогу до Джорби. Я часто расспрашивала о ней моряков в трактире.
Я стиснула ее в объятиях. Гарпунный наконечник, который я держала в руке, оцарапал мне ладонь. Мне не хотелось отпускать ее, но пришлось, когда я услышала, как она нетерпеливо вздыхает. Она и в самом деле не боялась. Я отпустила ее и сделала шаг назад.
Она наклонилась, подобрала все вещи, что я дала ей в дорогу, и пошла по крутой, узкой, залитой лунным светом тропинке вниз, к морю. Глаза у нее в темноте видели не хуже кошки. Я же была слепая, как крот. Я не стала смотреть ей вслед. Все равно я бы ее не увидела. Я заперла ворота и вернулась в замок Ван. Я знала: больше я ее уже не увижу.