Текст книги "Дом теней: Чихнёшь в воскресенье. Дом теней"

Автор книги: Андрэ Нортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Глава 13

Когда они подъехали к магазину, Тэйн Кэри резко затормозил. Фредерика даже решила, что он забыл об её присутствии. Тэйн настойчиво засигналил, высунулся в окно и позвал сержанта Брауна.

– Почему бы вам не зайти? – негромко спросила Фредерика. – Вы весь город разбудите этим шумом.

Он повернулся к ней, словно очнувшись от сна.

– Я не могу задерживаться, – торопливо объяснил он.

– Должен вернуться к Конни. И ещё может звонить Питер. Что-нибудь передать ему? – небрежно добавил он.

– Нет. Нет, спасибо, – Фредерика чувствовала, что краснеет. Какая глупость! Она была благодарна темноте.

На тропинке показался сержант Браун.

– Добрый вечер, – он вежливо поздоровался с Фредерикой, которая уже вышла из машины, потом повернулся к Тэйну, который уже собрался уезжать. – Привет, шеф, – сказал он и с беспокойством добавил: – Есть новости?

– А, Джим, – ответил Тэйн. – Нет. Сообщать нечего. Просто хотел убедиться, что ты на месте, – и прежде чем начальника полиции могли ещё о чём-нибудь спросить, его маленькая машина взревела и исчезла в ночи.

– Вот и всё, – заметил сержант, и они пошли к дому по тропинке.

– Я рада, что вы здесь, Джим, – сказала Фредерика.

– Не хотелось бы возвращаться в пустой дом, говорю об этом без стыда. Меня начинают подводить нервы.

– Может, тут вам кажется одиноко, но дом очень уютный. И посетителей было множество. Я вернулся в пять. Сначала заглянул преподобный Уильямс, сказал, что решил всё же не покупать книгу. Потом миссис Хартвел. А Джеймс Брюстер и Филиппина только что ушли. Я как раз подумывал о кофе… конечно, если вы разрешите.

– Конечно, и надеюсь, вы поужинали.

– Да, спасибо. Кстати, я ждал вас и приготовил две порции. И уже начал беспокоиться. Но кофе, во всяком случае, не пил до вашего приезда.

– Как ваша семья? – спросила Фредерика, когда немного погодя они сидели за кухонным столом и пили сваренный сержантом чёрный кофе.

– Я бы сказал, и хорошо, и не очень. Сузи – это моя жена – здорова, но ребёнок кашляет. Я сказал Сузи, что нужно вызвать врача, но она ответила, что справится. Знаете, каковы женщины… – он, спохватившись, замолчал.

Фредерика рассмеялась.

– Я бы сказала, что она исключение. Большинство женщин вызывают врача при любом булавочном уколе. Они думают, что дети сделаны из фарфора, – и тут же подумала, как по-старчески это звучит.

– Сузи не такая, – довольно ответил Джим. Но прежде чем он смог пуститься в описание достоинств Сузи, снаружи послышался шум машины. – Надо же, ещё посетители, – удивился Браун, вставая и направляясь к передней двери. Чуть позже Фредерика услышала, как он говорит: – Привет, Фил! Разве вам не пора спать?

Хлопнула дверь. Фредерика тоже встала и вышла в коридор. Навстречу шла Филиппина. Джеймса не было видно.

– О, Фредерика, – запыхавшись, сказала Филиппина.

– Простите, что так поздно. Я… я должна была прийти. Марджи… Она умерла. Я почувствовала, что должна поговорить с вами. Вы единственная кажетесь нормальной в этом городе.

– Наверное, вы хотите выпить кофе, – сказал Джим, подталкивая их на кухню.

– А где Брюстер? – спросил он, когда все сели.

Филиппина сжала в маленьких руках чашку с дымящимся кофе и отпила с благодарностью, как жаждущий ребёнок.

– После нашего ухода отсюда, – заговорила она между глотками, – мы решили вернуться в больницу. Потом… потом мы узнали о Марджи… Джеймс подумал, что нужно отвезти Марту Хартвел и Маргарет назад на Ферму. Они почти весь день провели в больнице… обе… ничего не говорили, ничего не делали, даже не плакали. Но я… я просто не могла возвращаться с ними. Хотела поговорить с кем-нибудь нормальным. Взяла джип, а Джеймс отвёз их домой в своей машине…

Фредерика молчала. Трудно было найти слова утешения. Джим кашлянул, и в наступившей тишине они услышали тиканье кухонных часов и приглушённые звуки цикад снаружи.

Через несколько мучительных минут Джим не вынес напряжения. Отодвинул стул и встал.

– Что ж, – сказал он медленно, – я думаю, вы хотите поговорить наедине. Я тут приберусь, а потом погуляю: покурю и посмотрю вокруг. Почему бы вам не перейти в другую комнату? Там удобнее.

Фредерика и Филиппина послушно встали и вышли в кабинет. Здесь они напряжённо сели, и снова наступило молчание. Наконец Филиппина стала искать сигареты. Фредерика достала пачку из кармана, и Филиппина закурила. При этом Фредерика заметила, как дрожат её руки.

– Вы ужасно расстроены, Филиппина, – негромко сказала она и добавила: – Я рада, что вы пришли ко мне.

Конечно, если я чем-то могу помочь… – последние слова прозвучали вопросительно.

– О Боже, – ответила Филиппина, затянулась и выпустила тонкую струйку дыма через свои мелкие ровные зубы. – Я должна… должна поговорить с вами. Оставит нас Джим наедине?

В этот момент резко зазвонил телефон у стола, и обе женщины вздрогнули.

– Мы просто две дурочки, – Фредерика пыталась говорить обычным голосом. Взяла трубку и спросила: – Алло?

– Это книжный магазин? – спросил женский голос. – Да.

– А Джим Браун там?

– Да, да, он здесь. Сейчас позову.

Фредерика сознавала, что испытывает одновременно и разочарование, и облегчение. Она-то надеялась, что это звонит из Вашингтона Питер, но по какой-то причине, о которой старалась не задумываться, ей не хотелось, чтобы он звонил в присутствии Филиппины. Извинившись, она выбежала.

Вскоре с обеспокоенным видом вошёл Джим и взял трубку. Тревога его всё усиливалась по мере односложного разговора.

Обе женщины слушали, и обе старались не слушать. После нескольких «да» и «нет» Джим наконец сказал:

– Номер доктора Скотта записан у телефона, – потом он выслушал ответ и твёрдо ответил: – Послушай, Сузи, ты знаешь, что я не могу. Я весь день отсутствовал, и сейчас я на работе. Ты это понимаешь, – очевидно, Сузи не понимала. Из трубки донёсся целый поток звуков. – Позови Мод, – в отчаянии сказал Джим. – Сузи, я не могу! – снова взрыв звуков, и с безнадёжным жестом Джим положил трубку.

– Я не могла не слышать, Джим, – быстро сказала Фредерика. – В чём дело? Ребёнок?

– Да, мисс Винг. Сузи с ума сходит… говорит, ему плохо.

– Она вызвала доктора Скотта?

– Его нет на месте.

– Он был в больнице, когда мы уходили оттуда несколько минут назад, – негромко сказала Филиппина. – Попробуйте застать его, пока он не ушёл.

– Хорошо, – Джим посмотрел на Фредерику, и она кивнула в сторону телефона.

Джим отыскал доктора Скотта, который пообещал зайти и посмотреть ребёнка, как только освободится. Но так как освободится он не раньше, чем через полчаса, то дал Джиму инструкции, что нужно сделать немедленно.

Когда встревоженный отец вторично повесил трубку, он спросил у Фредерики, можно ли позвонить жене и передать инструкции врача. Фредерика согласилась, но тут ей в голову пришла новая мысль.

– Послушайте, Джим, – быстро заговорила она, – почему бы вам не пойти домой и не побыть до прихода доктора Скотта? Со мной здесь Филиппина, – она повернулась к женщине рядом с собой. – Вы ведь можете задержаться?

– Конечно, – ответила Филиппина. – И Джиму незачем возвращаться до утра. Я останусь с вами на ночь, Фредерика. Конечно, если хотите, – и увидев, что Фредерика колеблется, она добавила: – Мне кровать не нужна. Я могу спать на диване. Я бы предпочла это, чем возвращаться на Ферму.

– Но это же невозможно, Филиппина. Внизу так одиноко. Вы там не уснёте.

– Усну. Вы забываете, что я веду уединённую жизнь…

– Фредерике показалось, что она сейчас добавит «как и вы» в одном из своих приступов горечи. Но Филиппина продолжала: – Не стойте так, Джим. Поспешите, – она произнесла «шпешите», но Джим её понял. Бросив быстрый взгляд на Фредерику, он выбежал. Всё произошло так внезапно, что Фредерика была просто ошеломлена. Она закурила и попыталась собраться с мыслями.

– Вы ведь не возражаете, Фредерика? Вы рады, что я здесь? А мне… мне здесь гораздо лучше, чем… – она махнула рукой в направлении Фермы.

– Не возражаю? Вы святая, Филиппина. Я готова остаться одна:., но пообещала Тэйну Кэри, что не буду… и… ну, признаюсь, последние недели поубавили у меня храбрости.

– Знаю. У меня тоже. Такое ужасное дело… и так близко к нам. Но больше ничего дурного не будет. Об этом я и хотела поговорить с вами. Мне это поможет и, думаю, вам тоже. Мы сейчас одни, и я хочу рассказать вам, что знаю. Вы не представляете, как это мне поможет… поможет разговор с тем, кто не так близко.

– В чём дело, Филиппина? – Фредерика распрямилась. Голос женщины звучал хрипло и напряжённо.

Филиппина прикурила вторую сигарету от первой и заговорила медленно и очень чётко.

– Понимаете, теперь, когда Марджи мертва, нам больше нечего бояться.

– Что это значит? – чуть не закричала Фредерика.

– Я вам расскажу, – продолжала Филиппина. Голос её стал мягче. – Только садитесь поудобнее. Это очень печальная и жалкая история.

– Вы хотите сказать… что Марджи убила Кэтрин Клей? Но, Филиппина, это невозможно.

– Почему?

– Она, конечно, была ужасным ребёнком, но убийств о… О, нет, Филиппина.

– Послушайте! – Филиппина в свою очередь наклонилась вперёд. – Я не строю предположения. Я знаю. И знала с самого начала, просто не могла сказать. Мне было жаль девочку: она не понимала, что делает. К тому же я сама ненавидела Кэтрин Клей, – при этих словах лицо её застыло, брови сдвинулись, но она продолжала: – Я сама видела много смертей… во время войны… в лагере. Какая разница… умереть одному человеку, который заслуживает смерти? Она всех, повторяю: всех – делала несчастными: мать, брата, Марджи, Джеймса, всех нас, – Филиппина неожиданно замолчала, потом, уже гораздо спокойнее, закончила: – Да, её убила Марджи. Я знаю. И благословляю её за это.

– Но как она могла? Откуда вы знаете? – спросила Фредерика.

– Кэтрин была убита в субботу, в день ярмарки. В то утро я сказала Марджи, что ухожу собирать травы. Но, уходя, вспомнила, что не приготовила несколько заказов на смеси. Я решила, что стоит сделать это до ухода, иначе заказами займётся Маргарет, а ей нельзя долго стоять. Тем более, что она настояла на посещении ярмарки. Она плохо себя чувствовала, вы помните, да и так много работала, готовя продажу в киоске. И ещё я знала, что уговорю пойти с собой Роджера на помощь. Ему хотелось быть подальше от толпы. И поэтому я вернулась. На мне были туфли с каучуковой подошвой, и я вошла в лабораторию бесшумно. Я думала только о предстоящей работе, – она замолчала и закрыла глаза, словно не хотела видеть картину, которую вызовут следующие слова. – Там была Марджи, – просто сказала Филиппина. – Она готовила… готовила… капсулы.

Фредерика только охнула, и это единственное слово потерялось в тишине отчаяния.

– Да, – немного погодя продолжила Филиппина, – я тогда ничего не заподозрила, потому что, видите ли, сама учила её заполнять капсулы. Мы их используем для вытяжек из трав и для разных других целей. Но позже – потом – я вспомнила это, и вся сцена ожила у меня перед глазами. Это случилось, когда Тэйн спросил о серебряной табакерке с витаминными капсулами. И вспомнила, мне кажется, только потому, что Марджи выглядела виноватой, когда я застала её. Она не ожидала, что я вернусь. Я спросила её. Вначале она отрицала, но поняла, что я знаю слишком много, и рассказала, как поместила в капсулы жёлтый жасмин, положила капсулы в табакерку, а табакерку вернула на стол, где та обычно лежала. Я виню себя в том, что рассказала ей о яде. Не надо было держать его в лаборатории, но он нам нужен для опытов… И как я могла подумать? Мне такое и не снилось…

Фредерика испытывала физическую боль от слов Филиппины. Она закрыла глаза. Конечно. Теперь всё выяснилось: стал понятен страх Марджи, её странное поведение, её беспокойство.

– Она пыталась забрать у меня табакерку, – сказала наконец Фредерика.

– У вас? – переспросила Филиппина.

– Да. Понимаете, человек Тэйна Кэри нашёл её возле дома, и Кэри попросил меня узнать, кому она принадлежала. Капсулы он забрал, но, может, Марджи подумала, что они ещё там, что их используют как улику, тем более, что вы видели.

– Так, наверное, и было, – медленно и задумчиво пробормотала Филиппина.

– Но, Филиппина, – Фредерика рассуждала вслух, – я просто не могу в это поверить. Она ведь просто заблуждающийся ребёнок. Она могла ненавидеть Кэтрин, но убить её…

– Я тоже так считала вначале. Но она призналась мне, всё выложила… всю свою ненависть, всю злобу, всё тайное, что накопилось с приезда Кэтрин.

– А что именно?

– Кэтрин была груба. Более чем груба. Она была зверем… как нацисты, о которых мы все знаем… А я знаю лучше вас. Это жестокость в сознании. Паук, наслаждающийся мучениями мухи в паутине. Марджи боялась Кэтрин и не скрывала, что боится, а это делало положение ещё хуже. Она всегда была жестока. Я это видела, но она была слишком хитра. Мы не могли её остановить, никто из нас. А какие жестокие слова она говорила… И потом… Кэтрин была красива, как кинозвезда, а Марджи – непривлекательный подросток. У неё никогда не было поклонника и почти не было друзей. Ревность к Кэтрин пожирала её живьём. Она ненавидела Кэтрин, и ненависть эта всё росла, пока… пока не произошло это. И я не виню девочку. Я это уже сказала и повторю снова и снова. Мир без этой женщины стал лучше, она была злом, – последнее слово Филиппина произнесла с такой яростью, что Фредерика отодвинулась, словно её ударили.

Немного погодя Филиппина уже спокойнее продолжила.

– Поэтому, когда Марджи мне всё рассказала и я узнала правду, я пообещала ей, что никому не скажу. И если она ничего не скажет, когда её будут расспрашивать, никто ничего не узнает. Но, понимаете, в сущности она была хорошим ребёнком. И не смогла с этим жить. Я думаю, она заболела, потому что не хотела жить. О, Фредерика, это всё так жестоко и бесполезно!

– Но она не могла так заболеть просто от желания умереть, – возразила Фредерика.

– Ну, понимаете, – Филиппина говорила медленно и неохотно, – в лаборатории много трав. Наверное, мне следовало убрать все яды. Но как я могла знать, что она сделает? Не знаю, что именно она приняла. Странно. Если бы она действительно хотела убить себя, она взяла бы жёлтый жасмин. Но его она больше не трогала. Её личные вещи где-то здесь, в доме тётки. Я знаю, потому что мать обращалась с ней строго. Я пыталась найти какое-то объяснение. Когда я приходила за её страховкой, я всё думала: если мы узнаем, что она с собой сделала, мы найдём и лекарство.

– Вы действительно считаете, что она себя как-то отравила? – спросила Фредерика.

– Да. Подумала, когда у неё появились эти странные симптомы и она заболела. Но ничего не нашла.

– А почему вы не сказали доктору Скотту? О, конечно, вы не могли. Тогда пришлось бы рассказывать и п о ч е м у, – Фредерика неожиданно вспомнила бутылочки и баночки, которые видела в теплице. – Филиппина, – быстро заговорила она, – надо было вам рассказать мне тогда. В тот день, когда вы пришли сюда. Марджи оборудовала себе тайное убежище в старом сарае, это что-то вроде неиспользуемой теплицы, ниже по аллее. Люди Тэйна нашли там много странного, и Крис сказал мне, что это вещи Марджи. Я хотела спросить девочку о них, но она вела себя так странно, и я не спросила.

– Тайное убежище… конечно. Я уверена, так оно и есть, – Филиппина вскочила. – Идёмте, Фредерика, мы должны осмотреть эти вещи. Немедленно. Сейчас же.

– О, нет, Филиппина! Ведь уже заполночь. На заднем дворе темно, как в смоле. Филиппина, рыться там ночью – это безумие. Пожалуйста, давайте ляжем спать. Это подождёт до утра. Какая разница теперь? Марджи мертва. Противоядие нам больше не нужно, – Фредерика говорила торопливо, пытаясь убедить собеседницу. – Филиппина, не настаивайте на этом безумии. Говорю вам, там чёрная ночь. Мы сломаем шею. Мне с т р а ш н о идти туда, – слишком реальным было ещё воспоминание о другой ночи.

– Но чего теперь бояться, Фредерика? Вы сами сказали, что Марджи мертва. Но разве вы не понимаете, что мы должны убрать её вещи, прежде чем до них доберётся Тэйн? А он их найдёт. И тогда сложит два и два и узнает правду. Мы должны защитить Марджи. Это очень важно.

– Не понимаю, какая беда, если Тэйн узнает. Вы ведь сами ему расскажете, верно?

– Конечно, не расскажу. А как же её мать, и все Саттоны, и всё наше дело? Тут всё на кону. И я пообещала Марджи. Для меня это по-прежнему важно, хоть она и умерла.

Фредерика встала.

– Всё равно это безумие. Полиция рано или поздно всё узнает, а я не намерена лазать по зарослям в темноте. Поставлю будильник, если хотите, и пойду с вами в шесть утра, до возвращения Джима. Но не сейчас.

– Хорошо. Тогда я пойду одна. Когда вы сказали, что боитесь, я и не думала, что так боитесь. Всего лишь темнота, а у меня в машине есть фонарик. Сейчас принесу его, – голос Филиппины внезапно упал. – О, Фредерика, я сама немного боюсь идти одна. Но я должна, обязательно, иначе не усну. Пожалуйста, пойдёмте со мной. Это всего лишь минута, а потом мы ляжем спать и будем знать, что всё в порядке.

– Не понимаю, как всё может быть в порядке, – упорствовала Фредерика. – Тэйн и Питер разберутся, даже если вы им не скажете. Они не оставят случай нераскрытым. В конце концов они узнают правду.

– О, Фредерика, я думала, вы поймёте. Что могут сделать Тэйн и Питер без доказательств? Семья и Ферма – это теперь вся моя жизнь. Марджи умерла. Всё кончено. Со временем всё забудется. Может, это и безумие. Может, вы и правы. Но, пожалуйста, всё равно пойдёмте со мной. Понимаете, я просто должна.

Филиппина положила на её ладонь свою маленькую сильную руку, и неожиданно Фредерика почувствовала, что устала спорить. Да и какая разница? Как часть кошмара. Чем скорее он кончится, тем лучше. Питер казался ей таким далёким.

– Хорошо, – негромко сказала она.

– Пойдёте? О, спасибо, Фредерика. Сейчас сбегаю за фонарём.

Гостья ушла, а Фредерика осталась в тихой комнате и попыталась собраться с мыслями и обдумать только что услышанный рассказ. Потом неохотно направилась к двери. Когда она услышала торопливые шаги возвращающейся Филиппины, в голову Фредерике пришла новая мысль, и она пошла навстречу.

– Нашли фонарь? – сразу спросила она и, когда Филиппина показала ей, торопливо предложила: – О, хорошо, потому что там открытый колодец. Мы ещё не сделали для него крышку. Я пойду впереди и покажу вам, где он. Держите фонарь пониже и светите передо мной. Я не хочу сама в него упасть.

– Конечно, но это ерунда, ерунда, Фредерика, – голос Филиппины звучал возбуждённо, почти счастливо, подумала Фредерика, и её собственная тревога усилилась.

– Да-да, – тараторила Филиппина, – вы идите впереди, а я за вами и буду освещать дорогу, как вы говорите. Хорошо, Фредерика. О, как хорошо!

Задняя зверь захлопнулась за ними. Это безумие, подумала Фредерика, полное безумие. Она совсем спятила. Но пусть уж всё закончится. Иначе она всю ночь от меня не отстанет. Фредерика смело вступила в освещённый кружок травы.

Глава 14

Через несколько шагов Фредерика позволила себе отвести взгляд от волшебного кружка света, который двигался перед нею. Небо над головой затянули тучи, звёзды, на которые она с таким счастливым настроением смотрела из гостиной Тэйна, исчезли. Казалось, это было так давно; какой нормальной, безопасной и бесконечно далёкой выглядела та картина от мира безумия и бреда.

Сзади послышался голос Филиппины.

– Теперь видите? Я правильно держу фонарик?

– Да-да. Всё в порядке. По дорожке идти легко, только не выпускайте её из света.

– Хорошо. А я иду за вами.

Они шли вперёд в круге света. Казалось, он только усиливает тьму, которая стеной ограждала их. Пытаясь подавить панику, Фредерика лихорадочно думала, что путей для бегства у неё нет. Она слышала за собой быстрое дыхание Филиппины.

– Всё в порядке? – спросила она громче, чем собиралась. И попыталась продолжить более обычным голосом:

– Колодец прямо перед нами. Боже, с него совсем сняли крышку!

– Да, вижу. Всё в порядке, – Филиппина говорила шёпотом. Потом наклонилась к Фредерике и сказала ей на ухо: – Но, mon Dieu, кто-то идёт за нами. Я слышу за собой шаги! Слушайте! Кто бы это мог быть?.. О… Боже мой!.. Чёрт возьми, я выронила фонарь!

Свет погас, и их окутала удушающая тьма. Фредерика повернулась к Филиппине и протянула руку, но в этот момент что-то ударило её по голове, и она упала… вниз… вниз… вниз… в беспамятство.

Открыв глаза, Фредерика тут же снова закрыла их, потому что свет ослепил их, и словно нож разрезал ей виски. Немного погодя она попробовала снова, медленно и осторожно. Усилие вызвало боль не только в глазах, но во всём теле. Она должна узнать, где она, что случилось и откуда такая боль. Но бесполезно, она не могла думать… не могла даже держать глаза открытыми. Она снова закрыла их и погрузилась в беспамятство.

Много позже она снова попыталась открыть глаза. Знакомый голос позвал её по имени, и какой-то инстинкт подсказал, что она должна ответить. Очень важно, чтобы её услышали. Но вначале говорить она не могла. Чуть повернула голову, и боль стала такой сильной, что она закричала.

– Слава Богу… – и чуть позже: – О, слава Богу, вы живы, – голос, казалось, доносился издалека, за многие мили… откуда-то сверху.

Она попыталась поднять голову и почувствовала, как острый камень впивается в плечи. Но постепенно ей удалось отодвинуться от жёсткой стены, и она увидела перед собой круглую серую дыру, окружённую более тёмной тенью. Пока она пыталась догадаться, что это такое, тень передвинулась и снова послышался голос.

– Фредерика, вы меня слышите?

– Питер! – слабо воскликнула она и снова закрыла глаза. Теперь всё будет хорошо. Она жива, и Питер вернулся. Боль он не смог убрать. Боль и тьму. Но она заговорила. А он её услышал. И не нужно было больше бороться.

Когда Фредерика в следующий раз открыла глаза, боль в голове сохранилась, но стена за спиной стала удивительно мягкой. Фредерика осторожно осмотрелась и увидела над собой приятное женское лицо. Попыталась заговорить, но не смогла.

Лицо исчезло, вместо него появилось другое.

– Питер, – прошептала она.

– Да. Не разговаривайте. Врач велел вам отдыхать, и, судя по виду, вы нуждаетесь в отдыхе.

– Но что… что случилось? – память постепенно возвращалась к ней, и она заставила себя медленно спросить: – Где Филиппина? С ней всё в порядке?

– Да. А сейчас спите. Вы вся в синяках и ссадинах, – он улыбнулся. – Ну, если бы вы могли увидеть своё лицо! И ничего серьёзного, кроме шишки на голове, перелома левой руки и правой лодыжки. Вы поправитесь. И больше ни слова в течение двадцати четырёх часов.

И прежде чем Фредерика смогла ответить, он исчез. Вернулась женщина и на этот раз заговорила:

– Я немного приподниму вас, чтобы вы выпили горячего молока, но постараюсь не причинять боли. А потом вы снова уснёте, и когда проснётесь, вам будет лучше, гораздо лучше.

– Хорошо, – согласилась Фредерика, как будто слово это было необыкновенно важно.

Женщина просунула ей руку под плечи и осторожно приподняла. Фредерика обнаружила, что может держать чашку в здоровой руке, и с благодарностью начала пить. Потом её опустили на подушку, и она сразу уснула.

Когда Фредерика проснулась в следующий раз, кровать её была освещена солнцем, а в открытое окно врывался ветерок с запахом сена и пижмы. Фредерике было жарко, но боль прошла. Она осторожно пошевелилась и почувствовала, что тело затекло и чуть ноет – но больше ничего. Фредерика с интересом осмотрела очень белую комнату и большое окно, затянутое сеткой. Больница, решила она, а вспомнив приятное женское лицо, подумала, что то была сестра. И собственная сообразительность очень ей понравилась. Потом она осмотрела, что могла, на себе самой. Правая рука в чёрно-синих царапинах и пятнах, левая – в пластиковой повязке-гипсе. С большими усилиями она развязала белый мешок, служивший ночной рубашкой, и увидела ещё синяки на груди и плечах. Потом села, и ей захотелось покурить – ужасно.

Осторожно приоткрылась дверь, в щель просунулась голова Питера.

– У вас есть сигарета? – чуть раздражённо спросила она.

– Есть. А вы выглядите лучше, хотя и раздеты сильнее, чем следовало бы, – он вошёл, дал ей сигарету, прикурил её, осторожно завязал шнурки ночной рубашки и потом уселся в кресло у кровати. – Вы заслуживаете смерти, маленькая глупышка, – доброжелательно заявил он.

Фредерика не пыталась отвечать. Она наслаждалась сигаретой, и в тот момент ей было всё равно, что скажет о ней Питер или кто-нибудь другой.

Питер встал и отошёл к стене. Там стоял шкафчик с несколькими ящиками. Вскоре он вернулся с ручным зеркалом.

– Вот, – сказал он. – Можете осмотреть руины.

Фредерика бросила один только взгляд и быстро положила зеркало. Лицо сплошь покрывали длинные красные царапины. Один глаз почернел и распух; другой смотрел из глубокой пещеры удивительно чёрного цвета, а на лбу, чуть правее середины, выросла большая шишка яйцеобразной формы.

– Не понимаю, зачем вы мне это показываете, – пробурчала она.

– Невозможно не поделиться таким зрелищем, – любезно ответил он. – А вы всё равно рано или поздно узнаете. Женщины все таковы.

– Ну, теперь, когда вы позабавились, может, расскажете что-нибудь? Я хочу знать больше – всё хочу знать. И прежде всего, почему я маленькая глупышка. Я правильно цитирую?

Питер откинул голову и расхохотался.

Для Фредерики это было слишком. Она его ненавидит. Никогда никого так не ненавидела.

Наконец он перестал смеяться и взял её за здоровую руку.

– Мне всё равно, как вы выгладите, и мне нравится, когда вы не соглашаетесь. Это так по-человечески. Я представлял себе, что вы… но не будем сейчас вдаваться в подробности.

– Вы представляли себе, что я что? – не смогла сдержаться Фредерика, но тут же отняла руку и быстро сказала: – О, Питер, не дразните меня больше.

– Нет уж, теперь позвольте мне присмотреться. Вы утратили отчасти свою… скажем, чопорность… на дне колодца. Но мне показалось, вы хотите узнать, что произошло в воскресную ночь… вернее, что произошло с тех пор. На случай, если вам интересно, сейчас утро среды.

– Утро среды! – ахнула Фредерика. – Магазин… – она беспокойно посмотрела на него.

– Успокойтесь, женщина. Магазин в порядке. Им сейчас управляет Конни Кэри, причём с новым развитием событий число посетителей возросло на сто процентов, – он неожиданно рассмеялся и продолжал: – А Конни всех заставляет покупать. Если хотят взглянуть на сцену, должны заплатить больше. За колодец – добавочная плата.

– Колодец? – спросила Фредерика.

– Да, где вы были. Я вас из него вытащил.

Фредерика со вздохом облегчения откинулась на подушку.

– Хоть я вас и ненавижу, должна признать, что вы ко мне хорошо относитесь – вы все, – просто сказала она.

Питер потрепал её по руке.

– Вы этого заслуживаете, – сказал он, – хотя и ненавидите меня.

Фредерика быстро повернула голову. Вопреки желанию, на глазах у неё выступили слезы. Это слабость, гневно подумала она, всего лишь проклятая женская слабость.

Если Питер и заметил это, он никак не подал виду.

– На самом деле мне нужен ваш рассказ. Он гораздо важнее моего, да я вам самое важное уже рассказал.

– Пожалуйста, – с некоторым усилием сказала Фредерика, – дайте мне минуту подумать. Вначале расскажите остальное.

– Ну, хорошо. Вкратце. Я вернулся в понедельник, в семь утра, после того как за несколько часов перевернул Вашингтон вверх дном, и хоть вы мне не поверите, отправился сразу в книжный магазин с мыслью о завтраке… – он поднял руку, когда Фредерика попыталась вмешаться. – Нет, вы хотели мой рассказ и получите его in toto – целиком. Короче, я поднял страшный шум, пытаясь вас разбудить. Потом запаниковал, неожиданно поняв, что Джима Брауна нет на месте. К тому же все двери были открыты, а это не похоже на нашу горожанку. Я только влетел в кабинет и поднял трубку, чтобы позвонить Тэйну, как появился Джим Браун. Я обрушился на него, и более ошеломлённого и расстроенного парня мне никогда не приходилось видеть. Он всё мне рассказал – вернее, всё, что знал. Но знал достаточно, чтобы напугать меня страшно. Ну… мы не стали ждать Тэйна, а принялись систематически обыскивать весь участок. И вскоре нашли тело Филиппины…

– Тело? Но вы сказали…

– Повторяю. Не прерывайте меня, если хотите всё услышать. Она была жива, но явно в плохом состоянии. Получила удар по голове, не такой сильный, как вы. Но всё равно была похожа на труп. Джим отнёс её на кухню, и я оставил его возиться с содержимым тайного шкафчика Люси. Так вот, пока он вливал в горло Филиппине коньяк, я продолжал искать вас. Но, дьявольщина, нигде не мог найти. Признаюсь, я был не очень счастлив… хоть вы и доставляете мне столько хлопот…

– Питер! Неужели нужно так тянуть… Пожалуйста.

Питер улыбнулся.

– Я вам просто рассказываю, как вы сами хотели. И рассказываю по-своему. Я вернулся в дом. К тому времени Филиппина пришла в себя и, как всегда, когда она в сознании, стала логичной и последовательной. Она призналась, что вы обе согласились отпустить Джима. Рассказала, что вы с ней долго разговаривали и вспомнили о тайном убежище Марджи в сарае…

– Верно.

– Правда? Хорошо. Она сказала, что ей захотелось взглянуть на вещи Марджи, хоть было уже поздно, но вы возражали, потому что испугались…

– Я… должна признать, что действительно…

– И не без причины, должен добавить. Я тогда страшно на неё разозлился и всячески ругал за подобную эскападу… за такое безумие. И тут она выложила историю о том, что у Марджи был комплекс вины, и она приняла яд, а Филиппина хотела защитить её доброе имя… а также, я думаю, свой бизнес… хотела посмотреть вещи Марджи, прежде чем это сделает полиция…

– Но ведь это правда? Я хочу сказать, разве Марджи не покончила с собой?

– Вы совершенно спятили, Фредерика, хоть немного крупиц здравого смысла у вас осталось? Если виновна Марджи, кто тогда ударил вас по голове – после смерти Марджи?

– Я об этом ещё не думала, – слабо сопротивлялась Фредерика.

– Дальше Филиппина рассказала, как две умницы вышли с вашим фонариком…

– С её фонариком.

– Какая разница? Именно им вас обеих ударили по голове, – казалось, терпение Питера кончилось. – Она рассказала, что услышала шаги позади, в панике выронила фонарик, получила по голове и больше ничего не помнит. Сказала, что вы шли перед ней и только что предупредили о старом колодце… тут у меня появилась новая идея, и я побежал… и вскоре нашёл колодец, тщательно прикрытый досками. Доски я сорвал, и, конечно, там лежала наша Фредерика, съёжившись, на дне, которое, слава богу, было завалено срезанными ветками. Крис, должно быть, много лет сбрасывал их туда. И упали вы на сухое место…

– Не очень.

– Достаточно, чтобы не утонуть. Я крикнул – вы ответили. Признаюсь, приятно было услышать. Ну, а вытащить вас оттуда и доставить сюда было просто. К этому времени, вы, конечно, снова потеряли сознание. Джим помогал мне. Филиппина лежала на диване, а пока мы вас извлекали и отправляли в больницу, она смогла сама уехать на Ферму. К нам присоединился Тэйн. А теперь, мальчики и девочки, всё на сегодня. Завтра в то же самое время продолжение.