Текст книги "Меч обнажен. Меч в ножнах"
Автор книги: Андрэ Нортон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Андрэ Нортон
Том 34. Меч обнажен. Меч в ножнах
Меч обнажен
«Лондон, Англия
2 июня 1940 г.
Дорогой Лоренс!
Если ты получишь до пяти копий этого письма, не удивляйся. Потому что я посылаю именно такое количество депеш разными путями, так что хоть одно, по крайней мере, гарантированно найдёт тебя. Это очень для меня важно.
Я сейчас в Англии. Так много всего случилось со мной с тех пор, как я последний раз писал в Америку. Во–первых, я вернулся домой из университета, когда разразилась война. Но в армию меня не взяли – я был ещё слишком молод! И пока я осматривался в Амстердаме, меня вызвали в дедушкин дом, что в окрестностях Роттердама, потому что…»
Глава 1. Падает чёрная ночь
– И потому теперь ты можешь сам видеть, Лоренс, что всё, о чём только что причитал в зале этот идиот Клаас, – я слышал его бормотание – чистая правда. Это конец Йориса Ван Норриса. Вот почему я послал за тобой…
Тяжёлые золотые занавески не были задёрнуты, но блеклый дневной свет не проникал за пределы их ревностной стражи. Эта величественная спальня никогда не была уютной, и даже теперь, в середине мая, дух унылого декабря витал в её затхлом воздухе.
В воздухе, столь же безрадостном, как и выражение источенного временем лица старого человека, поддерживаемого прямо–таки чудовищными подушками посреди похожей на пещеру огороженной занавесями кровати под пологом.
Но сегодня Лоренс решительно был настроен не дать запугать себя этой черноте в запавших глазах его деда, этим стиснутым в напряжении губам. Он почти нетерпеливо отвернулся от окна.
– Я всегда был готов – да и хотел – прийти… Вы знаете это, сэр!
– Но я не был готов принять тебя. Тому имелась причина, теперь она устранена или будет устранена довольно скоро.
Юноша остановился, почти на середине шага.
– Почему – почему вы так меня ненавидите? – просто спросил он.
– Ненавижу тебя? Слушай, мальчик, не будь хуже, чем тебя сотворил Бог. Ты и так всегда достаточно успешно меня устрашал.
Отдалённый грохот перекрыл тяжёлое дыхание старика. Над головой протестующе зазвенели хрустальные подвески люстры. А дубовый паркет, надёжно уложенный три сотни лет назад, содрогнулся.
– Итак, они здесь, верно? – вопрошающе проворчал Йорис Ван Норрис. – Дважды за жизнь целого поколения – и три раза за мою – они домогались подобным образом власти. И на этот раз, кажется, они выигрывают игру.
– Нет! – возражение его внука было быстрым и горячим.
Йорис Ван Норрис ухмыльнулся, его синие губы отодвинулись, обозначив жёлтые пеньки зубов. Изогнутый шрам, полученный им от пьяного ловца жемчуга на Суматре, превращал улыбку в настоящую гримасу.
– Ты всё ещё веришь в «право», «честь» и «свободу», я погляжу, – его слова решительно возвысились над назойливым перезвоном стеклянных призм, вновь сотрясённых отдалённым взрывом. – Что ж, молодёжь всегда идеалистична. Известно, что и Дом Норрисов цеплялся за гиблые дела с постоянством, достойным лучшего применения.
– Это дело не гиблое – всё ещё!
– Ты так думаешь? Держу пари, что чёрные рубашки будут разгуливать по улицам Амстердама ещё на этой неделе. Слышишь? Это смерть Роттердама. Однажды мы использовали наше величайшее оружие – освобождение вод моря – но на этот раз история не повторится, это нас не спасёт. Впрочем, что касается отдалённого будущего, ты можешь быть прав. Голландская кровь упряма, у нас в крови следовать теми путями, которые сами выбрали. Итак, поскольку ты последний из Норрисов – исключая этого болвана Пита – я составил планы для тебя…
Юноша нетерпеливо покачал головой.
– У меня есть свои собственные планы, спасибо, сэр. Может, я считаюсь слишком юным, чтобы сражаться, но и помимо этого найдётся много дел. Мы ещё сопротивляемся!
Йорис Ван Норрис поднял руку, призывая к молчанию.
– Утихни и слушай! Время – вот чем я больше не могу управлять, его у меня осталось совсем мало. Да, там всё ещё сопротивляются, сражаются в уже проигранной битве. Мы не сможем противостоять этому потоку, он снесёт нас на веки вечные. Единственный выход – это крепче охранять то, что у нас останется, планировать наперёд, готовиться принять завоевателей, когда они появятся.
– Я отказываюсь, – молодой голос перекрыл голос старика, – приходить с ними хоть к какому–то соглашению!
Старик кивнул.
– Да, наша кровь никогда не воспринимала легко согнутые колена и склонённую голову. Но я не думаю, что наши сегодняшние захватчики найдут покорных вассалов в лице нашей нации. Испанцам это так никогда и не удалось. Однако тебе не нужно оставаться здесь. Мертвец, хотя бы он и был мучеником во имя дела, принесёт своей стране меньше пользы, чем живой борец. Ты теперь будешь подчиняться мне, живому или мёртвому. Ты дашь мне своё слово в этом здесь и сейчас.
Голубые глаза схватились в безмолвной битве с упрямыми серыми. И в это долгое мгновение борьбы гладкое лицо юноши, казалось, истончилось до резких линий лица, наполовину утонувшего в подушках.
– И если я пообещаю идти вашим путём?..
– Тогда я вложу в твои руки оружие – чтобы использовать так и тогда, как ты сочтёшь нужным. Откажись – и выйдешь из этой комнаты с пустыми руками, как и заходил, вольный тратить свою жизнь так глупо и так быстро, как и собирался. Гораздо больше сражений выиграно умом, чем безумной смелостью.
Серые глаза Лоренса опустились на слабые коричневые руки старика, скручивающие и раскручивающие край толстого одеяла. Время теперь измерялось звяканьем стекла, отголоском звука агонизирующего города за шахматной доской полей.
– Почему вы просите меня об этом? На целые месяцы я был отлучён от этого дома, вы отказывались видеть меня или говорить со мной…
Йорис Ван Норрис нетерпеливо скрипнул зубами.
– Я уже сказал, что у меня была весомейшая причина для того, что я делал. И у меня нет времени теперь на объяснения. Каков твой выбор?
– Я сделаю, как вы пожелаете.
Казалось, теперь кожа его деда обрела лёгкий намёк на цвет, и когда старик заговорил снова, в голосе даже проскользнула некоторая живость, памятная Лоренсу по прежним временам.
– Открой Суму Нищего, если ты помнишь как, и принеси мне футляр, который там найдёшь.
Лоренс подошёл к жерлу пустого камина и скорчился, чтобы забраться в трубу. Наконец его ищущие пальцы коснулись потайной пружины. Она мягко подалась и внутри открывшейся ниши юноша нашёл ювелирный футляр. Не обращая внимания на пыль на крышке, Йорис жадно схватил футляр и со щелчком открыл его. На выцветшей бархатной подложке замерцало ожерелье из золотых цветов. Лоренс глубоко вздохнул.
– Цветы апельсина!
– Именно так. И это самый уродливый образчик рококо, какой я когда–либо видел. Но учитывая их историю и стоимость вот этого, – старик коснулся выполненных из драгоценных камней сердцевин толстых цветов, – украшение можно смело назвать бесценным. И не пытайся носить его с собой – оно слишком хорошо известно чёрным псам, которые будут рыскать вокруг. Они будут разыскивать это во всех местах, с которыми был связан Дом Норрисов. Я не сомневаюсь, что даже Сума Нищего, этот тайник, сумевший устоять перед искусством ищеек Пармы, хорошо известен им. Но я сделал некоторые приготовления. В самом маленьком винном погребе – ты знаешь планировку – я установил один из тех «именных сейфов», о которых мы когда–то спорили. Помнишь?
Лоренс энергично кивнул:
– Те, которые устанавливаются на имя и могут быть открыты только когда буквы этого имени набраны на диске…
– Но у этого сейфа есть впридачу интересные особенности, – Йорис улыбнулся второй раз. – И они изобретены проницательными умами наших новых друзей – за что их следует поблагодарить. Германская фирма, где я приобрёл его несколько лет назад, заверила меня, что он единственный в своём роде во всём мире. Однажды закрытый и запертый именем, он не может быть снова открыт в течение двух лет. А если будет предпринята попытка добиться этого силой, содержимое уничтожит изрядная порция кислоты. Я позаботился, чтобы об этом дополнительном штрихе стало известно в нужных кругах, так что они не осмелятся вмешаться. За два года многое может случиться. Возможно, вы, зелёные юнцы, окажетесь правы, веря, что захватчики всё–таки просчитались. Если это так, то им, – золотые цветы струились меж пальцев старика, – лишние два года хранения не принесут никакого вреда. Если же в конце этого периода страна превратится в одно из порабощённых ими государств, тогда ты сможешь использовать свою изобретательность, чтобы выработать ответ. Я слишком стар для далеко идущих планов и слишком устал. Лишь молодой человек может играть в игру жизни в этом новом мире. Используй данный тебе ум в меру своих способностей. И может, он в конце концов победит. Теперь возьми это и убери подальше, – Йорис капризным жестом оттолкнул ожерелье в сторону. – Когда ты это сделаешь, возьми письмо, приготовленное для тебя Клаасом и уходи…
– Но вы?..
– Я мёртв, и сейчас не время думать о мёртвых. Если снова увидишь этого глупца Пита, передай тому от меня, что ему следует заниматься лишь своими полётами на аэропланах, которые он так нежно любит; у него нет мозгов, чтобы заниматься настоящим бизнесом. Если Дом Норрисов когда–либо снова откроет свои двери, это произойдёт только потому, что ты усвоил кое–какой здравый смысл и можешь отличить аквамарин от изумруда. Теперь убирайся! Я хочу умереть спокойно!
Но брошенный напоследок мимолётный взгляд был оценивающим и пристальным, скользнув от пыльных ботинок тонкой фигуры перед ним до растрёпанных белокурых волос.
– Ты молод, слишком молод, чтобы иметь здравый смысл, но у тебя всё впереди. Ты – Норрис, это несомненно и в последние месяцы ты казался способным позаботиться о себе. Если этот мир когда–нибудь снова станет пригоден для жизни, ты можешь… Нет, убирайся, забирай эту штуку и иди. Я устал лицезреть тебя!
Но Лоренс рискнул приподнять одну из опухших рук и тихонько сжать её, прежде чем забрать ювелирный футляр. Голубые глаза были закрыты, толстые пальцы не ответили на пожатие. Йорис Ван Норрис никогда не обременял себя прощаниями в прошлом, и менее всего теперь. Он не соизволил поднять глаза, когда дверь открылась и снова замкнула мрак старой комнаты.
Зябкость комнаты, казалось, проникла и в холл. Она по пятам преследовала Лоренса, когда он спускался по широкой лестнице в высокую столовую. Серебро и полированный дуб, пурпур и тусклое золото – старое, солидное великолепие Дома Норрисов: покупателей и продавцов драгоценностей, друзей тронов, королей и королев, умерших и живущих, изгнанных и всё ещё поддерживающих тающее могущество. Четыре сотни лет коммерции, иногда извлечение своего богатства из земли своими собственными руками.
Основали династию первый Лоренс и Хендрик, проложивший путь в Индию ещё во времена правления Великого Могола, а так же Йорис. Некоторые из них скорее были искателями приключений, чем купцами. Среди старых записей хранились пергаментные карты, карты странных мест, сегодня даже толком не известных. Но Норрисы рисовали эти карты десятки, даже сотни лет назад.
Теперь же постоянное звяканье люстр заменяло своим призрачным эхом грохот мечей в призрачных сражениях. Норрисы в былые времена были воинственными людьми. Повинуясь внезапному импульсу, Лоренс подошёл к дальней стене, где висела тёмная картина. Его дед однажды сказал, что она написана Хопсом. Но это никогда не имело особого значения для юноши. Его больше интересовал человек, живший на потускневшем от времени холсте: первый Лоренс, человек, пропавший на Дальнем Востоке, когда Китай был наполовину легендой, когда архипелаги смуглокожих, воинственных малайцев были по большей части мифом. Лоренс Ван Норрис, первым выковавший торговую империю двумя своими могучими кулаками, правивший, как раджа на туманных островах, вернувшийся домой умирать тридцать лет спустя, преодолев Голландское море на странном заморском восточном корабле, с грузом таких богатств на борту, каких домоседы–бюргеры прежде никогда не видывали. Он взял с собой на восток невесту–голландку – против её воли, как гласит семейная легенда – и вернулся домой в окружении охраны из двенадцати высоких сыновей. Никто не мог сказать, легендой или правдой были истории о нём, истории, которые по прошествии лет превратились из обсуждаемого шёпотом скандала в гордость Дома Норрисов.
Его потомок задумался, как бы далёкий предок стал вести торговые дела с наци. Каким–нибудь поразительным, но весьма эффективным способом – судя по тому, что было о нём известно. Но по крайней мере, он не заслужил того, чтобы быть вынужденным терпеть врагов, когда он не смог бы больше препятствовать их приходу.
Налёт на ящики буфета обеспечил Лоренса острым фруктовым ножом, обещавшим исполнить работу достаточно аккуратно. Он спустил холст на стол и бережными движениями вырезал картину из рамы. Надеясь, что древняя живопись не растрескается, он закатал её в льняные обеденные салфетки и, прихватив с собой, зашагал через буфетные и пустынную кухню. Наперехват ему выдвинулась тёмная фигура.
– Это вы наконец, минхеер Лоренс? – плоское смуглое лицо Клааса не выглядело удивлённым. По мере того, как слуга старел, его малайская кровь, казалось, проявлялась всё сильнее. Лоренс часто задумывался, сожалеет ли он, что покинул Яву, страну своего рождения. – Ключи ждут вас, подвальная дверь отперта.
На кольце, протянутом им Лоренсу, болталось четыре ключа – старые, железные ключи с длинными стержнями из прежних дней.
– Сейф в маленькой комнате у канала. Не желаете, чтобы я понёс фонарь для вас?
– Нет, спасибо, Клаас. Я справлюсь.
Пляшущий круг света выхватывал на покрытых неглубокими выбоинами ступенях чёрные трещины, старый известковый раствор рассыпался там в пыль. Но сырость не одолевала, и воздух был довольно свежим. Лоренс миновал несколько пустых стеллажей, где запылённое стекло нескольких забытых бутылок поблескивало в свете фонаря. Потом ему пришлось оттолкнуть подгнившие деревянные бочки, ещё хранившие в себе слабый след давно исчезнувших напитков, на их занозистых боках отчётливо виднелись царапины от крысиных зубов. Даже здесь, под землёй, на много миль в глубине сельской местности, можно было ощутить муку подвергшегося налёту города. На что там сейчас должно быть похоже, среди потоков смерти, льющей жгучий огонь с неба, среди пламени и обломков на месте домов, магазинов и мирных улиц? В это трудно было поверить – в этот последний, венчающий всё ужас.
Комната у самого края канала была маленькой, много меньшей, чем другие пещеры подвала. Сейф оказался частично встроенным в стену и приобрёл непоколебимость её блоков. Но когда Лоренс опустился перед ним на колени, дверца с готовностью поддалась его усилиям.
Юноша поставил завёрнутую в лён картину в один угол и затем положил футляр на отдельную полку. Два года это пролежит здесь. Два года – чего?
Дверца со щелчком закрылась. Пальцы Лоренса легли на выпуклости диска. Какое бы слово набрать, чтобы привести в действие замок? И что произойдёт, если с ним потом случится какое–нибудь несчастье, ведь это слово будет знать только он? Никто не может сказать в такие дни: «У меня прекрасное будущее. Я наверняка приду сюда через два года и снова открою этот сейф». Можно только надеяться. Кто–то должен разделить с ним этот секрет. Кто–то, кому можно доверять.
Сейчас под крышей этого дома – с тех пор как остальным слугам было приказано уйти – находились только умирающий европеец и евразиец. Ни один из них не в силах был помочь ему. А к кому можно обратиться во взорванном Роттердаме?
Юноша вытер вспотевшие ладони о свои грубые твидовые брюки. Кто–то должен разделить его секрет, но кто?.. где?.. Когда же он снова нагнулся вперёд, в кармане неожиданно захрустела бумага. Лоренс потянул высунувшийся белый уголок. Там виднелся штамп гашения, синий штамп с непривычными отметками на белом. Он присел, медленно раскачиваясь на каблуках и пристально разглядывая конверт.
Здесь был ответ, идеальный ответ, единственный ответ, оставшийся ему. И Лоренс снова взялся за диск. Тот щёлкнул шесть раз. Проверяя, юноша попробовал снова провернуть диск, но сталь оставалась неподвижна. Приведён в действие и запечатан, в безопасности, на два года.
– Минхеер Лоренс! – Клаас поджидал его наверху, в холле. – Туан Йорис велели вам прочитать это, прямо сейчас.
«Это» было письмо, объёмистое и запечатанное. Конверт неровно разорвался под пальцами Лоренса, и он достал толстые плотные листы стандартного формата, коряво исписанные чёрными штрихами почерка его деда.
«Мой дорогой Лоренс!
Когда письмо попадёт в твои руки, это произойдёт потому, что я больше не смогу управлять своими собственными делами. Мне не хочется быть снова молодым, но если бы я смог прожить ещё лет десять, то вам было бы легче. Ещё два года назад я предвидел приход этой ночи, которая накроет Нидерланды. Мы не можем надеяться на мир, если не победим тьму. И мы никогда не воевали со столь опасным врагом. У них находятся союзники в каждой стране, их шпионы подкопались под основание каждого правительства, которое они собираются низложить. Сегодня уже трудно сказать кто друг, а кто враг. Один из самых любимых приёмов оккупантов, это внезапное нападение и ограбление ведущих промышленников и коммерсантов. Иногда такие дела происходят при помощи открытого грабежа, иногда совершаются в виде жалкого подобия продажи. Но так или иначе, все богатства попадают в руки наци. Этого не должно произойти с Домом Норрисов.
В течение всего последнего года я постепенно прекращал деловые контакты, тайно закрывал одно предприятие за другим, распределял наши семейные владения здесь и за границей. Весь наличный капитал, полученный в результате этих операций, был помещён в иностранные банки – в оплотах тех, кто противостоит захватчикам.
Если наша страна подвергнется оккупации, эти суммы будут «заморожены». Мы не сможем воспользоваться ими, но этого не смогут сделать и наши враги. И если они захватят Дом Норрисов, а мне уже об этом несколько раз намекали, то им достанется лишь пустая оболочка.
За мной наблюдали и следили, иногда и те, кому я доверял, не опасаясь предательства. И всё же я был связан этим невидимым надзором. Вот почему я разорвал все связи между нами, выгнав тебя прочь из дома и не позволяя вернуться.
Везде, где подобная информация принесла бы наибольшую пользу – пользу для нас и вред для наших врагов, – я позволял становиться известным, что я серьёзно неудовлетворён твоим поведением, что я верю в твою полнейшую непригодность для бизнеса, что я не доверяю тебе и не намерен делиться деловой информацией. Эта идея тщательно проводилась в жизнь, ей должны были все поверить.
Тебе только восемнадцать и, как несовершеннолетний, по закону, ты должен оставаться под опекой в течение ещё трёх лет. Может случиться так, что опекуном назначат наци, который и займётся методичным разграблением Дома Норрисов.
Тебя же, скорее всего, отправят в Германию, где ты будешь находиться под домашним арестом.
Поэтому, пока наследнику Норрисов не предоставится возможность сбежать от наци, у них будет мало интереса к Лоренсу Ван Норрису, лишённому наследства и не претендующему на имущество Дома. Мир узнает, что даже перед смертью я отказался разговаривать с тобой. Это же будут знать и наши враги. Если тебе придётся отвечать на их вопросы – помни об этом. Мы были в плохих отношениях и так продолжалось до самого конца.
Разумеется, ты должен попытаться сразу покинуть Нидерланды. Лучше всего, если ты сумеешь добраться до Пита на Яве. Хотя он и профан в бизнесе, но доверять ему можно. К тому же он ближайший твой родственник.
Когда ты покинешь этот дом, то немедленно отправляйся в Варлаам, рыбацкую деревню. Найди там капитана Вима Смитса. Следуй его инструкциям, я полностью ему доверяю.
Ты молод, но я никогда не ставил тебе этого в вину. Возможно, что молодость поможет пройти тебе через борьбу, и когда ты вернёшься в Дом, а ты обязательно вернёшься, я в этом уверен, то самостоятельно поведёшь дела Дома и сохранишь традиции Норрисов.
Поскольку я верю в тебя, пристально наблюдая за тобой все эти годы, я предоставляю тебе свободу самому определить своё будущее. Потому что ты никогда не забудешь, что ты не только сын Дома Норрисов, но и гражданин Нидерландов!
Твой дед».
Линии, образовавшие подпись «Йорис Ван Норрис» внизу страницы, были такими же чёткими, как и первые буквы, но Лоренсу показалось, что они дрожат. Он прочитал письмо всего лишь раз, но мог теперь по памяти процитировать целые строчки и абзацы. Их он должен запомнить навсегда.
Юноша скомкал жёсткую бумагу и бросил её в камин. Поблизости на столе стояла серебряная спичечница и лишь мгновение потребовалось, чтобы поднести горящую щепку к очагу. Он наблюдал как бумага вспыхнула и сгорела, а потом кочергой растёр чёрные листки в пыль.
– Хорошо, что вы это сделали, – Клаас бесстрастно, мягко ступая, снова спустился по лестнице. – Теперь вам пора уходить, минхеер Лоренс. И возьмите с собой этот футляр. В нём ваш паспорт и деньги. Старый туан оформил все необходимые визы.
– Он позаботился обо всём…
– Такие люди, как туан Йорис, только так и поступают, поэтому и живут очень долго.
– Можно ли увидеть его снова, просто, чтобы попрощаться?
– Он сказал нет, минхеер Лоренс. Подождите! – Клаас пристально смотрел в зарешеченное окно, его тело напряглось и застыло. – Они идут!
Лоренсу не нужно было объяснять, кто такие «они».
– Тогда я не смогу уйти сейчас…
Клаас, не оборачиваясь, приказал:
– Ступайте в гостиную. Помните, что вас сюда не приглашали. Мы найдём способ…
Когда Лоренс двинулся прочь, нетерпеливая дробь дверного молотка застучала по дому, отдаваясь эхом от стен лестничной клетки.
