Текст книги "Принцесса Анита и ее возлюбленный"

Автор книги: Анатолий Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Слушаю внимательно.

– Первое, один из экземпляров контракта вы подпишете лично. И второе, дальнейшее прохождение документации должно проходить под контролем одного из моих юристов. Без выполнения этих условий сделка не состоится.

Скороходов отреагировал спокойно, лишь ненадолго задумался, мелкими зубками обкусывая крупное розовобокое яблоко.

– Видите ли, дорогой Станислав Ильич, моя подпись противоречит протоколу заключения подобных соглашений. Она будет выглядеть по меньшей мере странно. И потом, даже из соображений деловой конспирации разумнее не засвечивать некоторых фигурантов. – Он гаденько хохотнул и добавил: – Исходя из вашей логики, можно потребовать прямого участия премьер-министра либо самого президента.

– Не потребую, – успокоил Желудев. – Экземпляр с вашей подписью нигде не будет фигурировать. Останется в моем сейфе.

– Хорошо, согласен, – кисло усмехнувшись, ответил Скороходов.

После встречи с сановником Станислав Ильич уже подъезжал к офису, когда, повинуясь невнятному толчку, приказал водителю развернуться и гнать на Симферопольское шоссе. Зачем ему понадобилось повидать мадам Софи, он сообразил по дороге. Заноза, запущенная в сознание беглецами, никуда не делась, саднила денно и нощно. Призрак Левы Кобрика, взыскующего свои миллионы, витал над головой. Станислав Ильич уже много дней находился в нервном, взвинченном состоянии, когда достаточно небольшого психологического нажима, чтобы начался необратимый распад мозговых клеток. Он понимал, что так и будет болтаться, как дерьмо в проруби, до тех пор, пока не увидит своими глазами труп оборзевшего вахлака, а теперь, похоже, вдобавок и бренные останки невесты, закусившей удила. Генерал Васюков по пять раз на дню клялся и божился, что принял все меры, подключил якобы Интерпол и другие международные организации, поднаторевшие в розыске преступников, включая знаменитое антитеррористическое подразделение Моссада, и со дня на день ждет благоприятных известий, но Желудев ему больше не верил. Своими чекистскими байками генерал явно водил его за нос. Желудев решил, что, как только эта подлая история закончится, рассчитается со стариком сполна.

Он поехал к мадам Софи, чтобы выведать какие-либо подробности, узнать побольше о личности Никиты, что, возможно, натолкнет его на след.

Коммерческая психушка с лирическим названием «Утоленные печали» располагалась в трех километрах от магистрали, в сосновом бору, на отшибе от заселенных мест и представляла собой трехэтажный особняк новейшей архитектуры, окруженный, как водится, глухим бетонным двухметровым забором с пропущенным поверху электрическим током. «Кадиллак» Желудева и джип с пятью телохранителями уперлись мордами в закрытые железные ворота. Из будки вышел парень в камуфляже с автоматом наперевес. Махнул рукой, чтобы кто-нибудь подошел к нему. Чертыхаясь, Желудев набрал на сотовом телефоне номер Малевича. К счастью, тот был у себя в кабинете. Узнав гостя, доктор возбужденно-радостно загомонил:

– Сейчас, сейчас, Стас, извини великодушно, у нас порядки… без строгости никак нельзя…

Через минуту выскочил второй охранник, что-то сказал первому, ворота начали раздвигаться. Желудев благополучно въехал на больничную территорию. Однако джип с охраной остался за воротами. Навстречу ему с высокого больничного крыльца скатился Илья Иссидорович, старый товарищ, и поспешно зашагал к нему, стремясь поскорее заключить в дружеские объятия. Это был коротконогий, пузатый крепыш пятидесяти лет от роду с добродушным лицом заклинателя змей. Когда целовались, Желудев словил такую густую струю чеснока, смешанного с водкой, что голова закружилась.

Доктор нежно взял его под руку и провел по своим владениям, давая короткие пояснения с такой гордостью, словно знакомил с бесценными музейными экспонатами. Это – игровая площадка, это морг, это домашний крематорий для безнадежно больных, это – в ярко-желтой пристройке – ресторан и казино для элитных сумасшедших с превосходной кухней. Во время прогулки им попались несколько местных обитателей. Мужчина в дубленке и красивая женщина в короткой норковой шубке стояли, взявшись за руки, напротив друг друга и с сосредоточенным видом, выдерживая небольшие паузы, с силой стукались лбами. Больничная рулетка, с довольным видом объяснил Шалевич. Полезная для здоровья игра. Правила простые: у кого первого башка треснет, тот выиграл.

– Понарошку играют?

– Зачем понарошку, на живые деньги. Обрати внимание на мужчину… Помнишь банкира Петерсона?

– На которого было пять покушений?

– Да, это именно он. Дама – его бывшая любовница, прима Большого театра Муравушкина. Заметь, поселилась у нас добровольно. Так сказать, самоотверженная любовь.

Неподалеку от влюбленной пары пожилой дядька в пятнистом маскировочном халате с лопатой на длинном черенке с яростью врубался в мерзлую землю. Углубился почти по пояс – потный, с растрепанной, кудлатой головой.

– А это кто?

– О-о, – добродушно засмеялся доктор. – Не узнаете? Это же Сема Голобородов из фракции «Свободная Россия». Ближайший сподвижник Генки Бурбулиса, ельцинский призыв. Давно ли блистал на всех экранах, и вот, извольте видеть: – босс по-прежнему заседает в Думе, а он здесь. Так проходит слава мирская.

– Что он делает?

– Роет могилу для последнего коммуниста. Говорит, со дня на день подвезут. Случай совершенно безнадежный.

В отдалении, под елями группа больных, человек шесть, сбившись в тесный кружок, раскачиваясь, заунывными, нестройными голосами распевала псалмы. Щемящие звуки проникали в самое сердце.

– Партийная спевка, – сказал Шалевич. – Дети Березовского с канала НТВ. Готовятся к приезду комиссии из Пентагона, надеются разжалобить заокеанских хозяев. Кстати, опасный народец. Ночью в палате придушили своего сотоварища, который что-то ляпнул о свободе слова.

Вот что доложу тебе, любезнейший Станислав. – Доктор внезапно оживился. – У нас в основном лечатся вполне обеспеченные люди, новые русские. Наблюдая за ними, я пришел к выводу, что их фобии имеют принципиальное отличие от психических аномалий их предшественников совкового замеса. Широчайшее поле для научной деятельности. Первое, что бросается в глаза, это удручающе однообразная клиника. Напрашивается мысль, что новые русские сумасшедшие все как один страдают общим отклонением, связанным с долларом. Кого-то обделили при раздаче, кому-то подсунули фальшивые банкноты, кто-то погорел на дефолте или, наоборот, хапнул больше, чем смог проглотить, но причина сдвига всегда одна – финансовая.

Исключения лишь подтверждают правила. Была тут недавно дамочка из высшего света, вообразила себя прокладкой с крылышками. В столовую выходила с плакатом «Весенняя распродажа. Скидка 110%». Вечно обливала себя супом, проверяла впитываемость влаги. Я обрадовался, вроде особый случай, будет хоть с кем поэкспериментировать, и что вышло? Новые русские, представь себе, любят лечиться электрошоком, кайф от него ловят. Иные даже умоляют, чтобы добавили напряжения. Дамочку-прокладку мы тоже для начала подключили к току, я лично проводил процедуру. Хотел проследить за реакцией. Как же я был разочарован, когда она, едва выйдя из корчей, вдруг завопила: «Сто долларов упаковка и ни центом меньше…» Весь день бесновалась, вечером прокралась на кухню и ошпарила себя кипятком. Целый бак на себя опрокинула. Пришлось усыплять. У меня, поверишь ли, Стас, до сих пор, как вспомню про нее, слезы подступают. Боюсь, как бы муж не начал судиться, он за лечение уплатил за год вперед.

– Да-а, – протянул Станислав Ильич. Они уже сидели в директорском кабинете. – У нас тут, вижу, не соскучишься… Моя-то как?

Доктор согнал с себя морок воспоминаний, ответил обстоятельно. По его мнению, Софья Борисовна совершенно здорова, хотя это не означало, что она не нуждается в интенсивном лечении. Напротив. Чем раньше пройдет курс психотерапии, тем больше гарантий, что не свихнется, к чему у нее есть все предпосылки.

– Что за курс? – поинтересовался Желудев.

– Обыкновенный, по системе Иванова – Скуннера. Десять процедур ACT, иголки под кожу, вживление электрода в мозжечок. Кстати, великое открытие новейшей психиатрии. Мы его называем «умиротворитель». Этакий микрочип, реагирующий на повышенный эмоциональный фон. Стоит пациенту чуть-чуть возбудиться, как он начинает испытывать дичайшие головные боли и тут же теряет сознание. Пробуждается всегда в хорошем, ровном настроении. У этого приборчика большое будущее, а, Стас? – Доктор лукаво подмигнул.

Желудев, будучи бизнесменом западных взглядов, тяготеющим к общечеловеческим ценностям, живо представил, какие чудеса может натворить подобный приборчик, если, конечно, доктор не блефует. Достаточно, вживить его каждому россиянину под видом, допустим, всеобщей вакцинации от СПИДа, и вот тебе окончательное решение всех социальных проблем.

– Илья, ты что-то сказал о предпосылках… Вроде она на грани, что ли?

– Как и все мы, дорогой, – радостно подхватил розовощекий крепыш. – Время непредсказуемое, лихое, а такой генотип, как у твоей протеже, особенно уязвим. В психиатрии это называется «комплекс ведьмы». Она скрытная, умная, в окружающих видит только врагов. При этом, несомненно, обладает врожденным гипнотическим даром. Да вот тебе пример. Когда для профилактики надели на нее смирительную рубашку, исхитрилась прокусить санитару ладонь. У бедняги теперь незаживающий свищ.

– Она и сейчас в смирительной рубашке?

– Ну, зачем. Вкололи успокоительные и развязали. Но на прогулки пока не выпускаем. Черт его знает, какую штуку может выкинуть. Период адаптации к новым условиям чреват сюрпризами.

Желудев резко поднялся:

– Проводи меня к ней, Илья. Но… я хотел бы побеседовать с ней наедине.

– Как скажешь, Стас… Оружие у тебя есть?

– Неужели может понадобиться?

Не ответив, доктор выдвинул ящик письменного стола и протянул Желудеву каучуковую трубку с металлическим набалдашником. Пояснил: демократизатор. Прикладываешь к любому месту, нажимаешь на эту кнопочку – и никаких проблем. Жертва вырубается минут на десять.

Желудев ошибался, предполагая увидеть сломленную бабу, пребывающую в ступоре, какой представлял ее по телефонным разговорам. Ничего подобного. Под зеленым торшером читала какую-то книгу аккуратно причесанная немолодая женщина, одетая в шерстяную кофту и длинную темную юбку. Комната тоже мало чем напоминала больничную палату, да еще в психушке – скромно, но со вкусом меблированная, с нормальной деревянной кроватью, заправленной светлым покрывалом с простежками. Мадам повернулась к нему, и он поразился томному сиянию прекрасных черных глаз, нежному, изысканному овалу смуглого лица. С изумлением подумал: а ведь она еще ничего, вполне может котироваться на рынке сексуальных услуг.

– Какие гости пожаловали, – насмешливо протянула-пропела Софья Борисовна, ничем не выразив удивления. – Присаживайтесь, Станислав Ильич. В ногах правды нет.

Желудев послушно уселся на краешек кровати:

– Что читаешь, милая Софи?

– Тебе вряд ли будет интересно, – показала обложку, на которой тисненными золотыми буквами было отпечатано: «Введение в астрологию». – Приехал полюбоваться на очередную жертву?

– Не надо так, Софи. Ты никакая не жертва, и я не палач. Между нами произошло недоразумение, которое легко уладить.

– Вон как? – Мадам отложила книгу, руки, как курсистка, сложила на соблазнительно круглых коленях. – Что же такое еще тебе могло понадобиться от полоумной? Подожди, попробую догадаться сама. У тебя есть сигареты?

Желудев отдал пачку «Парламента», щелкнул золотой зажигалкой.

– Значит, так… – Софья Борисовна приготовилась загибать пальцы. – Графа Нестерова убил, бедняжку Кшисю убил, принцессу заполучил и тоже, полагаю, убьешь, когда надоест… Не смотри так на меня, Станислав Ильич. Я тебя не выдам, я же соучастница… Да и кому тебя можно выдать в этой богом забытой стране, где бандит сидит на бандите… У меня, Стас, только одно оправдание, не перед людьми, перед Господом нашим… Я хоть женщина искушенная, но, поверь, представить не могла, что есть такие злодеи, как ты, – лощеные, преуспевающие, приятно улыбающиеся…

– Если хочешь продолжать в таком духе, боюсь, разговор не получится… Тебе разве не хочется отсюда выйти?

Софья Борисовна всплеснула руками:

– Зачем мне отсюда выходить? Мне здесь очень хорошо… Милейший Илья Иссидорович… Мы с ним подружились. Обещал, если не буду буянить, разрешит прогулки. Питание хорошее. Что еще надо старой бабе, предавшей всех своих близких. Это ведь даже не наказание… Ой!

– Что – ой?

– Ой, поняла. Значит, мальчик оказался тебе не по зубам? Опять ускользнул?

В черных очах сверкнула натуральная дьявольская усмешка.

– Станислав Ильич, бедненький… Ведь это очень опасно. У вас теперь непонятно, кто за кем охотится… Стас! Честно скажу, не завидую. Возможно, это рок.

Женские подначки на Желудева давно не действовали, но сейчас ему пришлось собрать нервы в кулак, чтобы не отвесить расшалившейся бабенке затрещину.

– Предложение такое, – сказал нейтральным тоном. – Поможешь отловить негодяя, выйдешь на волю. Мало того, получишь квартиру в Москве и хорошую работу. Нуждаться не будешь ни в чем. Слово бизнесмена. Добавлю, это отнюдь не акт благотворительности. Я высоко ценю твои способности и знаю, как их использовать.

– Каким образом я могу помочь?

– Пораскинь мозгами, где найти Аниту. Тебе наверняка известны все места, где она может прятаться.

– Они оба сбежали? – В голосе Софьи Борисовны звучало нескрываемое восхищение.

– Да, сбежали.

Софья Борисовна прикурила вторую сигарету от первой:

– Нет, Стас, ничего не получится. Тебе его не взять.

– Почему?

– Он из другой породы, не как ты и я. На нем печать божия. С Анкой они похожи, оба юродивые. У тебя, Станислав Ильич, никогда не было такого страшного врага. Он смерти не боится и деньги для него пустой звук. Он над ними не дрожит. И напрасно думаешь, что он сидит подле принцессы и держится за ее юбку. Он ищет тебя так же, как ты его. Одного из вас заранее можно вычеркнуть из списка живых. Скорее всего, это будешь ты, Стас. Ты заметнее, весь на виду, к тебе легко подобраться. Он умеет это делать, его этому учили.

– Что она в нем нашла? Чем он лучше меня? Молодость? Но Анита достаточно умна, чтобы не придавать этому значения. Или гниль потянулась к гнилью? Выходит, голубая кровь ничего не значит?

– Вот что тебя мучит, Стас? Гордыня, уязвленное самолюбие самца. Протри глаза. Ты сам-то кто? Из благородного сословия? Не похоже, господин Желудев. Скорее твои предки были обыкновенными лавочниками.

Станислав Ильич чувствовал, как разговор уходит в пустоту, но почему-то не мог остановиться.

– У меня миллионы, власть, а у этого прохвоста вошь в кармане гуляет. Как она могла предпочесть? Что за безумие?

Софья Борисовна закурила третью сигарету, судя по размягченному выражению лица, она получала огромное удовольствие.

– Бедненький, несчастненький, богатенький дурачок. – Она вдруг придвинулась и пощекотала его подбородок толстыми пальцами. На неслыханную дерзость Желудев не отреагировал. – У нашего барина денежки, власть, ему весь мир принадлежит, а у соперника всего лишь отчаянное сердце. Условия неравные – о да! И графинечка выбрала безродного нищего и помчалась за ним, задрав хвост. Ах, как же так, почему?! Да потому, господин Желудев, что этот мальчик любит ее. Слышишь, лю-ю-би-ит? Ты давно забыл значение этого слова. Куда же тебе с ним тягаться.

– Хватит! – громыхнул Желудев. – Эту чушь побереги для здешних шизиков, они тебя поймут… Последний раз спрашиваю, хочешь выйти отсюда?

– Не знаю… Возможно… Впрочем, мы повязаны одной веревочкой, я согласна помочь, но как?

– Конкретно. – Желудев достал блокнот и золотой паркер. – Есть два варианта. Они на территории СНГ. Это проблемы Васюка. Гораздо вероятнее, что удрали за границу. Полагаю, у подонка там нет надежных связей, он там как в лесу. Значит, рано или поздно Анита обратится за помощью к родным, к своему клану. Верно?

– ?..

– Назови ее ближайших родичей, банки, где хранятся сбережения, подруг – все, что знаешь. Варшаву отбрось, она под колпаком.

У Софьи Борисовны была цепкая память, что она и продемонстрировала, перечислив несколько адресов – в Париже, Мюнхене, Ницце, телефоны, фамилии, краткие комментарии. Желудев старательно записывал, одобрительно крякал. Когда Софья Борисовна умолкла, небрежно похвалил:

– Видишь, Софочка, а говорила, не можешь помочь. Вон сколько навалила. Никуда пташка теперь не денется.

Станислав Ильич действительно немного взбодрился, но Софья Борисовна его остудила:

– Напрасно все это, Стас. Ты его не знаешь, а я знаю. Он в ловушку не полезет. Здесь или за границей – их никто не найдет.

– В таком случае и тебя никто не найдет, – зловеще, но невпопад заметил Желудев.

…Однако накаркала Софка… К десяти, измученный дневной круговертью, он вернулся домой на Кутузовский, в свою маленькую шестикомнатную квартирку. Возвращение проходило по той же схеме, что и утренний выезд. С десяток телохранителей заблокировали пространство вокруг дома, трое нырнули в подъезд. Там проверили все лестничные площадки, лифты и чердак. Только после этого по сигналу радиотелефона Станислав Ильич вышел из бронированной машины и прошмыгнул в подъезд. На секунду задержался возле почтовых ящиков. Быстро рассортировал дневную корреспонденцию: многочисленные рекламные буклеты на пол, две газеты – «Комммерсантъ» и «Таймс» – сунул в карман. Чудом углядел белый тетрадный листочек, выпорхнувший из ящика вместе с рекламным мусором. Поднял с пола, брезгливо морщась. На листочке крупными уродливыми каракулями было начертано:

«Скоро приду за тобой, сволочь. Жди.

Никита».

13

С утра, после ночи, полной кошмаров, позвонил Мусаваю и смиренно выслушал страстную отповедь. Едва заикнулся о своей просьбе, как бек разразился такими воплями, словно пытался докричаться с вершины горы. Желудев стерпел, мистическое чувство подсказывало, что через это надо пройти.

Мусавай-оглы был давно не тем человеком, с которым Станислав Ильич имел дело два года назад. Из обыкновенного абрека, собирателя дани, каким однажды прискакал на завоевание Москвы, он развился в крупного политика и предпринимателя и по праву входил в десятку главарей, которым отныне принадлежала древняя столица. Вся десятка относилась к южным племенам и находилась в затяжном, тускло тлеющем конфликте с аборигенами, претендовавшими на свою часть добычи. Суть конфликта была не в разделении зон влияния, а носила скорее идеологический, вневременный характер. Ориентированная на западные ценности группировка магнатов, в которую входил Желудев, тяготела к контактам с иностранным, в первую очередь американским капиталом (по принципу сообщающихся сосудов), а непримиримые горцы и помыслить не могли, чтобы делиться с кем-то захваченными территориями, кроме как со своими земляками из далеких аулов. Грозный период второго (или уже третьего?) передела собственности, сопровождаемый перестрелками, взрывами, заказными убийствами и монбланами компромата, постепенно сошел на нет, и нынешняя полемика велась с соблюдением некоторых дипломатических условностей, переместившись в основном на телеэкран. Местное население, так называемый русский народ (крылатое выражение господина Коха), естественно, никто не брал в расчет, тем более что он вымирал, но по какой-то неистребимой, идущей от совка традиции обе стороны в своих обвинениях и декларациях апеллировали именно к нему, что отчасти напоминало дискуссию на кладбище, где каждый оратор непременно отвешивает почтительный поклон покойнику. Надо заметить, в этих громогласных политических схватках, разворачивавшихся на глазах у миллионов руссиян, сподвижники Желудева, общечеловеки, обладавшие, как правило, блистательной лексикой и набором неопровержимых экономических аргументов, поставляемых Гайдаром и Хакамадой, далеко не всегда выходили победителями. Мусавай-оглы тоже стал завсегдатаем популярных политических шоу и, получив слово, наносил сокрушительные удары краснобаям из демократической тусовки. Независимо от темы, ломал оппонентов диким напором, вдобавок мало кто мог выдержать невыносимое блистание его вставного изумрудного глаза.

– Америкашкам хочешь пятку лизать, да?! – орал он на какого-нибудь сверхцивилизованного защитника прав человека. – Бомбу хочешь на дурную башку? Они себе башни взорвали, чтобы всех арабиков перетрахать, а тебя пожалеют, да? Дом твой пожалеют, детей пожалеют? Чем думаешь, отродье шакала, головой или жопой?

Загипнотизированная аудитория взрывалась ревом и аплодисментами, и, чтобы разрядить обстановку, ведущему приходилось врубать рекламную паузу, во время которой довольного произведенным впечатлением бека почтительно уводили с площадки. Противостоять Мусаваю на равных могла, пожалуй, лишь Валерия Новодворская, но свести их в одной передаче никто из телевизионной братвы пока не решился.

С Желудевым абрек держался подчеркнуто уважительно, выделял из «безмозглого стада гяуров», одуревших от несметных богатств, которые, Мусавай был уверен, долго у них в руках не удержатся. Убеждал Желудева: отберут либо америкашки, либо мы, но лучше нам отдать. Америкашки сделают из вас посмешище, разбомбят и засунут себе в задницу, у америкашек мозгов нет, а горцы оставят хозяйничать на собственных территориях и только будут собирать дань, ясак, как повелось еще при Золотой Орде при обоюдном удовольствии русаков и ханов. Станислав Ильич никогда не придавал большого значения глупостям, которые с важным видом изрекал абрек: дикарь, что с него взять. Размечтался, халявщик. По мнению Желудева, все произойдет как раз наоборот. Он не отрицал, что у кавказцев большая сила, и она еще удваивалась благодаря некоторым специфическим чертам их характера, но все равно – это временный успех. Их быстрые и впечатляющие победы в один прекрасный день, как по мановению волшебной палочки, обернутся поражением. Конечно, это может случиться уже завтра, а может через десять лет, но России им не видать как своих ушей. Запад ее прикарманит, Америка, Китай, Япония – да кто угодно, но только не они. Горцы – это люди набега, люди горячей крови, они не способны на кропотливое обустройство государства по современным калькам. На дворе не пятнадцатый – двадцать первый век. Как только эта страна начнет просыпаться от летаргии, как только стряхнет с выи тучу кровососущих, к коим Желудев причислял не себя, а жуликоватых недоносков из правительства и подвластную им чиновничью рать, нынешних черноликих победителей простынет и след. Они вернутся в свои сакли, на мандариновые и виноградные плантации, на нефтеносные скважины, в полуразрушенные города и поселки и поведут жизнь по старинке, пощипывая соседей либо подстерегая на горной тропе заплутавшего русачка. И постепенно время великих удач, когда они чуть не покорили таинственную северную страну, перейдет в предания и легенды…

Когда Мусавай услышал, что его злостный обидчик опять воскрес и безнаказанно бродит по Москве, он пришел в ярость, и некоторое время в трубке раздавалась нечленораздельная речь с гортанным повизгиванием, перемежаемая проклятиями, но внезапно, как он умел, Мусавай взял себя в руки и заговорил разумно, даже с оттенком сочувствия:

– Скажи, чем могу помочь, все сделаю, брат, но с одним условием.

– С каким, дорогой оглы?

– Хочу быть рядом, когда поймаешь собаку. Хочу казнить его вместе с тобой.

Прозвучало двусмысленно, но Станислав Ильич почтительно согласился. Просьба у него была немного странная. Он попросил, если Мусавая не затруднит, прислать на несколько дней Беню Елизарова, знаменитого маньяка, пожирателя протоплазмы, который один раз уже имел дело с подонком. После того Беня месяц провалялся в Ялтинской больнице, потом два месяца в Москве в Боткинской, балансируя между жизнью и смертью, но оклемался, чтобы дальше осуществлять свою сакральную миссию.

Мусавай ответил не сразу, зато в самую точку:

– Неужели боишься волчонка, Стасик?

Желудев привычно поскреб пузо, туго распирающее брюки. Росло. Ничего не помогало – ни бассейн, ни баня, ни диета, ни девочки.

– Клин клином вышибают, хан. Если он такой живучий, Беня с ним справится. Или нет?

– Правильно. От Бени второй раз не уйдет. Но у Бени нервы шалят. Он в Ялте надорвался, почти психом стал.

– Как понимать?

– Никак не понимай. Осторожно себя веди. В дом не бери, пусть в подъезде сидит.

Станислав Ильич засомневался, нужен ли ему Беня. По насмешливым ноткам в голосе Мусавая можно предположить, что не нужен. С другой стороны, если правда все, что он слышал об этом чудовище, Беня учует обидчика за километр. Как чукча шатуна в тайге. Как змея кролика.

– Присылай, ничего. На день-два. Больше, думаю, не понадобится. Беглец весточку прислал, скоро придет.

Подумал: Бенуил – исчадие ада, воплощенное зло, но с Левой Коброй ему все равно не сравниться. Беня – зло примитивное, земное, Кобра – бич божий. Вон как все вдруг запуталось в узелок, а начиналось с невинного сватовства. Что ж, тем и хороша жизнь, что не всегда предсказуема.

Решил не выходить больше из дома, пока ситуация не прояснится. До обеда сидел на телефоне, отдавал распоряжения. Во всех офисах и на частных квартирах, куда ему могли позвонить, абоненты теперь получат один и тот же ответ: господин Желудев в командировке. Вернется не раньше чем через неделю. Без охоты, ни на что не надеясь, связался с Васюковым, и осталось ощущение, что прослушал заезженную пластинку, в которой был, правда, новый куплет: оказывается, Интерпол сел мерзавцу на хвост. Беззлобно укорил генерала:

– Иван Зиновьевич, тебе самому не стыдно, нет? Одну и ту же лапшу на уши вешаешь! Придумал бы что-нибудь оригинальное.

Сидя в забронированной квартире, бродя по комнатам, попивая вино, весь день чувствовал какую-то новую, будто небесную хрупкость и невесомость. Словно был кузнечиком, очутившимся на крохотном травяном пятачке, окруженном со всех сторон окаянными водами, которые нет сил перепрыгнуть.

Под вечер прибыл Бенуил. Желудев разглядывал его через телетрубу. Человек-Голем занимал собой всю лестничную площадку, а вместо лица на квадратную голову налепил ком глины с сизыми свеколками глаз. Станислав Ильич не последовал совету Мусавая держать гостя в коридоре. Гостеприимно распахнул дверь, пригласил:

– Прошу, господин Елизаров. Рад, что откликнулись на мою просьбу.

Богатырь переступил порог с шумным носовым дыханием. Рыкнул негромко:

– Где он?

– Пока его здесь нет, – улыбнулся Станислав Ильич, чувствуя, как вспотели подмышки.

– Как нет? Никогда мне не ври. Воняет.

– А-а, – догадался Желудев. – Может быть, вот это. Достал из кармана тетрадный листок, протянул Бене.

Тот понюхал, смял листок в горсти, положил в рот и, разжевав, проглотил.

– Придет стервенок, – просипел удовлетворенно. – Надо токо свет погасить.

Станислав Ильич не знал, как себя вести, что говорить, но испытал неимоверное облегчение, как затравленный одноклассниками мальчишка, который прислонился наконец к надежному туловищу отца.

– Может, сначала перекусим, Бенуил?

– Давай перекусим, давай, – согласилось чудовище и, не спрашивая дороги, поперло на кухню. Под тяжелыми шагами прогибался паркет и по всему зданию пробежали судороги. За ужином Беня осушил бутылку водки и сожрал килограмм сырой телятины, густо посыпая солью и приперчивая. Желудев смотрел на него с любовью. Впервые за много дней чувствовал себя в полной безопасности. Понимал, что нелепая беготня за призраком заканчивается. Между делом Беня прояснил свою позицию. Мусавай просил его взять мерзавца живым, но Беня не уверен, что так получится.

– Стервенок наглый, шустрый, скользкий. Друзьяков за собой таскает с автоматами. Они мне всю грудь прострелили… Нет, сперва придется ему яйки оторвать, там уж сами глядите с беком-оглы. Коли замотать тряпками, сразу не сдохнет. Порадоваться успеете.

– Успеем, Бенуил, как не успеть. – Станислав Ильич млел от доброго предвкушения, любовался, как чудовище хрумкает парное мясцо, заглатывая большими кусками.

Спать Беня улегся на коврик у дверей. Предупредил напоследок:

– Охрану с улицы сыми, сынок. Чтоб не спугнули гада.

– Ее там и нету, – уверил Станислав Ильич.

14

Никита пришел на третий день ночью. Все это время Станислав Ильич не выходил из дома. Он не чувствовал себя в осаде, напротив, сполна наслаждался маленьким отпуском, случайно, как джокер, выпавшим из колоды дней. Также его ничуть не смущала комичность ситуации: он, всесильный владыка, прятался от какого-то отморозка в забаррикадированной, тщательно охраняемой квартире. Он парил, был близок к прозрению. Ежедневные, через каждые три часа доклады Васюкова отличались приятным однообразием: ищем, Станислав Ильич. Сети раскинуты так, что мышь не проскочит. Если маньяк действительно вернулся в Москву, он спекся. Желудев больше не верил генералу. В нем окрепло убеждение, что Никита явится сам, как обещал. Неизвестно как, но он это сделает. Мысль нелепая, но она логично вытекала из всех событий, связанных с Анитой. Никита придет, и наступит момент истины. Возможно, он, Желудев, откроет для себя что-то неведомое, о чем не подозревал доселе. Возможно, еще не все тайны жизни разгаданы. Мальчишка подтвердит или опровергнет это.

Его радовала компания чудовища, полностью разделявшего его уверенность в скором появлении Никиты. Бенуил днем и ночью храпел на полу возле входной двери либо пожирал на кухне съестные припасы из огромного финского холодильника, но иногда они беседовали. Станислав Ильич так и не обнаружил в чудовище ни единой нормальной человеческой черты, зато с тайным трепетом все больше и глубже ощущал его родным существом. По некоторым признакам и Бенуил душевно к нему потянулся. Во всяком случае, от него не исходило прямой угрозы ни в голосе, ни в жесте. Несколько раз Станислав Ильич начинал расспрашивать о его прошлом, но Бенуил мало что помнил. Когда-то давным-давно он ездил по России с бродячим цирком шапито, где у него было две роли. Днем сидел в железной клетке и изображал снежного человека, а по вечерам выступал на арене под именем француза де Буайе, знаменитого во всем мире пожирателя крыс. Как ушел из цирка и куда этот цирк подевался, Беня не знал, но вспоминал о том времени с блаженной гримасой, становясь похожим на анаконду, заглотнувшую барашка. Бенуил Елизаров не был идиотом. О многих вещах он рассуждал вполне здраво, хотя пользовался своеобразной лексикой. Иногда в его речь неожиданно вкраплялись книжные слова, к примеру, о своем нынешнем положении Беня сказал так: