Текст книги "Дай лапу, друг медведь !"

Автор книги: Анатолий Петухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Светало. Дед Макар бодро шагал по плотной, прихваченной морозом тропе, которая тянулась, минуя Стрелиху, на Слудное болото, и до Мертвяка добрался быстро. Меж кочек, на которых густо росли худосочные елки, обвешанные лишайниками, – вода, покрытая коркой льда. Ступишь – шум на весь лес. А шуметь не хотелось. Пришлось идти по мягким, пружинящим кочкам, хватаясь за шершавые стволы елок.

У него не было с собой компаса, и на поднявшееся солнце он не смотрел – память у старика на лесную ходьбу была отменная, и через час хода по Мертвяку впереди показалась рёлка. Макар сбавил шаг и бесшумной серой тенью приблизился к островине. Ступив на твердую землю, он остановился. На глаза попалась старая, корытцем, затеска на стволе кривой сосны, и Макар тотчас вспомнил: здесь была земляная берлога; именно такими затесками – корытцем – он пометил когда-то земляные берлоги. А верховые были помечены простыми затесками, сделанными одним взмахом топора.

Он знал, что медведи уже легли, но лежат еще очень чутко. Одно неосторожное движение – и можно стронуть зверя. И потому он не спешил, цепко вглядываясь во все, что попадалось на глаза. Напротив входа в старую берлогу он заметил паутинку, протянувшуюся от одной еловой лапки к другой. Паутинка заиндевела и была хорошо видна, и он понял, что старая берлога не занята: летают паучки раньше, чем ложится медведь, и, если бы зверь заходил сюда, паутинки этой не было бы. Да и то сказать: на старую берлогу надёжа плохая.

Макар тихо бродил по южному склону рёлки, но никаких следов пребывания здесь медведей не находил. Неужели ни один медведь не позарился на такое удобное место? Да такого быть не может! И вдруг... Старик замер. Он увидел надломленную еловую лапку. Елочка была молодая, в человеческий рост, лапки у нее густые и тоненькие, и вот конец одной такой лапочки был надломлен и свешивался вниз.

"Закус!" – мгновенно определил старый охотник и еще пристальней оглядел елочку. Скоро он заметил, что еще две лапки укорочены, будто кто ножницами их остриг. Несколько лапок было скушено и на соседнем деревце. Сомнений не осталось: здесь совсем недавно побывал медведь. Но если даже тут и нет берлоги – мало ли, хотел зверь приготовить себе убежище, да передумал, – все равно он лежит на островине, потому что везде кругом сыро и другого подходящего для устройства берлоги места поблизости нет.

Чтобы не бродить по рёлке, Макар осторожно спустился к болоту и дальше пошел сухой кромочкой. Он заметил еще несколько елочек с надломленными и откушенными сучками, а у одной даже была сломана вершинка. Этот слом белел свежо и сочно – видно, что недавний... А там что? Старик вгляделся в ствол молодой высокой елки. Задиры? Конечно! Кора дерева с высоты двух с лишним метров и до самой земли была располосована звериными когтями и висела измочаленными лохмотьями. Обнаженная древесина даже не успела пожелтеть.

Двигаться дальше было рискованно: зверь мог заслышать или причуять человека и покинуть свое зимнее жилище. Макар осторожно повернул обратно. Где именно лежит медведь, значения не имело. Важно, что он на этой рёлке, которую мало-мальски толковая собачонка обыщет за четверть часа. Одно плохо: доставать отсюда медведя несподручно, даже на лошади не подъехать и километра два придется выносить на себе. Но это уже забота охотников: надо им берложную шкуру – вынесут...

В тот же день дед Макар послал в город короткое письмо, которое состояло всего из двух строчек, написанных крупным стариковским почерком:

Приезжайте по снегу в хороший мороз. Берлога будет.

К сему – Макар Ив. Евстюхин.

28

После того как Федор Трофимович Сизов рассчитался с Гвоздевыми за Валеркину куртку, Андрюшка и Борька между собой ни разу не говорили о случившемся. Борька молчал, потому что по-прежнему считал бессмысленным оправдываться, Андрюшка же просто не хотел лишний раз доставлять другу неприятность. И хотя они оба молчали, но в душе оба томились ожиданием неизбежного наказания, которое должен понести Борька.

"Дело Сизова" вынесли на педсовет, который обсуждал итоги первой четверти.

Валерка вел себя на педсовете более чем скромно. Он признался, что поступил очень нехорошо, окатив Борьку грязью, и даже извинился перед Сизовым. А Борька – Борька молчал. Он стоял, кусая нижнюю губу, смотрел в пол, и учителя не могли добиться от него ни единого слова.

– Мы не понимаем твоего молчания, – как всегда, спокойно говорила Нонна Федоровна. – Или ты не уверен в себе и потому не можешь дать нам обещание, что впредь не будешь допускать ничего подобного, или считаешь себя правым перед Гвоздевым?

Борька молчал.

Ирина Васильевна, классный руководитель пятого "Б", попыталась подойти к Борьке с другой стороны.

– После случая с курткой ты вел себя примерно, – сказала она мягко, почти ласково, – с учебой у тебя тоже все в порядке – первую четверть кончаешь без двоек. Значит, есть у тебя и сила воли, и держать себя в руках ты можешь. Так почему же сейчас не хватает у тебя мужества на простое извинение? Гвоздев перед тобой извинился, а почему ты не хочешь просить у него извинения? Ведь ты же обидел его больше, чем он тебя.

Борька молчал.

– Или ты считаешь, что раз за куртку Гвоздевым уплачено, значит, и инцидент исчерпан? – спросил историк.

Но Борька даже не поднял головы.

– Жаль, – сказала Нонна Федоровна. – Твое молчание тебе же вредит. Не услышав чистосердечного раскаяния, мы не можем считать, что ты полностью осознал всю тяжесть своего проступка. Придется тебя наказать более жестко, чем мы думали. – Она помолчала и уже иным, бесстрастным и твердым голосом произнесла: – Я предлагаю за первую четверть Борису Сизову поставить оценку по поведению "неудовлетворительно"; Валерию Гвоздеву – объявить выговор.

...Из учительской, где заседал педсовет, они вышли вместе. В коридоре у окна стоял Андрюшка и смотрел на улицу, где крупными хлопьями падал снег. Он обернулся на стук двери, встретился взглядом с Борькой, спросил:

– Ну, чего?

Борька часто-часто заморгал глазами, склонил голову и заплакал.

– Мне выговор, а ему "неуд" по поведению за четверть, – сказал Валерка.

Но Андрюшка будто не слышал его. Он потряс Борьку за плечо, сказал:

– Ты погоди реветь! Расскажи, чего там говорили?

Но Борька уткнулся лбом в холодное стекло окна и не в состоянии был произнести ни слова; слезы неудержимо катились по его щекам в падали на подоконник.

Валерка постоял в нерешительности за спиной Андрюшки и, чувствуя себя лишним, пошел к выходу.

– Я не понимаю, чего ты плачешь? – говорил Андрюшка. – Подумаешь, "неуд"! Во второй четверти исправишь, и все дело.

– Обидно!.. – чуть слышно выдавил Борька.

– Конечно, обидно, – согласился Андрюшка. – Тебя еще и ругали?

Борька отрицательно потряс головой.

– Тогда и совсем нечего реветь. Вообще, пора забыть про эту несчастную куртку. Хватит! Лучше посмотри, что на улице делается.

Борька приподнял голову и только теперь увидел, что за окном густо валит снег и что земля уже вся побелела.

– Снег... – тихо и удивленно сказал он. – Надо же!..

– Вот именно. А ты ревешь, как девчонка. Даже мне за тебя стыдно.

Борька тотчас стер с лица слезы рукавом и сказал:

– Больше не буду.

– Вот и порядок. Ты хоть помнишь, что завтра нас на каникулы распустят?

– Помню, как же!

– Ну вот. В лес пойдем. Знаешь, как интересно в лесу, когда первый снег!..

– Давай за рябиной еще раз сходим?

– Сходим и за рябиной. Если птицы еще не всю ее расклевали.

29

Капризна осенняя погода. Обильный снегопад сменился на другой день теплым южным ветром. Пушистый снег отсырел, с крыш потекло, пошел мелкий, моросящий дождь.

Сырая, промозглая погода с сильными ветрами, наносящими то снег, то дождь, держалась несколько дней. На Октябрьские праздники снегу в полях почти не осталось, дороги раскисли. Без нужды на улицу не хотелось показывать носа. Но разве усидишь дома даже и в такую непогодь, если каникулы? И Андрюшка с Борькой все-таки сходили в лес.

В лесу оказалось неприютно и пусто. Глухо шумели, раскачиваясь, ели и сосны, в голых ветвях осин и берез свистел ветер, жухлые травы и кусты набрякли от влаги. Все живое куда-то попряталось.

Как и предполагал Андрюшка, ягод на рябинах не оказалось, лишь кое-где в переплетении темных от сырости веток сиротливо краснели отдельные ягодки. Так ни с чем и возвратились ребята в деревню.

Потом внезапно похолодало, ветер повернул с севера. Лед на речке, не успевший еще растаять, вновь окреп, лужи промерзли. По-настоящему хорошим выдался лишь последний день коротких осенних каникул. Утром, выглянув в окно, Андрюшка даже зажмурил глаза – так ярко сияло на чистом небе еще невысокое солнце. На молоденьких деревцах, высаженных в палисаднике, золотистым куржаком искрился иней. Термометр за окном показывал минус двенадцать.

Наскоро позавтракав и насыпав птицам корму, Андрюшка поднялся на чердак, достал ящик с зимними удочками и стал осматривать и проверять свои снасти.

– Не на рыбалку ли собираешься? – спросила бабка.

– Попробуем с Борькой, может, и половим чего... Вон как хорошо приморозило!

– Приморозило-то добро. – Старуха вздохнула. – На наше бы озеро вам сходить!

– Куда уж на озеро – в такую даль!.. – с легкой грустью отозвался Андрюшка, живо вспомнив, как по перволёдью ловил на блесну окуней и щук на Веселом Хуторе.

Предложение сходить на рыбалку Борька встретил восторженно.

– Колотушкой будем? – Он видел, как по первому льду глушат мелкую рыбешку колотушками и палками.

– Разве это рыбалка – колотушкой? – усмехнулся Андрюшка. – Удочками надо! – Он открыл ящик и вынул две короткие, не более полуметра длиной, удочки. – Вот этими. На блесны.

Борька взял одну удочку, повертел ее в руках и недоверчиво сказал:

– Не знаю... Не видал, чтобы здесь на такие ловили.

– Не видал, а теперь сам попробуешь. Собирайся! Ящика у тебя нет, так можно ведро взять: на нем и сидеть ловко, и рыбу положить можно. Пешня у меня есть – легонькая! А больше ничего и не надо.

Через час они были у Ведьмина камня. По-летнему бурлила и плескалась вода в пороге, а омут был покрыт шероховатым льдом, белесым от смерзшегося снега. Андрюшка, коротко размахнувшись, вонзил пешню в лед у самого берега. Брызнули и со звоном разлетелись в разные стороны осколки льда. Вода показалась только после четвертого удара.

– Здорово промерзло, – сказал Андрюшка, не только нас с тобой лошадь выдержит! – И смело ступил на лед.

Борька помнил, какая тут глубина, и нерешительно двинулся следом. Но и Андрюшка шел осторожно, то и дело проверяя лед ударами пешни. Посреди омута он остановился, положил ящик и энергично заработал пешней. Продолбив лунку, он очистил ее от обломков льда, отошел метра на три и снова принялся долбить.

– Давай я сам попробую, – попросил Борька, догадавшись, что вторую лунку Андрюшка готовит ему.

– Потом, сначала посмотри.

Когда лунка была готова и очищена от ледяного крошева, Андрюшка достал из ящика удочку с небольшой, сверкающей серебром блесной, отмотал метра четыре лесы – примерно такая глубина была здесь – и опустил блесну в лунку. Леса быстро ушла в черную глубину. Когда она натянулась под тяжестью блесны, Андрюшка легонько взмахнул удильником и сразу же опустил его почти до воды, потом снова взмахнул и снова опустил.

– Вот так и подергивай, – сказал он.

– И думаешь, клюнет? – недоверчиво спросил Борька.

– Обязательно! Место глубокое, рыба здесь есть, а по перволёдью окунь всегда хорошо клюет.

Борька уже протянул руку, чтобы взять удочку, но в этот миг упругий конец удильника изогнулся, леса натянулась струной, и Андрюшка стал быстро-быстро выбирать ее. На блесне оказался крупный окунь.

– Видал! – торжествующе воскликнул Андрюшка. – А ты говоришь... – Он отцепил окуня, бросил его на лед и тотчас опустил блесну в лунку. – На, лови, а я там сяду. – И, передав Борьке удочку, пошел к своему ящику.

Борька устроился на перевернутом ведре и начал сосредоточенно подергивать удочкой, как это делал Андрюшка. Но поклевки не было. А на льду, шлепая хвостом, подпрыгивал и ворочался коричневато-зелёный окунь с яркими оранжевыми плавниками, и Борька то и дело бросал на него восторженно-изумленный взгляд. Он чуть не свалился с ведра, когда удочку вдруг рвануло вниз. Схватившись левой рукой за леску, Борька потащил. Движения его были торопливы и неловки, кровь стучала в висках, от волнения дрожали руки, но рыба сидела на крючке крепко, и Борька все-таки вытащил ее.

– Андрюш, Андрюш... Смотри, какого выволок! – заорал Борька. Больше твоего!..

– Молодец! Лови, пока ловится, – отозвался Андрюшка и сам бросил на лед такого же горбача.

Непослушными пальцами Борька кое-как извлек блесну из жесткой пасти рыбы. Кажется, еще не успела блесна дойти до дна, а рука вновь ощутила упругий толчок, снова натянулась прочная леса. У Борьки аж дух захватило. Через несколько секунд еще один окунь, поменьше первого, шлепнулся на лед.

– Вот это да, вот это рыбалка!.. – взволнованно бормотал Борька.

Окунь брал жадно. Поклевки следовали одна за другой, будто там, в глубине, кто-то очень умело навешивал на острый крючок этих полосатых горбачей. Ловить, сидя на ведре, показалось неловко, и Борька стал на колени. Мельком он видел, что и Андрюшка ловит удачно – только и слышно, как с плеском выдергиваются окуни из лунки и тяжело шлепаются на лед.

"Да если так ловить, куда с рыбой-то?!" – почти со страхом думал Борька, снимая с блесны очередного окуня.

Наивный! Он впервые был на зимней рыбалке и не знал, что такой клев – явление очень редкое и почти всегда весьма кратковременное. И когда вдруг никто не схватил блесну ни на третий, ни на десятый качок, Борька недоуменно уставился в лунку – что такое, почему не хватают? Еще подергал. Ничего. Вытащил блесну, оглядел ее, но снасть была в полном порядке. Глянул на Андрюшку. Тот сидел, ритмично взмахивая удильником, и тоже никого не вытаскивал.

– Андрюш! У меня что-то клевать перестало.

– А ты думал, что так до вечера хватать будут? – усмехнулся Андрюшка. – И то хорошо половили.

Борька, конечно, был согласен, что половили даже очень хорошо, но он недоумевал, почему окуни перестали брать. Не всех же выловили, омут-то большой!

– Окуни есть, – пояснил Андрюшка, – но тех, которые голодные были, мы уже достали. А остальные сытые, вот и не клюют.

Они продолбили еще несколько свежих лунок, однако настоящего клева больше не было. Вытащили по паре некрупных окуньков, и на этом рыбалку пришлось закончить.

– Андрюш, а ты расскажешь Валерке, как мы здорово здесь окуней таскали? – спросил Борька, когда они вышли на берег и отправились в деревню.

– Зачем?.. Я не люблю хвастать.

– А если он спросит, где мы были, ты что скажешь?

– Так и скажу – на рыбалке.

– Ну, а если он попросит, чтобы в другой раз и его с собой взяли, ты возьмешь?

– А ты? – в свою очередь спросил Андрюшка.

– Я бы... взял, – неуверенно ответил Борька. – Он ведь извинился. За то, что грязью тогда обрызгал.

Андрюшка долго молчал. Никто в школе не считал его злопамятным и мстительным, он умел прощать товарищам беззлобные обиды и насмешки жизнь в интернате приучила к этому. Но Валерку он до сих пор не простил.

– Не знаю, – сказал наконец Андрюшка. – Хоть он и извинился, но я ему не верю. Понадобилось на педсовете, вот и извинился. Вот если бы он от души, при ребятах...

Борька вспомнил, как Валерка, глядя куда-то в сторону, произнес: "Ты извини, больше такого не будет", и подумал, что Андрюшка прав. Наверное, прав.

30

В последнюю субботу ноября Валерка Гвоздев вел себя в школе несколько странно: он то и дело лез на глаза Андрюшке, и тот не раз ловил на себе его выжидающе-пристальный взгляд.

"Что-то хочет сказать, – догадался Андрюшка, – да духу не хватает".

После уроков, когда спускались по лестнице в раздевалку, Валерка опять оказался рядом.

– Сегодня утром охотники приехали, – тихо сказал он. – Те же, которые тогда раненого медведя искали.

– Ну и что? – с напускным безразличием спросил Андрюшка, хотя это известие насторожило его.

– Ничего. – Валерка опустил глаза. – Бородач тогда дедке Макару полтораста рублей обещал. За берлогу. Вот дедко и нашел им... С ним и уехали в лес на лошади, когда еще темно было. С собакой...

– К чему ты мне все это говоришь?

– Так... – Валерка потупился. – Может, думаю, интересно.

– "Интересно"!.. Еще три месяца назад знал, что дедко берлогу искать будет, а молчал.

– А что бы ты сделал, если бы я раньше сказал? – Валерка впервые за весь разговор поднял на Андрюшку глаза.

– Не знаю. Но теперь это все равно – пустой разговор.

В самом деле, что бы он, Андрюшка, сделал, если бы узнал раньше о готовящейся охоте? Лицензия у охотников, конечно, есть, охота на берлоге разрешена – все законно! Попробовал бы уговорить дедку Макара не искать берлогу? Но вряд ли из этого что-либо получилось бы: старику, наверное, самому интересно. Да и кто откажется от полутораста рублей?..

Борька, уже одетый, стоял у раздевалки. Андрюшка попросил его обождать еще немного и отправился в библиотеку. Валерка понял, что разговора не получится, оделся и вышел на улицу. На душе было тоскливо и пусто: он надеялся заинтересовать Андрюшку приездом охотников и – кто знает? – может, это было бы первым шагом к примирению. Но слабая надежда разбилась о равнодушие, с которым встретил Андрюшка Валеркино сообщение.

Однако в действительности дело обстояло иначе. Приезд охотников встревожил Андрюшку и Борьку, и они сразу, как только возвратились из школы, пошли к деду Макару. Старик оказался дома. Он сидел на печи, свесив сухие, бледные ноги, и курил цигарку.

– Чего скажете? – не особо приветливо спросил дед.

– Да вот узнать пришли, – смущенно начал Андрюшка. – Говорят, вы в лес ездили. С охотниками...

– Да пропади они пропадом, эти охотники! – неожиданно выкрикнул старик. – Леший пособил мне связаться с ними в недобрый час!.. Думал, правду настоящие. Бумажку – лицензию эту – показали, на деньги ихние, думали, позарюсь. Да мне тьфу те деньги!.. – Он в сердцах сплюнул на пол и бросил окурок в таз под умывальником.

Андрюшка и Борька переглянулись.

– Вы не расстраивайтесь, дедушка! – сказал Андрюшка. – Расскажите, чего получилось-то?

– Срамота одна получилась, вот что! – Глаза Макара горели возмущением, борода его тряслась. – Дорвались до берлоги, так сами хуже зверья... Медведиха лежала в берлоге-то. С медвежонками. Малый-то и выскочил первым. Я им кричу: погодите, не стреляйте! Да где там!.. Они как подняли пальбу – господи, будто война началась!

Кровь ударила Андрюшке в лицо, во рту пересохло.

– Зачем же вы им берлогу-то показали?!

– Откуда ж я знал, кто там лежит, медведь или медведиха? Да хоть бы и медведиха – бейте, коли документ есть. А медвежонков-то пошто? Переспали бы они зиму и пусть бы росли на здоровье!

– По закону нельзя медведицу стрелять, если у нее маленькие медвежата! – сказал Андрюшка. – Вы-то должны это знать.

Старик недоверчиво уставился на ребят:

– Такого закону не было. Ежели теперь так, а раньше не было.

– Мало ли, чего раньше! А теперь есть, – упрямо повторил Андрюшка. Мы точно знаем. Охотники-то где, уехали?

– Никуда не уехали. Я их в лесу оставил и лошадь пригнал на конюшню. Раз, говорю, совести у вас нету, вывозите как хотите! – Дед помолчал, потом тряхнул головой, будто отгоняя какую-то навязчивую мысль, и снова заговорил с жаром и болью: – Да хоть бы стрелять-то умели, чтобы зверя-то не мучить! Медвежонки на брюхе ползают, ревут, будто ребенки, кровища из них хлещет, подбитая медведиха землю когтями дерет и тоже ревет благим матом, а они палят, они палят!.. У меня от такого разбою в глазах помутилось.

Андрюшка схватил Борьку за рукав и, не дослушав старика, бросился вон из избы.

– Не-ет! Это им так не пройдет! – шептал он дрожащими губами. Бежим, Борька!..

– Куда... Бежать-то?

– В сельсовет! К участковому!.. Я и сам не знаю куда, но что-то надо делать!

31

Охотников нимало не встревожил уход разгневанного старика: они были уверены, что этот чокнутый дед ушел к лошади, которая была оставлена на поляне перед болотом. Да и куда он денется, если деньги ему еще не отданы! А до поляны медведицу и медвежат так и так надо выносить на себе: не прорубать же дорогу до самой берлоги.

День еще только начинался, и охотники не спешили. Сначала они хорошенько оглядели свои трофеи – медведицу и двух медвежат – и нашли, что медведица, конечно, мелкая и медвежата тоже малы, но зато шкуры у них – экстра! Мех густой и пышный. И все были несказанно довольны тем, что каждому достанется по шкуре.

Они развели костер, выпили коньяку "на кровях", плотно закусили, попили чаю. Бородач и Славик – так звали молодого охотника с выправкой спортсмена, владельца черной лайки, – решили нести медведицу на жерди, а толстяку предложили тащить волоком на веревке медвежат. Когда уже все приготовления были закончены и бородач со Славиком взялись за концы жерди, пропущенной между связанными лапами медведицы, толстяк, Георгий Дементьевич, неожиданно сказал:

– А между прочим, мне показалось, что медвежат было три!

– Чего?.. – Бородач удивленно вскинул брови.

– Сначала выскочил который побольше, а потом, после выстрелов, одновременно с медведицей – еще два, один слева был, другой – справа.

Славик расхохотался.

– Вам, Георгий Дементьевич, нельзя на охоту ходить, – сказал он сквозь смех. – В августе вам показалось, что на поле вышел медведь, и вы подняли стрельбу, теперь показалось, что медвежат было трое. Ладно, что не четверо!

– Я не утверждаю, но...

– Никаких "но"! – перестав смеяться, отрезал Славик. – Пусть мы в этой кутерьме третьего не заметили. Но собака!..

– А-а, ваша собака!.. – поморщился толстяк. – Одно название...

Славик побелел.

– Да вы што?! – свистящим шепотом воскликнул он. – Или не моя собака берлогу указала?

– Любая дворняжка укажет, если ее носом в берлогу ткнуть! Она же ни одной хватки по зверю не дала, даже мертвого не потрепала. Полаяла возле ног, и вся работа.

– Ну, знаете!.. – На скулах Славика заиграли желваки. – Нерабочая собака от одного запаха медведя за километр убегает, а моя...

– Хватит! – вмешался бородач. – Опять вы за свое. Медвежат, конечно, было два. Тут и рассуждать нечего. И собака, – он посмотрел на черного пса, что спокойно сидел возле ног своего хозяина, – собака сработала нормально. Пошли!..

Медведица оказалась много тяжелей, чем представлялось, и охотники отдыхали через каждые сто шагов. С непривычки от жерди ныли плечи, и каждый отдых продолжался все дольше и дольше. Лишь к трем часам дня измученные охотники выбрели наконец на поляну, где их должен был ожидать дед Макар с лошадью. Но ни лошади, ни старика на поляне не оказалось. Бородач изможденно опустился на тушу медведицы, а Славик принялся кричать – звать деда.

Толстяк, которому досталась более легкая ноша, осмотрел место, где стояла лошадь, и сказал, не глядя на Славика:

– Хватит надрываться. Старик уехал в деревню.

– То есть как уехал? – Бородач вытаращил глаза.

– Очень просто. Сел в сани, стегнул лошадь кнутом и уехал. Да вот по следам видно, лошадь сразу в галоп пошла.

– Но это же свинство! Это черт знает что такое!.. – возмутился бородач.

Обругав старика на чем свет стоит, охотники не на шутку встревожились, как же им теперь быть: день-то клонится к вечеру.

– Вот что, – принял решение бородач, – ты, Славик, самый молодой, на ногу легкий, спортсмен, иди в деревню и найди этого старого недоумка... Или нет, найди бригадира или председателя и попроси трактор с санями. А мы здесь будем ждать... Ты, Георгий Дементьевич, костер организуй. Что-то морозит. С поту недолго и простыть...

Когда Славик в сопровождении своей собаки пришел в Овинцево, короткий ноябрьский день угасал. Возле голубого "Москвича" стоял мотоцикл "Урал" с коляской, и Славик, знавший, что у бригадира есть какой-то мотоцикл, очень обрадовался. Он взбежал на крыльцо и, не сметая с валенок налипший снег, вошел в переднюю.

В избе оказалось людно. Кроме сына бригадира, бледнолицего паренька, на диване сидели еще два подростка и пожилой грузный лейтенант милиции, а за столом был молодой человек с короткими черными усиками и что-то писал.

Валентина Игнатьевича не оказалось, но зато на стуле, в сторонке от всех, сидел дед Макар в своей дубленой шубейке.

"Наверно, пацаны чего-нибудь нашкодили", – подумал Славик и с ходу накинулся на деда:

– Ты что это, дорогой товарищ, людей в лесу бросаешь?! Или совсем из ума выжил?

Все обернулись на голос, а дед Макар усмехнулся:

– Вот они, охотнички-то какие! Палец в рот не клади...

Молодой человек поднялся из-за стола, подошел к Славику, отрекомендовался:

– Серков, районный охотовед. Вот мой документ, – и развернул перед Славиком свое удостоверение. – Садитесь!

– Очень приятно! – кивнул Славик, не взглянув на удостоверение. – Но сидеть мне некогда. Товарищи в лесу ждут.

– Я вас недолго задержу. Давайте ваш охотничий билет.

Славик – что поделаешь? – подал охотоведу свой билет, сел.

– Во-первых, Станислав Твори...мирович, когда входят в дом, принято здороваться. Во-вторых, так кричать на пожилого человека, мягко говоря, неприлично.

– Но вы знаете!..

– Знаю, – кивнул Серков. – А теперь – к делу. Разрешение на отстрел медведя есть?

– Конечно. Только оно не у меня.

– Путевки?

– Мы охотились на свободной территории.

– Значит, путевок нет? – И охотовед подал Славику раскрытую брошюрку: – Почитайте, что сказано в Правилах об охоте на свободной территории, – а сам приступил к заполнению протокола.

Славик читал долго, потом взглянул, в каком году выпущена брошюрка, и положил ее на стол.

– Извиняемся, – сказал он. – Не знали.

– Эти правила действуют уже три года. Пора знать. Кого отстреляли?

– Медведя, естественно. Раз уж на берлоге охотились.

– Одного?

– Медведя-то? – Славик на миг растерялся. – Одного... Точнее, медведицу. Ну, и двое медвежат при ней было.

– Не двое, а трое, – вмешался Андрюшка, внимательно следивший за разговором. – У этой медведицы было три медвежонка!

Славик резко обернулся:

– Ты, пацан!.. Не болтай, чего не знаешь! Медвежат было два. Вот и старик подтвердит. Верно я говорю, дед?

Но охотовед не дал ответить.

– С Макаром Ивановичем мы уже говорили, – сказал он. – И вас, ребята, тоже прошу помолчать: в лесу не одна медведица с медвежатами. – И снова обратился к Славику: – Медвежат тоже отстреляли?

– Да... тем более, что из берлоги первым вышел медвежонок. Выстрелили по нему, а тут и медведица выскочила... Но я не понимаю, зачем вы все это пишете? Ведь все же законно! Это на овсах запрещено трогать медведицу, если у нее маленькие медвежата.

– Правильно, – кивнул охотовед. – На берлоге можно отстреливать и медведицу.

– И медвежат, – в тон ему сказал Славик.

– Тоже правильно. Но у вас, как я понял, разрешение только на одного медведя. Вы же отстреляли трех.

– Ну, это натяжка! – Славик даже вспотел. – Медвежата не в счет. А так вы нам, пожалуй, и браконьерство припишете!..

– Я не приписываю браконьерство – я лишь удостоверяю факт браконьерства, – сухо заметил Серков. – Вместо одного вы отстреляли трех медведей. Вашим трофеем мог быть только медвежонок, который был убит первым. Медведица и второй медвежонок конфискуются как отстрелянные без разрешения. Но и первый медвежонок подлежит конфискации, так как охотились вы без путевок, то есть незаконно... Надеюсь, теперь вы всё поняли?

...Медведей и охотников привезли на тракторе уже поздним вечером. Несмотря на мороз, возле дома Гвоздевых собралась большая толпа. Здесь были не только ребятишки, но и взрослые – всем хотелось посмотреть на медведей и на браконьеров, за которыми ездили в лес сам участковый и районный охотовед.

Толпе любопытных в свете тракторных фар предстала довольно жалкая картина: посреди огромных, окованных железом саней сиротливо лежала на боку показавшаяся совсем не большой и не страшной бурая медведица, а подле нее – головастые, со взъерошенной окровавленной шерстью два медвежонка. Один медвежонок был заметно меньше другого, и на груди его, под шеей, розовел испачканный кровью треугольничек белой шерсти.

– Страсти-то какие!.. – шептала закутанная в пуховый платок пожилая женщина. – Будто баба с двумя ребятенками убитая... И лапы-то, как у покойницы, связаны...

Андрюшка немо смотрел на медведицу с этими нелепыми веревками на лапах, на закоченевших медвежат, страшных неестественной лохматостью и спекшейся и замерзшей кровью на впалых боках, и видел, понимал, что это она, та самая медвежья семья, которая так вольно и смело делала свои набеги в овес на Стрелихе. В глазах рябило. Он тронул за плечо шмыгавшего носом Борьку и чужим голосом сказал:

– Пошли, Бориска... Чего уж теперь!..

А браконьеры возились около своей машины. Они рады были уехать как можно быстрее, чтобы не видеть ни этой толпы, стоящей вокруг тракторных саней, ни конфискованных медведей. Но "Москвич", целый день стоявший на морозе, как назло, не заводился. Браконьеры нервничали, ругались между собой, кляня и эту "дикую" деревню, и охоту, и друг друга, но машина была мертва. Наконец бородач не выдержал, подошел к трактористу.

– Дерни, пожалуйста! – с дрожью в голосе попросил он. – Аккумулятор совсем посадил.

– Да пошел ты!.. – отмахнулся от него тракторист.

Охотовед тронул его за рукав, сказал:

– Ты все-таки помоги им. Техника тут ни при чем...

32

Андрюшка спал плохо. То ему снились бородатые людоеды, которые хотели его поймать и зарезать, то являлся огромный черный медведь и человеческим голосом ревел: "Ты убил моих медвежат? Ты?! Ты?!" Андрюшка клялся, что он ни в чем не виноват, что сам очень жалеет медвежат, но черный медведь не верил и гонялся за ним по лесу и все повторял свой страшный вопрос.

Андрюшка просыпался, недвижимо лежал, глядя в темноту широко раскрытыми глазами, наконец успокаивался, но, как только дрема снова овладевала им, страшные видения вновь возникали в его воспаленном воображении.

Он поднялся еще затемно. Матери, как всегда, уже не было: доярка, она всегда уходила на ферму очень рано и возвращалась позднее всех в доме. Отец и бабка завтракали.

– Ты чего? – удивился Вадим Сергеевич. – Или опять на рыбалку?

– В лес пойдем. Берлогу с Борькой посмотрим.

– А-а, сходите, сходите... Берлогу поглядеть – это интересно.

Андрюшка умылся, вяло, без аппетита поел и пошел к Борьке. С вечера они ни о чем не договаривались – мысль сходить в лес пришла Андрюшке в голову утром, и он был уверен, что Борька еще спит.

Но Борька не спал. Нахохлившись и обхватив руками колени, он одиноко сидел на лежанке и тупо смотрел в угол.

– Ты?.. – Борька вздрогнул, увидев на пороге Андрюшку. – А я хотел к тебе идти. – Он соскочил с лежанки, сунул босые ноги в валенки. – Знаешь что?