Текст книги "Озеро Черного Дракона"
Автор книги: Анатолий Вершинин
Жанр:
Детские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
– Понял, понял, дядя Нгуен.
II Нгуеп ушел, неторопливо пробираясь между лотками с грудами сладкого горошка в стручках, лука, чеснока, спелых фруктов, обходя многочисленные корзины, в которых копошились черные, похожие на пауков, крабы, креветки, осьминоги и живые черепахи.
Миновав шумную улицу, Нгуен свернул в тихий переулок, окаймленный широколиственными платанами. Вот и опрятный каменный домик, в котором помещается аптека. Кажется, здесь! Нгуеп остановился и внимательно огляделся по сторонам.
Слева, из-за изгороди сада, свесило над улицей свои длинные ветви огромное дерево перья феникса, осыпанное пурпурными цветами.
Нгуеп вошел в аптеку. Когда оп открыл входную дверь, забренчал висевший на ней колокольчик. Из-за занавески, отделяющей аптеку от внутренних комнат, вышла к прилавку еще не старая вьетнамка с озабочеп-ньш, усталым лицом. На ней был кремовый легкий халат с разрезами по бокам и белые шелковые брюки. Женщина скользнула безразличным взглядом по Нгуену и спросила:
– Что вам угодно?
– Что-нибудь от лихорадки, госпожа. Нет ли у вас снадобья из цикад? Говорят, помогает...
– Отвара из цикад и шкурок их гусениц?
– Вот-вот.
– Кто у вас болен?
– Жена.
– Сколько ей лет?
– В праздник полной луны и высокого прилива исполнится тридцать шесть...
При этих словах женщина внимательно посмотрела на Нгуена и тихо сказала:
– Вам бы лучше посоветоваться с врачом.
– Вот об этом, госпожа, я и хотел вас попросить.
– Я не врач.
Нгуен оглянулся и, убедившись в том, что никого, кроме них, здесь нет, сказал:
– Мне нужен доктор By Фын.
Женщина чуть улыбнулась:
– Подождите, пожалуйста. Я узнаю, здесь ли он.
Женщина долго не возвращалась. Кто знает, возможно,
сам By Фын в это время из-за занавески изучал лицо Нгуена, а может быть, женщина из-за ограды дома осматривала улочку, проверяя, не шатаются ли вблизи дома подозрительные люди.
Пока ее не было, Нгуен разглядывал лежащие на прилавке под стеклом различные снадобья с надписями. Чего только здесь не было! Вот отвар из рогов дикой козы – помогает при истощении организма. Толченые тигровые кости, настоенные на рисовой водке, – излечивают при болезни печени. Сушеные пауки и гусеницы шелковичных червей употребляются при простудных заболеваниях. Отвар из полевых кузнечиков – хорошее кровоочистительное средство...
Снова появилась женщина и молча провела Нгуена в полутемную комнату с опущенными жалюзи. В ней стоял низенький круглый столик и три таких же кресла. Навстречу Нгуену поднялся пожилой мужчина со строгим, даже суровым лицом. Женщина вышла, тихо притворив за собой дверь.
Нгуен поклонился:
– Здравствуйте, господин By Фын.
– Здравствуйте. Кто вы и откуда?
– Я Нгуен из долины Желтой Протоки. Вам прислал привет товарищ Ши.
При этих словах выражение лица By Фына сразу смягчилось. Он шагнул навстречу Нгуену и приветливо протянул руку:
– Садись, брат. Ши говорил мне, чтобы я ждал тебя... – и, помолчав, добавил: – За товаром приехал?
– Да. Очень он нам нужен.
– Слышал. К утру приготовлю. Рано утром подъезжай с арбой к этому дому, но только со стороны входа в сад. Вот сюда...
By Фын подвел Нгуена к окну и приподнял жалюзи:
– Как подъедешь, начни громко расхваливать свой товар.
– Понял, брат.
– Выйдет к тебе женщина, которую уже видел в аптеке. Людей, которых встретишь вблизи калитки, не пугайся, если что – женщина тебя предупредит... Пока будешь выбираться из города, вблизи тебя будут наши люди. На всякий случай...
– Спасибо, брат.
Нгуен попрощался с By Фыном и заторопился на рынок к Хуну.
ПРОДАВЕЦ БАН-КЫМА
Окраина Ханоя просыпается очень рано. День там, как и в деревне, начинается с пронзительных криков петухов, лая собак и скрипа первых повозок. Затем начинают постукивать по тротуару деревянные подошвы горожанок (многие здесь носят высокие лакированные деревянные подошвы, перехваченные на ноге узеньким ремешком), скрежещут раздвигаемые металлические решетки и ставни, которыми торговцы на ночь закрывают двери и окна своих магазинов. И вот уже над улицей разносятся зазывающие голоса бродячих торговцев:
– Свежая зелень! Свежая зелень!
– Кому вкусные крабы!
– Есть вареный рис!..
Один продавец подкреплял свои возгласы дробным стуком шарика, подвешенного к деревянной дощечке, другой – громким щелканьем больших ножниц, третий – зео-ном колокольчика.
Переночевав с Хуиом-Петушком во дворе рыночпой харчевни, Нгуен поднялся на рассвете. Как только гражданскому населению было разрешено появляться на улицах, он запряг буйвола и поехал к знакомой улице.
Когда арба остановилась неподалеку от калитки сада By Фына, Нгуен бросил на Хуна-Потушка многозначительный взгляд и певуче затяпул:
– Свежие кокосовые орехи! Бананы, бананы!
Даже эта тихая улочка в утренние часы была оживлена. Тесной толпой окружили домохозяйки продавца древесного угля для жаровен. Устроившись под ветвистым деревом, уличный парикмахер наголо брил голову старика. А рядом, в черном атласном халате и белых шароварах, сидел на корточках под широким полотняным зонтиком предсказатель судьбы. Перед ним на круглом столике горела свеча и лежала стопка книг и таблиц с загадочными знаками.
– Вкусные бананы! Свежие кокосовые орехи! – продолжал расхваливать свой товар Нгуен.
Около Нгуена прохаживался продавец бан-кыма – молодой человек лет двадцати пяти, живой, ловкий, с быстрыми глазами. Он внимательно посмотрел на Нгуена и его арбу и опустил на землю коромысло с двумя тяжелыми корзинами.
– Бан-кым, бан-кым! – певуче затянул продавец. – Кто хоть раз попробует мой бап-кым, будет покупать его только у меня!
Он улыбался и подмигивал прохожим, взглядом указывая на свои корзины с аккуратными пакетиками из пальмового листа, начиненного недозрелым рисом, смешанным с патокой, мякотью кокосового ореха и зернами лотоса.
«Какой бойкий торговец! – подумал Хун. – Наверно, у такого товар долго но залеживается... Даже если не хочется, обязательно купишь».
Но вот скрипнула калитка By Фына, и па улицу вышла знакомая женщина. При виде ее Нгуен с еще большим рвением стал расхваливать свой товар:
– Купите, госпожа, кокосовые орехи и бананы.
– Куплю, добрый человек, если свежие и недорого.
– Поглядите, госпожа, совсем свежие и продам дешевле, чем на рынке... Домой уж тороплюсь.
Женщина подошла к арбе и стала отбирать гроздья бананов и кокосовые орехи.
– Не поможешь ли, добрый человек, отнести все это ко мне? – спросила' она, указывая на покупку. – Мой дом рядом.
– Конечно, госпожа, – заторопился Нгуен. – Давайте я уложу все это в корзину... А ну-ка, сынок, помоги!
Взвалив на плечо поклажу, Нгуен вслед за женщиной скрылся за калиткой сада. Прошло минут десять, и оп вновь показался с той же корзиной на плече.
В корзине поверх пальмовых листьев лежало только несколько кокосовых орехов. Отодвигая корзину в глубь арбы, Хун почувствовал необычную тяжесть. Значит, под пальмовыми листьями уже лежала взрывчатка.
– Ну, поехали! – сказал Нгуен и, бросив быстрый взгляд в сторону продавца бан-кыма, тронул буйвола.
Когда арба отъехала, поднял свои корзины и продавец бан-кыма. Он шел вслед за Нгуеном и продолжал расхваливать свой товар. Время от времени, когда появлялся покупатель, продавец отставал, но вскоре снова нагонял медленно плетущуюся арбу. Вначале Хун не придал этому здачения, но. когда, свернув в переулок уже на окраине города, он снова увидел продавца бан-кыма, мальчик забеспокоился.
– Дядя Нгуен, видите этого человека? – встревоженно шепнул Хун. – Ведь это тот, который стоял возле калитки. Может быть, это шпик?
Но Нгуен, скосив глаза в сторону, шепнул:
– Это наш человек, Петушок. Не оглядывайся на него.
Впереди показалась городская застава. Но что это? Вереница повозок и автомашин запрудила перекресток, к которому приближались Нгуен и Аистенок. Остановив буйвола, Нгуен подошел к стоящим впереди людям.
– Не скажете ли, уважаемые, что тут случилось? – осторожно спросил он.
– Транспорт не выпускают из города без осмотра, – ответил горожанин в наглухо застегнутой коричневой куртке и соломенной шляпе па голове. – Говорят, что красные на днях на одном заводе тайком разобрали какую-то важную машину и теперь стараются по частям вывезти ее из города в джунгли.
«Что же делать? – забеспокоился Нгуен. – Не повернуть ли назад? Но это, пожалуй, вызовет подозрение у шлыряющих вокруг полицейских и патрулей».
И как бы в подтверждение этой мысли неподалеку показались трое вооруженных солдат иностранного легиона в белых каскетках и малиновых погонах.
– Баи-кым, бан-кым! – послышалось рядом.
Нгуен и Хуи-Петушок с надеждой оглянулись. Может
быть, он поможет? Но продавец бан-кыма словно не замечал их. Потолкавшись среди сгрудившихся у перекрестка телег и людей, он неторопливо двинулся назад, громко расхваливая своп товар.
Проходя мимо Нгуена, он бросил в его сторону многозначительный взгляд:
– Ну, кому бан-кым? Купи, отец, для сынка... Очень вкусный, свежий!
– Что ж, подходи сюда! – пригласил его Нгуен.
Продавец подошел. Он опустил на землю обе корзины и, освободив одну из них от коромысла, поставил ее на арбу перед Хуном.
– Выбирай, мальчик! – громко сказал он и, наклонившись над корзиной, что-то шепнул Нгуену.
Тот незаметно переложил часть бан-кьша в ту корзину, где лежала взрывчатка, и подвинул ее ближе к краю арбы.
– Встретимся за городом, у рисовых складов... – быстро сказал продавец бан-кыма, взял корзину с взрывчаткой, подвесил ее на коромысло и зашагал дальше, громко расхваливая свой товар и весело улыбаясь покупателям.
Хун-Петушок долго смотрел ему вслед восхищенным взглядом и думал о том, что непременно сам будет таким же смелым, отважным и находчивым, как этот неизвестный ему человек-патриот.
А через час арба, запряженная буйволом, медленно двигалась по дороге на север.
ЧИНЬ БАН МОЛИТСЯ
В селении Долга все говорили о письме, которое было наклеено на воротах помещика Чинь Вана.
В письме, вызвавшем страх и растерянность помещика, было написано:
«Гражданин Чинь Баи! За бесчисленные преступления, совершенные тобой перед народом, ты присужден к смертной казни.
Народный суд».
Все мысли Чинь Вана кружились теперь только вокруг этого письма. Он обратился за помощью к полковнику Фу-ше, но тот пытался успокоить помещика, говоря, что все это пустые угрозы.
Чинь Бан жалел, что в эти тревожные дпп не было рядом его младшего брата, Чинь Данга. Джунгли словно проглотили его вместе с Менье и их отрядом. Брат лучше, чем кто-либо, мог ему помочь, посоветовать, что делать.
Чипь Баи потерял покой. По ночам он просыпался от кошмарных сновидений и хватался за пистолет, с которым теперь не расставался ни днем, ни ночыо.
Помещик развернул кипучую деятельность по превращению своей усадьбы в неприступную крепость. Он поручил батракам п некоторым арендаторам укрепить ограду, углубить ров. Свою спальню Чинь Баи перенес в комнату, окна которой глядели на ворота первого двора. У ворот по ночам он заставил дежурить с ружьем батрака Ло, силача, а стены спальни увешал оружием. Кроме тпго, помещик приказал забить решетками все окна и поставить на дверях новые запоры. Во все жилые комнаты дома была проведена своеобразная сигнализация – проволока с подвешенными к ней бронзовыми колокольчиками.
Двери дома помещика теперь и днем запирались на засовы. Сам Чинь Бан почти не выходил из своей усадьбы, а если появлялся днем в деревне, то не иначе, как в сопровождении вооруженной охраны из своих слуг и батраков.
Лежа в постели, помещик сегодня особенно мучился от бессонницы. Почему такоо несчастье свалилось на efo голову? Не наказание ли это свыше? Не прогневил ли Чинь Бан духов своих предков? Он теперь так часто забывает зажигать поминальные свечи перед табличками предков.
От этой мысли помещику стало даже чуть легче. Ведь духов предкоз можно умилостивить, попросить у них прощения! Они ему не чужие, не то, что этот дьявол Беловолосый... Почему только Чинь Бан не догадался об этом раньше? Он тут же поднялся с постели и направился в комнату, где находился домашний алтарь.
За окнами стояла глухая, беззвездная почь. Висящий на позолоченных цепочках фонарь был обтянут красным шелком, и в комнате царил таинственный полумрак. Золотой павлин, нарисованный на красном лаке сундучка, казалось, ожил и предостерегающе поглядывал на помещика. Насторожились, будто к чему-то прислушиваясь, вышитые на ширме драконы...
Помещичий дом – старый, большой – был на три четверти пуст. В нем, кроме Чинь Вана, жили лишь его сестра, старуха родственница да несколько слуг. Бесшумно пробираясь по дому, Чинь Бан поминутно вздрагивал от каждого шороха, от шелеста деревьев за стенами, от поскрипывания пола под ногами.
А вот и комната, где он беседует с духами предков. Она тускло освещена мерцанием светильника. Его отблески дрожат на черном лаке пузатого алтаря, инкрустированного узорами из слоновой кости.
Помещик опустился перед алтарем на колени, смиренно наклонил голову и постарался заставить себя думать о предках. Но мысли не слушались его. Отовсюду ему продолжали мерещиться шаги крадущихся врагов, подозрительные шорохи за спиной. Он зажег перед табличками с именами предков курительные свечи и с нетерпением ждал, когда они догорят. Ему не терпелось возвратиться в свою уютную спальню.
Но Чинь Бан не успел даже подняться с колен. Чья-то тяжелая рука вдруг легла на его плечо, и от одного этого прикосновения он чуть не умер. Ему показалось, что он проваливается в бездну. Нужно было немедленно закричать, заколотить руками об нол, чтобы поднять на ноги весь дом, но он словно одеревенел от страха. А через несколько мгновений во рту Чинь Бана уже торчал кляп и (руки были связаны. Дрожа от страха и выпучив глаза,
Чинь Баи безмолвно разглядывал связавших его людей. Перед ним стояли – помещик не поверил своим глазам! – смиренный батрак силач Ло и крестьянин Нгуен, арендовавший у него землю! Он мог бы заподозрить кого угодно в злонамеренных мыслях против себя, но только не этих двух людей!
Пока Нгуен и Ло связывали ноги Чинь Бану, оцепенение и страх, охватившие его, уступили место ярости. Кто позволил этим грязным ублюдкам войти ночью в его дом?! Как осмелились они дотронуться до него своими грязными руками?!
Если бы не веревки, врезавшиеся в тело, Чинь Бан подумал бы, что все это происходит во сне. Он попытался что-то вымолвить, по из-за плотного кляпа стал задыхаться. Тогда он начал изо всех сил барахтаться, пытаясь хотя бы ударить йогой кого-нибудь из врагов, но Нгуен и Ло не обращали на это никакого внимания.
– Ну и боров! – покачал головой Нгуен, пытаясь сдвинуть Чинь Бана. – И не поднимешь его один!
– Не мешай-ка мне, – сказал тогда Ло. – Я его в последний раз на себе понесу...
Нгуен закряхтел, помогая Ло взвалить помещика на плечи, и вышел первым, чтобы оглядеть двор.
За воротами усадьбы стояли еще три человека с ружьями, но Чинь Бан не разглядел в темноте их лиц.
Дойдя до берега реки, люди остановились.
Чинь Бану развязали ноги, вынули кляп изо рта.
– Слушай, Чинь Бан! – сурово обратился к нему Нгуен. – Мы не будем перечислять всех преступлений, которые ты совершил перед народом. Не за них народный суд приговорил тебя к смерти, а за более страшное...
Помещик рванулся к Нгуену и, захлебываясь, заговорил:
– Никаких преступлений я не совершал! Никакие вы не судьи! Немедленно отпустите меня, иначе жестоко поплатитесь за это!..
Ло положил па плечо помещика свою тяжелую руку, и тот замолчал.
' – Для того чтобы перечислить все твои преступления, – сказал Нгуен, – не хватило бы и недели. Я могу только напомнить некоторые из них... Помнишь год, когда тайфун побил крестьянские посевы и голод душил людей?
– Разве я пе ссужал тогда многих рисом?! – воскликнул Чииь Бан.
– У тебя зерном были полны закрома, и ты пользовался безвыходным положением людей, чтобы брать с них непомерно большие проценты за ссуду.
– Я никого пе неволил!
– Так может говорить лишь человек с волчьим сердцем...
– Я не хочу слушать тебя!
– Нот, послушай! Разве можно забыть семьи бедняков, которые умерли в тот год по твоей вине, Чинь Бан?
– Это неправда! Небо решает, кому и когда умереть!
– Ты воспользовался горькой нуждой семей Ло, Хона и многих других, чтобы за бесценок забрать у них землю. Вспомни, сколько семей ты выгнал за долги из их хижин? Всё, Чинь Бан, было у тебя построено на обмане, бесчеловечности и произволе. Твоя воля стала единственным законом в пашем селении. Разве не ты издал закон, по которому крестьянская скотина, если она случайно забредет па помещичье пастбище, становилась твоей собственностью? А лабанг?1414
Л а б а п г – дерево; его листья используются для окраска тканей.
[Закрыть] Даже за листья лабанга, которые никому не принадлежат и валяются на земле, ты умудрился брать с нас налог!
– Не один я так поступал. Почему вы меня за это судите?
– Повторяю, Чипь Бап, что сейчас мы судим тебя не за это.
– За что же тогда?
– И даже не за то, что при японцах ты оклеветал брата Ло и, когда те его казнили, присвоил его землю.
– Это неправда!
Нгуен вплотную подошел к сжавшемуся от страха помещику.
Несколько минут он молча вглядывался в его посеревшее, обмякшее лицо.
– Мы приговорили тебя к смерти за то, что ты предавал чужеземцам наших братьев. Это по твоему навету были повешены, обезглавлены и заживо сожжены многие наши крестьяне! По твоей вине недавно был расстрелян французами агитатор Куопг! Что, разве не так?
– Ложь! Ты все это выдумал... Кто же не знает, что Куонг был схвачен по указке Желтой Маски?
– Откуда это известно тебе? – спросил Нгуен, обменявшись взглядом с товарищами. – Разве ты был при этом?
– Нет, я болел тогда. Но мне рассказывали другие.
– Трусость и ложь всегда живут рядом. Зачем нужно было тебе рассказывать то, что сам видел, Чинь Бан? Разве не ты был тогда в желтой маске?
Мгновение помещик вытаращенными от животного страха глазами глядел на Нгуена, а потом упал на колени и, тычась головой в землю, истерически закричал:
– Братья, пощадите! Простите! Возьмите дом мой! Берите все, что накопил, только не убивайте!
– Не накопил, а награбил! Придет время – возьмем!
Люди с отвращением глядели на пресмыкающегося у их ног, еще недавно всесильного, жестокого и алчного человека.
Продолжая ползать, Чинь Бан поднял глаза, с мольбой всматриваясь в лица своих судей. До последней минуты его не покидала надежда разжалобить их причитаниями и наигранным раскаянием. Но ни на одном лице оп не увидел и тени сочувствия или жалости.
ГОЛУБАЯ РЫСЬ
Над зубчатой кромкой Тигровой горы сиял багрово-золотистый отблеск заката. Постепенно все оттенки окружающей зелени потускнели, и она приняла одип темно-серый, унылый цвет. Стали расплываться и терять очертания далекие темно-фиолетовые скалы, утонули в поднимающейся с сырой почвы сизой дымке подножия деревьев и заросли. Из-за вершины горы, похожей на голову орла, выплыла луна. Где-то близко заухал филин, и тут же, будто отвечая ему, зловеще закричала выпь.
Наступила ночь. Вражеский лагерь утих. Французы зажгли сторожевые костры и, оставив между деревьями нескольких часовых, погрузились в сон.
Прислонившись к валуну, Ванг тоже дремал. Позади него, сидя на камнях, бодрствовали Фам и Железный Бамбук. Остальные спали в пещере. Вдруг Ванг насторожился. Через минуту Фам и Железный Бамбук тоже недоуменно переглянулись между собой. Что такое? Из пещеры явственно доносились радостные голоса. Вот у входа показался Гун. Он возбужденно махал руками, приглашая дозорных зайти в пещеру.
– Скорее сюда! – шептал он. – Мы спасены!..
В пещере все собрались в круглой зале и с изумлением смотрели, как из щели, зиявшей в своде, быстро спускалась толстая веревка. А чьи это головы видны там наверху? Неужели это Большой Ветер и Бак из селения мыонгов? Откуда и как они попали сюда, кто подсказал им путь для спасения осажденных?
Всё это выяснилось позднее, когда люди и корзины с рисом были вытянуты наверх.
Горная тропа, по которой Бак повел спасенных им людей, вилась вдоль крутого откоса и выходила к озеру Черного Дракона. Каждый шаг здесь требовал особой осторожности. Ванг торопил своих спутников. Кто знает, не обнаружили ли уже враги, что он с людьми тайком покинул пещеру!
Близился рассвет. Это чувствовалось по тому, как все больше светлело на востоке небо, меркли звезды, яснее проступали очертания скал.
Мысленно представив себе то, что сейчас, возможно, происходит у подножия Тигровой горы, Вапг не мог не усмехнуться.
Вот отдохнувшие за ночь солдаты Менье, стреляя и крича, ринулись на приступ пещеры. Но почему из-за валунов никто не отвечает на их выстрелы? Враги ликуют. Как же они не догадались, что осажденные, все до единого, задохнулись в дыму. Сейчас они ворвутся в пещеру, где валяются ее мертвые защитники, и солдатам достанутся все корзины с рисом.
Интересно было бы посмотреть на их лица, искаженные бессильной яростью, когда они обнаружат, что пещера пуста. Пусть тогда попробуют найти горные тропы, ведущие к озеру Черного Дракона!
Пропустив вперед себя всех людей Ванга, Большой
Be гор пошел позади отряда. Рядом с ним оказались оба Хоана. Охотпик не был знаком со своими спутниками. Но, когда при свете луны разглядел их лица, он вздрогнул п побледнел. В широко раскрывшихся глазах его мелькнули страх и недоумение; от неожиданности он даже ненадолго остановился.
Это не укрылось от его спутников. Хоан-Рыбак, скользнув по нему быстрым, внимательным взглядом, спросил:
– Что с тобой, брат? Плохо стало?
– Очень устал, – опустив голову, глухо ответил охотник. – Мало спал и мало ел в последние дни.
– Скоро уже на месте будем, – произнес Хоан-Гончар, – вот и отдохнешь, брат.
Но не об отдыхе думал сейчас мыонг, не из-за усталости побледнело его лицо. Может быть, он ошибся, и человек, который сейчас участливо хлопает его по плечу, вовсе не тот, за кого принял его Большой Ветер с первого взгляда? Охотпик снова кинул осторожный взгляд в сторону этого человека и встретился с его насторожившимися глазами. Да, это он. Большой Ветер не мог забыть его быстрые, колючие глаза.
Свыше восьми лет назад Большой Ветер обманом был завербован для работы на каучуковую плантацию неподалеку от Сайгона. Старшим надсмотрщиком на ней служил там жестокий и злой человек, по кличке Голубая Рысь. Люди говорили, что на его груди вытатуирована голубая рысь, вцепившаяся когтями в затылок человека. Мыонгу ни разу не пришлось увидеть этой татуировки, но за годы пребывания на плантации ов убедился, что надсмотрщик достоин этой клички. Много, очень много загубленных жизней было на совести этого страшного человека! Достаточно было услышать ему от какого-либо рабочего плантации хотя бы слово робкого протеста против невыносимых условий жизни, как Голубая Рысь мог этого человека подвергнуть мучительным пыткам или даже пристрелить при всех. Впоследствии Голубая Рысь исчез с плантации. Говорили, что он служит тайным агентом во французской жандармерии... Если Большой Ветер ые ошибся и рядом с ним теперь шагает Голубая Рысь, то как и зачем он мог оказаться среди людей, борющихся против французских захватчиков? Нет, ни на один из этих вопросов охотник не мог сейчас ответить. Скоро будет привал, и тогда он расскажет обо всем Вангу.
Когда мыонг с обоими Хоанами спустились с горы, солнце поднялось уже высоко. Вдали в лощине блестело широко раскинувшееся озеро Черного Дракона. Это был последний привал.
У костра, вокруг которого расположились люди, уже вкусно пахло вареным рисом. Увидев подошедшего к костру Большого Ветра, оживленный Ванг тут же усадил его рядом с собой и стал расспрашивать о подробностях последнего пребывания в джунглях. Устроились рядом и оба Хоана. Кто-то пододвинул охотнику чашку с рисом. Поев немного, Большой Ветер оглянулся, ища глазами Олененка. Но в это мгновение лицо его вдруг исказилось, на лбу выступил обильный пот и глаза помутнели. Чашка с едой выскользнула из рук, и охотник опрокинулся навзничь...
Люди испуганно бросились к нему. Было видно, что Большой Ветер силится что-то сказать, однако вместо слов сквозь посиневшие губы прорывался лишь хрип, а на их уголках запузырилась зеленоватая пена. Судороги начали сводить все тело мыонга, быстро стали холодеть руки и ноги.
Опустившийся на колени Ванг приподнял голову охотника и, тревожно заглядывая в лицо, спрашивал:
– Брат мой, брат мой, что с тобой?..
И вдруг до всех явственно донеслись слова умирающего:
– Голубая Рысь, Голубая Рысь здесь...
– Где, какая рысь, брат? – еще ниже наклонился к нему Ванг.
Опустился на колени и Олененок. Губы его дрожали. Он растерянно и с надеждой заглядывал в лица окружающих, ожидая, что вот-вот кто-то из них спасет этого дорогого ему человека.
Помутневшие глаза охотника настойчиво искали кого-то, он силился поднять руку.
– Убейте!.. Голубую Рысь... Скорее убейте!
Это были его последние слова.
На лицах людей застыло выражение недоумения и печали. Только что совершенно здоровый человек сидел среди них, разговаривал, улыбался, и вдруг быстрая загадочная смерть порвала нить, связывавшую его с жизнью. Что виною этому?
– Большой Ветер чем-то отравился, – глухо произнес Ванг.
– Что ты, брат! – удивленно развел руками Фам. – Ведь он ел сейчас то же, что и все. Где его чашка?
Кто-то подал ему чашку с рисом, только что оброненную Большим Ветром. Фам хотел уже схватить из нее пальцами щепотку риса, но Ванг резко остановил его:
– Не смей!
Отобрав у Фама чашку, он внимательно в упор стал всматриваться в лица своих товарищей.
– Кто сидел рядом с Большим Ветром? – тихо спросил Ванг.
– Я сидел, – сказал Фам.
– Нет, ты подсел позже, когда Большой Ветер уже ел. А кто был возле него до тебя?
Наступило недолгое молчание.
– Постойте... – проговорил Фам. – Ведь рядом с Большим Ветром, кажется, сл рис и Хоан-Гончар. Так ведь?
Люди в упор взглянули на Хоана-Гончара. Он хотел что-то сказать, но Хоан-Рыбак вдруг резко повернул к нему хмурое лицо и схватил его за ворот куртки.
– Признавайся, негодяй! – пронзительно воскликнул он. – Ведь это ты отравил нашего товарища?
Побледневший Хоан-Гончар в страхе попятился от него:
– Что ты, брат! Как ты мог даже подумать такое?
– Как я мог подумать? Я давно уже приглядываюсь к тебе, предатель. Кто же еще это сделал, если не ты? Теперь-то мне ясно, почему ты предлагал оставить нашим врагам рис. Чего глядеть на него! Убить нужно собаку!
И Хоан-Рыбак выхватил из-за пояса пистолет.
Если бы Фам опоздал хоть на мгновение, Хоан-Рыбак выстрелил бы в Хоана-Гончара. Но Фам успел отвести его руку и отобрал пистолет:
– Не торопись!..
Хоан-Гончар наконец пришел в себя.
– Разве, – пожал он плечами, – из того, что я сидел пеподалеку от человека, следует, что я отравил его?
В это время позади раздался звонкий голос Гуна:
– Возле Большого Ветра ведь сидел и Хоан-Рыбак!
Люди расступились, взглянув па стоявшего мальчика.
– Что ты, Гун! – сказал Хоан-Рыбак. – Ведь я ел свой рис рядом с тобой!
– Верно, рядом, – подтвердил Гун. – Но до этого ты недолго посидел и рядом с Большим Ветром. Помню даже, как ты посолил свой и его рис.
– Посолил? – сразу насторожился Ванг. Он в упор взглянул на Хоапа-Рыбака и тихо спросил: – Чем ты солил рис?
Хоан-Рыбак недоуменно развел руками и обратился к столпившимся вокруг товарищам:
– Кто же не знает, что я люблю густо посоленную пищу! А солонка моя – вот она!
И Хоан-Рыбак вытащил из кармана свою деревянную шестигранную коробочку и протянул ее Вапгу.
– Хок, принесп-ка немного риса... – попросил Ванг.
Ванг чуть посолил рис из солонки и предложил Хоану-
Рыбаку отведать. Тот с готовностью съел и рассмеялся:
– Напрасно ты. Ванг, меня подозреваешь!
Но Ванг молчал, сосредоточенно разглядывая коробочку. Вдруг пальцы его, ощупывая деревянное кольцо, охватывающее коробочку посередине, сдвинули его, донышко отошло, и на руку Ванга высыпалось несколько крошечных желтоватых крупинок.
– Это тоже соль? – спросил он Хоана-Рыбака, наступая на него.
– Что ты, что ты! – пятился тот.
– Так, значит, это тоже твое? – Ванг протянул Хоану-Рыбаку портсигар, найденный на берегу.
Хоан-Рыбак не ответил, а резким ударом внезапно опрокинул стоявшего сбоку Гуна и бросился бежать к густым зарослям. Но выстрел Фама не позволил ему уйти далеко. Когда подбежавшие к предателю люди повернули его на спину, он был уже мертв. Ванг расстегнул куртку, чтобы осмотреть карманы предателя, и тогда все увидели на груди убитого голубую татуировку – рысь, впившуюся когтями в затылок упавшего человека.
...В глубоком молчании люди постояли у могилы Большого Ветра, а затем заторопились навстречу поднимающимся из-за деревьев струйкам дыма от очагов партизанской базы.
