Текст книги "Дай лапу, друг медведь !"

Автор книги: Анатолий Петухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Валерка взбежал на высокое крылечко, постоял немного, успокаивая дыхание, и вошел в избу. Андрюшки не было. Толстая бабка Перьиха сидела у окна, держала на коленях внука, пятилетнего Вовку, и показывала ему цветные картинки в какой-то книжке.

– Чего охотники-то – не нашли медведя? – осведомилась Перьиха.

– Не нашли.

– Видать, не убили, вот и не нашли. Был бы убитый – не убежал. Бабка перевернула листок книжки и нараспев сказала: – А это коза-дереза, рогастая, шерстнастая!..

– Андрюшка-то где?

– На речке, – не поворачивая головы, ответила бабка. – С Борькой рыбу ловят.

– Давно ушли?

– В обед.

– А когда вернутся?

– Откуда я знаю?.. Вчерась так поздно воротились. – И внуку: – А это кто? Ну-ко, погляди сюда.

Круглоголовый Вовка перевел взгляд с Валерки на книжку.

– Знаю: волк. А там – медведь... Бабушка, это такого медведя хотели убить?

Валерка вышел.

"Опять на рыбалке! – с раздражением подумал он. – Связался с Борькой, так где уж про медведицу помнить! Вот и получилось..."

А в эту самую пору Андрюшка и Борька были у Ведьмина камня. Они уже осмотрели крашеный мешок и очень удивились, не обнаружив в нем ни одной дырки от пуль, потом проверили верши и вынули из них несколько язей да одну щуку и теперь бойко таскали на удочки окуней. Рыба ловилась хорошо, но Борька все время егозил на кормовой скамеечке, отчего лодка раскачивалась, и это мешало ловле.

– Ты сиди спокойнее, – не выдержал Андрюшка. – Здесь вода тихая. И рыба пугается.

Борька замер на некоторое время, но, едва сделал подсечку, опять чуть-чуть переместился. Перехватив недовольный взгляд Андрюшки, он смутился и тихо сказал:

– Ты не сердись. Мне сидеть... больно.

– Больно? Почему? Чирей, что ли?

– Не!.. Меня папка вчера побил.

Ни отец, ни мать никогда не били Андрюшку, и он спросил с тревогой и сочувствием:

– За что... побил?

– Так, ерунда!..

– Нет, ты скажи. У нас не должно быть секретов.

– Это и не секрет! – Борька вытащил окунька, опять чуть переместился на скамеечке и, забросив удочку, сказал: – Вчера вечером стал я раздеваться, а из кармана штанов табак на пол просыпался. Папка-то и увидел. Ну, и побил. Он подумал, что я курю.

– А ты не объяснил, для чего у тебя табак?

– Не-ет! Я ничего не сказал. Пусть думает, что курю.

– Возьми! – Андрюшка подал Борьке крашеный мешок. – Все-таки помягче...

– Ничто! – махнул рукой Борька, однако мешок взял и, сложив в несколько раз, сунул под себя. – Он меня первый раз так. А ругает часто. За двойки, за грязный дневник...

– За это и надо ругать. Разве не можешь без двоек? И что керяха тоже правда.

– Знаю, – покорно согласился Борька. – А без двоек – как? Все учителя говорят, что я неспособный. Мне и уроки-то учить неохота... Теперь-то, конечно, буду, а то нечестно... Ты-то учишься нормально. Борька помолчал, вздохнул глубоко и вдруг спросил: – Скажи, а за что Валерка меня так не любит?

Вопрос на мгновение озадачил Андрюшку.

– За то и не любит, – ответил он, подумав. – За двойки, что ты неряха, что насмехаешься над всеми, младших обижаешь, прозвища всем даешь...

– А если меня обижают? Терпеть?

– Иногда и стерпеть надо.

– Тебе легко говорить. Ты сильный, тебя еще никто и пальцем не тронул...

Андрюшка подсек окуня, бросил его в корзину, аккуратно насадил свежего червя и вновь закинул удочку.

– Это не так, Бориска!.. – раздумчиво ответил он. – Пока мы с Веселого Хутора не переехали, я все зимы в интернате жил. С первого класса. А там всяко бывало. Делаешь уроки, а тебе за ворот живого паука кто-нибудь спустит. Откроешь портфель, а там лягушка. Все смеются, а кто сделал – поди узнай! На первого попавшегося с кулаками не полезешь. Вот и терпишь. Обидно, а виду не показываешь. Подшутят так раз, другой, а на третий уже и самим неинтересно.

– А я бы не стерпел! – мотнул круглою головой Борька. – В другой раз сам кому-нибудь лягуху-то в карман или портфель положил.

– Вот-вот, – кивнул Андрюшка, – с этого все и начинается. Тебе сделали пакость, а ты – другому, другой – третьему... Так никогда мирно жить с ребятами не будешь. Вот если бы ты за руку схватил того, кто лягушку-то в портфель сует, тогда другое дело. Тут и по шее дать можно. Это уже честно. Согласен?

– Это уж конечно! – охотно согласился Борька.

– А книжки ты любишь читать?

– Не!.. – Борька отрицательно покрутил головой.

– Я тоже не читал. Домашние задания – так это не в счет. А вот начнем учиться, сразу в библиотеку запишусь!

– И будешь сидеть дома и читать? – уныло спросил Борька.

– Ты слушай! – Андрюшка наклонился вперед, глаза его заблестели. – Я ведь неграмотный, слепой и темный, как вот эта вода! – Он жестом указал на черную воду омута.

Борька недоверчиво уставился на Андрюшку.

– Точно говорю! И знаешь, когда я это понял?

– Когда?

– Когда на Стрелихе на лабазе сидел. Птицы вокруг разные, близко-близко подлетают; тетерева в овес сели, мышь пробежала, а шебаршит, как большой зверь! Заяц проскакал...

– И ты все это видел?

– Конечно!

– А говоришь – слепой и темный!.. – Борька заулыбался.

– Слепой! – упрямо повторил Андрюшка. – И неграмотный. Ведь у любой пичужки название есть, она чем-то кормится, гнездышко делает, где-то зимует. И все это у каждой птицы по-разному, у каждой – свое. Понимаешь? А я – неграмотный. Вижу птицу, а сам о ней ни бум-бум! Даже назвать не умею... Или мышь видел. Рыженькая, по хребтинке черный ремешок от головы до хвостика. Ох, и красивая мышь! Я и не знал, что такие бывают. И опять я пень пнем, ничего об этой мышке рассказать не могу. А ведь в книгах все есть. И про птиц и про зверей. Вот я и хочу почитать. Сначала, конечно, про медведей буду, а потом – про остальных. Правда интересно?

– Интересно! – искренне согласился Борька.

...Сумерки окутали Возьму. Над омутом у Ведьмина камня тонкой дымкой повис туман, а Андрюшка и Борька все еще сидели в лодке, и не было конца их разговору.

19

Валентин Игнатьевич при всей своей занятости не мог не заметить странную перемену в поведении сына: бывало, Валерка целыми вечерами пропадал с Андрюшкой Перьевым, а теперь все дни сидит дома у телевизора. Да и Андрюшка к нему не заглядывает.

Возвратившись с работы раньше обычного, Валентин Игнатьевич удобно устроился на диване, взял на колени Лариску, обнял за плечи Валерку и весело спросил:

– Ну как, школьники-разбойники, к занятиям подготовились? Ведь завтра уже первое сентября!

– Я, папочка, давным-давно подготовилась! – ответила Лариска, кокетливо заглядывая в глаза отцу. – И форму погладила, и ботинки почистила, и книжки в портфель положила.

– Ты-то у нас молодец! – похвалил дочку Валентин Игнатьевич и к сыну: – А у тебя все в порядке? В школу заходил? Смотрел расписание уроков?

– Конечно! Еще вчера.

– Ладно! – Валентин Игнатьевич помолчал. – Кстати, чего это Андрюшка Перьев к нам не заходит? Ты был у него сегодня?

– Нет.

– Чего ж так? А может, он заболел?

– Совсем и не заболел! – сказала Лариска. – Он теперь с Борькой Сизовым ходит.

– Андрюшка – с Борькой? – Валентин Игнатьевич внимательно посмотрел на сына: – Вы что, поссорились?

Валерка неопределенно передернул плечами:

– Связался с Борькой, ну и пусть. А мне с Борькой не хочется. Вот и не хожу туда.

– Ну что ж, может, и правильно делаешь, – задумчиво проговорил отец. – Товарища всегда надо выбирать лучше себя. А Сизов чему хорошему научит? Ты знаешь, что он курит?

– Не видел. Может, и курит.

– Курит!.. – Валентин Игнатьевич вздохнул. – Отец его сам говорил. Да... С таких лет отравлять здоровье!..

Клавдия Михайловна, занимаясь своими делами в кухне, прислушивалась к разговору мужа с детьми: она любила такие мирные беседы Валентина Игнатьевича с сыном и дочерью и обычно не вмешивалась в разговор. И на этот раз она тоже промолчала. Поведение сына не давало повода для тревоги: подальше от Сизова – не хуже, а что болтаться меньше стал и больше дома сидит – это любой матери по уму.

Утром первого сентября Валерка бодро шагал в школу со своей сестренкой. После вечернего разговора с отцом он еще более утвердился в мысли, что на примирение с Андрюшкой пойдет лишь в том случае, если Андрюшка "отошьет" от себя Борьку. Но странное дело, эти мысли не приносили ему удовлетворения, и на душе по-прежнему было пустынно и одиноко.

– Теперь ты всегда со мной будешь ходить? – спросила Лариска.

– Как захочу, так и буду.

– А про медведей уже можно рассказывать? Ведь все знают, что охотник стрелял медведя.

– Рассказывай, мне-то что!..

– Какой ты... злой! – Лариска вздохнула и надулась.

...Борьке не повезло в школе: уже на второй день он получил по русскому языку двойку и учительница Ирина Васильевна оставила его единственного ученика в этот день! – после уроков.

Борька понуро сидел за партой, тупо смотрел в раскрытый учебник, а перед глазами, как в дивном сне, возникали и исчезали, сменяя друг друга, удивительные картины: желтеющие березы, таинственный сумрак леса и осторожные медвежьи шаги в звенящей жуткой тишине, потом выстрелы, звериный рык и бег к реке без оглядки; вечер, легкий туман над омутом у Ведьмина камня, неподвижная лодка на черной воде – и Андрюшка, такой понятный, такой необыкновенно близкий... Все это было, и все кончилось. И больше ничего похожего не будет, потому что он, Борька, – безнадежный двоечник, неспособный и непутевый, и с таким Андрюшке неинтересно и стыдно быть вместе.

– Сизов!..

Борька вздрогнул, поднял на учительницу мутные глаза.

– Ты учишь или мечтаешь?

– Ирина Васильевна! Отпустите меня, пожалуйста, домой. Я дома выучу. Честное слово, выучу!.. – В глазах – искра надежды, в голосе – мольба.

Это было нечто новое. Борька всегда покорно оставался после уроков, никогда не торопился домой и никогда ничего не обещал.

– А в чем дело? – с беспокойством спросила учительница.

– Меня... Андрюшка Перьев ждет. Чтобы вместе из школы...

– Перьев? Это из седьмого "А"? – Ирина Васильевна, конечно, знала Андрюшку, так как работала в школе не первый год и он был ее учеником, но спросила потому, что сразу не могла решить, отпускать Сизова или не отпускать: слишком неожиданной оказалась для нее его просьба.

– Ага, из седьмого! – подтвердил Борька. – Мы договорились. Еще утром... Ведь он ждет! А я дома все выучу!..

– Ну хорошо. Иди...

Борька схватил портфель, учебник и тетрадку и опрометью вылетел из класса, позабыв даже поблагодарить учительницу и сказать ей "до свидания".

Андрюшки в коридоре не было. Дрожащими руками Борька затолкал тетрадку и книгу в портфель, бросился по коридору к выходу, но споткнулся о кем-то подставленную ногу и плашмя растянулся на полу. Раздался беззлобный смех.

– Ребята, берегись! Сейчас он нам задаст!..

Борька вскочил и побежал дальше. Он был уверен, что Андрюшка не успел далеко уйти.

В действительности Андрюшка вовсе и не уходил из школы. Заглянув в дверную щелку пятого "Б", он увидел за партой Борьку, все понял и, чтобы не терять время, направился в библиотеку. Спустя десять – пятнадцать минут он вышел оттуда с заметно потяжелевшим портфелем, в котором лежал шестой том "Жизни животных". Андрюшка решил найти пустой класс и, пока Борька что-то там зубрит, хотя бы полистать эту большую, толстую книгу, на обложке которой красовались тигр и еще какой-то могучий зверь, похожий на быка.

Дверь в пятый "Б" по-прежнему была закрыта неплотно, и Андрюшка снова заглянул в щелку. Пусто! Лишь за учительским столом сидит Ирина Васильевна и проверяет тетради. Если бы учительница отправила Борьку за какими-нибудь наглядными пособиями или еще за чем-то, его учебник лежал бы на парте. Но на парте решительно ничего не было. Значит, Борька ушел совсем. Быстро же он управился!..

Андрюшка догнал его у ручья, как только спустился от школы под горку. Точнее, не догнал, а увидел. Борька лежал ничком на земле за жидким кустом ивняка точно так же, как лежал в лесу в тот памятный день, когда Валерка и Андрюшка настигли его. Не понимая, что случилось и почему он так лежит, Андрюшка бросился к Борьке.

Он не добежал нескольких шагов: опять, как тогда, Борька вдруг вскинул мокрое красное лицо, только на этот раз в его глазах было что-то непонятное – отчаяние, испуг, недоумение и радость – все вместе.

– Ты... это... откуда? – пролепетал Борька.

Лишь сейчас Андрюшка заметил, что нос у Борьки припух, а из верхней губы сочится кровь.

– Кто тебя так? Или упал?

– Ништо!.. – Борька сел, вытер рукавом куртки лицо, пожевал губами. – Я у Ирины Васильевны отпросился, а тебя уже нету. Догнать хотел, а и на дороге уже не видно. Вот я сюда и... Посидим?.. неожиданно и как-то жалобно попросил он.

Андрюшка опустился на траву рядом с Борькой.

– И упал здесь?

– Не!.. Это мне в школе подножку подставили.

– Кто?

– А я и не знаю. Не разглядел. А ты-то где был?

– В библиотеке. Поглядел, тебя после уроков оставили, вот и зашел туда...

– У меня опять двойка. По русскому... – печально сообщил Борька.

– Значит, лучше учить надо.

– Буду... Честное слово, буду стараться. Только ты...

– Вот чудак!.. Мы же с тобой друзья. У нас такая общая тайна, какой ни у кого нету!.. Ну ладно, пошли, а то земля-то холодная...

И опять они шли по проселку вместе – рослый, неторопливый в движениях Андрюшка и маленький, но очень старавшийся на него походить Борька Сизов.

20

Вадим Сергеевич, отец Андрюшки, конечно, обратил внимание, что сын вдруг перестал дружить с Валеркой Гвоздевым. Но он рассудил просто: чего у пацанов не бывает! Сегодня повздорили, завтра сами же все уладят. На рыбалку стал ходить с Борькой Сизовым? Ну так что ж, Борька тоже живая душа. Удивило Вадима Сергеевича другое: внезапное увлечение сына книгами. Семья вечером телевизор смотрит, а Андрюшка уйдет в детскую комнату и читает там. Вечер читает, второй читает, третий читает... Как-то проснувшись в первом часу ночи и заметив, что у Андрюшки все еще горит свет, Вадим Сергеевич не вытерпел, поднялся с постели и, как был в трусах и майке, прошлепал босыми ногами в комнату детей. Андрюшка сидел в кровати и читал.

– Что долго не спишь? – остановившись в дверях, спросил отец.

– Скоро лягу, – не поднимая головы, ответил Андрюшка.

– А читаешь чего? Про шпионов?

Андрюшка поднял на него глаза:

– Про мышей.

– Чего-о? Про мышей?! А я думал, что путное. – Он почесал волосатую грудь и несколько мгновений в недоумении смотрел на сына. – Неужто интересно?

Андрюшка кивнул.

– Ну, коли интересно... – Он вздохнул. – А я сегодня на Стрелихе был. Жать буду. Вот и глядел поле. Много, однако, овса медведи помяли!.. Следы видел – страх глядеть, какая лапища!

– Следы? Свежие? – встрепенулся Андрюшка.

– Совсем свежие, будто только что пройдено.

Андрюшка прикинул: в три – из школы, в четыре – на Стрелиху, где-то около восьми вечера – обратно... И на уроки время останется.

– А комбайн когда на Стрелиху погонишь? Завтра?

– Завтра-то не успеть. За Вепревым большой клин дожинать надо... А что?

– Думаю, если на лабазе еще вечерок посидеть...

– С Валеркой?

– С Борькой. Может, кого и увидим.

– Сидите, не жалко... Ну ладно, пойду спать. И ты ложись, хватит читать. Мышь – она мышь и есть.

Сам Вадим Сергеевич в детстве читал мало и, только когда учился в школе механизации, на какое-то время увлекся книгами про шпионов и разведчиков. Читал запоем, иногда целые ночи, но потом заметил, что все книги очень похожи одна на другую: дочитаешь до середины и уже знаешь, чем все кончится, и интерес к "шпионской" литературе пропал. Да и то сказать – какой от нее прок? Иное дело книга о машинах или о выращивании новых сортов: и в голове что-то остается, и в жизни годится... А сын увлекся чтением про мышей. Диво! Откуда в нем такой интерес? Может, по материной линии?

Вадим Сергеевич лег в кровать и легонько ткнул жену локтем в бок.

– Чего тебе? – сонно отозвалась Евдокия Марковна.

– Ты когда в школе училась, про что книжки читала?

– Спи!..

– Ну скажи, Дуся!.. Помнишь ведь.

– Что задавали, то и читала.

– А еще? Не только ведь то, что задавали.

– Будто сам не знаешь? Про войну, про любовь...

– Ну, а про мышей... не читала?

– Про каких еще мышей?! – рассердилась жена.

– Ты не обижайся!.. Я почему спрашиваю? Андрюха-то который уж вечер про мышей читает! И откуда у него такой интерес? Я ничего похожего в жизни не читывал, ты тоже...

– От себя, – нимало не задумываясь, ответила жена.

– Так-то оно так, – нерешительно протянул Вадим Сергеевич, – только интерес-то больно мал. Мышь... Чего в ней? Раз кошке хамнуть.

– Ой, спи! Нашел о чем говорить середь ночи. – И она отвернулась к стене, давая понять, что хватит уж этой болтовни.

Поразмыслив над словами жены, Вадим Сергеевич согласился: действительно, у каждого человека должен быть свой, особый интерес, интерес от себя. И лучше бы, конечно, если б Андрюшка увлекся книгами, скажем, про механизмы, про технику. Или начал про мышей, а кончит чем-нибудь покрупнее, посерьезнее? Ведь все начинается с малого...

21

Валерка только что сел готовиться к урокам, как Лариска вдруг сказала:

– Ой, Валер! К тебе Андрюшка и Борька идут!

Валерка на мгновение растерялся, но тут же овладел собой:

– А мне-то что? Пускай идут!..

Но Лариска ошиблась: Андрюшка и Борька прошли мимо дома Гвоздевых.

– Ой, они совсем и не к нам! Может, позвать?

– Еще чего! – возмутился Валерка, но в душе был раздосадован.

"Наверно, на Стрелиху, – подумал он. – Или в лес... Вот бы на раненую медведицу нарвались!.. Она бы им показала..."

Андрюшка и Борька действительно отправились на Стрелиху. В пути Андрюшка увлеченно рассказывал Борьке все, что вычитал о медведях.

– Понимаешь, – говорил он, – медведь-то, оказывается, совсем и не хищник. Больше коренья всякие ест, ягоды, листья осины, муравьев. И медвежата у него не каждый год бывают. Родятся малю-усенькие, еще в берлоге, и с этими медвежатами медведица осенью опять в берлогу ложится. Зиму проспят и все лето вместе ходят, а на другую зиму – уже отдельно. Иногда одного медвежонка мать берет к себе в берлогу, а остальным самим уж приходится берлоги делать.

– А берлога – она какая? – спросил Борька.

– Там написано, разные бывают. Иной медведь на зиму глубокую яму роет где-нибудь под корнями дерева. А другие совсем немножко копают; разгребут землю, веточек да мху натаскают, чтобы помягче, и ложатся.

– А сверху что?

– Выворотень или ветки, если берлога под деревом, а то и совсем ничего. Снег зимой валит, валит да так и засыплет медведя. Вот ему и тепло.

– Интересно! – Борька помолчал, представляя, как под толстым слоем снега спит медведь, потом спросил: – А про мышку, помнишь, рассказывал рыженькая такая, – узнал чего?

– Только название. Вчера весь вечер про мышей читал. Едва и нашел. "Полевая мышь" называется. Одна и есть такая рыжая, с черным ремешком вдоль спины. А как она живет, там почему-то ничего не написано. Про других много, по целой странице есть, а про эту не написали... О зайцах еще читал. У них в конце лета зайчата бывают. Так и называются листопаднички.

– Вот бы поймать!..

– Хорошо бы, да где его найдешь? Он такой маленький, серенький, спрячется – и не увидишь.

Когда пришли на Стрелиху, то сразу поняли, что после отъезда охотников медведица со своими малышами не только наведывалась на поле, но, словно в отместку людям, порядком помяла овес. Чуть ли не до середины поля зверем были проложены широкие тропы.

– Видал? Во укатала! – восторженно воскликнул Борька. – А мы думали, не придет.

Андрюшка мрачно смотрел на длинные извитые коридоры, проложенные медведицей, на вмятые в землю тяжелые метелки овса и понимал, что вред участку нанесен немалый.

– Ползала она тут, что ли?..

– А здорово, правда?

– Чего здорово?! Ты хоть знаешь, какой это овес?

– Овес? Обыкновенный, – смутился Борька.

– Семенной! Да еще какого-то особого сорта. – Андрюшка приподнял смятые стебли – зерно было не тронуто. – Вот ведь какая! Ела бы, а мять-то зачем?

– Она по сторонам тропы ела, – заметил Борька. – Видишь? – И потрогал оголенные верхушки стеблей.

– Мы ее от охотников спасли, а она нам вред стала делать. Раньше, когда кормилась, не мяла таких троп...

Доска для лабаза была спрятана в густых елочках на краю поля, и Андрюшка быстро нашел ее. С помощью Борьки он приладил доску на старое место, на елки, а под ноги приспособил палку, крепко привязав ее веревочкой к сучьям.

– Рановато еще садиться-то, – сказал он, взглянув на солнце.

– Ништо!.. – отозвался Борька, которому не терпелось забраться на лабаз. – Сверху-то виднее, может, кого и увидим.

С того дня, как Андрюшка последний раз сидел на лабазе, прошло больше полумесяца. Незаметно промелькнуло время, но оно оставило неизгладимые следы приближающейся осени. Теперь ребята вдруг увидели, что лес, казавшийся прежде густым и темным, как-то поредел и посветлел. Березовая листва пожелтела, багряно горели верхушки осин. В лесу было пусто.

Борька пошарил глазами по овсу слева направо, потом справа налево никого, и тихо спросил:

– Андрюш, а разговаривать пока можно?

– Можно. Еще не скоро солнце сядет.

– А как ты думаешь, видел Валерка, что мы на Стрелиху пошли?

– Наверно, видел.

– Обидится, что не позвали...

– Пусть обижается. Сам виноват.

– А в школе вы как? Ведь за одной партой. И не разговариваете?

– Мы теперь не вместе сидим.

– Правда? А я и не знал...

– Видишь ли, – задумчиво заговорил Андрюшка, – Валерка оказался не таким, как я думал. Он считает себя лучше других. Лучше тебя, например...

– Так ведь он лучше и есть! – искренне возразил Борька. – И учится лучше.

– Разве дело в учебе?

– Да и так, вообще... – Борька растерялся и замолчал.

– Что вообще?

– Ну, я не знаю... Над ним никто не смеется, и в учительскую его не таскают.

– Все это не главное. – Андрюшка вздохнул.

– А что главное?

В самом деле, что главное? Если не учеба, не поведение, что же тогда самое главное? После долгого раздумья Андрюшка по-взрослому ответил:

– Главное – душа человека.

– Ду-ша?! Как это?

– Душа как раз и есть самое-самое главное! – убежденно повторил Андрюшка. – Это – что внутри, понимаешь?

Борька не понимал. Андрюшка сам чувствовал, что объясняет свое понимание души бестолково. Он наморщил лоб.

– Я не знаю, как тебе сказать... Душа – это и есть сам человек и что он о других думает. Если душа хорошая, человек никому не желает худого, он вообще не желает ничего такого, что бы других сделало хуже.

– А если душа плохая, тогда как?

– Если плохая, то человек сам себе кажется очень хорошим. Он радуется, что остальные хуже его, а если кто не хуже, хочет, чтобы стали хуже, чтобы с ними случилось что-нибудь нехорошее.

На сей раз Борька что-то уразумел.

– Помнишь, ты спрашивал, за что Валерка тебя не любит?

– Помню.

– Так вот, какого зла ты ему пожелал за то, что он тебя не любит? Чтобы он свернул шею или ослеп?

– Да ты что? Я только спросил и ничего такого не думал!

– Правильно, не думал. Потому что душа у тебя... нормальная. Андрюшка хотел еще что-то сказать, но вдруг насторожился и шепнул: Смотри!

Борька вздрогнул, повернул голову. От опушки к центру овсяного поля летела большая стая тетеревов.

– Все. Молчим, – предупредил Андрюшка. – Теперь только смотреть и слушать! – И он замер, втянув голову в плечи.

Не меньше часу сидели тетерева на высокой березе посреди Стрелихи. Неподвижные, они чернели там, точно грачиные гнезда, и ребята не смели пошевелиться, чтобы не спугнуть осторожных птиц. Потом стая с шумом и хлопаньем крыльев снялась с дерева и, описав дугу, опустилась в овес.

– Двадцать три штуки! – шепнул Андрюшка.

– А я и не догадался посчитать, – с сожалением отозвался Борька.

Теперь, когда птицам из высокого овса не было видно ребят, можно было и расслабиться, переступить ногами, покрутить головой на занемевшей от неподвижности шее.

Внизу, под деревьями, россыпью лежали желтые и багряные листья. Свет низкого солнца не достигал их, но ребятам казалось, что сами листья излучают желто-розовый свет и оттого в лесу так светло и просторно.

Андрюшка непрерывно смотрел на широкие медвежьи коридоры, избороздившие овес, и силился понять, как, отчего они получились. Если предположить, что медведица ела, ползая на животе, то как она могла сдергивать колоски овса с высоких стеблей по краям этого коридора? Ведь шея у нее короткая да и неловко есть, лежа на брюхе и задирая голову кверху. Если же она кормилась, как в прошлый раз, то откуда взялись эти коридоры? Тогда ничего похожего на ее следы не оставалось.

А Борька вообще не думал о медведях. Он сидел вполоборота к полю и смотрел только в лес, желая увидеть как можно больше. Но лес будто вымер. Правда, на короткое время показалась на стволе старой осины короткохвостая птичка величиной с воробья, с голубоватой спинкой и белым брюшком. Звонко цыкая, она юрко прыгала по щербатому стволу не только снизу вверх, но и сверху вниз, чем очень удивила Борьку. До сих пор он считал, что по стволам деревьев свободно лазают и прыгают только дятлы, а эта даже книзу головой может!..

Садилось солнце. Розовые блики заиграли на стволах берез, а желтые листья подрумянились и стали еще ярче, будто каждый листок был вырезан из тонкой красной меди.

А понизу уже подкрадывались сумерки. Они растекались из глубины леса, сочились из-под темно-зеленых, распластанных над землей еловых лап, мягко обволакивали пни и стволы деревьев, кусты и кочки, стирали пестроту покоящейся на земле листвы и отодвигали куда-то в синеватую глубь дальние деревья.

Андрюшка с удивлением замечал, как на глазах тают поглощаемые синими сумерками тонкие ветви, как сливаются воедино темные стволы осин, и лишь березы, уже утратившие алый румянец, тускло белеют среди сплошных теней. В вышине, на фоне синего неба, то тут, то там багрянцем светились верхушки осин, будто солнце, скатившееся за горизонт, на прощанье обдало их неувядаемой и нестираемой краской.

Жалобно пискнула мышь, потом испуганно заверещала тонюсеньким голоском, и вновь тихо, а листья все так же перешептываются между собой или – кто знает? – быть может, прощаются с деревьями, взрастившими их.

Чем больше сгущались сумерки, тем напряженнее вглядывался Андрюшка в доступный его глазу кусочек лесного пространства. И хотя этот кусочек неумолимо сужался, отдавая во власть сумерек все новые и новые деревья, кусты и кочки, Андрюшку не покидала надежда увидеть что-то таинственное. Он, конечно, и не предполагал, что летний день, проведенный в засидке, открыл бы ему несравненно больше тайн лесной жизни, чем десятки вот таких осенних вечеров: летом и жизнь леса несравненно богаче, да и днем видно далеко, не то что теперь.

Движение Борькиного локтя было почти неощутимым, но оно пронзило Андрюшку, как током. Он повернул голову и обмер: на краю поля, как раз напротив того места, куда в памятную ночь они тащили вершу в черном мешке, на задних лапах стоял огромный медведь. Держа на весу полусогнутые передние лапы, он не двигал головой, не озирался и не водил носом. Он стоял, как изваяние, пристально вглядываясь в одну точку, и Андрюшка мгновенно понял, что эта точка есть его, Андрюшкина, голова, которую он повернул недостаточно осторожно. Холодок, возникший где-то у затылка, медленно пополз по шее и ниже, между лопаток.

Медведь стоял не больше полуминуты, потом вдруг подогнул задние ноги и... сел, развалив задние ноги калачом и оставаясь в вертикальном положении. Андрюшка усмотрел в этом маневр зверя – устал стоять, вот и сел и теперь будет сидеть и смотреть до тех пор, пока кто-нибудь не выдержит напряжения и не шевельнется. Но все оказалось проще. Медведь с весьма деловым видом принялся за ужин. То одной передней лапой, то другой, а то и обеими вместе он лениво пригибал к себе стебли овса, захватывал метелки пастью, так же лениво дергал головой кверху и смачно жевал. При этом он не оставался на месте, а потихоньку двигался, оставляя позади себя широченный коридор вмятого в землю овса.

Смотреть так, до отказа повернув голову вправо, было невыносимо: шея быстро устала, ее начало сводить судорогой. Но принять более удобную позу Андрюшка боялся: медведь мог заметить малейшее движение. И тогда он стал медленно-медленно поворачивать голову влево, чтобы хоть немного отдохнула шея. Каково же было его изумление, когда он увидел в левом углу поля второго медведя, более светлого и заметно меньше. Этот медведь ел овес, как и в прошлый раз, стоя на всех четырех лапах, и энергично двигал головой сверху вниз, будто торопился. Сомнений не оставалось: тот медведь, увиденный первым, – новый гость на Стрелихе, а второй, посветлее, – уже знакомая медведица. Но медвежата, где медвежата?.. Андрюшка стал шарить глазами по овсу и скоро заметил одного медвежонка, который копошился в овсе за медведицей на самом краю поля.

– Смотри слева, – едва слышно шепнул Андрюшка.

– Давно вижу, – так же отозвался Борька.

Андрюшка опять потихоньку повернул голову, чтобы увидеть первого медведя, и поразился, насколько он крупнее медведицы. Ползает по овсу, как копна, и ест, ни на что не обращая внимания! Вот и вся тайна широких коридоров, дерзко проложенных посреди поля.

– Во нахал! – шепнул Андрюшка. – Один раз куснет – и дальше!

А медведица скромно кормилась на краешке, не углубляясь в поле, будто какая-то невидимая преграда не давала ей двигаться дальше. И медвежата, как заметил Андрюшка, вели себя намного спокойнее, чем прошлый раз: они не разбегались и не отходили от своей мамаши.

– Придется прогнать! – тихо сказал Андрюшка.

– Зачем? Еще хорошо видно!

– Овса жалко. Мнет, как трактор. Вон уж чуть ли не на середину выполз! А отец завтра жать здесь будет...

– Погоди, сейчас я повернусь, – прошептал Борька. – Если не убежит, еще маленько посмотрим.

Он стал осторожно поворачиваться. Предательски скрипнуло голенище сапога. Медведица в тот же миг привстала на задних лапах, фыркнула и, невесомо развернувшись, сделал два прыжка к лесу. Медвежат будто ветром сдуло! Медведица остановилась, повернула голову, поводила поднятой мордой, утробно заурчала и ушла в лес.

– А этот жрет, как дурак на поминках! – шепнул Андрюшка. – Глухой, что ли? – Он прижал язык к нижним зубам и коротко и тонко свистнул.

Никакой реакции.

– Точно, глухой! – вполголоса сказал Андрюшка.

Но он еще не успел договорить, а зверь уже несся по овсу к ближайшей опушке. Ни лап, ни головы не было видно, только большое черное пятно, то вытягиваясь, то сжимаясь в шар, пронеслось по полю и растворилось в кустах...

22

В середине сентября целую неделю кряду шли дожди. Дороги раскисли, даже возле школы стало грязно, и на подходах к парадному крыльцу были проложены доски. Потом как-то вдруг небо очистилось от туч, и сразу стало светло и солнечно. После уроков ученики хлынули из дверей школы навстречу солнцу и ясному небу; на спортплощадке завязалась волейбольная игра, столпились болельщики. Борька спустился с крыльца, намереваясь тоже подойти поближе, но в это время сзади что-то тяжело шлепнулось, и жидкая грязь взметнулась из-за спины. На крыльце раздался хохот и визг.