Текст книги "Золотой, Небесный Триллиум (сборник)"

Автор книги: Андрэ Нортон

Соавторы: Мэрион Зиммер Брэдли,Джулиан Мэй
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

Глава 7

Харамис велела приготовить для Файолона дорожную одежду и все необходимое для ночевки в пути. В башне не было запасов одежды, но, к счастью, мальчику пришлось впору то, что носили виспи. Как только слуги одели его и собрали вещи, Харамис повела Файолона и Майкайлу вниз по длинным лестничным переходам, миновав которые они вышли на огромную площадь. Майкайла до сих пор этой площади не видела: ламмергейеры приземлились с другой стороны здания и почти на самом верху его, а на улицу она с тех пор не выходила. В компании Файолона боязнь замкнутого пространства девочке не грозила, но теперь, расставаясь, Майкайла стала опасаться за себя. Большую часть жизни, прежде чем очутиться здесь, она провела на улице и уже многие годы привыкла выходить и возвращаться, когда ей вздумается, а теперь вот приходится сидеть взаперти в этой башне. Приближающийся отъезд Файолона растревожил девочку, и она куда острее стала ощущать свое положение пленницы, чем в ту пору, когда разделяла эту судьбу с ним.

Харамис не позаботилась о том, чтобы снабдить свою подопечную годной для улицы одеждой, и Майкайла подозревала, что это не случайно. Сейчас ей пришлось укутаться в одну из мантий самой Харамис – слишком длинную и неудобную, но достаточно теплую, чтобы не закоченеть.

Однако ноги Майкайлы, по-прежнему обутые в тапочки, успели промокнуть и стали замерзать. Площадь была по щиколотку засыпана снегом.

На противоположном конце площади зияла глубокая расселина, перебраться через которую казалось невозможным. Майкайла ожидала, что волшебница вызовет ламмергейеров, но вместо этого слева от собравшихся открылась большая дверь и слуга-виспи вывел к ним по специальному наклонному помосту пару фрониалов.

Майкайла изумилась.

– Как они переберутся на ту сторону? – спросила она, указывая на провал. – С помощью магии?

– Нет, конечно, – отозвалась Харамис. – Орогастус, построив эту башню, заполнил ее всеми устройствами Исчезнувших, какие только мог разыскать, выпросить, купить или украсть. Разумеется, – добавила она презрительно, – он-то считал все это волшебством. По-моему, даже прожив в окружении этих штуковин долгие годы, он так и не понял разницы. Но ты, Майкайла, должна – по крайней мере в процессе обучения – эту разницу осознать. Вызывать ламмергейеров, если можно обойтись и без магии, неразумно. Это должно послужить тебе одним из самых важных уроков: надо знать, когда надлежит пользоваться волшебством, а когда нет.

– И мне, конечно, надлежит все это узнать от той, которая с помощью волшебных чар убирает со стола после завтрака, – пробормотала Майкайла.

Но Харамис не обратила на нее внимания. Теперь, после столь длительной практики – а одним лишь Владыкам Воздуха известно, как много такой практики выпало на ее долю, – игнорировать подобные высказывания становилось все легче и легче.

Фрониалы оказались хорошо подобранной парой, и Файолон с удивлением наблюдал, как смирно они стоят, пока конюх-виспи нагружает на одного поклажу.

Он заглянул через край скалы в глубь огромного провала, по дну которого бежала река.

– Было бы просто замечательно, если бы фрониалы, или я, или мои вещи могли бы перелететь на ту сторону, – сказал он вежливо. – Вы собираетесь научить меня летать? Или они уже это умеют?

– Ну, разумеется, нет, – ответила Харамис. – Хотя Орогастус, конечно, наверняка считал, что вот это – тоже магия. – Она извлекла из недр своего плаща небольшую серебряную дудочку и подула в нее. Раздался высокий пронзительный звук, и на глазах у удивленных детей из скалы на краю пропасти начала выдвигаться стальная полоса, быстро превратившаяся в узенький мост.

Майкайла затаила дыхание. Изучить такую технику было бы в высшей степени интересно – по крайней мере, не менее интересно, чем музыкальные ящички, которые они с Файолоном столь щепетильно поделили между собой. У нее теперь оставалось три, два из которых были точными копиями тех, что они отыскали. Все остальные Файолон аккуратно упаковал вместе с едой и одеждой. Пока она вынуждена оставаться здесь, стоило бы изучить как можно больше – желательно то, что интересует саму Майкайлу, а не только то, что Харамис считает нужным сообщить своей преемнице.

Но, к сожалению, Харамис, видимо, нисколько не интересовалась техникой. «Она может что угодно говорить о моем равнодушии к магии, – решила Майкайла, – но я по крайней мере прекрасно чувствую себя рядом с приборами. А она в лучшем случае умеет ими пользоваться – если смогла как-то догадаться об их предназначении или услышала об этом от Орогастуса, прежде чем убила его».

Не обращая внимания на неодобрительные взгляды волшебницы и набившийся и тапочки снег, Майкайла перешла площадь и приблизилась к тому месту, где Файолон собирался влезть на головного фрониала.

– Ты ведь будешь осторожен, правда? – сказала она. – Не знаю, почему ей вздумалось отправить тебя в разгар зимы на фрониале. – Она не закончила фразу.

Файолон ободряющим жестом обнял ее за плечи:

– Не беспокойся. Мне уже приходилось ночевать зимой вдали от дома. Мы проделывали это пару лет назад, помнишь?

– Да, но тогда ты был не один. Я тоже была там, да еще мы захватили с собою двух гвардейцев – иначе мои родители не отпустили бы нас. Они все говорили, что это слишком опасно. – Майкайла закусила губу. – Не думаю, что Харамис станет проливать слезы, если ты вдруг погибнешь от несчастного случая. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – Но я тебя предупреждаю, Файолон: если ты позволишь себя убить, я… я перестану с тобой разговаривать!

Они рассмеялись.

– Я не позволю себя убить. Обещаю, – сказал наконец Файолон. Он посмотрел на Харамис и вздохнул. – Похоже, наша хозяйка сердится. А мне действительно надо отправляться, пока еще не стемнело.

– Да – согласилась Майкайла, – понимаю.

– Тогда, может быть, ты отпустишь мою куртку, – улыбнулся мальчик.

Оказалось, Майкайла, сама того не замечая, крепко держала Файолона за рукав. С трудом заставив окоченевшие пальцы разжаться, она, не таясь, наклонила голову и поцеловала его в щеку.

– Будь осторожен, – повторила она с жаром, – и прощай!

– Будь здорова, Майка, – сказал Файолон, похлопывая собеседницу по плечу. Затем повернулся, сел на фрониала и еще раз глянул на нее сверху. – Веди себя хорошо.

– Неужели ты думаешь, что Харамис допустит иное поведение? – Майкайла попыталась улыбнуться. Ей вовсе не хотелось в последний раз запечатлеться в памяти Файолона с заплаканной физиономией.

Улыбку ей удавалось сохранять лишь усилием воли – до тех пор, пока Файолон не повернулся спиной и не оказался уже на середине моста. Тут Харамис, миновав площадь, подошла к ней. Рука Белой Дамы опустилась на плечи Майкайлы, но та резко стряхнула ее.

Когда Файолон переехал мост и спустился по противоположному склону, постепенно исчезая из поля зрения, Майкайла снова спросила:

– Почему вы решили отправить его в такое длинное путешествие в одиночку, по ненадежным дорогам и перевалам, покрытым глубоким снегом? Вы могли бы приказать ламмергейеру, и Файолон сегодня же был бы в полной безопасности у себя дома.

– Сколько раз надо повторять тебе, Майкайла, – вздохнула Харамис, – что неразумно использовать ламмергейеров, если в этом нет крайней необходимости.

Девочка пожала плечами и стала взбираться по ступенькам, опустив голову и глядя себе под ноги. Харамис неторопливо шла позади, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух, но девочка не обращала на нее внимания и продолжала стой же скоростью подниматься к середине башни – единственной обитаемой ее части. Она не разговаривала с Харамис до самого вечера.

После ужина волшебница дала девочке небольшой, обшитый тканью ящичек, внутри которого Майкайла обнаружила два серебряных шарика, и, взяв один в руку, услышала тот же мелодичный перезвон, что издавали и те шарики, которые они с Файолоном нашли в развалинах. Только этот звук был громче и ниже – может быть из-за того, что шарики волшебницы оказались примерно вдвое больше.

Что касается шарика, висевшего на шее у девочки, то она решила не показывать его Харамис, надеясь сохранить при себе как память о Файолоне. Если волшебница и знала об этой маленькой круглой подвеске, то по крайней мере не подавала виду и просто велела Майкайле вытащить второй шарик из ларца. Он звенел чуть иначе, чем первый, хотя внешне они не различались.

– Почему у них разные тона? – спросила Майкайла.

– Разве? – удивилась Харамис – Я никогда не обращала особого внимания на звуки. Мне от тебя нужно вот что… – Она взяла оба шарика в одну руку и стала катать один вокруг другого сперва в одну, затем в другую сторону, так что при этом не раздавалось ни единого звука. – Попробуй-ка проделать это.

Волшебница вернула шарики Майкайле. Уложенные рядом, они как раз заполняли всю ширину ладони девочки, и когда она попыталась их повернуть, шарики ударились друг о друга, издав металлический звук. Девочка попыталась крутить их в другую сторону, но уронила один, и он с громким звоном покатился по полу. Майкайла поморщилась от резкого звука и торопливо полезла за шариком под стол.

Выбравшись оттуда, она поймала страдальческий взгляд Харамис.

– Захвати их в свою комнату и тренируйся каждый день перед сном и с утра, как только проснешься. По крайней мере, если ты уронишь их на кровать, такого грохота не будет! – Харамис поднялась, явно собираясь идти спать. – Тебе надо упражняться до тех пор, пока не научишься каждой рукой поворачивать их в обе стороны бесшумно.

Задание было столь неожиданным, что Майкайла даже не догадалась спросить, чего ради ей приобретать такие навыки. А Харамис уже вышла из комнаты. В недоумении девочка положила шарики в шкатулку и поднялась в предназначенную для нее спальню. Переодевшись в ночную рубашку, она сразу улеглась в постель, ибо больше здесь просто нечего было делать.

Майкайла думала о том, как одинока она была в детстве, пока Файолон не переехал жить в Цитадель. Но ведь тогда с нею была семья, пусть даже и очень редко ее замечавшая. Да и прислуга в Цитадели всегда оставалась очень дружелюбной. Здесь же одна только Энья изредка разговариваете ней… Если Майкайле случалось проходить мимо кого-то из прочих слуг, те смотрели сквозь нее, словно она – невидимка. Узун отныне всегда готов беседовать с нею, и она часто долго просиживает рядом с ним, пока Харамис по вечерам занимается чем-то своим. Но Узун, будучи арфой, совершенно не может передвигаться: к тому же Майкайла, осторожно задавая вопросы, скрытые среди разговоров на обшие темы, убедилась, что он действительно слеп. По-видимому, последняя, унесшая жизнь, болезнь свалила оддлинга неожиданно, или Харамис сделала из него арфу только потому, что таково было первое попавшееся ей заклинание, способное сохранить его разум. Майкайле доводилось слышать о слепых арфистах, а сами арфы, разумеется, вообще не обладают глазами. Но ведь арфы, как правило, и неодушевленные! У Узуна замечательный слух, куда лучше, чем у Майкайлы – а у нее он не так уж плох, – и он компенсирует им неспособность видеть и двигаться, но все-таки ему известно лишь то, что можно услышать в кабинете Харамис и прилегающем коридоре. Майкайла все время думала, сильно ли это его беспокоит. Она всегда чувствовала, что от него исходит какая-то грусть, даже когда «голос» Узуна звучит более чем ободряюще, а когда он сам себе играет какие-нибудь песни, они оказываются полны меланхолии.

Усевшись на кровати, Майкайла снова взялась за шарики. Она подносила каждый к уху и встряхивала, вслушиваясь в разницу между тонами и раздумывая, чем она вызвана. Ей так хотелось, чтобы рядом оказался Файолон: можно было бы спросить его или хотя бы просто дать ему на них посмотреть.

«Они бы ему полюбились, – подумала она с тоской, – и жаль, что его здесь нет. Как-то он теперь себя чувствует там, на дороге?»

Держа шарики Харамис на правой ладони, она вытащила из-под одежды свою подвеску на зеленой ленточке и, забавляясь, стала постукивать ею по двум большим шарикам и вслушиваться в их звучание. Майкайла заметила, что если маленькую сферу поднести к большим сверху, то она трижды отражается в каждой из них. А если поместить ее рядом и смотреть сверху вниз, отражение образует между ними треугольник. Сперва сквозь этот треугольник была видна ее ладонь – она ведь как раз и была под шариками, – но через минуту пристального разглядывания изображение расплылось, а затем, когда оно снова прояснилось, Майкайла разглядела Файолона, лежавшего, закутавшись в спальный мешок, возле маленького костра. Подобный оборот дела так ее поразил, что Майкайла уронила шарики на кровать, а взявшись за них вторично, уже не смогла вернуть видения. В ту ночь она все же уснула с улыбкой на лице, думая о том, что шарики могут иметь назначение, о котором Харамис даже и не подозревает.

На следующее утро она проснулась почта на заре и сразу же снова взялась за шарики. Мысль о том, сможет ли она еще раз поймать изображение Файолона, как это случилось вчера, не давала ей покоя. Майкайла покатала шарики на ладони, заметив, что справляется с этим уже гораздо лучше. И тут обнаружила, что начинает входить в транс. Шарики на ладони стали разогреваться – так, что их трудно уже было держать. Она прикоснулась своей круглой подвеской к тем двум шарам и направила взгляд между ними.

Файолон был виден совершенно отчетливо, он спал на земле рядом с двумя привязанными фрониалами, запрятавшись в свой спальный мешок. «Ну лежебока, – удивилась Майкайла. – Интересно, не смогу ли я его разбудить?» Она слегка качнула шарики на ладони, и они тихонько зазвенели.

В ее видении Файолон открыл глаза и резко сел, схватившись за грудь. Может быть, его шарик тоже звякнул? Майкайле очень хотелось не только видеть, но и слышать все, что происходит вокруг него.

«А что, может быть, и удастся. По крайней мере стоит попробовать». Она почувствовала, как сознание движется куда-то вдаль и в голове возникает некое напряжение. И вот послышалось тихое посапывание спящих фрониалов, шелест деревьев и даже дыхание Файолона – несколько отрывистое, как если бы его только что разбудили, не дав досмотреть сон.

– Файолон, – мягко произнесла она, даже не понимая, вслух разговаривает или нет, – ты слышишь меня?

Он завертел головой, оглядываясь по сторонам:

– Майка? Где ты?

«Это просто чудо! – подумала девочка. – Может быть, Харамис вообще никогда не удастся нас разлучить».

– Я до сих пор торчу в этой дурацкой башне. Там, где ты меня оставил! – добавила она с укором. – Но я, кажется, обнаружила нечто интересное. Взгляни-ка на шарик, висящий у тебя на шее.

Файолон еще раз осмотрелся по сторонам и, пожав плечами, вытащил наконец из-под своего плаща шарик. Тот зазвенел, и маленькая подвеска в руке Майкайлы отозвалась таким же звуком, хотя девочка держала ее совершенно неподвижно. Большие шарики, касаясь подвески, начали резонировать и тоже зазвенели. Мальчик держал свой шарик перед глазами, и лицо его появилось на маленьком шарике Майкайлы, вытеснив изображения всех остальных предметов.

– Я вижу на нем твое лицо, Майка! – сказал Файолон удивленно. – Это что, какая-нибудь магия? Это волшебница научила тебя?

– Нет, она меня не учила, – сухо отрезала Майка, – просто у меня еще сохранились мозги. Я не уронила их в реку, когда она сажала нас на ламмергейеров. А что касается магии, – добавила девочка, подумав, – то Харамис, по-моему, была бы сильно раздражена, если б услышала, что ты называешь это магией. Вспомни, где мы их нашли! Наверняка это какие-то приборы Исчезнувших, с помощью которых они общались друг с другом. Может быть, их использовали в театре, чтобы подсказывать актеру позабытую роль.

– Пожалуй, ты права, – согласился Файолон. – Там их было великое множество, но те, что мы взяли, совершенно одинаковы. Может быть, они как-то связаны друг с другом? Но если они предназначались только для театра, как мы можем разговаривать на таком большом расстоянии?

– У меня есть на этот счет одна гипотеза, – объяснила Майкайла. – Харамис дала мне ящичек с двумя шариками того же типа, только побольше, – жаль, что не могу тебе их показать; они совершенно одинакового размера, но издают звуки разной высоты. А когда я спросила Харамис – почему, выяснилось, что она не знает или не желает в этом разбираться. Думаю, она вообще никогда не замечала разницы. Как тебе кажется, может, у нее даже нет музыкального слуха?

– Я слыхал, что такие люди бывают, – сказал Файолон. – Но тогда вряд ли она превратила бы господина Узуна в арфу, ведь музыка была бы для нее просто пустым местом. Да и все старые песни говорят, что она была музыкальна.

– Может быть, острота музыкального слуха снижается от старости, – сказала Майкайла. – Она ведь очень стара, да?

– Ей чуть больше двух столетий, – подтвердил Файолон. – Она должна была выйти замуж, когда произошло последнее Великое Тройное Соединение. А следующее должно наступить примерно через четыре года. Значит, ей лет двести десять – двести пятнадцать.

– Но люди не способны прожить так долго! – возразила Майкайла – Ты ничего не путаешь?

– Она не совсем обычный человек, – сказал Файолон, – она Великая Волшебница. И я больше чем уверен, что если она та самая Харамис, одна из принцесс-тройняшек, нанесших поражение злому чародею Орогастусу, то теперь ей более двухсот лет.

– Не думаю, что захотела бы жить так долго, – произнесла Майкайла с содроганием. Шарики негромко зазвенели.

– Зачем она дала тебе эти шары? – полюбопытствовал Файолон.

– Велела потренироваться, катая их на ладони один вокруг другого. Но я не имею представления для чего.

– Наверняка для того, чтобы ты разработала пальцы и улучшила координацию движений. Помнишь магические жесты оддлингов, когда, например, они хотят защитить от дурного глаза? Она, видно, собирается учить тебя магии, требующей совершенно точных жестов.

Такое объяснение показалось Майкайле убедительным.

– Может, ты и прав: в этом был бы смысл. Жаль, что она не тебя выбрала: ты и сейчас владеешь руками гораздо лучше, чем я вообще когда-нибудь сумею научиться. Я не могу играть даже на маленьких гуслях.

– Но она выбрала тебя, Майка, и, должно быть, знала, что делала. В конце концов, она действительно Великая Волшебница.

Майкайла пожала плечами:

– Она явно делает то, что ей самой нравится. Вспомни, что стало с беднягой Узуном. Но я рада, что мы с тобой имеем возможность переговариваться, хотя и не можем быть рядом. – И она закусила губу. – Мне тебя очень не хватает. Зачем ей понадобилось нас разлучать? Я готова поклясться, что гораздо быстрее осваиваю все премудрости, если ты учишься вместе со мной.

– Она знает, что ты этим занимаешься? – Файолон помрачнел. – То есть разговариваешь со мной с помощью этих шариков?

– Не имею понятия. Это зависит от того, насколько верны слухи о том, что она всеведущая. На тот случай, если они окажутся ложными, я предпочитаю пока что ей ничего не сообщать. Так что мне, пожалуй, лучше теперь встать и одеться, пока кто-нибудь не начал меня искать. Я потом еще поговорю с тобой, хорошо? Мне положено тренироваться с этими шариками с самого утра и перед сном, поэтому мы, наверное, в это время и будем видеться.

– Если ты считаешь, что Харамис не будет возражать… – неуверенно произнес Файолон.

– Я думаю, что если у нее появятся возражения, она мне их выскажет, – ответила Майкайла. – Пожалуйста, Файолон… Мне ведь так нужна помощь… Я бы, например, сама никогда не догадалась, для чего она велела возиться с этими шарами. Ты мне можешь очень сильно помочь, если захочешь.

– Конечно, помогу, Майка. Насколько это в моих силах.

Майкайла старалась усвоить то, чему учила Харамис, хотя давалось это довольно трудно. Будучи в хорошем настроении, девочка говорила себе, что Харамис до сих пор не приходилось никого обучать, да и сама она не получила никакого образования, а потому вовсе не удивительно, что ее уроки бессистемны. Все новости Майкайла обсуждала с Файолоном, который куда лучше чувствовал магию и все с ней связанное. А если им и вдвоем не удавалось в чем-то разобраться, девочка дожидалась ночи и, когда Харамис ложилась спать, прокрадывалась в ее кабинет, чтобы спросить господина Узуна. У него ответ был готов почти всегда, а порою он указывал, в каком месте библиотеки найти нужную книгу. Майкайла в конце концов очень полюбила олдлинга-арфу и часто навещала его по ночам просто ради беседы, не собираясь задавать никаких особенных вопросов. Она была одинока и подозревала, что Узун еще более одинок, чем она даже может себе представить. Узун подолгу рассказывал о том, какой Харамис была ребенком, хотя такие сведения имели теперь весьма относительную ценность.

– Она наверняка очень сильно изменилась, став волшебницей, – сказала Майкайла в один из вечеров, сидя у очага рядом с Узуном. – Девочка из твоего рассказа очень мало напоминает пожилую женщину, с котором -. приходится иметь дело.

– В какой-то период, – задумчиво сказал Узун, – она действительно сильно изменилась. Она стала более мягкой, менее самоуверенной, не так упорно придерживалась мнения, что ее методы всегда наилучшие. Но время шло, все знакомые ее молодости умерли, и тогда она стала меняться в обратную сторону.

– И наконец даже превзошла саму себя, – вздохнула Майкайла. – Сейчас она не сомневается, что ее методы вообще единственные из возможных, ее установления – единственные, с которыми следует считаться, даже если они противоречат одно другому. – Девочка уткнулась подбородком в колени и устремила взгляд в огонь. – Она говорит, что лучше не пользоваться приборами – вроде тех, что сохранились от Исчезнувших, – а магией можно пользоваться только в случае крайней необходимости, и тут же применяет магию, чтобы отсылать грязную посуду на кухню. Но стоило ей только застать нас с Файолоном за использованием той же самой магии в игре, прекрасно оттачивающей то самое мастерство, которому она меня обучает, и вот она уже выходит из себя и выпроваживает его – на фрониале, сквозь снега, посреди зимы. Думаю, ей было совершенно безразлично, что он еще раз может подхватить воспаление легких. Лишь бы все это произошло не здесь и не было ей помехой.

По струнам арфы пробежало нисходящее глиссандо, заменявшее у Узуна тяжелый вздох.

– Я думаю, что тебе это тяжело, принцесса, – сказал он, – но постарайся быть с нею терпеливой. Ты же знаешь, Файолон в конце концов добрался до Цитадели без приключений.

– Да, слава Владыкам воздуха! – сказала Майкайла. – Но мне так его недостает! Если для Харамис было не обязательно расставаться с тобой, то почему Файолон вынужден уехать?

– Я думаю, тебе пора в постель, – заметил Узун, – уже совсем поздно, а тебе необходимо хотя бы чуть-чуть выспаться.

– Иначе говоря, ты отказываешься мне ответить. – Майкайла поднялась на ноги. Она не стала тратить время на поиски свечи: каждый поворот между кабинетом и ее спальней уже был известен ей до мелочей, так что она могла бы пройти здесь в полной темноте совершенно бесшумно.

– Спокойной ночи, Узун.

– Спокойной ночи, принцесса.

Но как ни старалась Майкайла быть терпеливой, ей это не слишком-то удавалось. Один из уроков, последовавший через несколько дней, она просто не смогла вынести. Предыдущей ночью ей не удалось как следует выспаться, а тот кратковременный сон, которым она успела забыться после обеда, оказался полон кошмаров. Голова болела, вкус еды во время полдника казался каким-то странным, и девочка стала подозревать, что подхватила простуду. Она чувствовала себя совсем разбитой, и это немедленно сказалось во время урока. Майкайла не менее пяти раз успела уронить на пол шары, пока Харамис наконец не вздохнула с видом глубокого страдания и не велела их отложить, после чего ее ученица умудрилась перевернуть чашу с водой. Вода в чаше на сей раз была чистой, без примеси чернил, которые они иногда использовали, но все-таки Харамис восприняла это весьма болезненно.

Белая Дама дала понять, не прибегая к помощи слов, что считает Майкайлу глупой, ленивой, дурно воспитанной, неподготовленной и совершенно непригодной на роль Великой Волшебницы. Хотя подобное отношение и неприятно, Майкайла была бы готова с ним примириться, если бы оно означало желание Харамис не обращать более на нее внимания и отправить домой. Но не тут-то было. Та опять, в который раз, завела свою лекцию на тему о том, как Майкайле повезло, что ее обучают, вместо того чтобы просто взвалить на плечи неподготовленной юной девушки обязанности волшебницы, как это случилось с самой Харамис. И почему это Майкайла не желает приложить хоть немного усилий во время занятии. Нельзя быть такой вечно надутой и неблагодарной.

Майкайла и сама могла воспроизвести эту речь до последнего слова по памяти. Она старалась как могла, и хотя сегодня действительно не очень-то хорошо получалось, но ее разобрала такая злость, что захотелось перекидать в Харамис все предметы в этой комнате, которые только можно оторвать от пола. Но поскольку это непременно вылилось бы по крайней мере в маленькую магическую дуэль, что уже выходило бы за рамки сегодняшних желаний Майкайлы. она предпочла прибегнуть к словам.

– До тех пор, пока вы не похитили меня, – крикнула она, – у меня была жизнь и у меня были родные – пусть даже они и не очень-то обращали на меня внимание. И у меня был друг, а вы привезли меня сюда и просто заявили, что мне все это предстоит, затащили меня в эту кошмарную пустыню и заставляли зубрить все эти дурацкие уроки, не обращая внимания на то, хочу я их выучить или нет!

Раньше я была свободна! Я могла уходить из дома, когда хотела. Не представляю, как вы собираетесь привить мне здесь какое-то чувство земли! Я тут оторвана от земли больше, чем только можно вообразить. Вы даже не позволяете мне выйти во двор, не говоря уже о Топях, Дайлексе и любом другом районе нашей страны, где хоть одна травинка может вырасти!

Пускай дома обо мне не сильно заботились, но по крайней мере не досаждали. Там никто не стоял каждую минуту у меня над душой, вечно повторяя: «Ты должна сделать то-то, и ты не должна поступать так-то». Прежде чем очутиться здесь, я была Майкайлой; теперь я просто «будущая Харамис». Я хочу, чтобы мне вернули мою жизнь! Мою собственную жизнь! Я ненавижу это место! Лучше бы я вообще умерла.

Каждый раз, когда я нахожу какой-нибудь прибор Исчезнувших, который по-настоящему вызывает интерес, или что-нибудь, из чего я могла бы выудить новые знания, вы его отбираете, заявляя, что он только отвлекает от изучения настоящей магии. А она, магия, якобы единственная достойная цель Великой Волшебницы – лицемерие с вашей стороны невообразимое, если учесть, что вы уже сотни лет живете в башне, которую Орогастус снабдил всей техникой Исчезнувших, какую только смог сюда понатащить! Как же, ведь волшебнице не подобает пользоваться чем-нибудь нормальным: Великая Волшебница должна быть единым целым с землей. Вот что, лично я не желаю соединяться в одно целое с землей! Я хочу остаться самой собой! Хочу получить назад свою собственную неповторимость! Я не желаю превращаться в такую, как вы!

К концу этого словесного извержения Харамис смотрела на Майкайлу, широко раскрыв рот и лишившись дара речи. Девочка ускользнула в свою комнату и заперлась изнутри, прежде чем Белая Дама сообразила, что предпринять, и не выходила оттуда до конца дня. К обеду ее никто не позвал.

На следующий день, спустившись к завтраку, Харамис вела себя так, будто ничего не произошло. Она просто изложила план дневных занятий, как если бы никогда не слышала от Майкайлы ни слова возражений по поводу перспективы сделаться волшебницей. Майкайла вдруг представила себе картину долгих лет подобного существования – сидеть напротив Харамис во время еды, слушать ее бесконечные лекции… Казалось, она обречена. Ей захотелось просто забраться куда-нибудь подальше, свернуться в клубок и умереть. Но она была молодой и здоровой, да, кроме того, и не хотела на самом деле умирать. У нее просто не было желания жить именно такой жизнью.