Текст книги "Чекисты рассказывают. Книга 5-я"
Автор книги: Анатолий Марченко
Соавторы: Евгений Зотов,Владимир Листов,Борис Поляков,Михаил Михайлов,Игорь Фесенко,Александр Поляков,Дмитрий Федичкин,Николай Пекельник,Сергей Громов,Алексей Бесчастнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
НАЧАЛО ЛЕГЕНДЫ
Алексей Морев поднимался ровно в восемь утра и делал зарядку. Человек он был физически сильный и по характеру упорный. Зарядку делал регулярно, для этой цели даже купил две двухпудовые гири.
После зарядки кипятил воду, готовил завтрак. Еда была скудная: пельмени с капустой и стакан чаю или горсть риса с кусочком жесткой рыбы. Те золотые вещи, которые отобрали у него при обыске полицейские, так и канули в вечность.
Эмигранты все жили в большой нужде. Казачий полковник Роман Вертопрахов работал сторожем в магазине Чурина, а бывший помощник начальника штаба 1-го Амурского казачьего полка Чехович торговал на базаре замками.
Но Алексей не терял надежды на лучшее будущее.
После завтрака Морев шел на службу – в правление Дальневосточного бюро Трудовой крестьянской партии, которое размещалось в трех комнатах одноэтажного бревенчатого дома в районе Мадягоу – там, где проживала эмигрантская беднота. Идти было недалеко, и Морев приходил на несколько минут раньше Грачева. Открывал форточку, чтобы из комнат выветрился затхлый воздух.
Приходил Грачев, здоровался с Моревым за руку и садился за свой конторский стол.
Иногда заходили посетители. Больше интересовались насчет работы, но устроить на работу Грачев и Морев никого не могли. Кое-кто интересовался эмигрантской– литературой. Грачев показывал брошюры и листовки ТКП, рассказывал о целях партии.
За месяцы работы в правлении ТКП Морев близко сошелся с Грачевым, стал его доверенным лицом. Во время продолжительных бесед Грачев рассказывал ему о себе, он любил вспоминать прошлое и жил этим прошлым.
– Меркулов оказался не той фигурой, – объяснял он причины поражения белой армии на Дальнем Востоке. – Нам бы сюда генерала Кутепова, человека с твердой рукой... Пытался я продолжать борьбу в отряде Попеляева. Вот был командир! При одном имени трепетали... Но время было упущено. Да и отряд у него был малочисленным. Пришлось на рыболовной шхуне бежать в Хакодате... В одном бою меня ранили в левую руку, и в Японии пришлось отнять большой палец. Хорошо, что так обошлось.
Морев слушал эти рассказы, затаив дыхание. Особо восхищала его жестокость, с какой расправлялись с большевиками и красными партизанами. Морев в душе даже простил Грачеву, что тот был провокатором царской охранки.
Грачев посвятил Морева в свои планы: послать на Родину отборных людей, которые бы «шли в народ», находили сочувствующих и создавали из единомышленников законспирированные группы ТКП. Главная цель – подготовить восстание.
Морев был допущен к секретной переписке с внутрироссийскими группами и с пражским центром. Он узнал, что в 1929 году его патрон положил начало созданию нелегальных групп ТКП на Дальнем Востоке, вначале в Приморье, а затем в других районах, но эта работа находилась еще в зачаточном состоянии.
Сейчас Морев завидовал Радзаевскому – главарю «Русского фашистского союза», к которому китайские власти и японская разведка относились несколько лучше. Радзаевский регулярно посылал в Советский Союз диверсионные группы, которые взрывали железнодорожные пути, убивали советских активистов.
– Ничего, мы еще докажем! – успокаивал Грачев себя и Морева.
Весной 1930 года в Харбин прибыл от нелегальной иркутской группы Василий Сучков. Полгода с Сучковым работал лично Грачев, но ему понадобился помощник, и он привлек к этому делу Морева.
В один из дней харбинской осени, когда погода словно ополчилась на эмигрантов, в комнату правления ТКП вошел Василий Сучков. Это был высокий молодой человек интеллигентного вида. Одет он был в серый костюм, светлую сорочку с галстуком, в руках – зонтик.
– Ну и погода! – с этими словами Сучков подошел к Грачеву, который стоял у окна и задумчиво смотрел на мокрый асфальт. – Какие будут указания?
Грачев обернулся, придирчиво осмотрел одежду Василия и, не отвечая на вопрос, спросил:
– Ботинки покупали у Чурина или Мацуура?
Чтобы обеспечить Сучкова средствами к существованию, Грачев зачислил его служащим своей «конторы», то есть правления ТКП. Получил у японцев для этого дополнительные ассигнования. Использовал Сучкова для различных поручений и за это выдавал ему ежемесячно тридцать иен. Этих денег едва хватало на более или менее сносное питание и оплату жилья. Такая мизерная оплата была одним из методов проверки.
Василий глянул вниз на свои новые коричневые полуботинки, слегка намокшие, но сохранившие блеск, и ответил:
– Нет. По случаю, на рынке.
– А-а... Ну ладно. – Грачев снова отвернулся к окну. Помолчал. Спустя несколько минут попросил: – Дождь, кажется, утих. Сходите, пожалуйста, в типографию, проверьте, готов ли наш последний заказ – листовки для Приморья.
– Хорошо. – Сучков взял зонтик и удалился.
Когда затихли шаги, Грачев еще раз выглянул на улицу. Убедился, что Сучков далеко, и сказал:
– Не верю я этому человеку. Живет не по средствам. Нужно бы последить...
Морев понял, что это предложение относится к нему, и ответил:
– Не умею я это делать, Герасим Павлович.
– Этому можно быстро научиться. (Грачев прошел школу в царской охранке.) Постороннего привлекать к такому делу не хочется...
Спустя двое суток Грачев давал Мореву последние наставления:
– Вы уж будьте поосторожней. Держитесь на расстоянии. Применяйте маскировку, как я вас учил. А самое главное – не упустите Сучкова.
Грачев не опасался того, что Сучков может обнаружить слежку. «Увидит – расскажет мне, – думал он. – Я успокою, скажу, что следят китайцы: они иногда так поступают с эмигрантами».
Алексей Морев «трудился» исправно. К дому Сучкова на Трудовой улице приходил рано утром. Выжидал, когда Василий выйдет на улицу, и следовал за ним, как тень. Откуда и взялись способности!
Пост покидал поздно вечером, когда в окнах домов становилось темно.
Два дня все шло спокойно. Сучков по большей части отсиживался дома. Если выходил, то шел к Грачеву или в дешевую столовую. Иногда прохаживался по улицам, рассматривая богатые витрины магазинов. Один раз пришел к грузовой пристани, понаблюдал за работой грузчиков, посмотрел на быстрые воды Сунгари и не спеша вернулся домой.
На третьи сутки сильно похолодало, пошел дождь вперемежку со снегом. Весь день таскался Алексей Морев за Сучковым: тот сходил на рынок, купил овощей. Днем пообедал в столовой, и Морев с завистью смотрел, как Василий уплетает горячий суп и мясо, запеченное с овощами. У него даже закружилась голова от того, что с утра он съел только два бутерброда всухомятку.
Морев сильно промерз, ноги промокли насквозь. Наступил вечер. «Какого черта я за ним таскаюсь?» – подумал Морев.
В комнате погас свет. Морев хотел было выйти из своего укрытия, как вдруг на улице появился Сучков. Он был не один: вместе с ним вышла женщина. Они не спеша направились к остановке, трамвая и сели в подошедший вагон. Морев взял извозчика и поехал за ними.
Доехали до набережной. Стемнело, засветились фонари. Сучков и его спутница вышли из вагона, свернули на Главную улицу и вошли в ресторан. Часа три снова мерз Морев, пока Сучков и его спутница не показались на улице вновь.
Когда Морев обо всем рассказал Грачеву, тот предложил:
– Попытайтесь выяснить, какую сумму потратил Сучков за вечер, и продолжайте наблюдение. О спутнице Сучкова я наведу справки сам.
Спустя двое суток Морев доложил, что Сучков купил своей даме подарок за сорок иен.
Грачев от возбуждения стукнул кулаком по столу:
– Подлец! Его нужно допросить...
Когда Сучков пришел на работу, Грачев и виду не подал, что знает о его встречах. Он только предупредил:
– Листовки из типографии будем перевозить завтра к вечеру на Сунгарийскую мельницу. Сегодня ты свободен. Завтра приходи к трем часам дня.
Василий ушел, Грачев сказал Мореву:
– Завтра будешь мне помогать. Сумеешь?
– Этого гада убить мало! – выдавил Морев.
В три часа дня Грачев нанял извозчика, втроем заехали в типографию, погрузили отпечатанные листовки. Долго тряслись по брусчатке городских улиц, потом по проселочной дороге. Километрах в десяти от города подъехали к мельнице. Место было глухое, кроме небольшого дома при мельнице да амбара, ничего вокруг не было.
Грачев постучал в дверь дома. Вышла женщина, узнала сразу и приветливо пригласила:
– А-а, это вы, Герасим Павлович. Заходите. Никого нет.
– Спасибо, Наталья Григорьевна. Мы привезли груз, сложим его в амбар. А вы можете ехать по своим делам. Мы проведем здесь ночь.
Грачев открыл просторный амбар. Запахло отрубями, прелой соломой.
– Сложите тюки вон туда, – Грачев указал дальний угол. – Я сейчас приду. – Он поставил лампу на какой-то ящик.
Возвратился Грачев через несколько минут с веревкой в руке. Плотно прикрыл дверь в амбар и сказал:
– Давайте поговорим. – Пошел в угол, где были сложены листовки, приглашая остальных следовать за собой. Когда все уселись на тюки, Грачев, уставившись в упор на Сучкова, потребовал:
– Ну, рассказывай!
Василий удивленно вскинул глаза:
– Что рассказывать?
– Как продавал нас!
Словно от удара, Сучков наклонил голову. Лицо налилось жаром. Но, пересиливая себя, стараясь говорить спокойно, он выдавил:
– Вы шутите, Герасим Павлович?
– Брось, сволочь! Мне не до шуток. Говори, или... – Грачев показал на веревку. – Время терять я не буду.
– Я ничего не знаю. Вы ошибаетесь.
– Зачем встречался с Сухаревской?
– Вы вот о чем?! – Сучков вздохнул с облегчением, попытался улыбнуться. – Понравилась мне эта женщина...
– Понравилась! Так, так... Где брал деньги на подарок?
– Какой подарок?
– Который покупал в магазине на Мостовой улице?!
Сучков съежился:
– Скопил...
– Скопил, говоришь? Набрал сорок иен из тех тридцати, которые я даю тебе каждый месяц на питание и для оплаты жилья?!
– Разве вы не любили?
– Ах ты, сволочь! Брось играть в любовь, подлюга! Где взял еще тридцать пять иен, которые уплатил за ужин в ресторане? Где взял деньги на покупку новых ботинок? – Грачев вошел в раж, стал угрожающе кричать. Глаза у него помутнели.
– Сэкономил...
– Врешь, гадина! Такую сумму нельзя сэкономить! Кто тебе платил?
– Я все сказал.
– Ах, так! Признаваться не хочешь! – Грачев вскочил и в ярости стал душить Сучкова. Его сильные руки так стиснули горло, что Сучков захрипел, закатил глаза. Грачев отпустил. – Будешь говорить?! За пять месяцев я выдал тебе сто пятьдесят иен. Ты потратил на подарок, на угощение и на ботинки только в течение месяца сто иен... А квартира? А питание? Сознавайся!
– Это какая-то ошибка...
Грачев снова поднялся.
– Времени у меня нет. Последний раз предупреждаю: рассказывай все или... – он кивнул на веревку, зажатую в руке. – А твой труп сбросим в Сунгари.
Поздно ночью Дерибас размышлял над очередной операцией. Сильно болело раненое плечо. Выпил лекарство и прилег на диван. Когда боль утихла, встал и прошелся по кабинету, чтобы разогнать сон. Вызвал Невьянцева.
– Давай подведем итоги: в Иркутске наша группа, от которой послан Сучков, провалена. Сучкова мы выручим, но операцию нужно готовить заново. В Чите начало положено, все развивается по плану. Группа ТКП установила связь с Грачевым и получает от него инструкции. Вся информация идет через наши руки.
В Хабаровске Белых разыскал связника, которого ему назвал Грачев. Связник пошел в Харбин, со дня на день должен вернуться, и мы будем знать от Белых обстановку в Харбине. В Никольск-Уссурийске группа ТКП тоже действует, и во главе этой группы стоят наши люди. Во Владивостоке мы многое знаем. Я правильно изложил обстановку?
Дерибас посмотрел на Невьянцева.
– Точно, Терентий Дмитриевич.
– Вообще, начало положено. Но, если учесть напористость Грачева, а также активную работу против нас организации «Братство русской правды», то маловато. – Дерибас потер лицо руками. – Самое надежное, что у нас есть в этой среде, – это Белых и несколько связных на границе... А что с Ланговым и Шабровым? Давно мне о них ничего не докладывали!
Невьянцев еще раз подивился памяти этого человека. Ответил:
– Ланговой ищет связи с Куксенко. Пока от него известий нет. Шабров помогает нам, как может. Он дважды видел Грачева на станции Пограничная, но ему никак не удается познакомиться лично или хотя бы проследить, с кем Грачев встречается.
– Это понятно. Грачев умелый конспиратор. И все же Шаброву надо быть настойчивей.
Невьянцев ушел. На улице стало совсем светло. Появились пешеходы. Дерибас начал писать:
«Обстановка на дальневосточной границе требует от всех бойцов и командиров пограничников еще большей выдержки, зоркости, бдительности, железной дисциплины и неуклонного проведения установленного пограничного режима. Еще выше должна быть боевая готовность каждой заставы и катера, всех боевых сторожевых кораблей и катеров на речной и морской границе».
Посмотрел на часы: пять часов утра. Вышел в приемную, передал дежурному бумагу и сказал:
– В приказ. Размножьте и разошлите пограничникам. Я пошел спать.
Ланговой продирался с приданными ему двумя «напарниками» сквозь таежные заросли. Упругие ветви маньчжурской аралии и лимонника цеплялись за одежду, словно пытались стащить ее. Совсем недавно прошел сильный ливень и промочил насквозь все: куртки, штаны, рюкзаки, шапки. Под ногами чавкала раскисшая земля.
По расчетам, до села Романовки, где должен начаться первый этап задуманной операции, оставалось совсем немного. Наступали сумерки, а до темноты он хотел попасть в село.
Спутники Лангового совсем выбились из сил, но он настойчиво шел вперед, ориентируясь только по одному ему известным приметам. Время от времени подбадривал своих товарищей: «Уже близко. Вон и сопка с изогнутым кедром, осталось совсем немного!»
Наконец вышли на опушку леса, и сразу перед глазами засветились огоньки.
– Ну вот! – Ланговой остановился, перевел дух, дал возможность передохнуть остальным. – Теперь начинается главное!
Через несколько минут они остановились возле крайней избы. От Невьянцева Ланговой знал, что здесь живет человек, который оказывал помощь Куксенко. Первый этап задуманной операции заключался в том, чтобы расположить к себе этого человека и узнать, где скрывается Куксенко и как его найти.
Ланговой постучал в окошко. Отворилась дверь:
– Войдите.
Вошли в сени, положили на пол свои рюкзаки, поставили охотничьи ружья. Хозяин пропустил всех в комнату.
– Извините, – сказал Ланговой. – Нам бы просушиться и чего-нибудь поесть. Мы заплатим, вы не беспокойтесь.
Хозяин хотел было выйти, но Ланговой его остановил:
– Чекисты далеко?
– Три дня как ушли. Вам зачем?
– Просто интересуюсь.
– Сейчас принесу поесть, – хозяин вышел.
Спать легли на сеновале. Наутро Ланговой спросил:
– Нам нужен порох, снаряжение. Помоги.
– Чего нет, того нет... Купите в другом селе.
– Нельзя. Сам говорил, что там войска ОГПУ.
Хозяин молчал.
– Может быть, знаешь, у кого можно купить? – Ланговой не отступал. Он твердо знал, что путь к банде Куксенко проходит через дом этого человека. И найти этот путь можно только добром. Никакие угрозы здесь не помогут. Да и в планы Дерибаса не входило, чтобы Ланговой вступал в конфликт с Куксенко или его доверенными людьми.
Хозяин еще раз внимательно осмотрел Лангового, было видно, что он колеблется.
– Тут был один человек, но он против большевиков...
– Он поможет?
– Может быть. Если сумеешь договориться...
– Как его найти?
– Идите на восток, до второго распадка. На перевале увидите небольшую китайскую кумирню, сколоченную из резных досок. Он нее дорога пойдет направо вниз. Это будет верст двадцать. Потом берите южнее. Если кого встретите, спросите Мамоново болото. Там есть проход между двух болот. А уж там ищите того человека. Скажите, что от Силантия.
Ланговой и его группа вышли на тропу. Они торопились: до наступления темноты нужно было найти Куксенко. В том, что хозяин направил их именно к Куксенко, у Лангового сомнений не было: чекисты знали, что в этом районе скрывается только эта группа.
Солнце скрылось за вершинами сопок. Где-то рядом журчал ручей.
Неожиданно на небольшой луговине показалась облупившаяся китайская фанза. Вышел хозяин – невысокий китаец, одетый в синюю робу. Он попытался незаметно ускользнуть в заросли, но Ланговой его остановил:
– Не бойся. Скажи, где находится Мамоново болото?
Китаец остановился, немного осмелел. Поднял руку и показал на юг.
– Ходи туда, – сказал громко.
Только с наступлением сумерек путники увидели столб дыма, и тут же их окликнули:
– Эй, кто идет?
– Свои, свой. Нам нужно к вашему командиру.
Из лесу вышел высокий мужчина, в сапогах и телогрейке. В руках – новенькая винтовка наизготовку:
– Вам кого?
– От Силантия мы...
– Шагайте вперед.
Охранник привел на поляну, где стояло несколько палаток и дымились костры. Лангового и его спутников окружили вооруженные люди. Из палатки вышел высокий мужчина в куртке иностранного покроя. Остановился у входа.
– Что вам нужно?
– Продайте боеприпасы...
– У меня не торговая лавка, – мужчина отвечал с раздражением.
– Да постой ты. – Ланговой говорил спокойно, а у самого кошки скребли на душе. «Как все повернется? Слишком быстро скажешь – не поверит. Затянешь – уйдет». – Силантий сказал, что тебе можно довериться...
Мужчина повернулся, пристально посмотрел.
– Зайди в палатку, поговорим.
Ланговой пробыл в палатке долго. А когда вышел, сказал своим спутникам:
– Господин Куксенко прав. Не выдержим мы долго в тайге. Нужно остаться в его отряде.
Двое напарников, успевшие «подружиться» с окружавшими их казаками, закивали в знак согласия.
– Я останусь возле командира, а вас возьмут взводные.
Следующий день прошел в хлопотах и устройстве. Но не успели отдохнуть, как раздался сигнал боевой тревоги.
– Занять оборону! – приказал Куксенко.
Двух человек он направил в разведку, чтобы выяснить силы пограничников. Взводному приказал проверить состояние плотов на реке Уссури. Возвратившись в палатку, спросил Лангового:
– Как стреляешь?
– Да не очень. В городе вырос я...
– И вот что, Арзамасов (по совету Невьянцева Ланговой изменил свою фамилию и назвал себя Арзамасовым), – имей в виду, что скоро мы уйдем на ту сторону, так что, если не согласен, скажи сразу. Будем драться, сколько можно. Если у красных сил мало, то перебьем и пойдем по селам поднимать восстание. Если много – отступим в Маньчжурию, наберем новых людей, пополним снаряжение и боеприпасы и опять вернемся.
– Согласен я, – твердо заявил Ланговой – Арзамасов.
Бой начался в середине дня. Красных войск оказалось много, но окружить банду или подавить ее приступом они не смогли: Куксенко знал, где нужно выбирать место, – кругом непроходимые болота. А впереди, у входа, он подготовил укрепления, сделал завалы.
Ланговой вынужден был участвовать в сражении против своих. Он не боялся, что будет ранен или убит, был уже обстрелян на границе, но сейчас «на рожон» не лез. Тоже стрелял, но его пули летели поверх голов пограничников.
К вечеру отряды пограничных и внутренних войск усилили натиск. Тут и там падали сраженные бандиты. Куксенко понял, что долго не выдержит, и дал приказ отступать.
Двинулись через болото – впереди сам атаман, за ним цепочкой остальные. Стоянка осталась позади, вода доходила до колен, но дальше почва не проваливалась. Сводный отряд ОГПУ отстал.
– Ну вот и все! – объяснил Куксенко. – Болото они не пройдут.
Расположились на небольшой площадке. Куксенко приказал подсчитать потери. Пятеро были ранены, трое пропали – наверное, были убиты. Среди них оказался один из «напарников» Лангового.
– Осталось версты три, не больше, – успокоил собравшихся Куксенко. – Выйдем к Уссури, а ночью переправимся на тот берег.
К реке подошли, когда наступили сумерки. Замаскированные ветками и травой, в кустах лежали два больших плота. Дважды прошел сторожевой катер, ничего не приметив, ушел вверх по течению. Сумерки сгущались, над рекой клубился туман. Наконец стемнело, и Куксенко подал команду:
– Стащить плоты в воду!
За работу принялись дружно.
Прошло совсем немного времени, и отряд ступил на землю Маньчжурии. Глубокой ночью вошли в небольшое селение. Здесь им выдали большой горшок чумизы и мелко нарезанные ломтики мяса. Наевшись, все улеглись спать.
На следующий день отряд прибыл в поселок, расположенный вблизи Мулинских угольных копей, и разместился в бараке казарменного типа, где рядами стояли железные кровати. Вечером Куксенко объявил:
– Устраивайтесь кто как может. Желающих могу порекомендовать в полицейский карательный батальон для борьбы с китайскими партизанами.
– А можно устроиться на работу в Мулине? – спросил Ланговой.
– Что тебе там?.. Разве что на шахту?..
«Шахта шахтой, а где же дело? Все эти Куксенки, есаулы Бондаренки – только пешки в большой игре. Нужно пробиваться к главарям эмигрантских организаций, а через них – к заправилам японской разведки. Пробиваться тонко, умело... Сейчас самый момент воспользоваться советом Дерибаса».
– Может, окажет содействие генерал Сычев?
Куксенко удивленно вскинул брови:
– Ты с ним знаком? – В голосе прозвучала ирония.
– Моя невеста привезла письмо от генерала... Она у него служила...
– Невеста?. Как ее звать?
– Ольга Ремизова.
– Почему молчал до сих пор?
– Да вроде бы ни к чему...
– Гм... Ольга Ремизова?.. Я поговорю.
Спустя несколько дней Лангового зачислили учетчиком на Мулинских угольных копях. Там же дали комнату.
Дерибас вышел на улицу. Потеплевший весенний воздух, голубое небо, звонкая капель – все наполняло душу неосознанной радостью. Он забыл о делах, о тревогах и дышал полной грудью. Все внутри пело, радуясь наступлению весны.
Дерибас был оптимистом. Он любил жизнь и в те считанные минуты, когда мог позволить себе оторваться от дел, заново открывал окружающий мир и радовался всему, как ребенок.
Столовая для сотрудников ОГПУ находилась на первом этаже невысокого кирпичного здания на площади Ленина. Этажом выше располагался небольшой зал, где были столы для игры в бильярд.
Дерибас быстро съел свой обед и поднялся в бильярдный зал.
Играл с увлечением и даже с азартом. Он любил эту игру. Долго ходил вокруг стола, выбирая направление, прицеливаясь кием. Очень огорчался, когда делал промах или удар был неудачным. После двух часов игры Дерибас взмок и отправился в душ.
Вечером Невьянцев доложил:
– Вернулся один из связников Лангового. Во время боя с нашим отрядом связник притворился убитым. После того как банда Куксенко бежала в Маньчжурию, он явился к командиру отряда, а тот доставил его ко мне.
– Что он рассказывает?
– Все нормально. Куксенко принял Лангового. Сейчас они на той стороне.
У Грачева уже побывал курьер от Белых, сообщивший об удачном устройстве Белых в Хабаровске. Но поездки курьеров через границу становились все труднее, и Грачев не хотел рисковать таким ценным человеком, как Белых. Поэтому договорился о переписке с ним при помощи специального кода.
Грачев был очень обрадован, когда получил письмо, в котором Белых сообщал, что ему удалось прочно обосноваться и подготовить условия для работы. Грачев послал Белых тотчас же ответное письмо:
«Уважаемый Николай Георгиевич!
Получил от вас весточку и рад, что вы работаете в любимой отрасли сельского хозяйства. Я живу ничего себе, с голоду не дохну, хозяйство налаживается, только на сынка Володюнет больше надежды. Молод, неопытен в хозяйстве, да и здоровье его плохое, так что вместо него придется посылать на заимку Гришу. Он крепкий паренек.
Сам я живу то на заимке, то уезжаю по закупке масла. В городе бываю редко. Жду с нетерпением письма от вас. Адрес: Харбин, Мадягоу, Чистая улица. Наталье Григорьевне Назаровой. А она передаст мне».
Передавая это письмо Невьянцеву, Белых пояснил:
– Грачев не пользуется шифром. Он считает, что любой шифр можно раскрыть и тем провалить дело. Предпочитает личные переговоры, посылку связников и письма с условностями. Данное письмо следует понимать так: вместо связника Володи, который должен был явиться ко мне с новыми инструкциями, деньгами и получить информацию, прибудет Гриша, которого я тоже знаю по Харбину. Что касается поездок Грачева по закупке масла, то он ездит добывать оружие.
– Все ясно.
– Я подготовил ответное письмо Грачеву. – Белых передал Невьянцеву исписанный лист бумаги.
«Уважаемый Герасим Павлович!
Спасибо за весточку, рад за вашего младшего сынка Гришу, что из него получается такой хороший человек. Я живу и ожидаю лучшего. С 6 октября по 15 еду в отпуск на охоту в тайгу. С 20 октября по 1 ноября получаю еще отпуск и думаю его использовать тоже вне Хабаровска. Пишите подробнее, как идет ваше хозяйство, управляетесь ли со своими ребятами по хозяйству, или еще на время страды приглашаете рабочих со стороны? У меня хозяйство пока, можно сказать, еще молодое, и вот, по силе возможности, работаю, авось чего и достигну. Возможности у нас имеются. Взялся сейчас за культивирование винограда и во что бы то ни стало докажу и выращу. Слышал, что вы достигли в этой области больших успехов, надеюсь, что не откажете поделиться со мной опытом. Так что надежда на вас.
Привет. Знакомый ваш Николай».
– Как понимать это ваше письмо?
– Здесь условностей немного, – пояснил Белых. – Прежде всего я ответил Грачеву, что против приезда связника Гриши не возражаю. Буду ожидать его с 6 октября по 15, как мы договорились, через день. Дополнительно, на всякий случай, назначаю встречи на 20 октября и 1 ноября. Места для встреч мы обговорили раньше. Одно из них находится на окраине Никольск-Уссурийска, другое – в Хабаровске. Я информирую Грачева, что возможности для развертывания работы ТКП имеются, но главное – достать деньги (виноград). В этом я прошу оказать мне помощь, «поделиться опытом».
Получив письмо от Белых, Грачев обрадовался. «Будет о чем информировать полковника Накамуру и подо что получить дополнительные деньги. Опираясь на Белых, можно активнее развертывать работу в Приамурье!»
Два раза в месяц Грачев появлялся на станции Пограничная: приезжал за несколько минут до прибытия пассажирского поезда, старался найти укромное место, укрыться от посторонних глаз. Отыскав среди проводников нужного человека, Грачев передавал ему сверток и тут же удалялся. Через Пограничную проходила надежная и отработанная цепочка связи с Советским Союзом.
До сих пор получалось так, что Грачев появлялся в то время, когда кончалась смена Шаброва и он уже был дома. Но однажды днем они все же столкнулись.
Это был пассажирский поезд, следующий во Владивосток. Шабров проверял ходовую часть вагонов.
Стояла осень, сухая и теплая. Все радовало глаз: пестрый наряд берез, синее безоблачное небо, чистый прозрачный воздух. Настроение у Шаброва было приподнятое.
У одного из вагонов он увидел Грачева. Решение созрело в одну секунду. Когда Грачев поравнялся с Шабровым, тот слегка наклонил банку с маслом и прислонил горлышко к свертку.
Масло пролилось на бумагу. Грачев остановился, посмотрел на сверток. На его лице вспыхнуло негодование. Он хотел было обругать или ударить Шаброва, но последний опередил:
– Дорогой господин, извините! – Шабров стоял, полусогнувшись, перед Грачевым с виноватым видом. – Я сейчас все исправлю, – заторопился он. – Ради бога, не ругайте меня. Это грозит мне большими неприятностями. Постойте, пожалуйста, здесь, я мигом принесу чистый лист бумаги.
Грачев в растерянности остановился. «Литература должна быть отправлена, но с таким пятном посылать нельзя!»
– Давай. Побыстрей. Сколько минут еще будет стоять поезд?
– Еще двадцать минут. Я мигом.
Шабров помчался. Грачев положил сверток на платформу, закурил. Издали увидел нужного проводника, кивнул, чтобы тот подождал.
В служебном помещении Шабров отыскал большой лист оберточной бумаги и вскоре был возле Грачева.
– Давайте, я упакую. Можно выбросить старую обертку?
– Да... Пожалуй... – задумчиво отвечал Грачев. – Него доброго, масло проникнет внутрь.
Шабров распаковал. На одной из брошюр – а в свертке лежали стопкой брошюры – он прочитал: «Трудовая крестьянская партия». Быстро завернул в чистую бумагу и перевязал шпагатом.
– Вот. Извольте. – Приподнял с платформы: – Вам поднести?
– Нет. Я сам, – решительным тоном сказал Грачев и взял сверток. – А ты здесь всегда работаешь?
– Да, господин. Если вам что-нибудь нужно, вы легко можете меня отыскать. Меня все здесь знают. Спросите Ивана Шаброва.
– Хорошо. Спасибо. – Грачев пошел к передним вагонам.
Шабров продолжал работу. Время от времени он посматривал в ту сторону, куда ушел Грачев. Увидел, как тот подошел к проводнику одного из вагонов. Разговаривали они недолго. На станцию Грачев возвратился без свертка.
Закончив работу, Шабров подошел к знакомому машинисту.
– Василий Степанович, ты знаешь в Гродеково Сергеева?
– Знаю.
– Можешь передать ему несколько слов?
– Говори.
– Проводник одиннадцатого вагона везет посылку от Грача...
– Что это значит?
– Он поймет. Скажи, передал Шабров. До свидания.
Евгений Ланговой больше года работал учетчиком на Мулинских угольных копях. Жил в небольшой комнатке деревенского дома. К нему никто не заходил, близких знакомых у него не было, да он и не стремился и заводить. Особенно тоскливо было по вечерам, когда опускались сумерки: местные жители собирались семьями, ужинали, занимались хозяйственными делами. Многие эмигранты, те, у кого не было семьи, жили в казармах, развлекались как могли: играли в карты, пьянствовали. С ними Ланговой старался не общаться.
В такие вечера Ланговой много читал. Книги он брал у Рудых, с которым познакомился по рекомендации Куксенко. Рудых работал секретарем второй конторы угольных копей и был своего рода начальником. Он имел небольшую библиотеку. В основном это были церковные книги, но попадались сочинения и русских классиков: Бунина, Достоевского, Куприна.
Ланговой читал запоем. Особенно ему нравились произведения Бунина, его ясный, красочный язык. Достоевского он не очень понимал, но каждая страница заставляла его задумываться, он много размышлял о цели жизни.
Часто вспоминал Ольгу, мечтал о своей семье. Но это потом, когда он выполнит порученное задание...
Однажды в субботу Ланговой выехал в Харбин. Остановился в небольшой харчевне. Походил по магазинчикам, а когда совсем стемнело, опустил в почтовый ящик открытку с видом на Сунгари, адресованную в Хабаровск. Это означало, что он жив и у него все в порядке.
У Лангового был адрес и пароль к Ивану Шаброву в Пограничной, но этим адресом он мог пользоваться в том случае, если у него будет что-то очень важное или он окажется в безвыходном положении. Но ни того, ни другого пока не было.
Проходили дни тягучие и однообразные, как осенние дожди. И не с кем было даже поделиться. Но однажды вечером, когда Ланговой возвратился с работы, в дверь постучали, и в комнату ввалился высокий плотный мужчина, в котором Ланговой тотчас узнал Куксенко.
