Текст книги "Озеро Черного Дракона"

Автор книги: Анатолий Вершинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

ОЗЕРО ЧЕРНОГО ДРАКОНА

Трудно было сказать, сколько времени Менье и Чинь Данг блуждали по джунглям – неделю, две, а может быть, несколько месяцев... Разве при этом вечнозеленом сумраке и колеблющемся тумане можно вести счет времени? К тому же ежечасная борьба за существование вытеснила из их жизни все интересы и даже воспоминания. Донг-Тоа, деревня мыонгов, разгром их отряда – все это казалось очень далеким, почти не существующим.

Особенно тяжело было Менье, которого обессилила тропическая лихорадка. По утрам, просыпаясь, Менье со страхом ждал приближения полуденных часов. Вместе с ними подползал приступ лихорадки с бредом.

После неудачного штурма пещеры на склоне Тигровой горы Менье и Чинь Данг бросили на произвол судьбы остатки своего отряда и, захватив мешок с провизией, скрылись в джунглях. Француз и баодаевец пошли на северо-запад в обход Тигровой горы: Чинь Данг уверял, что таким путем они обязательно выйдут к Обезьяньей реке, которая выведет их из джунглей. Но Менье и Чинь Данг вскоре наткнулись на непроходимые болота. Чтобы обойти их, они вынуждены были взять много западнее. Шли очень долго, а Обезьяньей реки всё не было. Тогда ими начало овладевать отчаяние. Стоит ли говорить, что пройденный в течение дня путь исчислялся не километрами, а метрами: ведь они шли не по дороге или тропе, а продирались сквозь чащу, имея ориентиром лишь изредка проглядывающее солнце. Оба обессилели от голода, так как добыча нелегко давалась в руки. К тому же у них остались считанные патроны. Теперь Чинь Данг и Менье не брезговали ничем, даже мясом ящерицы. А тут еще к Менье подкрался страшный враг – тропическая лихорадка. Из-за нее они вынуждены были теперь все чаще останавливаться. В полуденные часы француза начинал бить озноб, несмотря на то, что было жарко и душно.

Чинь Данг вначале довольно безучастно относился к этому. Когда у Менье пачинался приступ, он усаживался спиной к нему и покуривал свою трубку. Но приступы участились, и Чинь Данг становился все раздражительнее.

– Этак мы никогда не выберемся из проклятого леса! Ночью мы спим, а днем на месте трясемся...

Оставшись в джунглях вдвоем с французом, баодаевец обнаглел. Таких слов он не посмел бы раньше сказать майору. Менье далее пожалел, что бросил своих солдат. Будь все по-старому, он за такие слова пристрелил бы этого желтокожего. Но теперь все чаще приходилось ему пропускать мимо ушей колкости и ядовитые замечания Чинь Данга.

Началось все как будто с пустяков. На другой день после их бегства Чинь Данг, видя, что Менье закуривает сигарету, резко вскочил и произнес:

– Вот что, господин Менье, если вы собираетесь оставаться со мной, то с этой минуты предлагаю все наши запасы расходовать по обоюдному согласию. Вряд ли мы встретим в этом лесу харчевню... Поэтому дайте сюда сигареты и спички!

Француз вначале даже опешил от наглого тона бао-даевца, еще вчера боявшегося его взгляда.

– Господин капитан, вы забываетесь... – только было начал Менье, но Чинь Данг не дал ему договорить.

– Здесь нет ни майора, ни капитана. В джунглях действует не устав французской армии, а законы сильного... Старшим здесь будет тот, кто поведет к Обезьяньей реке, кто добудет пищу... Если не согласны, господин Менье, то прощайте!

И Чинь Данг поднялся, словно и в самом деле намеревался уйти. Что ж оставалось делать Менье? Вместо ответа он молчаливо протянул свой портсигар Чинь Дангу. Тот . закурил из него и положил в свой карман.

Последние дни стали особенно тяжелы, потому что оба лишились того согласия, которое раньше существовало между ними, – согласия, основанного не на дружбе двух человек, а на системе служебных отношений, при которых один приказывал, а другой повиновался.

Трещина, появившаяся в их отношениях, становилась с каждым днем все шире и глубже. Чинь Данг и не пытался теперь скрыть, что француз для него – обуза. Если совсем недавно баодаевец делился с ним лучшими кусками добычи, то теперь открыто брал их себе. «Сами ищите дичь, Менье, – говорил он, больше не называя его ни майором, ни господином. – Я тоже ослаб. На двоих мне не напастись...»

В эту ночь Менье трясло особенно сильно. Мучила жажда. Он попытался подняться, чтобы дотянуться до запасного бамбукового ствола, в котором находилась вода, но силы его оставили, и он снова упал навзничь.

Лежа в полудреме, Менье прислушивался к звукам просыпающегося леса.

«Куан, куан» – звала кого-то птичка, сидевшая на ветке над его головой. Ей откликнулись воркующие голоса лесных голубей.

Обессиленный лихорадкой, Менье погрузился в дремоту, по вскоре какой-то шорох заставил его открыть глаза.

Француз но сразу понял, что происходит. По ту сторону уже потухшего костра стоял Чинь Данг с заплечным мешком за сппной и карабином в руках. У него был вид человека, собравшегося в далекую дорогу.

В голове Мепье шевельнулась страшная догадка: он бросает его одного, больного...

– Чинь Данг, куда вы?

Менье попытался произнести эти слова спокойно, но голос его, неуверенный, слабый, задрожал.

Чинь Данг даже не обернулся. Он продолжал застегивать ремни заплечного мешка.

– Разве вы не знаете, куда я держу путь? – сухо бросил он.

– А как же я?

– Я не мешаю вам идти куда угодно, – насмешливо бросил баодаевец.

– Но я болен... Кто же бросает такого? Это неблагородно, нечестно...

Чинь Данг повернулся к Менье и неторопливо закурил:

– Мне помнится, вы не раз говорили, что такие слова, как благородство и честность, придуманы людьми слабыми и трусливыми для самозащиты... И был согласен с этим. Я решил теперь, что мне нечего возиться с больным спутником, так как иначе сам не выберусь из джунглей.

– Послушайте, Чинь Данг...

– Что, разве вы на моем месте не сделали бы того же?.. Вот поглядите на некоторые лианы, которые душат деревья, чтобы самим выбраться к солнцу... Так бывает у зверей, которые поедают друг друга, чтобы жить... Ну и я хочу еще пожить. Прощайте, Менье!

И Чинь Данг ушел неторопливой походкой, не оглянувшись даже, когда обезумевший от отчаяния француз, моля и проклиная его, пополз па четвереньках вслед за ним.

**

*

Круглые зеленоватые глаза пантеры первыми заметили хозяина джунглей. Ее гибкое, напружинившееся для прыжка тело сразу обмякло, и пантера попятилась в сторону от звериной тропы. Закон джунглей! Приходилось уступать добычу более сильному – господину тигру.

Но кабаны уже почувствовали опасность. Старый поджарый самец с длинной свирепой мордой, тревожно озиравшийся по сторонам, вдруг призывно хрюкнул, и все семейство с визгом бросилось наутек. Проводив кабанов горящими голодными глазами, пантера только облизнулась и, не удостоив хозяина джунглей даже взглядом, ушла в заросли. Тигр был уже очень стар, чтобы догнать кабанов. От былого грозного величия у него остался лишь устрашающий рык. Чтобы чем-то прикрыть свое поражение, ему осталось теперь лишь огласить вечерний лес своим приводящим всех в трепет ревом.

Тигр уже давно был голоден. Забравшись в заросли вблизи реки, он терпеливо стал дожидаться ночи ■– времени прихода к водопою других обитателей джунглей. Старый, матерый хищник настороженно прислушивался к окружающим звукам и вбирал ноздрями запахи речных трав, болотной воды. И вдруг он уловил среди них необычный, давно не встречавшийся запах. Он напоминал ему об одной встрече давно минувших лет, когда тигр был еще молод, полон сил и ловкости. Запах одновременно пробудил в нем и острое раздражение и неодолимый страх. Так могло быть только от ощущения встречи с самым страшным врагом – человеком. Тигр насторожился и стал плавно бить себя по бедрам кончиком хвоста. Обоняние и слух не обманули его: к месту, где он залег, приближался человек.

...Продираясь сквозь заросли, пошатываясь и с трудом переставляя иоги, Менье торопливо приник к ручью и стал пить. Сейчас в нем не было ничего устрашающего для тигра: как и обычное животное, он стоял на четвереньках и жадно лакал теплую воду. Легко переступая подушечками лап, старый тигр сделал шаг-другой к водопою. Но человек в это мгновение поднялся и, устало выпрямившись, посмотрел в сторону зарослей. Конечно, он не увидел притаившегося там хищника, но зато тигр увидел глаза человека. Взгляд человека усилил в нем не только озлобление, но и страх. Хозяин джунглей неслышно попятился назад. Но вот человек вновь повернулся к нему спиной и, опираясь на палку, поплелся вдоль ручья. Он был слаб и жалок в эту минуту. В старом тигре вновь проснулась ярость, озлобление к своему извечному врагу. Не спуская горящих глаз со спины уходящего человека, хищник крадучись последовал за ним...

Менье шол, пугливо озираясь по сторонам и судорожно сжимая бамбуковую палку с прикрепленным на конце охотничьим ножом. У него было такое чувство, словно кто -то из зарослей неотступно наблюдает за ним. Вдруг он услышал позади чьи-то крадущиеся шаги. Оглянувшись, он не в силах был удержать крик ужаса. Его глаза встретились с горящими желтыми глазами огромного тигра. Менье бросился бежать. Это и погубило его. Двумя сильными прыжками хищник выбросил вперед свое мускулистое тело. Человек, упавший под ним, от страха даже не вскрикнул.

**

*

Встреча с неизвестными людьми в лесу была настолько неожиданной, что Чинь Данг, издали завидев их силуэты у костра, стромглав бросился в сторону, подальше от них. Кто были эти люди, так и осталось для него загадкой. Одно было ясно: это могли быть партизаны Беловолосого, это могли быть и его же блуждающие солдаты, брошенные им и Менье две недели назад. И с теми и с другими встреча не предвещала ничего хорошего: в джунглях повсюду могли быть теперь только враги.

Чинь Данга никто не преследовал, но всюду ему мерещились люди, и он бежал, вернее полз, продираясь сквозь густой, непролазный подлесок, пока совсем не обессилел. Но что это?

В просвете между деревьями блеснула вода. Озеро или река? Его давно мучила жажда, а фляжка была пуста. Чинь Данг поспешил к воде. Место вокруг было сырым, болотистым, и он с трудом вытаскивал ноги из вязкой, разжиженной почвы.

Озеро! Перед ним, в каких-нибудь пятидесяти шагах, в оправе густой зелени, лежало небольшое светлое озеро. Все оно было залито таким же, как и небо, багровым отсветом солнечного заката. Тишина. Отовсюду несся неумолчный стрекот цикад, звенели птичьи голоса. Может быть, это и было озеро Черного Дракона? От одной этой мысли по спине Чинь Данга пробежал озноб. Он никогда так не углублялся в джунгли и нп разу не видел озера Черного Дракона. Но оно, по его представлению, должно было быть мрачным, загадочным, таинственным, ничем не похожим на то, которое лежало перед ним. Нет, он отдохнет здесь, проведет ночь, а на рассвете двинется дальше на северо-восток.

К самой воде, хотя до нее было не более шагов пятидесяти – семидесяти, подойти было не так просто: место оказалось сплошь заболоченным. Блеклая, коричнево-желтая поросль мелкого кустарника постепенно переходила в сочную зелень, среди которой местами лежали распластанные листья болотных лилий. Чинь Данг стал перебираться с кочки на кочку и вплотную приблизился к озеру. Раздвигая заросли, он вошел в воду и жадно стал ее пить. Она была теплой и отдавала болотом. Чинь Данг всмотрелся в свое отражение и не сразу узнал себя: из воды на него глядело исхудавшее, с остро выпирающими скулами и лихорадочно блестящими глазами лицо.

Где-то рядом в прибрежных кустах послышался всплеск воды, встревоженный писк: какая-то болотная птица торопилась увести свой выводок подальше от внезапно появившегося здесь человека.

На берегу стояла одинокая полувысохшая пальма с кольчатым стволом. Ее нижние листья уже увяли, и иа их месте образовалась мочалистая масса, на которой приютились оранжевые орхидеи, со свесившимися воздушными корнями. Чинь Данг устроился под этим деревом. Он наломал сучьев и развел костер. От густого дыма, поднявшегося от горящего сырого топлива, сразу отпрянули тучи мошкары, налетевшие на него. В свое время он утаил от Менье в своем заплечном мешке немного риса. Сегодня днем он сварил его в бамбуковом стволе, но приберег на ужин. Рис был сейчас кстати, так как Чинь Данг очень устал, чтобы заняться стряпней. Когда он расколол ножом бамбук, сваренный рис вывалился. Он имел вид палки той же толщины, что и ствол, и был покрыт пленкой серебристо-белой внутренней кожицы бамбука. Рис, хоть и не подсоленный, оказался замечательно вкусным – ведь давно Чинь Данг не ел его. Он напомнил ему о родном доме, старшем брате, о далеком отсюда Донг-Тоа. Далекий, еще несколько дней назад потускневший мир дельты с его селениями, городами и людьми теперь вновь приобрел реальные, четкие очертания и окраску. Нет, он обязательно выберется из зтих проклятых джунглей.

Из-за деревьев показалась луна. Постепенно замолкли птичьи голоса, стало засыпать и озеро. Казалось, уснули у воды и свесившие свои длинные ветви, осыпанные пурпурными цветами деревья флон во – перья феникса, пальмы и высокие заросли. Чинь Данг прилег па мягкую, податливую землю и тут же забылся тяжелым, беспокойным сном.

Проснулся Чинь Данг среди глубокой ночи. От полной луны, повисшей над озером, было светло. Пламя костра почти заглохло. От воды тянуло холодом и сыростью, пахло травами и водорослями. Чинь Данг приподнялся, чтобы подбросить сучьев в огонь. Но что это?

Страх, мгновенно навалившийся на него, стиснул горло, казалось, прервал дыхание. Пет, глаза не могли его обмануть. Это была не галлюцинация и не мираж. На стволе дерева, почти горизонтально склонившегося над водой, Чинь Данг ясно увидел при лунном свете какое-то распластавшееся чудовище. Черный Дракон! Хозяин зтого озера!

Скорее уйти и убежать подальше от зтого страшного места! И, боясь оглянуться, Чинь Данг бесшумно пополз прочь от чудовища. Потом, не выдержав напряжения, он вскочил на ноги и побежал. Он скользил, спотыкался, падал, подымался и снова бежал до тех пор, пока ноги его по колени не увязли в болоте. С большим усилием, наконец, вытащил Чинь Данг одну ногу, но, когда переставил ее, глубже увязла другая. Горячая испарина покрыла все тело Чинь Данга. Словно приветствуя прибывшего в их владения гостя, однотонно заквакали лягушки, глухо застонали сидевшие на корягах огромные пучеглазые жабы. Чинь Данг опасливо оглянулся.

Черный Дракон! Всем своим видом чудовище напоминало драконов, которых Чинь Данг знал до сих пор лишь по глиняным фигурам И изображениям на стенах и воротах храмов. У чудовища ¹⁵15
   Варан – крупная, примерно трехметровая, ящерица, встречающаяся у водоемов в тропических лесах. Внешне несколько напоминает фантастических драконов.


[Закрыть], лежащего на поваленном стволе дерева, была тупо заостренная, треугольной формы голова и темное мускулистое тело с подвижным хвостом. Время от времени высовывая и втягивая свой длинный, расщепленный на два кончика язык, чудовище неотрывно следило своими маленькими глазками за барахтающимся в болоте человеком.

Чипь Данг сделал новую попытку выбраться из болота, но оно цепко держало его, продолжало неумолимо засасывать. Когда грязное месиво достигло его груди, он безвольно опустил руки.

Теперь Чинь Дангу ясно было, что он обречен. Тот, кто идет со злым умыслом к озеру Черного Дракона, неминуемо должен погибнуть. Так говорили в долине Желтой Протоки.

ТАЙФУН НАД ДОНГ-ТОА

Новый год, который в селении Долга справляли по лунному календарю, пришелся в этот раз на последнюю неделю января. Во Вьетнаме начиналась весна. Ее приход чувствовался и в воздухе, напоенном запахами распускающихся цветов, и в особой голубизне утреннего неба, и в изумрудной зелени рисовых полей.

В эти дни на дверях и стенах даже самых убогих хижин наклеиваются бумажки с добрыми пожеланиями. В семьях начинают готовить угощения, вынимают праздничную одежду, придумывают подарки детям.

В эти дни крестьяне обычно вкапывают перед своими домами длинные бамбуковые шесты с подвешенными наверху корзинками; в них вкладываются несколько рыбин и золоченые бумажки с добрыми пожеланиями богу домашнего очага. По преданию, чтобы испросить благополучия семье на Новый год, бог очага заранее поднимается иа небо при помощи рыб, которых он превращает в драконов.

Но всех этих приготовлений в селении Долга пока еще не чувствовалось. Здесь ждали другого праздника, и его уверенную поступь люди слышали в нарастающем грохоте орудий.

– Наши идут! – улыбались друг другу крестьяне.

«Наши рядом!» – казалось, шелестела ветвями молодая зелень, ворковали птицы, ликовало солнце.

Близилась новогодняя полночь.

Неподалеку от селения Долга, на берегу, было пожарище. Еще недавно там стояло селение Душистый Рис, звенели детские голоса, пели петухи, мычали коровы. Сейчас там было тихо и пустынпо. Селение сожгли оккупанты, мстя за непокорность его жителей. На месте, где жили, трудились люди и дымились домашние очаги, была ровная лужайка, и молодая травка спешила прикрыть черные пятна.

Только одна хижина осталась от большого селения. Никто не жил в ней. Однако вот уже несколько дней по ночам около этой хижины появлялись какие-то люди. Пригибаясь под тяжелым грузом, они спускались к реке, что-то высыпали в воду и налегке возвращались к хижине.

Это были известные нам жители селения Долга. Они делали подкоп под находившуюся неподалеку базу горючего, принадлежащую сторожевому посту Донг-Тоа.

Сегодня, в новогоднюю полночь, вблизи одинокой хижины было особенно оживленно. Завершался подкоп. То и дело люди бесшумно выскальзывали из нее и торопились с корзинами к реке.

Лунный свот проникал внутрь хижины через дырявую крышу. Пожилой крестьянин стоял на коленях на земляном полу и заглядывал в яму, наполовину прикрытую досками.

– Э-эй, Железный Бамбук! – приглушенно позвал он.

Снизу тут же откликнулись, и над щелью показалась вымазанная глиной голова предводителя юпых зу-китов.

– Сейчас, дядя Дуонг! Принимай-ка сразу парочку!

– Много еще осталось?

– Не больше десятка корзин.

II он поднял наверх две большие корзины, доверху наполненные землой.

Крестьянин не успел выйти из хижины, как в яму со свертками проводов спустился Нгуен.

– Ши еще здесь, сынок? – спросил он.

– Недавно ушел, отец.

– Ничего не передал?

– Сказал, что будет в лощине. Велел, чтобы мы через час были готовы.

– Не опоздаем!

Нгуен хотел уже пробраться мимо сына, но тот остановил его:

– Отец, верно ли говорят, что здесь недавно был сам Беловолосый?

– Верно, – улыбнулся Нгуен.

– Почему же ты не показал мне его?

– Да ведь ты его видел и даже разговаривал с ним.

– Да что ты, отец? – удивился Железный Бамбук.

– Как, разве ты не разговаривал с дядей Ши? – спросил Нгуен.

Мальчик застыл с открытым ртом и расширившимися глазами.

– Дядя Ши – Беловолосый?!

– Да, сынок, теперь тебе это уже можно знать.

Железный Бамбук, охваченный изумлением, еще долго

стоял и смотрел вслед отцу.

Хун-Петушок и Гун принесли корзину с взрывчаткой. Они спустились вниз и стали пробираться вслед за Нгуеном в конец подземного коридора. Двигаться по нему можно было только ползком.

Нгуену и мальчикам то и дело приходилось прижиматься к сырым стенам подземной траншеи. Навстречу им ползли люди, рывками подтаскивающие за собой последние корзины с землей. Приглушенно звучали здесь редкие человеческие голоса. Отовсюду капала вода. Отблески факелов дрожали на влажных стенах и низком потолке, выхватывая из мрака то деревянную подпорку, то покрытое капельками пота лицо человека.

Томительно долго тянулись последние минуты. Находясь аа бугром, рядом с Железным Бамбуком и многими другими, Аистенок напряженно всматривался туда, где лежал погруженный в сон ненавистный Донг-Тоа. Никто из тех, кто сейчас спал или дежурил за железобетонными стенами его дотов и многоярусной колючей оградой, не догадывался о суровом возмездии, которое приближается к ним. Еще одна, две, три минуты – и оно совершится... «Наши теперь рядом, – думал про себя Аистенок, – и, наверно, завтра с рассветом уже наступит новая, совсем новая, светлая жизнь!»

Он пока смутно представлял себе ту новую, лучшую жизнь, какая неизбежно начнется с приходом солдат дяди Хо. Но Аистенок не сомневался, верил, что она должна быть очень хорошей, прекрасной. Иначе разве стали бы за нее бороться и отдавать свою жизнь те лучшие люди, которых он зпал: его отец, дядя Тхи, Большой Ветер, старый храмовой сторож и многие другие?!

Со слов старших Аистенок уже знал о тех переменах, которые произошли в жизни его соотечественников на освобожденной земле Вьетнама. Значит, теперь и у них так будет. Значит, когда придут солдаты Хо Ши Мина и будет установлена народная власть, никто ни из чужеземцев, ни из предателей не будет больше издеваться над бедняками. И, наверно, очень скоро, как говорил Фам, в их селении Долга будет настоящая, такая же, как на Севере, школа, в которой будут учиться все-все деревенские мальчишки!

Будущее, которое рисовало Аистепку его мальчишеское воображение, было еще расплывчатым, туманным, и все же сердце учащеннее билось от уверенности, что все мрачное скоро останется позади, что настанет счастливая, радостная для людей жизнь.

Приближался рассвет.

Постепенно из темноты все отчетливее стали проступать контуры далеких горных вершин.

И вдруг страшный, оглушительный грохот расколол предрассветную тишину. С того места, где стоял Донг-Тоа, высоко вверх, к светлеющему небу, взметнулся столб багрово-желтого пламени с черными султанами дыма, земли и обломков.

Взрыв прозвучал сигналом. Вслед за ним затрещали пулеметы, послышались ружейные залпы, грохот взрывающихся мин и гранат.

На том месте, где был расположен сторожевой пост и его база горючего, бушевал огненный смерч. Широкие

языки пламени, поднимавшиеся над растекающимися во все стороны потоками бензина из взорванных цистерн, жадпо тянулись к сооружениям Донг-Тоа. Освещенные заревом пожара, метались между блокгаузами, траншеями, дотами и солдатскими бараками Донг-Тоа захваченные врасплох французы и баодаевцы. С востока на них неумолимо надвигалось бушующее море огня, с севера и с юга, отрезая пути для отступления, шли партизаны Беловолосого и солдаты Народно-освободительной армии.

Когда взошло солнце и лучи ого, пробившись сквозь черные облака дыма, скользнули на землю, от Донг-Тоа остались одни развалины.

* *

Это была ночь перед расставанием, и в селении Долга никто не спал. Не ложились в эту светлую ночь ни те, кто добровольцами уходил на Юг вместе с воинской частью, штурмовавшей Донг-Тоа, ни те, кто провожал их. Тихими, задушевными песнями молодежь встречала рассвет, прощалась с домом.

Еще вокруг лежали лиловые тени сумерек, но новый день уже властно наступал, оттесняя ночь. Он возвестил свой приход вспыхнувшей над гребнем гор розовато-опаловой полоской зари. И сразу в светло-дымчатой мгле померкли звезды, многоцветнее и ярче стали краски на земле и небе.

Звонко и задорно запел солдат-горнист побудку, и лишь после него по всему селению всполошились и обиженно заговорили петухи. Ожидая умывающихся солдат Народно-освободительной армии, крестьяне выставляли на стол все, чем были богаты: дымящийся рис, рыбу, крепкие соленья и острые приправы, груды пунцовых и ярко-золотистых плодов.

Грузовые автомашины, прибывшие с Севера для воинской части, уже вытянулись колонной на Большой дороге перед селением. Настали минуты расставания. Особенное оживление царило там, где выстроились добровольцы. Среди них рядом с Фамом и Баком уже стояли Железный Бамбук, Хок, Олененок, Гун и Птичье Перо. После долгих, упорных уговоров командир батальона согласился все-таки зачислить нескольких юных зукитов в свою часть. Он обещал, что со временем из мальчиков подготовят связистов и разведчиков.

С какой завистью глядели на счастливчиков их сверстники – Гороховые Стручки, Хун-Петушок и другие деревенские ребятишки. Кто из них отказался бы сейчас занять место юных бойцов? Как жаль, что командир отказался взять с собой всех желающих, а ограничился только немногими!

Хотя на всех добровольцах была пока их обычная крестьянская одежда, юные зукиты неизвестно каким путем уже обзавелись такими же, как у бойцов, бамбуковыми шлемами, обтянутыми зеленым маскировочным шелком трофейных парашютов.

В руках у каждого был французский карабин; через плечо, как и у солдат, перекинут похожий на толстую колбаску мешочек с рисом.

Подошли последние минуты прощания с родными и близкими. Впереди показался командир вновь сформированной роты из добровольцев. Это был еще молодой, крепкий парень с широким, добродушным лицом. На нем были тропический шлем с желтой звездой на красном фоне и легкая форма оливкового цвета.

– Пора! – улыбнулся он, давая понять окружающим бойцов крестьянам, что нужно заканчивать прощание.

Повернув свое широкое добродушное лицо в сторону ребят, деревенский кузнец Ши почему-то усиленно заморгал глазами и, несколько раз откашлявшись, сказал:

– Каждый из вас знает, за что сражается наш народ. Помните о людях, которые не пожалели жизни во имя освобождения! Пусть всегда и везде перед вами стоят бессмертные подвиги ваших братьев и сестер, отцов и матерей... До скорой встречи, дорогие!

Сзади прозвучала команда, призывающая солдат строиться.

Железный Бамбук почувствовал, как внезапно к горлу подкатил комок и глаза заволокли непрошеные слезы. Ов быстро и безмолвно обнял мать и сестру, притянул к себе поседевшую голову отца и, не уверенный в том, что сможет, как солдат, противостоять нахлынувшей слабости, заторопился к машине.

Глухо заворчали трофейные студебеккеры, и колонна тронулась с места.

– Прощайте, братья!

– Возвращайтесь с победой!..

Впереди дорога была в глубоких рытвипах и выбоинах, поэтому до моста двигались настолько медленно, что провожающие не отстали от машин. Рядом с той, в которой сидели юные бойцы, шли Нгуен, Гун Двуногая Цикада, Гороховые Стручки, Динь и другие.

Толпами двигались крестьяне, провожающие автоколонну.

И те, кто сидел в машинах, и те, кто шел по обочинам дороги, не сбиваясь с такта, дружно пели:

Ждут в полях бататы Дружных наших рук.

Скоро автоматы Сменим мы па плуг.

Правдой нам сияя,

Как в пути звезда,

Нас ведет родная Партия Труда *.

На востоке, над сверкающими золотом и пурпуром зубчатыми вершинами гор, полыхал восход. А вот и само солнце! Его ослепительно яркие лучи, вырвавшись из-за туч, разогнали предрассветную мглу и возвестили приход нового, светлого дня.

■Нгуен Суан Кхоат. Победная песня (песня бойдса вьетнамской Народной армии). Перевод С. Севердева.