Текст книги "Молчаливый полковник Брэмбл"

Автор книги: Андре Моруа

XII

Пояс Ориона [60]60
  Пояс Ориона– три близко расположенные звезды 2-й звездной величины в экваториальном созвездии Ориона.


[Закрыть]поднялся еще выше в зимнее небо. Мороз сковал грязь на дорогах. С каждым днем усиливался поток всякой домашней выпечки и разноцветных открыток, доставляемых грузовиками полевой почты. Рождество напомнило и дивизии, и деревне всю прелесть и сладость жизни.

Орель и падре долго занимались приготовлениями к рождественскому ужину. Падре приобрел у одного из фермеров индейку, достойную королевского стола. Орель ходил из дома в дом в поисках шалфея и каштанов. Паркер занялся кулинарией: ему хотелось собственноручно приготовить какой-то особенный салат, которым он очень гордился, хотя полковник довольно долго и весьма недоверчиво наблюдал за его действиями. А доктора О’Грэйди вместе с Орелем откомандировали в Байель для закупки шампанского. Доктор настоял на дегустации нескольких различных марок и, изрядно охмелев, на обратном пути высказал ряд неожиданных тезисов о смысле жизни.

В конце ужина ему разрешили пригласить в офицерскую столовую обеих своих приятельниц, Берту и Люси, на бокал шампанского, и, когда они появились в своих воскресных платьях, полковник тотчас же проиграл на скорости 61 вальс «Судьба». Ординарцы укрепили над дверью большую связку веток вечнозеленой омелы, и девушки простодушно спросили, существует ли в Англии обычай целоваться под рождественской омелой?

– Ну конечно же! Есть у нас такой обычай! – радостно воскликнул доктор.

И, заложив руки за спину, он кончиками губ запечатлел поцелуй на щечке, подставленной ему Бертой. Паркер, столь же робкий, как и доктор, проделал то же самое в отношении красавицы Люси, а Орель, дабы не посрамить честь французского мужчины, нежно поцеловал и ту и другую.

– А это, знаете ли, совсем недурно, мадемуазель, – взволнованно вымолвил маленький доктор.

– Да, – со вздохом ответила Люси, – по мне – так пусть Рождество будет каждый день.

– Но почему так часто? – спросил доктор.

– Вы и не представляете, как мы будем тосковать после войны! – вмешалась Берта. – То есть когда вы все уедете. Прежде мы ни о чем таком и не думали… никого не замечали… просто работали… ничего другого не знали. А теперь без ваших в деревне станет совсем пусто… Мы с сестрой не останемся здесь: уедем в Париж или в Лондон…

– О, это и в самом деле печально, – сказал доктор.

– Да нет же! Ничего печального! – возразил Орель. – Вы просто-напросто выйдете замуж. Пойдете за богатых фермеров, будете по горло заняты своей скотиной и курами, а нас всех забудете.

– Выйти замуж!.. Легко сказать… – заметила Берта. – Но ведь для этого нужны двое… Если на всех девушек не хватит молодых людей, то мы с Люси очень даже можем остаться старыми девами.

– Тогда каждый мужчина возьмет себе по нескольку жен, – сказал Орель, – и вам будет намного спокойнее… С одним-единственным мужем на двоих каждая из вас будет вдвое меньше хлопотать по хозяйству…

– Не думаю, чтобы мне это понравилось… – деликатно проговорила Люси.

Но падре, которому доктор предательски перевел эти циничные разглагольствования, возмущенно запротестовал.

– Вам, падре, конечно, пристало критиковать многоженство, – сказал доктор. – Но перечитайте-ка свою Библию. Что вы скажете о почтенном Лабене, продавшем обеих своих дочерей какому-то мужчине? Они договорились об оплате в рассрочку – ежемесячные взносы в течение четырнадцати лет. В придачу к девушкам покупатель получил в виде премии еще и двух служанок.

– Я не несу ответственности за действия какого-то сомнительного патриарха, – возразил падре. – Лабен не внушает мне никакой симпатии.

– И мне не внушает, – согласился Орель. – Больше того, это вызывает во мне глубокое отвращение, но скорее в силу применяемых им матримониальных методов, нежели из-за самого факта многоженства, вполне естественного для его племени. Да и вообще, стоит ли относить к проблемам морали вопрос о числе жен, приданных одному и тому же мужчине? По-моему, тут дело просто в арифметике. Если на свете живет примерно столько же женщин, сколько мужчин, то моногамия напрашивается сама по себе. Если же по какой-либо причине женщины по своей численности значительно превосходят противоположный пол, то тогда полигамия, пожалуй, только лишь помогает всеобщему счастью.

Обе девушки, для которых этот разговор был менее понятен, чем исковерканные обрывки французских слов, произносимые каким-нибудь «томми» во время «променада», подошли к полковнику, и тот, по-отечески пробормотав что-то ласковое, достал для них из алого конверта пластинку Карузо.

– У вас, Орель, совершенно ложные представления о психологии животных, – сказал доктор. – Если бы вы наблюдали природу, то, напротив, узнали бы, что вопрос о количестве спутниц жизни – отнюдь не арифметический вопрос. У двоюродных матерей и отцов на десять самок рождается один самец. Однако при этой степени родства никакой полигамии нет: девять из подобных самок умирают девственницами. Между прочим, именно они почему-то особенно раздражают нас. В общем, можно заключить, что безбрачие порождает свирепость как среди насекомых, так и среди женщин.

– А вот мне встречались очаровательные старые девы, – заметил Орель.

– Что вы об этом можете знать? – сказал доктор. – Но как бы то ни было, число супругов колеблется в зависимости от способов пропитания данного вида. Кролики, турки, бараны, артисты, вообще все травоядные – полигамны; лисицы, англичане, волки, банкиры, вообще все плотоядные – моногамны. Это определяется трудностями, с которыми сталкивается плотоядный зверь при выращивании своих малышей, покуда те еще недостаточно окрепли, чтобы самим убивать добычу. Что же касается полиандрии, то она утверждается только в таких жалких странах, как, скажем, Тибет, где несколько мужчин вынуждены объединять свои усилия, чтобы прокормить одну-единственную жену и ее потомство…

Завывания Карузо на добрую минуту полностью исключили возможность какого бы то ни было разговора. Затем Орель обратился к Люси:

– Может, другим девушкам вашей деревни действительно будет трудно найти себе мужей. Но ваша сестра и вы можете быть совершенно спокойны на этот счет: вы самые красивые из всех, а ваш отец, по-видимому, станет здесь самым богатым и даст за каждой из вас солидное приданое!

– Это да… Но, быть может, нас возьмут именно ради наших денег, – тихо проговорила скромная Берта.

– Очень уж неохота стать чьей-то женой только благодаря отцовской мошне, – заявила Люси.

– Странное вы создание! – сказал доктор. – Вам, видите ли, хочется, чтобы вас любили за приятные черты вашего личика, иными словами, за определенное расположение в пространстве, согласно законам Менделя о наследственности, белковых и жировых молекул, но вам кажется отвратительным быть любимой за ваше состояние, возникновению которого вы же сами и способствовали своим личным трудом и добродетелями домовитой хозяйки.

Берга с беспокойством поглядела на доктора и напомнила сестре, что, прежде чем ложиться спать, им надо еще перемыть посуду. Поэтому девушки допили свои бокалы и удалились.

После некоторого молчания умиротворенный майор Паркер попросил Ореля пояснить, почему, собственно, за невестой принято давать приданое, и, когда Орель кое-как растолковал ему это, он возмутился:

– Как же так! Мужчина получает такой восхитительный подарок, как красивую женщину, и, чтобы принять его, требует еще и денег в придачу?! Но помилуйте, Орель, ведь это просто чудовищно! Вместо того чтобы жениться на красивых и добрых женщинах, которые нарожают вам красивых и добрых детей, вы женитесь на маленьких сварливых дурнушках, снабженных чековыми книжками.

– Обретший добрую жену обрел великое благо, – проговорил падре, – но сварливая жена подобна крыше, с которой постоянно стекает вода.

Тут вмешался доктор.

– Ошибочно полагать, будто дети, зачатые в любви, хоть капельку лучше всех остальных, – продолжал доктор, которого выпитое шампанское явно настроило на воинственный лад. – О, мне знаком старый тезис о том, что, дескать, каждый мужчина выбирает себе свое естественное дополнение, благодаря чему и появляются дети среднерасового типа; что рослые мужчины любят маленьких женщин; что носатые тянутся к дамам с маленькими вздернутыми носиками, а мужчины с ярко выраженным женоподобным обликом влюбляются в амазонок… Но что получается на самом деле? Какой-нибудь нервный и близорукий интеллектуал женится на педантичной и тоже близорукой женщине, потому что их сближают общие вкусы. А какой-нибудь лихой наездник знакомится с юными девушками, участвующими в псовой охоте, и вступает с ними в брак из-за их спортивных достоинств. Далее, супружество по любви со временем резко обостряет разногласия между обеими сторонами, что отнюдь не содействует воспроизведению среднерасового типа. Да и нужна ли вообще какая бы то ни было селекция? Существует очень немного подлинно блистательных людей, среди предков которых нет или не было по крайней мере одного сумасшедшего. Современный мир основан тремя эпилептиками: Александром Македонским, Юлием Цезарем и Мартином Лютером, не говоря уже о Наполеоне, который был не вполне уравновешенным человеком. И ведь общеизвестно, что сифилис – самая обычная причина гениальности. Так что к чему, позвольте спросить, вся эта ваша селекция?

– Сколько сумасшедших родителей приходится на тысячу гениальных людей? – спросил полковник.

– Ах, об этом я ничего не знаю, сэр, – ответил доктор.

– Так сколько же все-таки? – снова спросил полковник.

– Доктор, вы опьянели и несете всякую чушь, – сказал майор Паркер. – Уж коли я когда-нибудь и женюсь, то только на очень красивой женщине. Кстати, Орель, как звали эту очаровательную танцовщицу в фильме, который мы с вами смотрели в Азбруке?

– Напиерковска, сэр.

– Совершенно верно. Так вот, если бы я с ней познакомился, то немедленно женился бы на ней. Уверен, что она, скорее всего, и лучше и умнее любой средней женщины.

– Мой друг Бернард Шоу, – заметил доктор, – утверждает, что желание постоянно, вплоть до конца своих дней находиться в обществе красивой женщины, все равно что под предлогом любви к хорошему вину хотеть, чтобы твой рот был вечно полон этим вином.

– Слабый аргумент, – прокомментировал майор, ибо в конце концов это все-таки лучше, чем если бы рот всегда был полон скверным вином.

– Заметьте следующее, – продолжал доктор, – женщины, которые, безусловно, больше, чем мы, воплощают в себе глубинный инстинкт расы, наверняка не согласятся с вами. Я знаю лишь немногих, желающих выйти замуж за красивого мужчину.

– Well, а вы слышали историю Фрэйзера? – спросил майор.

– Какого Фрэйзера? – осведомился полковник. – Из шестидесятого запасного?

– Нет-нет… Из пятого полка гуркхских [61]61
  Гуркхи– группа народностей, проживающих в Непале и Индии, куда входят кхасы, гурунги, магоры, таманти, кираты и др.


[Закрыть]стрелков… Тот самый Фрэйзер, что в девятисотом году играл за свой полк в поло. Прекраснейший парень! Самый красивый во всей армии.

– Да знаю я его, – сказал полковник. – Это сын старого сэра Томаса. Когда я еще был лейтенантом, его отец продал мне отличную верховую лошадку всего лишь за двести рупий. И какая же это история?

– В начале пятнадцатого года, – продолжал майор, – Фрэйзер, следуя домой в отпуск, задержался на несколько дней в Лондоне. Как-то вечером он решил пойти один в театр. К концу первого акта Фрэйзер смутно ощутил устремленный на него взгляд чьих-то глаз. Подняв голову, он действительно увидел в ложе у авансцены женщину, смотревшую на него. Но в зале было темно, и он не мог различить черты ее лица. В антракте он попытался получше разглядеть ее, но она пересела в едва освещенную заднюю часть ложи. В течение двух остальных актов женщина не сводила с него глаз. После спектакля Фрэйзер, немало заинтригованный, принялся караулить ее у выхода. Вдруг к нему подошел одетый в роскошную ливрею выездной лакей и сказал: «Одна дама желает переговорить с вами, сэр» – после чего подвел его к дверце кареты, поджидавшей у тротуара близлежащего переулка.

– Вы меня не знаете, капитан Фрэйзер, – послышался очень приятный голос, – но зато я знаю вас. Вечером вы чем-либо заняты? Если нет, то не согласитесь ли прийти ко мне поужинать?

Фрэйзер поступил так, как поступил бы каждый из нас.

– Сбежал, что ли? – спросил падре.

– Да ну что вы! – изумился Паркер. – Он конечно же сел в карету. Его попросили разрешить завязать себе глаза. Когда повязку сняли, он увидел, что находится в роскошно обставленной комнате наедине с незнакомкой в декольте и в маске, а более прекрасных плеч не могло быть в целом мире…

– Это из какого-нибудь романа Дюма-отца или Роберта Льюиса Стивенсона? – спросил Орель.

– Эта история произошла в январе пятнадцатого года. Я услышал ее от человека, который никогда не лгал… – сказал майор Паркер. – В доме было тихо. Из прислуги – ни души. Незнакомка сама предложила восхищенному Фрэйзеру, как, по-моему, выражаются французы, «добрый ужин, добрый ночлег и все остальное».

Рано утром она снова завязала ему глаза. Он сказал, что провел с ней чудесную, ошеломляющую ночь, и спросил, когда они могли бы увидеться вновь.

– Никогда! – ответила она. – И я беру с вас слово джентльмена и солдата в том, что вы никогда не будете искать встреч со мною. Но ровно через год, день в день, вернитесь в тот же театр, где мы с вами встретились: возможно, там вы получите письмо.

Затем усадила его в карету, предварительно попросив не снимать повязки в течение десяти минут. По прошествии указанного срока он сдернул повязку и увидел, что его привезли на Трафальгарскую площадь…

Фрэйзер, естественно, совершил почти невозможное: он добился увольнения в отпуск именно в январе шестнадцатого года. В вечер годовщины этого приключения он обратился в кассу театра и получил билет в партер.

– Нет ли у вас письма на мое имя? – спросил он и назвал себя.

Кассирша протянула ему конверт, и Фрэйзер, торопливо вскрыв его, вытащил листок и прочел вот такую простую строчку: «Получился сын. Он очень красив. Спасибо».

– Самое странное в этом анекдоте, – саркастически проговорил доктор, – то, что еще задолго до войны мне его рассказал другой молодой человек приятной наружности, причем выдал самого себя за героя этого эпизода.

– Что ж, – заключил полковник, – значит, у этой дамы несколько детей.

XIII

 
О хозяйка лавчонки, красотка ядреная,
     Чей тугой корсаж соблазнительно вздут,
О силачка плечистая – страж шлагбаума,
     Неприступно-крепкая, как редут.
 
 
Ах, учительница, ваш взор потуплен,
     И строг городского платья покрой,
Пианино под тонкими, длинными пальцами,
     Нас чарует наивной своей игрой.
 
 
О смазливая булочница, в чьи руки
     Собираются денежки без труда,—
Ты ведь выше всех предрассудков пошлых,
     Потому и смела, весела всегда.
 
 
Ах, беспечные сельские чаровницы —
     До чего нам на пользу пошли они,
Как хандру превозмочь они помогали,
     Нас томившую в эти враждебные дни!
 
 
Опершись локтями на ваш прилавок,
     Мы шутили, болтали, а между тем
Открывали вам наши большие надежды
     И делились грузом наших проблем.
 
 
Не всегда вы, конечно, нас понимали,
     Но от вас и не ждали мы тонких фраз,
Да к тому же парижские наши подружки
     Не намного, поверьте, понятливей вас.
 
 
Убежден мужчина, что он волнует
     Ту, чей вид желанье его зажег,
А на деле она только зеркалом служит,
     Чтобы в нем он собой любоваться мог.
 
 
И милашка Марго, гипотезам нашим
     Терпеливо внимая, – сама простота! —
Нам вполне мадам Севинье [62]62
  Маркиза СевиньеМари де Рабютен-Шанталь (1626–1696) – французская писательница. Посмертную литературную славу ей принесли изысканные «Письма», опубликованные в 1726 г.


[Закрыть]заменяет,
     Конечно, пока не раскроет рта.
 

XIV

НЕСКОЛЬКО СТРАНИЦ ИЗ ДНЕВНИКА ОРЕЛЯ

Ондезееле, январь 19…

Г-жа Лемэр преподнесла в дар офицерской столовой бутылку старого коньяка, и поэтому сегодня вечером доктор, что называется, в ударе. Недаром он принадлежит к породе ирландских крестьян, которые так любят совершенно неожиданные изречения.

– Именно средним векам, – сказал он, – мы обязаны двумя худшими изобретениями человечества: романтической любовью и порохом.

И еще:

– Единственная причина этой войны заключается в том, что немцы лишены чувства юмора.

Но особенно интересно послушать, как он с абсолютно научной строгостью доказывает свою излюбленную теорему:

– Две противоположные по смыслу телеграммы, отправленные начальниками в одном чине, взаимно аннулируются.

4 января

Прогулка верхом с полковником и Паркером. До чего же нежен и изыскан этот свет Севера!

Полковник возмущен, узнав, что я никогда не участвовал в псовой охоте.

– А следовало бы, месье, это самый прекрасный из всех видов спорта. Вы берете препятствия высотой с вашу лошадь. К своим восемнадцати годам я успел дважды сломать себе шею. Это очень возбуждает.

– Да, – сказал Паркер, – однажды, когда я несся галопом через лес, какая-то ветка воткнулась мне в правый глаз. Просто чудо, что я не погиб. В другой раз…

Он объясняет, как его конь упал на него и сломал ему два ребра. И оба моих спутника, уверенные, что убедили меня, восклицают в один голос:

– Так что, месье, после войны обязательно займитесь псовой охотой!..

7 января

Сегодня утром не знаю почему через Ондезееле проследовали французские воинские части. Вместе со всей деревней я наслаждался этим зрелищем. Нам, конечно, по душе пронзительные звуки шотландской волынки, но никакая музыка в мире не сравнится с «Сиди-Брагим» и «Самбра и Маас» [63]63
  «Сиди-Брагим» и «Самбра и Маас»– военные марши, названные по местам исторических сражений французской армии.


[Закрыть].

Я также был счастлив возможностью показать Паркеру, который из всей нашей армии видел лишь несколько солдат-ветеранов, охранявших железную дорогу, каковы наши пешие егеря. Они ему явно понравились.

– Не хуже наших хайлендеров, – сказал он.

Затем описал порядки, некогда царившие в полку «Леннокс», когда он, еще будучи лейтенантом, служил в Египте.

– Вы только вдумайтесь: целых шесть месяцев подряд я не имел права проронить в офицерской столовой ни единого слова! Великолепная традиция! Так нас приучали к покорности, приличествующей нашему положению, и уважению к начальству. Если же какой-нибудь самонадеянный офицер нарушал этот режим, то довольно скоро обнаруживал у себя в комнате все свое снаряжение и имущество упакованным для отправки в Англию. А в случае непонимания даже такого намека нарушителя предавали суду младших офицеров. Там ему втолковывали кое-какие полезные истины относительно его характера… Все это, согласен, довольно жестоко. Но зато каким истинно корпоративным духом проникались мы благодаря этим суровым нравам!.. Мы уже никогда не увидим полк, сравнимый с нашими «ленноксами» 1914 года… Правда, нынешний кадровый офицер тоже знает, каково служить в действующей армии. Хотя на войне в конце концов достаточно быть здоровым и не рассуждать больше, чем рыба. Судить о солдате следует только в мирное время.

– Вы мне напоминаете, – сказал доктор, – того самого гвардии старшего сержанта, который часто повторял: «Ах, как хочется, чтобы эта война окончилась поскорее! Тогда можно будет снова проводить настоящие маневры!»

В этот вечер, покуда свирепствует граммофон, я пытаюсь переложить на французский одно замечательное стихотворение Киплинга:

 
О, если в силах ты увидеть крах всей жизни,
Но, слова не сказав, все сызнова начать,
Сто прежних выигрышей сразу, в миг капризный,
Вчистую проиграв, не дрогнуть и смолчать,
Любить, но быть сильней любовного безумства,
Суровым, твердым быть, но нежность сохранить,
При виде злых врагов не ведать злого чувства,
Но все ж в неравный бой вступить – и победить;
 
 
И если, услыхав, как слов твоих правдивых
Смысл извратил подлец, чтоб злость глупцов разжечь,
Сумеешь ты в ответ на крик безумцев лживых
Ни разу не солгать и честь свою сберечь,
И если сможешь ты друзей любить по-братски,
Но никому во власть жизнь не отдать свою,
Всегда достойным быть – и пред толпой бунтарской,
И в час, когда даешь советы королю;
 
 
И если на пути сомнений, дум, исканий
Ты сможешь скептиком не стать, не разрушать,
Мечтая, никогда не быть рабом мечтаний,
А мысля, мыслям целиком себя отдать;
И если можешь ты быть жестким – не жестоким,
Быть храбрым, но уметь смирять свой дерзкий нрав,
Быть добрым и простым, быть мудрым, точным, строгим,
Сухим педантом, нудным ментором не став;
 
 
И если можешь ты Триумф и Пораженье,
Их лживость осознав, с бесстрастьем равным ждать,
А в грозный час хранить отвагу и презренье,
Когда все голову готовы потерять,
Тогда все короли с их блеском, славой, властью
Должны, склонясь, признать, что ты – их властелин,
А что ценней всего: побед, богатства, счастья,
Отныне и навек ты – Человек, мой сын!
 

Я показываю Паркеру английский текст, который так точно определяет характер самого Паркера, и мы заводим разговор о его любимых книгах. Я имею неосторожность упомянуть Диккенса.

– Диккенса презираю, – говорит Паркер. – Никогда не мог понять, что же действительно интересного находит в нем читатель. Это истории о служащих, о людях богемы. А я и знать не желаю, как они существуют. Во всех произведениях Диккенса нет ни одного подлинного джентльмена. Но уж если вы хотите познакомиться с шедевром английского романа, то прочитайте книгу про Джоррокса [64]64
  Джоррокс– спортсмен, главный герой романа Роберта Сэртиса (1803–1864) «Увеселения и празднества».


[Закрыть].

13 января

Маленький английский телефонист пришел починить наш аппарат и сказал мне:

– Телефоны, месье, это как женщины… По сути дела, никто в них ничего не смыслит. В один прекрасный день вдруг все отключилось – не работает… Начинаешь искать, в чем дело, ничего не находишь… А потом как следует встряхнешь эту штуку, ругнешься и глядишь – все опять пошло на лад.

Мне приятно наблюдать, как у Паркера постепенно растет уважение к французской армии.

– Странное дело, – говорит он мне, – всегда вы захватываете больше пленных, чем мы, а ваши потери меньше наших. Почему так?

Я скромно молчу.

– А потому, – поясняет доктор, – что французы принимают эту войну всерьез, а мы упорно видим в ней лишь некую игру… Скажите, Орель, вы слышали историю про Питера Пена, про маленького мальчика, который никак не мог вырасти ни на дюйм?.. Английский народ – тот же Питер Пен. Нет среди нас больших людей… Это очаровательно, но иногда опасно.

14 января

Какой-то ирландский полковник сказал за обедом:

– Я очень встревожен. Во время моего последнего отпуска я нанял дом для моей семьи… Теперь жена мне пишет, что этот дом с привидениями… Казалось бы, хозяева обязаны предупреждать о таких делах.

– Может, они этого сами не знали, – заметил всегда и во всем снисходительный полковник Брэмбл.

– Отлично знали!.. Когда жена пожаловалась им, они сильно сконфузились и в конце концов признались… Оказывается, вот уже сто пятьдесят лет как одна из их прапрабабушек прогуливается между гостиной и своей бывшей спальней… По их словам, она совершенно безобидна, и они думают, будто это извиняет их… Может быть, так оно и есть, охотно верю, но моя жена все равно волнуется… Как вы считаете, я вправе расторгнуть контракт на аренду дома?

Я рискнул вслух усомниться в достоверности этой истории, но все, кто был в столовой, тут же набросились на меня, ибо существование привидений в Ирландии – научно доказанный факт.

– Но отчего же призраки облюбовали именно ирландские замки, а не другие?

– А потому, – объяснил ирландский полковник, – что наша раса особенно чувствительна и мы легче вступаем с ними в контакт.

После чего он буквально раздавил меня техническими подробностями о беспроволочном телеграфе.

15 января

Сегодня утром полковник, узнав, что в Ипр пойдет санитарный автомобиль, взял меня туда с собой. Около эвакуационного госпиталя мы оказались зажатыми среди, я сказал бы, трагического скопления повозок, попавших под сильный артиллерийский обстрел.

Рядом с нами агонизировала лошадь – осколок снаряда перебил ей сонную артерию. Оглобли удерживали животное в стоячем положении. Ездовые ругались на чем свет стоит. Нам оставалось лишь одно: терпеливо ждать в нашей машине, вздрагивающей при каждом разрыве.

– Доктор Джонсон прав, – сказал мне полковник. – Всякий, кто хочет быть героем, должен насквозь проспиртоваться бренди.

Потом, когда еще один взорвавшийся снаряд разворошил около нас еще одну груду обломков этого мертвого города, полковник снова обратился ко мне:

– Скажите, месье, а сколько жителей было в Ипре до войны?

20 января

Нам предстоит покинуть Ондезееле: там и сям мелькают красные фуражки и мимо нас уже проезжают самокатчики – этот естественный авангард при любом нашем передвижении.

Мы уже полюбили этот край: деревня и бригада, еще месяц назад столь враждебные друг другу, теперь проникнуты самой настоящей взаимной привязанностью. Но боги ревнивы…

 
…Завтра нашей бригаде приказ выступать:
На рассвете волынка, а с ней барабан
Серенадой прощальной начнут отпевать
Не один мимолетный походный роман.
 
 
Горцев строй голоногий! [65]65
  Горцев строй голоногий! – Горцы, то есть хайлендеры, горные шотландские стрелки, входящие в состав английской армии; клетчатая юбка выше колен – часть их традиционной парадной формы.


[Закрыть]Как вид их красив!
Как легко эти парни плясали вчера
Под веселый, бесхитростный сельский мотив!..
А теперь им на дьявольский вальс пора…
 
 
Но Победа придет и начнет их искать,
И увидит: над ними – три фута земли.
А средь ферм и полей еще будут витать
Их летучие тени, теряясь вдали.
 
 
И над сельскими кровлями Фландрии мы…
 

Меня прерывает появление канадцев – наших сменщиков. Г-жа Лемэр и ее сынишка недоверчиво присматриваются к ним. Но недоверие продлится недолго.