Текст книги "День гнева"

Автор книги: Анатолий Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Там, метрах в двухстах от его сосны уже заработал автомобильный мотор. Мортусы эти действовали четко, как на правительственных похоронах.

Больше уже ничего не будет. Стрелок отделил оптический прицел от ствола, сложил приклад, отвинтил глушитель, проверил патронник и все по порядку уложил в специальный кейс.

До места, где он оставил свой "жигуленок" было километра полтора. Он прошел их минут за пятнадцать – торопился. Уселся за руль, включил зажигание. До головокружения хотелось пива, много пива, хорошего пива, заграничного пива "Туборг", чтобы как можно скорее заполнить пустоту, образовавшуюся в нем.

И он помчался в Москву.

20

– В общем, я думаю, они вскорости меня убьют, – завершил оптимистической концовкой свой рассказ постоянно теперь задумчивый Сырцов. Смирнов на погребальную эту оду не отреагировал никак. Выплюнул горьковатый по осени черенок липового листика, который во время Сырцовского рассказа жевал, спросил без особого интереса:

– Все?

– Вроде все, – также вяло подтвердил Сырцов.

Сюда, на скамейку посреди аллеи Девичьего поля, они попали стараниями Сырцова, который, припарковав еще пользуемую им "семерку" у клуба "Каучук", уверенно вывел Смирнова в этот во все стороны отлично просматривающийся прострел среди редких деревьев. Очень хотелось Сырцову поговорить в принципе, а в частности – попугать старшего товарища, попугать себя, попугаться вместе. Все уже проделал, а бессердечный товарищ не пугался за него, не пугался за себя, вообще не пугался. Не хотел.

– Профессионально рассказал, как под протокол, – одобрил повествование Смирнов. – И финал, как вариант, вполне возможен. Только, что ты хочешь от меня, Жора?

– Ничего. Просто выговориться хотелось. – Сырцов высоким каблуком вертел в твердой земле темный кружок. – И вдруг так оказалось, что кроме как вам, рассказать-то все про это и некому.

– Одна из твоих возможностей спастись: круговая оборона. – Смирнов к темному кружку камышовой своей тростью пририсовал сопло, из которого винтом (тоже изобразил) как бы шел пороховой дым. Создал, значит, готовую взорваться старинную гранату. – Но для круговой обороны необходимы эффективные средства защиты. Кое-что у тебя есть. Давай считать. Первое и самое важное: Демидов в числе тех, кто вел дознание. Через него можно и почву прощупать там у них, можно и упреждающий удар нанести кое-какими уликами. Второе: весьма для дела перспективные связи покойной дамочки. По ним пройтись, особенно по тем, где дом на набережной, – одно удовольствие. Третье: два поляроида у неутешной вдовы. Я представляю, как они суетились, ища первый, как срочно готовили второй...

– Кстати, Жора, дай-ка мне его посмотреть.

– А чего там смотреть. Записка, как записка. – Сырцов порылся во внутреннем кармане своего рэкетирского кожана и протянул Смирнову картонку поляроидного снимка.

– Не скажи, Жора, ой, не скажи, мент ты мой незамысловатый! Смирнов, смакуя, трагическим голосом прочитал: – "Настоящая моя жизнь кончилась, поэтому кончаю жизнь по-настоящему". Поэтом, я бы сказал, лирическим поэтом, оказывается, был ушедший от нас Сергей Сергеевич Горошкин. Но ведь как скрывал свой дар! Помню он по партийной линии все больше матом выдвигал нас на великие милицейские свершения, а на самом деле-то душа какая, какая душа!

– Дерьмо собачье он был и хам – начальничек совковый, а не поэт, мрачно не согласился Сырцов.

– Во! В самую точку! – обрадовался сырцовской оценке покойного партийца Смирнов. – Большие умники и теоретики сидят в ГеБе. Ишь что сочинили! Сидел клерк в рубашечке с короткими рукавчиками и при галстуке и сочинял по-интеллигентски посмертную записочку, стараясь не запятнать дивно глаженых своих порток. Как бы мент кондовый подобную залепуху подкидную сочинил? А так: "не мысля себя без партии, которую закрыли проклятые демократы, ухожу из жизни с верой в светлые идеалы коммунизма". И был бы наш мент психологом более глубоким, чем тонконогий гебистский фрей, который Фрейда, Альбера Камю и Ортегу-и-Гассета читал. А ты читал Ортегу-и-Гассета, Сырцов?

– Не. Я "Малую землю" читал. В армии.

Нет, не безнадежен был Сырцов. Повторно оценивая экстерьер, Смирнов незаметно даванул косяка на заблудшего опера. Опер тихо ухмылялся, вспоминая литературные красоты "Малой земли". В общем, если не считать вполне понятную в данной ситуации подавленность, мальчик в порядке. И на "Малую землю" отвлекся кстати и подначку принял, парируя. Нервничает, конечно, а кто бы, попав в подобную передрягу, не нервничал?

– Я тебе все: "Сырцов, да Сырцов", а ты хоть бы хны, – приступил к делу Смирнов. – А в прошлый раз взвился, как конек-Горбунок.

– В прошлый раз я еще думал, что бога за бороду ухватил. Гордый был до невозможности и твердо понимал, что вы, конечно, боевой старичок, но в жизни сегодняшней ни хрена не понимаете. Вот тогда и обидно стало, что вы меня все Сырцов, да Сырцов.

– Точно объяснил, Жора, – оценил ответ Смирнов. – Помимо круговой обороны есть еще один выход: лечь на дно. Они поплавают, поплавают вокруг, увидят, что ты смирно лежишь, и отстанут без беспокойства. Ну, как?

– Я ведь ко всему прочему еще и мужик, Александр Иванович. Мэн.

– А теперь последнее мое предложение. Ты со всеми потрохами, без вопросов и условий переходишь ко мне работать и работаешь на меня так, как я захочу. Работа будет оплачиваться.

Сырцов повернул голову, посмотрел, наконец, Смирнову в глаза:

– Я себя высоко ценю, Александр Иванович, очень высоко.

– Про "очень" ты зря, – как бы а парт высказался Смирнов. – Но в общем-то, человек и должен ценить себя высоко, разумно определяя, что он может стоить. Я заплачу тебе как надо, Жора.

– Откуда у вас капитал, полковник милиции в отставке?

– Да или нет?

– А если да?

– Ну, ну, паренек, напрягись, без "если"!

– Да.

Чудесненько. Меня сейчас к Алику Спиридонову домой подбросишь и приступай сразу же. Помолясь предварительно.

– Дом на набережной? – попытался искрометно угадать Сырцов.

– Дом на набережной, Жора, задачка для элементарного топтуна. Проследить, отметить по местам и доложить. А крутить – раскручивать того неосторожного любовника покойной Татьяны Вячеславовны придется серьезной компанией, чтобы рвать его на куски со всех сторон. Нет, Жора, работка твоя будет посодержательней. Был у нас недавно вождь один, ты, может, еще на демонстрациях его портрет на палке носил, по имени-отчеству Юрий Егорович. Помнишь такого?

– Ну.

– Господи, как я не люблю нынешнего модного "Ну"! Да или нет?

– Да помню, помню! Перед глазами стоит, как живой!

Смирнов неодобрительным хмыком осудил излишне бойкий тон Сырцова, но словесно отчитывать его не стал. К изложению задания приступил:

– Перво-наперво найди его и не отпускай. От страха он сейчас как бы полунелегал, по конспиративным квартирам мечется. Исходные – телефон сестры, у которой он до недавнего времени постоянно скрывался. Сейчас, я думаю, Казарян его оттуда спугнул. Найдешь его, и тогда начнется главная работа: доскональное выявление его связей. Хорошенько отработаешь эти связи, и мы с тобой по ним стаю сыскных пустим.

– А кто на конце, Александр Иванович?

– Вот об этом тебе знать рановато, Жора. Все понятно, или мне еще пожевать, чтобы ты проглотил?

– Все понятно, – заверил Сырцов, поднялся со скамейки, стал напротив, засунул руки в карманы широких штанин и, покачиваясь на каблуках, спросил: – на кого вы работаете, Александр Иванович?

– Ты меня по двум предыдущим делам знаешь, Жора. – Опираясь на палку, поднялся со скамейки Смирнов. – И убедился, что работаю только на себя.

Сырцов ухмыльнулся понятливо и спросил кстати:

– Сейчас у вас деньги. Бабки от кого-то идут?

21

Игорь Дмитриевич послушно гулял у полукруглой скамейки, завершавшей скульптурно-архитектурный комплекс памятника Грибоедову, который, если снять с него мундир, запросто сошел бы за известного советского писателя Евгения Воробьева, автора знаменитого романа "Высота". Гулял Игорь Дмитриевич в паре с по-английски строго элегантным пятидесятилетним гражданином, принадлежность которого к определенному ведомству обнаруживалась лишь излишней тщательностью разработки образа джентльмена на прогулке. Джентльмен первым увидел Смирнова и откровенно узнал, не скрывая, что знаком со смирновскими фотографиями и приметами. Узнал, улыбнулся встречно и, обернувшись к Игорю Дмитриевичу, взглядом дал понять, что знакомить его надо со Смирновым.

Познакомились и гуляючи пошли по осеннему Чистопрудному бульвару. Молча шли, пока не выдержал Игорь Дмитриевич.

– Александр Иванович, я так и не понял из нашего телефонного разговора для чего столь спешно необходима эта наша встреча втроем.

– Присядем где-нибудь в укромном месте, и я подробно расскажу вам и Витольду Германовичу... я правильно запомнил ваше имя-отчество? – перебив сам себя осведомился у джентльмена Смирнов и, получив утвердительный кивок, продолжил: – Зачем мне понадобилась экстренная встреча с вами.

Игорь Дмитриевич при первой встрече со Смирновым убедился в его ослином упрямстве и за бесперспективностью разговор прекратил. Витольд же Германович просто принял правила игры. Коль о цели экстренной встречи можно говорить только в укромном месте, то надо следовать в это место.

Лучшее время Чистых прудов – ранняя осень. Лучшее время для посещения Чистых прудов – где-то у трех пополудни. Нежаркое, но растлевающее размаривающее солнце сквозь уже поредевшую листву вершила свое коварное дело: редкие московские бездельники, попадавшиеся навстречу, не шли, не брели даже – расслабленно плелись в экстатической и самоуглубленной томности.

Пути Смирнова и Зверева никогда не пересекались: и тот и другой, увидев друг друга, сразу поняли это. Тем откровеннее был взаимный интерес – они, не скрываясь, рассматривали друг друга.

– Я о вас, Александр Иванович, премного наслышан, – с эдакою изысканной старомодностью завел беседу джентльмен Зверев. Экстренной встречи тема этой беседы не касалась, значит, можно.

– Стукачи нашептывали? – Поморгав, простодушно поинтересовался Смирнов.

– Экий же вы... – Витольд Германович чуть запаузил, чтобы подобрать точное, но не очень обидное слово, – неудобный в беседе человек.

– И не только в беседе, – заверил Александр Иванович, но собачьим своим нюхом учуяв ненужное хвастовство этих слов, мигом перевернулся и стал по отношению к себе грустным и ироничным: – Как всякий пенсионер, я лишний на просторах родины чудесной. Лишний, естественно мешает, а мешающий человек всем неудобен, как провинциал с мешком арбузов в московском метро в часы пик.

Все понял Витольд Германович – умный, подлец, – усмехнулся мягко и заметил еще мягче, хотя и с укором:

– Самоунижение суть гордыня, Александр Иванович. А для нас, православных, нет греха страшней гордыни.

– Для нас, православных, самые страшные грехи – воровство да лень. А гордыня... Это не грех, это национальная черта. Мы все гордимся: самодержавием, империей, развалом империи, коммунизмом, борьбой с коммунизмом, шовинизмом, интернационализмом, широтой души, неумением жить, уменьем жить, неприхотливостью, привередливостью... Иной выдавит из себя кучу дерьма в сортире и то гордится: никто, мол, в мире такой кучи сделать не может окромя русского человека.

– Ох, и не любите вы свой народ, Александр Иванович! – почти любя Смирнова за эту нелюбовь, восхитился Зверев.

– Я, Витольд Германович, – с нажимом произнес нерусское имя-отчество Смирнов, – не русский народ не люблю, а правителей его пятисотлетних, начиная с психопата Грозного, кончая маразматиком Брежневым, которые приучили мой народ соборно, как любят выражаться холуи, – пииты этого пятисотлетия, проще – стадно – гордиться, раздуваясь от национальной исключительности, а по одиночке ощущать себя ничтожнее и несчастнее любого, кто прибыл из-за кордона и не говорит по-русски.

– Дальнейших, после Брежнева, называть опасаетесь? – Витольд Германович хотел отыграться за "Витольда Германовича".

– После Брежнева, кроме идиотского путча, пока ничего и не было, – не задумываясь, легко отпарировал Смирнов.

Не заметя как, они прошли пруд и вышли к Стасовской гостинице (индийский ресторан, как всегда, ремонтировали, поэтому он был просто не взят в расчет).

– Где ваше укромное местечко? – напомнил о себе Игорь Дмитриевич.

Не ответив, Смирнов, сильнее обычного хромая на брусчатке, пересек трамвайные пути и вышел на тротуар. Игорь Дмитриевич был прилипчив, как комар:

– Так где же?

Смирнов взмахом палки очертил некий магический эллипс, охватывавший все двухэтажье по ту сторону трамвайных рельсов и вспомнил ностальгически:

– Вот тут во времена моей молодости укромных местечек было – не счесть!

И пошел себе дальше – на Маросейку. Свернул за угол. У цветочного магазинчика пересекли, нарушая, проезжую часть и уткнулись в рыбное кафе. Смирнов ласково объяснил:

– Когда оно только открылось, мы это кафе "На дне" звали. Короткое время здесь было хорошо.

– Сюда? – поинтересовался нетерпеливый Игорь Дмитриевич.

– А сейчас здесь отвратительно. – Завершил свою информацию о рыбном кафе Смирнов и, пройдя метров двадцать, оповестил о конце пути: – Вот сюда!

Хорошая деревянная дверь с неряшливым металлическими цацками скрывала за собой лестницу необычайной узости и крутизны. Они долго карабкались вверх – она еще и высока была, пока не достигли гардеробной, где жуликоватый (по первому впечатлению) метрдотель почему-то потребовал с каждого по пятерке и только после этого ввел в зал.

В темный зал. Светилась только стойка.

– Усади нас поудобнее, бугорок. Чтобы никто не мешал, – не видя во тьме мэтра, тихо приказал ему Смирнов. Ох, и нюх же у людей этой профессии! Мэтр кожей ощутил опасность, исходившую от двоих из троицы и определил их: приблизившись до внятной видимости, он, переводя взгляд со Смирнова на Зверева, четко доложил:

– Сию минуту. Отдельный столик, я бы сказал даже кабинет. Устроит?

– Устроит, устроит... – проворчал Смирнов. – Куда идти-то?

Мэтр вывел их во второй зал, где было посветлее. По углам его располагались некие подобия полисадников, за штакетником которых существовали привилегированные столы. Поднявшись на приступочку по трем ступенькам, трое устроились за столом.

Несколько фамильярно положив ладони на стол, мэтр, интимно улыбаясь Смирнову и Звереву (мол, знаю кто вы, но никому не скажу), всеобъемлюще проинформировал и нарисовал перспективу:

– У нас, в принципе, самообслуживание, но я распоряжусь, чтобы бармен обслужил вас как официант.

Условный милицейский рефлекс заставил Смирнова сесть поплотнее к стене и лицом к залу. Выложив из кармана куртки на стол портсигар и зажигалку, он безапелляционно распорядился:

– Что пожрать – пусть бармен и кухня соображают. Бутылку хорошего коньяка, лучше всего марочного грузинского, бутылку сухого, тоже грузинского, и водички такой и сякой, – и в завершение признался: – Я сладкую водичку люблю.

Считая разговор законченным, Смирнов вынул из портсигара беломорину и, лихо ее заломив, воткнул в собственные уста. Мэтр сообщил язвительно и сочувствующе:

– У нас, в принципе, не курят.

– В том же самом принципе, что и самообслуживание? – с ходу зацепился за повторенное словечко Смирнов. – Тогда, браток, распорядись, чтобы было можно.

– Только незаметно, чтоб другим завидно не было, – из каких-то своих соображений понизив голос, сказал мэтр и удалился. Смирнов только прикурил, пряча в ладошке папиросу, затянулся и, оглядев собутыльников, предложил:

– Пока жратву и выпивку не принесли, я начну, пожалуй, а?

22

Магнитофонная запись:

И.Д. За этим и пришли сюда. Мы слушаем вас, Александр Иванович.

А.И. Вы все торопитесь, Игорь Дмитриевич, а я торопливых боюсь. Они, конечно, делают все быстро, но плохо. Я люблю обстоятельность, точность и мягкий, неслышный, а потому стремительный ход любого дела, которое делается обстоятельно и точно.

И.Д. Вы считаете, что нам с Витольдом Германовичем крайне необходимо знать, что вы любите и что не любите?

А.И. Во всяком случае, иметь в виду.

И.Д. Простите, но я не понял вас.

А.И. А что тут понимать? Не мешайте, вот и все.

И.Д. Я, мы – мешаем?

А.И. Очень.

И.Д. Еще раз простите, но мы можем отказаться от ваших услуг.

А.И. Да Бога ради. Насколько я помню, это вы упросили меня взяться за это неважно пахнущее дело.

В.Г. Мне кажется, Александр Иванович, что вы уже добились необходимого для вас накала атмосферы общения. Мы уже в раздражении, мы уже плохо ориентируемся от злости, мы уже слабо контролируем нами сказанное – вы добились своего, так что начинайте. С фактов.

А.И. Лучше с людей. С персоналий. С вас, Витольд Германович. О ходе своей работы я ежедневно отчитываюсь в письменном виде перед Игорем Дмитриевичем, а он знакомит с этим материалом только одного человека вас. За последние тридцать шесть часов я стал ощущать, что возможна утечка моей, именно моей, информации.

В.Г. Доказательства утечки имеются?

А.И. Прямых, неопровержимых, так сказать, нет. Но события, свершившиеся после вашего знакомства с моей информацией, наводят меня на мысль об определенной связи этих событий с этой информацией.

В.Г. Вы подозреваете меня?

А.И. Больше некого.

В.Г. Непредвиденные совпадения, случайные соответствия, непредвиденный расклад фактов – возможны?

А.И. Возможны, но маловероятны.

И.Д. Но все-таки возможны?

А.И. Возможны, возможны. В нашей стране все возможно, граждане.

Бармен. Ветчины три порции, зелененькие салаты, сырок неплохой и рыбка – на закуску, я думаю, достаточно. "Варцихе" подойдет?

А.И. Что доктор прописал, сокол ты мой ясноглазый.

Бармен. А сухого грузинского нет. "Совиньон" молдавский.

А.И. Молдавское так молдавское. И за водичку спасибо. Сейчас себя "Пепси" ублажу. А на горячее что у тебя?

Бармен. Единственное, что сейчас есть, куры-гриль.

А.И. Вот и приволоки их минут через двадцать.

И.Д. Витольд Германович, вы коньяк или вино?

В.Г. И пиво тоже. Как поп из анекдота. Коньячка, Игорь Дмитриевич.

И.Д. Александра Ивановича я не спрашиваю, а сам, если разрешите, сухого выпью. Крепкого сегодня что-то душа не принимает.

В.Г. А и впрямь неплох коньячок!

И.Д. Хоть что-то у нас неплохо за этим столом.

А.И. Хорошо сидим!

В.Г. На что вы намекаете, Александр Иванович?

А.И. Констатирую я. Просто. Просто хорошо сидим.

В.Г. А следовало бы в глотки друг другу вцепиться?

А.И. Давайте-ка по второй.

И.Д. Частим.

В.Г. И это говорите вы, пьюший кислую водичку!

А.И. Ну, за то, чтобы Витольд Германович больше не передавал мою информацию куда не следует.

В.Г. Договорились. Буду передавать куда следует.

И.Д. Шутка.

В.Г. Двусторонняя. Обоюдоострая.

А.И. Мне не удается нащупать связь между Сергеем Сергеевичем Горошкиным, бывшим крупным функционером, а потом известным финансовым дельцом и основным фигурантом Иваном Вадимовичем Курдюмовым. Я добросовестно докладываю об этом Игорю Дмитриевичу, а Игорь Дмитриевич передает полученную информацию Витольду Германовичу. Передали информацию или нет, Игорь Дмитриевич?

И.Д. Передал.

А.И. На следующий день становится известно, что вышеупомянутый Сергей Сергеевич Горошкин через несколько часов после моего сообщения выпархивает с одиннадцатого этажа. Насколько я знаю, этот беспрецедентный полет уже успели объявить самоубийством. Что скажете на это, Витольд Германович?

В.Г. А у вас есть доказательства, что это не самоубийство?

А.И. Есть. Косвенные, но весьма убедительные.

В.Г. Считаете – Г.Б.?

А.И. А кто же еще? Почерк, почерк-то не изменишь, как справедливо утверждают графологи. Не так ли, Витольд Германович?

И.Д. Витольд Германович, вы тоже думаете, что это операция Г.Б.?

В.Г. Вполне возможно.

И.Д. И кем же она санкционирована?

В.Г. Я тоже хотел бы знать – кем?

А.И. Ну, ладно, с Горошкиным проехали. По другим моим каналам выявлена роль начальника административного отдела ЦК КПСС.

В.Г. Заведующего.

А.И. Не понял?

В.Г. В ЦК КПСС – только заведующие и секретари. Там начальников не бывает.

А.И. Не было. Ну, да черт с ними. Заведующий этот курировал операцию по конспирации Курдюмова и был связан с ГБ как с непосредственным исполнителем этой операции. Кроме того, заведующий...

В.Г. Широв его фамилия.

А.И. Хрен с ним, Широв, так Широв. Широв этот был связан с Горошкиным. При мне сегодняшний номер одной веселой московской газетки, я сейчас зачитаю из нее. Ага, вот... "Как нам стало известно из весьма достоверных источников вчера ночью на территории одной из госдач, которые до самого последнего времени занимали высокие политические чины, неизвестные поспешно вырыли глубокую яму. По мнению компетентных специалистов, этой ночью здесь был чрезвычайно поспешно вскрыт весьма объемистый тайник. Содержимое тайника, и личности, опустошившие его темная ночь (приблизительно как та, в которую свершилось это) для правоохранительных органов. Да, чуть не пропустил главное: на этой даче еще десять дней назад жил зав отделом ЦК КПСС тов. Широв...". Ну, далее газетные мальчики красочно описывают житие и деяния гражданина Широва.

Вопрос первый к вам, Игорь Дмитриевич. Кем и для кого устроена утечка столь пикантной и в то же время не очень интересной для обыкновенного читателя газеты информация?

И.Д. Своим вопросом вы вытягиваете из меня нужный вам ответ, Александр Иванович. Утечка информации устроена Г.Б. для нас с вами.

А.И. Вопрос второй к вам, Витольд Германович. Правильно ли я считаю, что двумя акциями, с Горошкиным и Шировым, Г.Б. дает мне ясно понять: нам известны все твои шаги. Суетиться бесполезно, вырвано главное звено, и поэтому ни Курдюмова, ни партийной валюты вам не видать?

В.Г. По-моему, вы считаете правильно. Возможность такого, если не стопроцентная, то девяностопроцентная наверняка.

А.И. Я изложил факты и попытался соединить их причинной цепью. Кого я должен подозревать, Витольд Германович?

В.Г. Естественно, в первую очередь меня. Но позвольте мне встречный вопрос: в вашем самом близком окружении их информатора быть не может?

А.И. Не может.

И.Д. Ой, не зарекайтесь, Александр Иванович!

А.И. Вы что – хорошо знакомы с самым близким моим окружением?

Бармен. А вот и горячее. Курочки, дорогие гости, отборные.

А.И. Что мне нравится в тебе, паренек, так это заботливость. Ты прямо, как папаша или мамаша. Спасибо, и ступай к себе за стойку считать, сколько мы тебе задолжали.

Бармен. Приятного аппетита.

В.Г. Я вообще не знаком с вашим окружением.

А.И. Так почему вы позволяете себе подозревать моих друзей?

В.Г. Вот поэтому. По неведению.

А.И. Ясно. Кто меньше знает, тот крепче спит.

В.Г. Ага. Кто много жил, тот много видел.

А.И. Не плюй в колодец, пригодится воды напиться. Люблю умные разговоры!

И.Д. Вы что – действительно пьяны?

В.Г. Мы резвились, Игорь Дмитриевич. Шутили друг с другом, так сказать.

А.И. Как тот зятек, кто мимо тещиного дома без шуток не ходит.

И.Д. Но, я надеюсь, вы оба в состоянии подвести итоги нашей, с одной стороны, чрезвычайно важной и, с другой, – весьма беспорядочной беседы?

А.И. Подводить итоги, делать резюме, подбивать бабки и производить другие действия сегодня буду я. Один.

И.Д. Позвольте вас спросить – почему?

А.И. Потому что из всех троих дело это тащу я. Один.

И.Д. Неужели вы думаете, что ваша разработка – единственная?

В.Г. Игорь Дмитриевич...

А.И. Контрдействия со стороны противоборствующих, так сказать, сил возникают пока лишь на мои действия. И поэтому я уверен – что дело тащу один я.

И.Д. А вы не допускаете возможности, что другие действуют незаметнее, профессиональнее, более тонко, наконец, нежели вы?

А.И. Где-то слышал английскую поговорку: у моей жены такой тонкий ум, что его и не видно.

В.Г. Делайте ваши выводы, подведите итоги, подбивайте бабки, дорогой, Александр Иванович. Мы с интересом слушаем вас.

А.И. Выводы будут кратки, итоги неутешительны. Начну с итогов. Теперь совершенно ясно, что Курдюмовская акция настолько серьезна, что ее вдохновители, участники и исполнители не остановятся ни перед чем. Группа эта многочисленна и настолько сильна и укреплена, что в ответ на первые мои осторожные шаги может позволить себе ответить двумя убийствами, которые без особых трудностей квалифицируются, как самоубийства. Два – это только о чем мы знаем. Сколько уже их в действительности и сколько их еще будет – пока не знает никто, кроме головки группы.

И.Д. Не ругайте нас, Александр Иванович.

А.И. Я не ругаю. Я подвожу первые итоги. Теперь выводы. Первое: мои доклады вам, Игорь Дмитриевич, с сегодняшнего дня будут носить более обобщенный, без особой конкретизации моих действий и, по возможности, безличный характер. Второе: отчеты, которые до сегодняшнего дня вручались вам каждый день, будут доставляться вам раз в пять дней.

И.Д. То есть я, отвечающий за все, буду в полном неведении?

В.Г. Он хочет развязать себе руки, Игорь Дмитриевич.

А.И. Именно. Я хочу действовать автономно...

23

В кабинете Спиридонова тот первый день сразу же определил каждому свое место: кинорежиссер Казарян и сценарист Кузьминский на обширном диване, обозреватель Спиридонов за письменным столом, а пенсионер Смирнов в кресле у стола.

Пенсионер остановил магнитофон. Был он тих и задумчив: еще раз пережевал тот разговор. Потом решил высказываться простым, как мычание:

– Ну?

– Ну и разрешили тебе действовать автономно? – для начала спросил Казарян.

– Разрешили, – без тени юмора ответил Смирнов.

– Сначала автономия, затем суверенитет, а потом ты их самих запросто за горло схватишь... – поразмышлял вслух Кузьминский, а Спиридонов был единственный, кто промолчал.

– Теперь общее ощущение о разговоре в целом. А, ребятки? – попросил Смирнов.

– Что же о разговоре разговоры разговаривать? – мрачно задал риторический вопрос Алик и тут же сам порекомендовал, чем надо заниматься: – Говорить следует о персонажах сей пьесы.

– Вот и говори, – поймал его на слове Смирнов.

– Дружочек мой Игорек совсем плох, – озадаченно признался Спиридонов. – Истеричен, суетлив, не выдерживает разговора на равных ни с тобой, ни с Витольдом Германовичем. А Витольд этот – крепкий паренек: ни укусить, ни раскусить. Черный ящик. На вопрос: "С кем он, этот мастер культуры?" сейчас ответить не могу.

Пока Алик держал речь, Смирнов с любовным интересом разглядывал свою правую руку – сначала тыльную сторону ладони, потом, как при гаданьи, собственно ладонь. Дослушав Спиридонова и до конца проследив линию своей жизни, небрежно так, в проброс, спросил:

– А третий участник? Я?

– Игоря ты переигрывал, как хотел, – не задумываясь, ответил Алик и задумался вдруг. – А с Витольдом сложнее... Игоря, к примеру, ты завел с полуоборота, а его и так и этак пробовал и ничего... Только однажды, к концу ближе, ты его зацепил и он тебя в ответ. На мгновенье оба ощетинились, но сразу поняли: не стоит. И тут же, обоюдно признавая ничью, устроили перебрех. Ничья, Саня. А если общий результат с их командой, то ты в выигрыше: полтора на пол-очка.

– В общем, Алик прав, – не выдержав положенной паузы, приступил к изложению своих соображений ума Казарян. – Конечно с Витольдом ты сыграл вничью. Но, как говорят шахматисты, его ничья убедительней твоей. К тому же играл он красиво. Особенно мне одно местечко запомнилось, когда начальственный Игорек хвост распустил насчет возможной дублирующей тебя команды. Я возликовал: сейчас мой Санятка их голыми руками брать будет! Ан нет, Витольд только и сказал: "Игорь Дмитриевич" и все вмиг смешалось, что продолжать тебе доламывать Игорька не было смысла. Блистательный ход!

– Почему доламывать Игорька не было смысла? – раздраженно полюбопытствовал Кузьминский. – Доламывать надо было обязательно.

– Реплика Витольда лишила обязательной серьезности последующие ответы Игорька. Начался пинг-понг вместо шахмат, игра "хотите – верьте, хотите нет" и поэтому наш полковник не лез дальше. Так, Саня?

– Так, – подтвердил Смирнов и задал вопрос, ни к кому не обращенный:

– Игорь и Витольд играют в одной команде?

– Да, – не раздумываясь ответил Спиридонов.

– Да ты подумай сначала! – разозлился вдруг Смирнов.

– Да, – без паузы повторил Алик. – Тебе, чтобы подумать, час по крайней мере необходим, а мне – мгновенье.

– Вот поэтому ты и дурак, – с удовольствием сделал вывод Смирнов.

– Я – не дурак, а политический обозреватель телевидения и радио, без обиды поправил его Спиридонов.

– Что, в общем-то, одно и тоже, – достал экс-тестя Кузьминский.

– Ты бы помолчал, боец сексуального фронта, – с вдруг обнаружившимся сталинским акцентом посоветовал сценаристу режиссер Казарян. – Саня нам вопрос задал, на который следует отвечать, серьезно и серьезно подумав.

– Я – серьезно и серьезно подумав, – перебил Кузьминский. – При всех несоответствиях друг другу, при, вероятно, малой симпатии друг к другу, при различных – уж наверняка – интересах, они сегодня, сейчас, безусловно, в одной футбольной команде.

– Помимо клубной команды существуют различные сборные, констатировал Казарян. – Тебя не интересует, Саня, в какую сборную вызывают Игоря и в какую – Витольда?

– Пока нет, – ответил Смирнов. – Но сейчас они в одной команде, Рома?

– Пожалуй, да.

– Но утечка-то почти стопроцентно в наличии! – напомнил Смирнов и насмешливо оглядел родную троицу. – Тогда, может, прав Витольд, и стучит кто-то из вас?

– И на совести одного из нас два, как ты утверждаешь, трупа? холодно – не до шуток – поинтересовался Спиридонов.

– Я говорил о двух трупах? Я им сказал о двух трупах? – удивился Смирнов, а потом вспомнил: – Точно, я сказал: "по крайней мере, два трупа". Я – безмозглая скотина, братцы.

– Ишь, удивил! Мы-то об этом давно знаем. Как сам допер? – спросил Казарян.

– Я не мог знать о втором убийстве! Смерть дамочки милиция держит в полном секрете: ведь так обделаться им редко удается. Но раз я знаю, значит у меня имеется надежный источник. Противник далеко неглуп, и ему просчитать Сырцова ничего не стоит. А раз просчитан Сырцов с его охраной Татьяны, следовательно, просчитан и дом на набережной.

– Ты по-прежнему уверен, что информация о вашей беседе втроем окажется у них? – осторожно поинтересовался Спиридонов.

– Я не могу надеяться на то, что "авось, пронесет", Алик! – Смирнов вынул себя из глубокого кресла и в три шага, доковыляв до телефонного аппарата, снял трубку и набрал номер. Долго ждал, пальцами левой руки выбивая на зеленом сукне стола в ритме марша нервно-воинственную дробь. Заговорил, наконец: – Здравствуйте, с вами говорит Александр Иванович Смирнов... Да, да, именно он... Мне необходима справка о том, кто проживает в квартире сто восемьдесят один в доме на набережной... Да, тот самый... По тому, который у вас имеется, телефон Спиридонова... Жду.