Текст книги "Озеро Черного Дракона"
Автор книги: Анатолий Вершинин
Жанр:
Детские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
В ЗАТОПЛЕННОМ ЛЕСУ
Когда утром Хок и Птичье Перо открыли глаза, они увидели вокруг необъятные просторы воды. Было сыро и зябко. Сразу вспомнилось все, что произошло накануне.
То, что вчера казалось не столь уж серьезным, выглядело сейчас очень мрачно. Вечером мальчики не сомневались в том, что на рассвете их окликнут знакомые голоса. Но вот уже утро, а товарищей не слышно. Неужели Птичье Перо с Хоком иочыо забрели куда-то в сторону?
Близко от бугра рухнуло подмытое дерево и обдало грязными брызгами обоих мальчиков.
– Что же это не слышно наших? – мрачно сказал Хок. – Неужели мы так далеко ушли от них?
Птичье Перо нехотя откликнулся:
– Может быть, ночью и стреляли, чтобы нас отыскать, да разве услышишь в такую бурю?
– Давай-ка еще покричим, – предложил Хок. – Может, они где-нибудь близко...
– Где им тут быть, – ответил Птичье Перо. – Разве нс видишь – вода кругом!
– Вижу, что пропадем мы с тобой здесь с голоду...
– А ты уж хныкать! – рассердился обычно невозмутимый Птичье Перо. – Уж где-где, а в джунглях мы с тобой с голоду не пропадем.
Птичье Перо сунул руки в свои обширные карманы, чтобы проверить их содержимое. В одном был охотничий нож, коробочка с крючками, проволока, несколько металлических пуговиц и клочок бумаги. А что же это в другом кармане? Сосредоточенное лицо мальчика вдруг просветлело. Рука нащупала завернутый в зеленый лист большой холодный комок риса, выданный вчера всем после обеда. Каждый съел свою порцию еще задолго до бури, а он позабыл. Что ж, рис этот был сейчас весьма кстати, так как Птичье Перо еще с вечера был голоден.
Развернув зеленый лист, он уже было поднес комок риса ко рту, но вспомнил о Хоке. Ощущение неловкости si стыда, охватившее Птичье Перо, заставило его тут же опустить руку. Как же он позабыл о голодном товарище? Торопливо, словно боясь, что кто-то может уличить его в постыдном поступке, Птичье Перо бережно завернул комок риса и сунул обратно в карман.
В длительной и прочной дружбе, которая связывала сбоях подростков, Птичье Перо всегда считался старшим и более опытным. Хок не возражал против этого и охотно подчинялся товарищу, которого считал самым смелым, самым умным, самым решительным.
Но сейчас Хок подумывал о том, что спокойствие Птичьего Пера напускное и вряд ли оп сможет что-нибудь сделать в этом безвыходном положении.
– Бобовый Творог, – весело окликнул товарища Птичье Перо, – что нос повесил? Есть хочешь?
Хок поднял голову:
– Откуда у тебя рис?
– Вчерашний. Бери ешь!
– Что ты, – не очень решительно возразил Хок, – я недь свой сразу съел.
Но Птичье Перо уже совал ему половину рисового комка, с аппетитом уплетая свою порцию.
– Верно, вкусно, Бобовый Творог?
Небольшая горсть холодного риса оживила Хока, привела в благодушное настроение.
– Люблю кушанья из риса, – признался бывший ученик повара, – хотя есть блюда и повкуснее.
– А теперь, повар, – сказал Птичье Перо, – давай-ка добудем огонь и костер разведем.
– А что на нем готовить будем?
– Поищем, Бобовый Творог-
Присев на корточки, Птичье Перо отпилил охотничьим ножом кусок бамбука от своей палки, расколол ее на две половинки. Теперь можно было приготовить и сухую растопку для костра; настругав горку стружек из своей коробочки, он сверху набросал клочки бумаги.
Для того чтобы добыть огонь, Птичье Перо положил половинку бамбука с расщепленным концом поверх другого куска, но так, чтобы он оказался над растопкой, и прижал его к земле ногой. После этого, вставив в щель твердый стебель тростника, мальчик быстро стал двигать его взад и вперед.
Хок безучастно глядел на эту процедуру.
– Ничего у тебя не получится, – сумрачно покачал головой Хок, – бамбук отсырел...
– Не трещи над ухом! – Птичье Перо метнул сердитый взгляд на Хока и, стиснув зубы, продолжал свое дело.
И вот над горкой растопки показалась тоненькая, еле заметная струйка беловатого дыма. Птичье Перо еще усерднее стал двигать стебель в щели бамбука. От напряжения лицо его покраснело, на лбу выступили капельки йота. Прошло еще несколько томительных минут – струйки дыма стали гуще, и наконец вспыхнул робкий язычок пламени.
– Гляди, Бобовый Творог!
– Победа! – закричал Хок и запрыгал вокруг огня. – Десять тысяч лет Птичьему Перу! Теперь у нас будет костер!
Низко над головами мальчиков, шумно пыхтя, пролетела птица-носорог. В ее огромном, ярко расцвеченном клюве торчал изогнутый золотистый банан. Молча проводив ее глазами, Хок вздохнул:
– Эх, мясо пролетело! Ружье бы...
– Где уж там ружье, сумпитаном 1212
Сумпитан – духовая стрелометатсльная трубка; служит для охоты на мелкую дичь.
[Закрыть] хотя бы обзавестись! – Птичье Перо вдруг решительно встал п, приподняв с земли жердь, сказал: – Вот что, Хок. Поглядывай за костром, а я поброжу неподалеку, поищу бамбук. Может быть, посчастливится – найду что-нибудь и для еды.
Промеряя жердью глубину воды, Птичье Перо бродил по лесу. Время от временя он останавливался и делал ножом затесы на деревьях, чтобы не заблудиться.
Мальчик внимательно глядел по сторонам – не попадется ли дерево, богатое съедобными плодами. Однако даже опытный глаз охотника с трудом мог разобраться в этом зеленом хаосе.
Стволы деревьев были покрыты яркими, многокрасочными орхидеями, вьющимися растениями, опутаны лианами.
Участок леса, по которому пробирался Птичье Перо, шел в гору, и вода здесь была лишь по щиколотки. Он уже подумал о том, что, пожалуй, следовало бы возвращаться назад, как вдруг среди многочисленных запахов леса уловил знакомый, подавляющий другие, запах плодов хлебного дерева. С трудом пробравшись сквозь серые, осыпанные острыми иглами заросли арами, Птичье Перо стал оглядываться вокруг. Вот оно, большое, развесистое, с кружевной листвой хлебное дерево! Только бы оказались па нем плоды...
В горном селении, где провел раннее детство Птичье Перо, знали цену этому дереву. Его плоды кормили людей. Их можно печь сразу, а можно предварительно зарыть в яму; там они начинали бродить, превращались в кислое тесто, и из них пекли самые настоящие булки.
Птичье Перо вскарабкался на дерево и среди листвы обнаружил всего с полдесятка созревших плодов. Видно, вчерашняя буря порастрясла дерево, и плоды унесло ливневыми водами.
Теперь можно было возвращаться назад: огонь у них есть, будет и еда.
А что это там впереди? Птичье Перо обрадованно вскрикнул.
На освободившемся от воды холме мальчик увидел гладкие, точно отполированные, коленчатые стволы бамбука, увенчанные бледно-зелеными листьями. Уж тенерь-то он смастерит сумпитаи!
А Хок в это время сидел на трухлявом пне и думал о доме. Совсем неплохо было бы теперь оказаться в их маленькой придорожной харчевне. Наверно, сейчас мать разносит посетителям на столики чашки с ароматным рисом и к нему – креветки в соусе.
Чего только нет в их харчевне! В правом углу обычно юркой лежат кокосовые орехи, с потолка свешиваются гроздья золотисто-зеленых «королевских» бананов, связки чеснока и красного перца. На прилавке стоят стеклянные банки с нарезанными ананасами, коробочки с бетелем.
От заманчивых раздумий Хока отвлек жирный фазан с медно-красной грудью и белым ошейником. Он неторопливо разгуливал между кустами, подбирая что-то с земли. При виде этой птицы у голодного мальчика даже дух захватило. Что может быть вкуснео фазаньего мяса! Хок зажал в руке суковатую палку и стал крадучись подбираться к фазану. Вот он, затаив дыхание, примерился и с силой метнул палку. Попал! И охотник стремглав бросился к забившейся в кустах добыче.
Радостный пробирался Хок обратно. Он шел, громко шлепая ногами по воде, и испуганные лягушки, словно брызги, разлетались в стороны.
Каких только лягушек не было в этом затопленном лесу! Одни квакали, другие лаяли по-собачьи, третьи звенели, как колокольчики. А вот на косматой коряге сидят, выпучив на мальчика глаза, огромные жабы. Прямо у ноги Хока высунулась из воды змеиная голова. Мальчик испу-ганпо попятился от нее, но тут заметил, что голова принадлежит черепахе.
Уже издали он увидел на бугре возвратившегося приятеля. Тот размахивал руками, подбрасывая вверх добытые плоды хлебного дерева.
Возвратившись на бугор, Хок вдохновенно приступил к своим поварским обязанностям. Он завернул в банановые листья плоды хлебного дерева, уложил их между накалившимися в огпе камнями и принялся разделывать птицу.
Птичье Перо между тем ловко мастерил из бамбука сумпитан.
Вдруг откуда-то издалека раздались выстрелы – один, другой, третий...
Хок и Птичье Перо вскочили на ноги.
– Наши! Наши! – радостно закричали они.
Выстрелы доносились с той стороны, где Обезьянья река поворачивала на юго-запад.
Вскоре совсем близко от них снова прогремел ружей-пый выстрел, а вслед за ним послышался чей-то возглас:
– Э-эй, сюда! Сюда!
Вздрогнув от пеожиданности, Птичье Перо и Хок повернули головы в сторону берега и вскрикнули от радости. Среди зарослей люди оживленно размахивали руками и тростниковыми шляпами. Они возбужденно кричали им что-то, звали к себе.
Это были их друзья.
БРАТЕЦ ГОСПОДИНА ТИГРА
По тихой улице селения Долга, поднимая пыль босыми ногами, бежал маленький Син – брат Аистенка. Он захлебывался слезами и размазывал кулачками грязь по лицу.
Увидав плачущего брата, Аистенок с тревогой подумал, не случилось ли чего-нибудь с их буйволом Бслоро-гим, которого пас Син. Он не ошибся. Оказалось, что Белорогий забрел на пастбище Чинь Бапа и его там задержали.
Еще несколько лет назад помещик селения Долга Чипа Бан объявил крестьянам о том, что, чья бы скотина пи забрела на его пастбище, она не будет возвращена владельцу.
Что же будет теперь с Белорогим? «Прежде всего, – подумал Аистенок, – не расстраивать пока мать; она страшится одного имени Чинь Бана». Лучше всего, если он побежит немедленно к отцу Железного Бамбука. Дядюшка Нгуен, пожалуй, единственный в их деревне человек, который без страха разговаривает с помещиком. Он, наверно, убедит Чинь Бана отдать буйвола. Страшно было даже подумать о том, что они лишатся любимца всей семьи – Белорогого. Аистенок помнил еще время, когда все они – покойный отец, мать, он и даже маленький Син – впрягались в плуг и тащили его по полю, обливаясь потом, выбиваясь из сил. Ведь далеко не у каждого крестьянина имеется своя рабочая скотина. Большинство на время пахоты берут ее у помещика. За это нужно платить. За аренду земли тоже нужно платить. Много ли после этого остается у землепашца? Отец много лет трудился на французской плантации сахарного тростника, а когда возвратился в деревню, купил на заработанные деньги буйвола Белорогого. Уж как за ним ухаживала вся семья! Себе можно было во многом отказать, а буйволу – главному работнику – ни за что! Его старались подкормить и жмыхами, и рисовыми отрубями, и черным горохом...
...Помещичий дом Чпиь Бапа стоял па восточной окраине деревни. Окруженный глубоким проточным рвом и глинобитной стеной с воротами, обитыми железом, он был похож на крепость.
Нгуен и Аистенок прошли первый двор с его хозяйственными постройками и остановились у внутренних ворот. За ними в густой зелени виднелся большой кирпичный дом с черепичпой крышей, на гребне которой возвышалась еще одна крыша с загнутыми вверх краями.
Не часто Аистенку приходилось бывать на обширном дворе братца тигра, как называли между собой крестьяне помещика Чинь Бана. Пожалуй, не будь сейчас рядом с Аистенком дядюшки Нгуена, он и теперь не решился бы пойти туда.
О Чинь Бане рассказывали вот что. В далекой еще молодости Чинь Бан вовсе не был богат. Жил он тогда в доме на сваях и обрабатывал свой кусок земли, который с трудом отвоевал у леса. Были у него жена и маленький сын. Пошел однажды сын в заросли бамбука за молодыми побегами. Там подстерег его тигр, утащил в джунгли и съел. Горю родителей не было предела. Тигр лишил Чинь Бана опоры его старости, того, кто после смерти родителей должен будет поминать их души.
Когда прошли часы отчаяния, опечаленный и разгневанный отец отправился к начальнику округа.
«Разве, – сказал он ему, – мало в лесах и селениях кабанов, свиней, буйволов, которыми может поживиться господин тигр, если он проголодался? Кто же позволил ему отнимать у бедного землепашца последнего сына?»
Выслушав жалобу Чинь Бана, начальник округа посочувствовал ему, но разъяснил, что тигра нельзя привлечь к ответственности. На то он и господин тигр, чтобы не только побояться спросить с него за преступление, но даже подумать об этом. Если Чинь Бан не верит начальнику округа, пусть поговорит об этом с главным сыщиком, на обязанности которого лежит разыскивать всех тех, кто нарушает законы.
Вызвали сыщика. Как обычно, он был пьян, и, когда ему рассказали о сути дела, он ударил себя кулаком в грудь и воскликнул:
«Тигр съел твоего единственного сына? Да как он посмел! Не плачь, добрый человек. Клянусь небом, не пройдет трех дней, как я приведу его сюда!»
Усмехнулся начальник округа и говорит:
«Ну что ж, раз ты в моем присутствии обещал этому человеку привести сюда господина тигра, то обязан это выполнить. Иначе придется тебе голову отсечь... Иди!»
Отрезвился па другой день сыщик, вспомнил о вчерашнем и пришел в отчаяние. Он хорошо знал нрав начальника. Но раскаиваться было поздно. И, подумав, сыщик отправился в лес. В самом деле, не все ли равно, погибнуть от когтей господина тигра или под мечом палача? Встретилась ему по дороге кумирня, вошел он в нее и пал перед изображением Будды па колени. Проходил в это время мимо тигр, услышал слова человека, его раскаяние и мольбу о спасении и остановился у входа. Сыщик затрясся от страха. Но тигр не набросился на него, не растерзал. Усевшись на порог, он терпеливо ждал, пока человек закончит молитву.
«Ты звал меня? – спросил тигр. – Зачем я тебе нужен?»
Когда сыщик наконец пришел в себя, он с трудом пролепетал:
«Если ты тот, кто съел сына Чинь Вана, то должен позволить мне арестовать тебя».
Тигр не отрицал, что это он съел сына Чинь Бапа, позволил сыщику надеть себе на шею цепь, и тот привел его к начальнику округа.
«Разве господин тигр не знает древнего закона? —* спросил его начальник. – У землепашца Чинь Бана был один только сын, а ты его съел. Кто же теперь будет кормить его на старости лет? Свою вину ты можешь искупить лишь тем, что будешь отныне заменять ему сына. Согласен?»
Тигр кивнул головой и был отпущен.
В тот же вечер на пороге своего дома Чипь Бан обнаружил зарезанного кабана. И с тех пор не проходило дня, чтобы тигр не приносил чего-либо из своей добычи. Появилась не только дичь, но и золото, дорогие ткани, которые тигр добывал убийством и грабежом прохожих людей...
Чинь Бан богател и жил припеваючи. Он, не скрывая, говорил: «Вряд ли покойный сыночек принес бы мне столько богатства, сколько его полосатый братец». Богатея, Чипь Бан становился все более алчным. Он стал скупать за бесценок землю у разорившихся соседей и сдавать ее в аренду беднякам. А время шло. Человек и хищник не только подружились, но и побратимами стали, потому что нравами и повадками были очень похожи друг на друга.
Но вот пришло время помирать тигру, и попросил тогда он Чинь Бана после смерти шкуры с него не сдирать: без нее ведь мучиться ему на том свете! Человек пообещал выполнить просьбу своего побратима. И все же после смерти тигра Чинь Бан и на шкуру польстился – содрал и застлал ею пол в своей спальне...
Вот что рассказывали люди об этом человеке.
Чинь Бан – невысокий, тучный человек в темно-красном шелковом халате, расшитом аистами и цветами, – сидел на веранде. Его похожая на тыкву голова с короткими, густо напомаженными волосами, толстое, дряблое лицо и непомерно длинные руки внушали отвращение.
Мельком взглянув на вошедших, он почесал длинной бамбуковой «обезьяньей лапой» спину и, зажмурив глазки, спросил:
– Зачем пришли?
Нгуен снял тростниковую шляпу и чуть наклонил голову. Поклонился и Аистенок.
– Прикажи, господин, отдать вдове Дэ ее буйвола.
– Какого еще буйвола? – словно удивился помещик. – Толком говори!
На легком бамбуковом столике перед помещиком стояла коробка с орехамп ареки, листьями бетеля и толченой известью.
Неторопливо свернув жвачку, Чинь Бан, не глядя на просителей, сунул ее в рот.
Нгуен указал на Аистенка и добавил:
– Мальчишка недоглядел, и буйвол вдовы Дэ забрел на твое пастбищо, господин.
Чипь Бан повернул свое отекшее желтое лицо к Нгуену и сплюнул на пол.
– Значит, по-твоему, на моем пастбище может гулять скотина всей деревни? Так, что ли, Нгуен?
– Если господин прикажет, то вдова заплатит за потраву. Буйвол ведь и пяти минут не пасся: только вылез из воды – тут его твой человек и схватил.
– Все вы так говорите! Выходит, что Чинь Бан должен кормить скотину всех здешних крестьян. Так ведь?.. – Помещик осуждающе покачал головой. – Ну ладно, все знают, что душа у меня добрая. Берите своего буйвола!.. Эй, кто там в комнатах?
Аистенок облегченно вздохнул. Что это, в самом деле, с помещиком? Оказывается, он вовсе не такой уж злой.
Поругал немного, а все же буйвола отдает. А люди о нем так плохо говорят!
На веранду вышел Нга, правая рука помещика, маленький, с сухим, желтым лицом человек. Он даже не взглянул в сторону Нгуена и Аистенка.
– Послушай, Нга! Говорят, буйвол вдовы Дэ забрел на мое пастбище?
– Не знаю чей, но один буйвол, господин, пойман на твоем пастбище. Мальчишка сам загнал его туда.
Нгуен вмешался в разговор:
– Мальчишка не мог сделать этого.
– Значит, по-твоему, я вру? – зло сверкнул глазами Нга. – Все вы, грязные свиньи, пользуетесь добротой нашего господина-благодетеля, обманываете его на каждом шагу, досаждаете с утра до ночи.
<– Постой, Нга, – лениво махнул рукой Чинь. – Возврати ему буйвола!
– Не могу, господин.
– Почему?
– Поздно. Буйволу уже на ухе клеймо выжгли...
– Ах, как жаль! – словно сокрушаясь об этом, покачал головой помещик. – Почему так поспешили, Нга?
– У твоих людей, господин, ведь есть приказ, – ответил Нга. – Вот они и выполняют его. А им, этим наглецам, это послужит уроком. Пусть не лезут к нам за даровыми кормами!
Помещик беспомощно развел руками, и глазки его хитро заблестели.
– Вот видишь, Нгуен, что получается? Поздно явились! Теперь уже ничего не поделаешь. В другой раз, если так случится – ведь вдова купит себе другого буйвола, – немедленно приходи ко мне...
Нга бросил насмешливым взгляд на Нгуена и бесшумно удалился.
Даже Аистенку было ясно, что помещик издевается над ними. Мальчик задрожал от гнева, а Нгуен, сжав кулаки, вплотную подошел к помещику.
– Господин, прикажи отдать буйвола вдове! – глухо произнес он.
Чинь Баи принялся готовить очередную порцию жвачки бетеля, но пальцы его дрожали.
– Что ты, Нгуен! – воскликнул он. – Если я издал сам такой закон, как же я буду его нарушать!.. Нужен будет вдове буйвол, она возьмет его у меня.
– За деньги или рис? – спросил Нгуен.
– Ко-ко-конечно...
У Нгуена заходили на лице желваки. Аистенок видел, что он едва сдерживает себя.
– Уйдем, дядя Нгуен! – испуганно протянул к нему руку мальчик.
Но Нгуен словно не слышал Аистенка. Он медленно наступал на Чинь Бана, а тот пятился от него к двери. Он весь съежился и беззвучно открывал и закрывал, как рыба, рот. Потом, увидев свою бамбуковую палку, торопливо схватил ее, как оружие.
– Брось палку, Чинь Бан! Не забывай, что тростью господина можно избить его самого. Мала тебе, что буйвола украл, ты еще и угрожаешь!..
Помещик, потерявший было голос от страха, наконец закричал.
На его зов к террасе уже бежали люди. Они оттащили от Чинь Бана Нгуена, вытолкали его за ворота. Угрожающе размахивая руками, помещик крикнул ему вслед:
– Подождите, вшивые собаки, я вам еще попомню, как бросаться иа Чинь Бана!
Ж ЕЛТАЯ МАСКА
На самом верхушке старинного земляного вала, которым было окружено соление Долга, сидел Хун-Петушок.
Когда-то очень давно в районе Желтой Протоки бродили разбойничьи шайки из окончательно разорившихся, спустившихся крестьян. При их появлении жители селения Долга вооружались дедовскими фитильными ружьями и бамбуковыми кольями и отсиживались под защитой земляного вала.
Деревенские ребята любили играть на валу. И не было ничего удивительного в том, что Хун-Петушок забрался и вот уже час сидит на старинной ограде. Но мальчику было пе до игры. Нгуен поручил ему следить за дорогой в то время, когда во рву беседовал с крестьянами агитатор Куонг, учитель. Партизаны часто присылали в селение агитатора, чтобы сообщить народу новости, разъяснить обстановку.
Хун любил присутствовать на таких беседах. Учитель Куонг умел просто и интересно рассказать о том, что происходит в стране: и на освобожденной территории республики, и в районах, где хозяйничают чужеземцы. Куонг ноявлялся внезапно, и лишь очень немногим заранее было известно, когда и откуда он должен прийти.
Беседа уже подходила к концу, когда на дороге показался один, потом другой грузовик с крытым верхом. «Вероятно, они идут из Донг-Тоа в Ханой», – подумал Хун-Петушок. Не доезжая селения Долга, вторая автомашина почему-то остановилась. Первая проехала дальше, но, завернув на проселочную дорогу, ведущую к соседнему селению, тоже остановилась. Мальчику это показалось подозрительным. На всякий случай он уже вытащил из-за пазухи свою сигнальную трещотку. Но что это? С первой автомашины прогремел выстрел, и из грузовиков стали выскакивать солдаты с автоматами.
«Враги!» – засигналила трещотка юного зукита.
Но было уже поздно. Солдаты стремительно окружили селение. Одни, топча крестьянские посевы, отрезали его от зарослей и Желтой Протоки, другие бежали со стороны Большой дороги. Постепенно приближаясь к селению Долга, враги все больше сжимали кольцо окружения. Вскоре группа солдат стала обходить дома, осматривать сады, огороды и сгонять всех жителей на деревенскую площадь.
У общинного дома перед выстроившимися в два ряда угрюмыми крестьянами прогуливался французский офицер. Когда солдаты пригнали на площадь последнюю группу жителей, по его знаку солдат-баодаевец открыл дверцу одного из студебеккеров. Увидев тяжело выбирающегося из кабинки человека, крестьяне испуганно попятились назад.
– Желтая Маска! Желтая Маска! – приглушенно заговорили люди.
– Сам дьявол пожаловал к нам!
– Будь проклят этот изверг!
Вышедший из машины человек был в обычной крестьянской одежде, а на голове, по самые плечи, натянут желтый джутовый мешок с узкими прорезями для глаз.
Предатель, скрывавшийся под желтой маской, несомненно, знал в лицо многих из тех крестьян, кто ушел в партизаны или помогал им. А ведь нередко эти люди тайном заходили в селения долины Желтой Протоки, чтобы навестить своих родных и близких. Вот почему внезапные налеты французских карателей в сопровождении Желтой Маски нередко заканчивались арестами и казнями вьетнамских патриотов.
Хуп-Петушок, стоявший рядом с матерью, не в пер-tebift раз видел Желтую Маску, и каждый раз уже один вид этого человека наполнял его какой-то неизъяснимой тревогой. Вот и сейчас – кто знает, не стало ли Желтой Маске известно о том, что в деревне находится учитель Куонг? Агитатор ведь но успол уйти из селения Долга.
Мальчик скользнул взглядом по тесно прижавшимся друг к другу крестьянам. Среди них в простой крестьянской одежде и низко надвинутой на лоб тростниковой шляпе стоял Куонг.
Желтая Маска приближался. Увидев его близко от себя, Хун-Петушок невольно вздрогнул и опустил голову. Заметив это, мать обняла и прижала к себе сына. Это словно встряхнуло, привело мальчика в себя. Кто он, в самом деле: юный зукит или пугливый малыш? Хун решительно высвободил плечо из-под руки матери и заставил себя безбоязненно взглянуть в прорези маски.
Желтая Маска в сопровождении офицера и двух автоматчиков неторопливо, словно на прогулке, двигался вдоль застывших рядов. Он внимательно вглядывался в лицо каждого и бесцеремонно приподнимал надвинутые на лоб шляпы кончиком палки.
Зловещая тишина нависла над селепием. Люди, казалось, перестали дышать. Вот Желтая Маска прошел мимо старика Тина, у которого оккупанты недавно казнили младшего сына – партизана; внимательно оглядел плотогона Мина. Кто же не знал, что три его сына сражаются в рядах Народно-освободительной армии?
Проходя мимо Куонга, предатель вдруг остановился. Вглядевшись в лицо учителя, он шепнул что-то офицеру, тот подал знак солдатам, и они грубо вытолкнули агитатора из рядов.
– Кто такой? – спросил офицер.
– Прохожий.
– Что делал здесь?
– Зашел воды напиться.
– У кого останавливался?
– Ни у кого... Выпил воды и хотел уйти.
– Врешь, негодяй! Говори, кто ты и откуда!
Куопг молчал. Тогда из толпы выступил вперед Нгуен.
– Господин офицер,—сказал он, – человек этот попросил воды напиться, но тут вы явились, и его уже не выпустили из селения...
– Молчи, если тебя не спрашивают!
– Это и другие могут подтвердить! – послышались голоса крестьян.
– Может быть, ты сам скажешь, с кем знаком в этом селении? – вкрадчиво спросил Куонга офицер. – Откуда и куда идешь? Скажешь – тут же отпущу.
Куонг не отвечал.
Офицер, размахнувшись, ударил его, опрокинул на землдо и стал избивать ногами. Толпа зашумела, ряды смешались, послышались возгласы возмущения. Тогда, передав учителя солдатам, офицер крикнул в сторону общинного дома:
– Пулеметы!..
Люди невольно попятились назад, утихли.
Вскоре французы с Желтой Маской покинули деревню и увезли с собой избитого, окровавленного Куонга. Видно было, как их грузовики промчались по Большой дороге и скрылись в воротах французского сторожевого поста Донг-Тоа.
Прошло уже больше часа, а Нгуен все сидел неподвижно у общинного дома. Он был мрачен. Несмотря на все усилия, до сих пор не удалось установить, кто скрывается од Желтой Маской. Французы тщательно оберегали своего агента. Этот человек обычно выезжал на свои «опера-
ции» из Донг-Тоа и туда же возвращался. Может быть, он служит на сторожевом посту? Но, судя по информации, которую партизаны получили от своих людей, среди бао-даевцев Донг-Тоа, кроме Чинь Данга, брата помещика, не было ни одного жителя из их долины. Кто же скрывается под желтой маской, где он прячется, где живет?
В комнатах коменданта Донг-Тоа мыла полы маленькая Динь. Она уже кончала уборку, когда к домику коменданта неожиданно подъехала машина. Сопровождаемый лейтенантом, из нее выбрался человек с желтым мешком на голове.
Желтая Маска!
От неожиданности девочка застыла как вкопаиная с мокрой тряпкой в руках. Но в эту минуту из своего кабинета навстречу человеку в маске вышел сам Фуше. Бросив быстрый взгляд в сторону гостя, он грубо окликнул застывшую Динь и приказал ей немедленно убираться из дома.
Девочка тут же убежала на кухонный двор. Здесь, как и обычно, в эти послеобеденные часы было тихо и безлюдно. Старший повар, вероятно, уже спал, а его помощник продолжал возиться у кухонного стола.
«Желтая Маска здесь! – лихорадочно думала Динь. – Как бы проследить, куда он пойдет?»
Конечно, лучше всего было бы Динь устроиться между деревьями у караульного помещения. Оно стоит как раз напротив домика Фуше. Оттуда она могла бы видеть всех, кто выходит от коменданта. И пусть тогда Желтая Маска облачится хотя бы в костюм генерала или буддийского священника, но, если лицо его ничем не будет прикрыто, она узнает и запомнит его.
Однако у караульного помещения стоит часовой, и спрятаться там невозможно.
Размышления Динь были прорвапы появлением во дво ре пожилого марокканца. Солдат вел за собой буйвола. Мельком взглянув в сторону сидевшей в тени девочки, он стал впрягать животное в тележку, на которой стояла широкая с крышкой бадья.
Вот тележка с бадьей выехала со двора столовой, грохоча по ухабам, миновала караульное помещение, вот проехала мимо первого солдатского барака... Динь провожала ее рассеянным взглядом. Но что это? Почему она вдруг остановилась у дома коменданта? И не только остановилась – солдат-марокканец открыл ворота и ввел буйвола с тележкой во двор.
Это показалось девочке странным. Наморщив лоб, она сосредоточенно о чем-то думала и вдруг вскочила на ноги словно ошпаренная.
«Пусть небо тут же превратит ее в надоедливого москита, если этот марокканец со своей бадьей не находится в какой-то связи с Желтой Маской! А что, если?..» Нет, нет, она нс будет больше гадать, а сейчас же, пока не поздно, спустится к Желтой Протоке. Ведь по дороге к ней она уже как-то встречала этого марокканца.
Захватив с собой корзинку с грязным столовым бельем, Динь прошла через ворота сторожевого поста и спустилась к Желтой Протоке. На берегу, там, где восковой плющ свесил над самой водой блестящие мясистые листья, девочка присела. Здесь было тихо, прохладно, никого вблизи не видно. Из густых зарослей можно было незаметно вести наблюдение за тропой, которая шла от ворот к самой воде.
Время тянулось томительно медленно. Вначале из ворот Донг-Тоа, отравив воздух клубами зловонного дыма, выполз бронетранспортер. За ним, вздымая тучи пыли, выскочил виллис с двумя офицерами. Прошел еще час, прежде чем показалась знакомая водовозка. Солдат-марокканец, шагая рядом с ней, спускался к протоке.
Динь мгновенно скользнула в заросли и замерла там.
Не разворачивая повозки, солдат подвел буйвола к самой протоке. Животное стало жадно пить воду. Несколько раз оглянувшись по сторонам и, вероятно, убедившись, что поблизости никого нет, марокканец влез в тележку и снял деревянную крышку. В ту же минуту из-под нее показалась голова в белом пробковом шлеме. Сердце Динь учащенно забилось. Конечно, это тот самый человек, который час назад с мешком на голове входил в дом коменданта. Девочка без труда узнала его по неуклюжей, коротконогой фигуре. Вот только бы лицо разглядеть!
Динь, казалось, перестала дышать в своем укрытии. До боли в глазах она всматривалась в вылезшего из бадьи человека, но неизвестный повернулся к ней спиной. К тому иге под густым шатром буйно разросшейся зелени стоял полумрак.
Солдат между тем вошел в воду и, раздвигая заросли, стал что-то разыскивать в них. Лодка! Марокканец молча подтянул ее к топкому берегу. Неизвестный что-то шепнул солдату, одобрительно хлопнул его по плечу и, усевшись в лодку, оттолкнулся веслом от берега. Он так и не повернулся лицом к девочке.
Динь не дождалась, пока солдат с тележкой поднимется в гору. Только отошел он от воды, как девочка неслышно пробралась к своей крошечной лодке, на которой обычно добиралась из деревни в Донг-Тоа, и, соскользнув в нее, поплыла по каналу вслед за неизвестным.
Вокруг было тихо, только неумолчно звенели цикады да иногда в прибрежных зарослях слышался птичий ще-
Пет. Управляемая багром, лодка легко скользила между заросшими кустарником берегами.
Справа из-за зелени показались крыши хижин; запахло дымом, а вот и знакомая луговина, на которой паслось несколько серых круторогих буйволов. Стоя в воде, две женщины в высоко подвернутых штанах полоскали белье, третья на берегу промывала в корзине рис. Вблизи хижины лежали горки золотистой рисовой соломы, сушилось па циновках зерно.
