Текст книги "Идущий впереди"

Автор книги: Анатолий Гладилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

VII. БИТВА ПРИ 217-Й АУДИТОРИИ

– Почему в сутках всего двадцать четыре часа, а не тридцать? Кроме черчения, у меня сегодня репетиция и волейбол. Когда я все успею?

Эти слова, произнесенные негромко, предназначаются для Вальки Ратновского. Он пожимает плечами и продолжает списывать каракули, которые с молниеносной быстротой царапает на доске лектор. В группе все уже привыкли к тому, что Ратновский и Нина всегда вместе. Ратновский помогает чертить, Ратновский занимает место, Ратновский готовится вместе с ней к семинарам. Однако на курсе некоторых это не устраивает. Были попытки оккупировать все места вокруг Нины и завести с ней знакомства в библиотеке, впрочем для нее нежелательные. Старшекурсники уже приметили Нину и в разговорах между собой с удовлетворением констатируют, что на первом курсе есть «приличные девчонки», Но пока что Ратновский ближе всех к Нине, ближе даже, чем подруги из группы.

Обычно, записывая лекции, они оба болтают. Но сейчас трудное место, и Ратновский не отвечает. У него смешная привычка: когда он увлечен объяснением лектора, он начинает разговаривать сам с собой, причем опять-таки совершенно машинально, не спуская глаз с доски. Вот лектор ошибся в расчетах. Ратновский откладывает авторучку.

– Что-то не так.

– А почему ты знаешь, что не так? – отвечает он сам себе.

– Икс не может иметь такого значения.

– Ишь какой умный нашелся!..

И после некоторой паузы Ратновский снова начинает декламировать:

– А лектор-то – дурак!

– Кто сказал: дурак?

– Студент Ратновский!

– Студент Ратновский, выйдите из аудитории!

– А я больше не буду.

– А я прерву лекцию.

– Это у меня случайно.

Но тут на доске исправлены ошибки, и Ратновский замолкает. Нина фыркает в рукав и толкает Ратновского:

– Ты чего там бурчишь?

– Сейчас побурчите в коридоре! – шипит на них соседка.

Приглушенный смех…

Но вот трудное позади. Возобновляется беседа.

– Валька, какой ты смешной!

– И только?

– С тебя хватит.

– Сказала бы хоть раз, что я красивый, что я тебе нравлюсь.

– Чего захотел!

– А есть такой счастливец?

– Скорее несчастный.

– Здесь?

– Нет.

– А где?

– Тебе почтовый адрес?

– Неужели Олег, этот выдвигающийся светоч науки?

– Может быть.

– Или Виктор, рыцарь печального образа?

– Все может быть.

– Кто-нибудь из них двоих, уж это точно.

– Да, возможно.

– Тогда пойдем со мной вечером в кино.

– А волейбол?

– Хорошая картина,

– А репетиция?

– Успеешь.

– А черчение?

– Я достаю билеты.

Нина поморщила лоб и затем совершенно другим тоном сказала:

– Скоро кончится лекция. Опять будет давка.

Она вдруг прищурилась, посмотрела на Вальку Ратновского. Глаза ее заблестели.

Она оторвала лист бумаги, написала на нем несколько фраз и подкинула его Вальке. Тот прочел и передал соседу. Записка быстро пошла по рядам. Там, где она проходила, начиналось заметное движение и небольшой гул.

Дело было вот в чем. Следующие два часа здесь занимались три группы со второго потока. Аудитория была маленькая и тесная, а каждый стремился занять место поближе к доске. Поэтому, как только открывалась дверь и отдельные индивидуумы тянулись к выходу, в аудиторию с воплем врывалась толпа осаждающих, отбрасывая выходящих. В тесной комнате оказывалось шесть групп, двигающихся в противоположных направлениях. Девушкам приходилось особенно плохо.

Зазвенел звонок, и через две минуты лектор кончил говорить. Однако сидящие ближе к двери не бросались к выходу, подгоняемые, как обычно, заманчивой надеждой проскочить в коридор до начала баталии.

Стараясь как можно меньше шуметь, студенты столпились у закрытой двери. Снаружи доносились нетерпеливые голоса осаждающих.

В первые ряды встали наиболее рослые ребята. Дверь распахнулась, и вместо жалких одиночек на растерявшихся представителей второго потока ринулась мощная колонна. Осаждающие были тут же оттеснены и, выражаясь военными терминами, рассеяны по коридору. Не понявших ситуацию и застывших на месте с раскрытыми ртами вразумляли тетрадками по голове.

Победа была полная. Смеху на целый день. Девчонки радовались, что наконец-то проучили невеж. Ребята называли Нину «главнокомандующим», а Ратновский обещал достать ей генеральские погоны, для чего и ушел с последней лекции. Но вернулся он с двумя билетами в кинотеатр «Форум» на вечерний сеанс.

VIII. РАСПИСКА КРОВЬЮ

В этом переулке ветер всегда дул в лицо. Если прохожий вдруг поворачивал обратно, ветер тут же менял направление, и прохожему не становилось легче.

Был поздний час. В большинстве домов уже погасили свет, и люди видели седьмые сны, а просыпаясь, чтобы перевернуться на другой бок, с благодарностью вспоминали того далекого чудака, который первым стал строить каменные здания с теплыми комнатами.

Ветер, скучая в одиночестве, развлекался раскачиванием уличных фонарей и с интересом наблюдал, как светлые круги от них мечутся по черной мостовой. Впрочем, он не забывал свои обязанности и время от времени грохотал железными крышами, распахивал двери подъездов, настраивал на минорный лад водосточные трубы, стучался в окна.

Иногда он забивался в темные дворы и поджидал, не появится ли кто-нибудь.

И «кто-нибудь» появился.

Ветер очень обрадовался и кинулся обниматься. Человеку это не понравилось. Он фыркнул, закутался в плащ и повернулся к нему спиной. Ветер сначала остолбенел, смущенно притих, но потом, решив, что произошла ошибка и его приняли за кого-то другого, кинулся с другой стороны, да так, что чуть не совратил прохожего с пути истинного в лужу. Когда человек вторично показал ему спину, ветер озверел и задул с такой силой, что тот пригнулся и некоторое время не мог даже раскрыть глаза. Однако, придя в себя, человек стал решительно пробираться вперед, держась у стен домов. Разозленному ветру негде было разворачиваться, и он занялся тем, что причинял прохожему всякие мелкие гадости: он задирал полы его плаща, пробирался под куртку, сыпал куски штукатурки на волосы, лез в уши; потом, набрав горсть самой холодной воды с самой грязной крыши, «промывал» ему лицо.

Какая-то черная взъерошенная кошка обогнала прохожего и шмыгнула во двор. Человек последовал за ней.

Двор был узкий, стиснутый со всех сторон высокими стенами. Ветер, не решившись туда зайти, присел у подворотни и стал выжидать, что будет дальше.

Человек сделал несколько шагов, но тут черная кошка, притаившаяся у стены и поджидавшая его приближения, перебежала ему дорогу. Человек откинул со лба прилипшие волосы и выругался: «Черт возьми, трогательная встреча! Не хватает только, чтоб Ленька уже спал». Он прошел в глубь двора и поднял голову. На втором этаже он увидел единственное освещенное окно. Человек вложил четыре пальца в рот и два раза свистнул. Свет в окне погас и через секунду зажегся снова.

– Все в порядке, – облегченно вздохнул прохожий и зашел в подъезд.

…Небольшая комната тонула в полумраке. Настольная лампа лишь освещала стол и прикрепленную к нему маленькую форматку с чертежом.

Вошедший снял плащ и, потирая руки, проговорил:

– Ну и ветер!

Хозяин приподнял голову, вгляделся и сделал вид, что не узнал.

– Кто это? А-а, Виктор Михайлович Подгурский к нам пожаловали! За что вы нас так осчастливили?

– Есть разговор, – сумрачно ответил вошедший и сел на диванчик, в самый темный угол комнаты.

– Разговор? В час ночи? Странная словоохотливость. А, понимаю, наверно, опять какая-нибудь неприятная командировка к черту. Вы, говорят, часто там бываете. Обидно! Я-то думал, что скоро мне в розовом конверте пришлют приглашение присутствовать на бракосочетании девицы Истриной с Подг…

– Хватит, я по делу, серьезно.

– А я разве шучу? – удивился Ленька. – Я просто выражаю свой восторг, вызванный вашим появлением, Уж очень мило с вашей стороны неделями пропадать в этом Полу-цело, – словом, каком-то… актовом переулке, не заходя к товарищам и даже им не звоня. Как же? Виктор Михайлович – занятый человек: стоять для Нины в очереди за маслом, ходить за хлебом, мыть вместо нее посуду, штопать чулки. Ежели все это сопоставить с интеллигентными наклонностями последнего…

– Когда кончишь – свистни, а я пока вздремну. К тебе приходишь как к другу… Обидно.

– А мне не обидно? Забывать товарищей из-за какой-то юбки… Эй! Не кидайся будильником! Разобьешь и разбудишь моих предков! Они спят в соседней комнате. Я не то хотел сказать! Она… да нет, Нина, а не юбка, она, конечно, изумительная, потрясающая, неповторимая, лучше которой нет в мире. Но заметь, ты приходишь ко мне, только когда что-нибудь стряслось. Ну, что случилось?

– Мне нужны деньги.

– И только? Удивительно! Я почему-то думал, что они тебе не нужны.

– Много денег.

– Ну? Помню, моей бабушке как-то потребовалось несколько сотен на покупку пары нижнего белья. Она бегала по знакомым, и никто не давал ей в долг. И знаешь, где она достала нужную сумму? У обыкновенной дворничихи, что жила в соседней подворотне. О, это была кошмарная история! Тебе не интересно? А сколько тебе надо?

– Пятьдесят рублей.

– Тогда это пустяки. Ты еще можешь отдать себя под залог, пожалуй, в комиссионном еще рубля два накинут… – И уже совершенно другим тоном Ленька спросил: – Извини за вопрос, а зачем?

Виктор рассказал, почему ему надо достать билеты на этот концерт. Ленька спрашивал немногословно. Что он делает? Как занимается? Часто ли он видит Димку? Как они вместе убивают время? Как его отношения с Ниной? Ленька слушал его рассказ с большим интересом, хотя многое уже знал от Димки.

Он смотрел на Виктора и с сожалением замечал, что в глазах товарища нет больше озорного блеска. Глаза были невеселые, и в них, в его голосе и во всем облике Виктора таились неизвестные ранее Леньке какие-то покорность и равнодушие.

«Как Витька изменился! – почти с ужасом думал он. – Что осталось от дерзкого, даже хулиганистого коновода ребят? Витька, неужели ты позволяешь безраздельно командовать собой? Эх, если бы урвать время от этих проклятых чертежей и серьезно заняться Витькой!»

Тем не менее Ленька продолжал улыбаться и наконец весело сказал:

– Придется выделить что-нибудь из нашей скудной стипендии. Только расписка, и обязательно кровью.

– Ой, ну спасибо, Ленька!

Витька стоял, как-то виновато и в то же время радостно улыбаясь. Он был похож на маленького мальчика, который нашалил в день своего рождения и уже не рассчитывал получить подарки. Но вот его только что простили и сунули в руку большую кучу игрушек…

– Завтра еще можно достать билет. Надо постоять какой-нибудь час. А вот отдать…

Виктор красноречиво поднял глаза на Леньку. Ленька встал и хлопнул его по плечу.

– Вот что, когда ты будешь зарабатывать, тогда и отдашь. Свои люди – сочтемся. Но ты нос опустил? Брось. У тебя еще все впереди! Потом, мне кажется, как только ты займешься делом, вся эта чертовщина вылетит у тебя из головы. Я советую как друг: иди работать!

Виктор закусил губу и. опустил глаза.

– Я готовлюсь, занимаюсь, – произнес он, немного заикаясь. И тихо добавил: – Я же должен обязательно, наверняка поступить в институт, понимаешь? И потом… я не могу и дня жить без нее.

– Понятно, – еще тише ответил Ленька и стал разглядывать свои перепачканные тушью пальцы.

– Ты извини, помешал тебе спать.

– Нет, я еще позанимаюсь.

– Как знаешь… Ну, спасибо. Прощай!

– До свидания…

С лестницы донесся затихающий шум шагов. Затем наступила тишина. Лишь в глубине комнаты мерно тикал будильник.

Ленька неподвижно стоял и смотрел на дверь, как будто видел еще человека, который только что захлопнул ее за собой.

IX. ДРУЖЕСКИЙ УЖИН

Двадцатого октября в восемь часов вечера у булочной на Арбате произошла знаменательная встреча.

Виктор брел, опустив глаза, и сосредоточенно разглядывал ботинки прохожих. Вадим, наоборот, смотрел куда-то поверх голов. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они столкнулись носами. Однако оба товарища были страшно поражены и обрадованы.

– Никак Виктор Михайлович?! – воскликнул Вадим. – Кажется, мы с вами не видались с прошлого вечера. С тех пор вы сильно изменились, похудели и побледнели…

– Как поживает твоя тетушка? – насмешливо спросил Виктор.

– Неужели весь симфонический оркестр увезли в больницу с приступами хронического насморка? – отпарировал Вадим.

Выяснилось, что у тетушки Димка зевал беспрерывно, да так, что испытанные гости жались по углам. Пришлось смыться. У Виктора дело оказалось серьезнее. Он пришел к Нине и застал там Олега. Нина поблагодарила за билеты, но сказала, что уже раньше договорилась идти с Олегом в кино.

– Ну и ты?

– Что я, стекла там буду бить? Не рассказывать же, с каким трудом я достал билеты на этот концерт? Мне оставалось лишь поблагодарить ее за внимание ко мне и пойти продавать билеты. Их вырвали из рук…

– Так. Олега предпочитают тебе?

– Наверно. Но, с другой стороны, тогда бы она мне сразу сказала. Может быть, просто договорились. А у меня же нет прав запрещать ей гулять с кем она хочет. Потом она давно хотела посмотреть «Пармскую обитель».

– Слушай, – предложил Вадим, – у тебя есть груши, и я наскребу рублей двадцать. Зайдем в какое-нибудь заведение и поговорим в спокойной обстановке о коварстве женщин и наших семейных делах. Мне порядком надоело патрулировать по мокрым улицам.

Виктор ответил, что он с удовольствием набил бы сейчас кому-нибудь морду или учинил где-нибудь дебош. Но так как все это пахнет кодексом, то, пожалуй, предложение Вадима – лучший выход из положения. Тем более, что он сам хочет опрокинуть на кого-нибудь все резервуары своей души.

Они бродили по центру до 10 часов вечера. Долго выбирали, куда идти. Молодые люди понимали, что для вечернего кафе они еще… ну, не очень солидны. Наконец остановились на уютном кафе вблизи улицы Горького.

В дверь они вошли храбро, но оба одновременно подумали: а вдруг не пустят? Так оно и получилось.

Приторный швейцар вежливо заметил: «Мест нет». – «Подождем», – ответил Виктор, раздеваясь, а Вадим зачем-то сказал товарищу: «Эх, мой старый армейский плащ… сколько лет, сколько зим…» На плаще были военные пуговицы, и Вадима могли принять за демобилизованного, набавив ему таким образом года три-четыре.

В центре освободился столик. Они сели.

Кафе было довольно чистенькое, с колоннами в середине зала и без всяких вызывающих росписей на стенах и на потолке.

За их столик сел прилично одетый блондин с университетским значком на пиджаке, с длинным горбатым носом, худыми щеками и ехидными глазами.

Этот великолепный образец «третьего лишнего» испортил весь интимный разговор. Пришлось Вадиму во второй раз рассказывать, как он удрал от тетки.

Сосед, пока не подали, от нечего делать стал вынимать паспорт, записную книжку и что-то долго там рассматривать. Потом, как и всякий «третий лишний», он сидел очень долго, солидно молчал, ел макароны с мясом и пил целый час двести грамм вина. Но все разговоры ребят он, конечно, слышал, хотя пытался делать безучастный вид, исключая те моменты, когда Виктор обращал внимание Вадима на посетительниц кафе. Из них хорошенькой и, главное, молоденькой была только одна. Увидя ее, Виктор предложил товарищу повернуть свой «циферблат» на соседний столик. Вадим и блондин повернули головы одновременно.

– Это в твоем стиле, – сказал Виктор Вадиму.

Вадим понес дикую чушь о своем отношении к девушкам. Чушь потому, что он излагал взгляды старых развратников, а сам в этих вопросах был чист и невинен, как младенец.

…Дальше все пошло, как в бреду. Виктор только помнил, что ждать новых блюд пришлось долго, что официантка несколько раз, разговаривая с Вадимом, называла его очень осторожно: «Юноша», – пытаясь, очевидно, намекнуть на его молодость. Было душно. Виктору стало противно находиться среди потных, красных физиономий своих соседей. Особенно ему запомнилась одна пара. Молодой, но уже плешивый мужчина, сидя у крайнего столика с некрасивой дамой, ел, жадно прихлебывая и озираясь, будто боясь, что у него отнимут…

Лицо Вадима покрылось пятнами, а сам Виктор ни за что не решился бы посмотреть на себя в зеркало…

Виктор заказал еще вина. Сосед ушел, а на его место тут же сел небольшого роста старичок, лица которого Виктор не запомнил.

Вадим уже не обращал на него внимания и рассказывал про знакомых девушек. Виктор сначала молча слушал, а потом сам стал пороть какую-то чепуху.

Вино разлили в рюмки. Виктор механически посмотрел влево, на соседний столик, который раньше занимал лысый дядька с дамой необъятных размеров…

Его как будто ударили, кровь прилила к лицу. За столиком сидели Олег в своем белом шикарном пиджаке и Нина.

Они не смотрели в сторону друзей, но Виктор почувствовал, что его уже видели.

Казалось, взоры всех присутствующих обратились на нее. Даже плешивый мужчина, сидящий около стенки, уставился на Нину, перестав жевать.

…Такой она и запомнилась Виктору: бледная, с большими, широко раскрытыми глазами, с чуть насмешливой улыбкой, склонившаяся к белому плечу Олега…

Кошмарного ничего не произошло. Они кивнули друг другу головой, Виктор встал и вывел шатающегося Димку.

…Димка шел по улице, спотыкался и пытался петь песни. Виктор был абсолютно трезв.

* * *

– Олег предложил мне пойти поужинать. Отказаться было неудобно. А тебе не стоит пить.

Вот и все, что сказала ему Нина на следующий день после их встречи в кафе.

X. ЧТО ЗНАЧИТ ЖИЗНЬ

Было без четверти одиннадцать, когда Виктор вошел в метро. Вошел он не через «Вход», а через «Выход», чтобы случайно не пропустить Нину. Мельком осмотрев вестибюль и убедившись, что ее нет, он подошел к кассам и положил свой чемодан на полку, перед закрытым окошком.

Он не случайно выбрал это место. Отсюда можно было следить за всеми, самому оставаясь незамеченным. Правда, видны были только спины, но он узнает Нину по пальто.

В вестибюле у пустых кабинок с телефонами-автоматами стояло человека четыре. Они стояли отдельно, очевидно каждый кого-то поджидая.

Прошел пожилой милиционер с усталым лицом и маленькими добрыми глазами. Выражение его лица как бы говорило: «Хоть я и страж порядка, но я всем доволен, и поэтому ждите кого хотите, вы мне не мешаете». Милиционер прошел очень близко от Виктора, бросив на него такой же взгляд, как и на сотни других людей.

Но Виктор не удивился бы, если бы милиционер поздоровался с ним. Вызывало лишь удивление, почему уборщицы не предлагают ему скамеечки и не ведут в служебную комнату как своего старого знакомого. За два месяца ко всему можно привыкнуть. Они, наверно, говорят между собой: «Вот появился этот парень в синем плаще, – значит, уже одиннадцать часов».

Виктор посмотрел на часы и решил, что через десять минут позвонит и узнает, дома ли Нина. Если ее нет, то он будет стоять здесь, пока не дождется.

…Он любил смотреть на усталые лица людей, возвращавшихся с работы. В этот поздний час некоторые шли прямо с вечерней смены, другие уже успели зайти в магазины: из их сумок торчали свертки с продуктами и буханки хлеба. Эти торопились, рассчитывая, очевидно, еще поужинать, а может быть, и сварить на завтра обед.

Многие шли из театров и кино. Они были лучше одеты, останавливались у театрального киоска, закуривали.

Виктор смотрел со стороны на мелькавшие перед ним разные фигуры, лица и делал для себя замечания, правда, несколько странные, но вполне закономерные для его лет.

Пройдет высокая женщина, такая высокая, что смотрит на всех мужчин сверху вниз, и он уже задумывался, какова судьба этого человека? Наверно, ей много приходится страдать из-за ее роста. Лицом симпатична… Но ведь смешно, когда жена выше мужа!

Пройдет толстенький мужчина, низенького роста, с красным одутловатым лицом, в шинели с офицерскими погонами – Виктор делает вывод: этому, видимо, в молодости доставалось немало насмешек от девушек… Ну, а когда женился, все прошло. Теперь и не вспоминает…

Вот идет молодой человек в шляпе и в кожаном пальто. По виду студент, но из общественных деятелей, масштаба факультета. Он озабочен, ступает с профессорской важностью… На таких Нина засматривается.

А вот проходит симпатичная девушка в модном пальто. Он невольно провожает ее глазами… Нет, все равно Нина для него всегда будет лучше всех. Она и через много лет никогда не станет такой, как эта пожилая женщина невысокого роста, с большой головой и усталыми глазами… Несет покупки… Наверно, у нее несколько детей. Дети уже большие, ходят с девушками в кино, а матери кажется, что они еще маленькие и надо поправлять каждый их шаг. Между прочим, глядя на нее, никак не скажешь, что она когда-то была молодой и ей тоже кто-нибудь клялся в любви.

Потом Виктор начинал представлять себе, как он встретит Нину. Она появится, как обычно, оживленно спорящая с Ратновским. Перед выходом обернется, стрельнет своими лукавыми глазами: нет ли его?.. В институте ей весело: лекции, общественные поручения. К тому же много ребят, надо поговорить и с тем и с другим.

Когда уж ей вспоминать о Викторе!..

Надо было бы поступать ему в Бауманский. И попасть туда легче, и учились бы вместе…

Кстати, о всех этих Олегах и Ратновских. Надо будет рассказать Нине о своей встрече с Галей.

На вечеринке, когда Галя танцевала с ним, он спросил, есть ли у нее друг. Глаза ее сразу заблестели, она ответила: «Да».

«Наверно, он высокий, блондин, из дипломатической школы?» Она рассмеялась: «Он совсем не высокий, не блондин и не дипломат. Но он мой друг, и я его люблю».

Вот что значит дружба. Она его нигде не забывает. Рассказать надо так, между прочим, без акцента.

Где-то в глубине метро поочередно проходили поезда. И соответственно с этим через вестибюль шествовали то довольно многочисленная группа пассажиров, то всего несколько человек. Много народу появлялось, когда поезда приходили из центра, с Курской и Бауманской. Среди выходивших было много ребят и девушек с чемоданчиками и чертежами, свернутыми в трубку. Он настораживался: сейчас должна пройти Нина.

Но поезда приходили и приходили, а ее все не было. Два раза ему казалось: вот она! Но когда Виктор бросался догонять, то убеждался в своей ошибке и возвращался назад.

В пятнадцать минут двенадцатого он позвонил к ней домой. Нет, Нина еще не приходила.

Появилась она совсем неожиданно. Вышла на середину вестибюля, поискала кого-то глазами и сначала его не заметила. Увидев, она улыбнулась и остановилась.

Да, она страшно устала. Да, много задали. Да, ночь она не спала. Боялась, что проклятый будильник разбудит ее отца, а она проспит. Завтра утром в институт, а как же с чертежами?

…Он проводил ее до дома.

– А ты мне что-нибудь принес почитать?

– Да.

Он раскрыл чемодан и извлек из-под батона томик Джека Лондона. Теплые искры промелькнули в ее глазах.

– Спасибо, Витя! – Но тут же глаза погасли, лицо еще более осунулось. – Как хочется спать… Ну, до свидания.

Он долго смотрит на захлопнувшуюся дверь. Вот что значит работать! А ему нечего делать, он и выдумывает ей всякие обвинения, что, мол, она флиртует с ребятами. Но когда ей? Подумать только, как она устает! Достать ей интересную книжку, и, главное, больше самому заниматься! Надо зверски работать. Тогда Нина будет чаще ласково смотреть на него. Вот что значит жизнь!